Формула любви

— Может быть сделать это задним числом? — задумчиво произнес Гренгуар, — в условии же не сказано, что предоставить доказательства брака нужно до обнародования завещания, только то, что он должен быть заключен до этого момента. Женитесь где — нибудь подальше от Парижа через месяц и заплатите, чтобы подправили дату. В зависимости от суммы вас хоть в библейские времена запишут. Даже в церковных книгах есть пробелы, куда можно втиснуть лишнюю строчку. Да кому я рассказываю! По правде говоря, поэт озвучил мысль, пришедшую в голову всем, и соштабники не очень понимали, почему Фролло не спешил соглашаться. Он уже с полчаса — драгоценных полчаса — сидел, полностью погрузившись в себя и на их слова почти не реагировал. Наконец, когда друзья уже всерьез забеспокоились, экс — епископ поднялся, но с таким суровым видом, что сразу стало ясно: ни одна светлая мысль ему в голову так и не залетела. — Ты прав, Пьер, — сказал Фролло, — все вы правы — это самый очевидный выход. Так бы я и поступил, если бы не одно «но». Квазимодо, сколько времени заседали священники и судьи? — повернулся он к звонарю. Тот нахмурился, соображая. — Я ушел, едва часы на соборе пробили одиннадцать, когда Жаба рассказал, что подслушал про сроки завещания. Они и тогда еще не закончили. Могли изменить что — то в условиях, пока я сюда бежал. — Слышали? — переспросил Фролло. — Видано ли дело, чтобы ради одного завещания, пусть даже и епископского собирался Парламент и заседал без перерыва почти сутки, да еще не в своем обычном месте? Я не царь Крез, чтобы за моими деньгами так рьяно охотились и церковь, и власти. Но они хотят кое — чего так сильно, что подправили завещание, чтобы поставить законного наследника в невыносимые условия. Я совершил ошибку, упомянув про женитьбу, и дал им в руки козырь. Теперь они сделают все, чтобы брак признали недействительным, даже если он состоится. В ход пойдет допрос свидетелей и проверка почерка того, кто внес запись. Поэтому ни о каком подлоге или подделке не может быть и речи. Нужно, чтобы не подкопались, но я пока не знаю, как… — Ну и «кое чего» же они хотят? — перебил брата Жеан, — может просто дать им это, чтобы отстали? — Да рубинов еще они хотят, — фыркнул Гренгуар, — это же очевидно, — видимо, думают, что у учителя сундуки самоцветами набиты. А поскольку никто не знает, где они спрятаны, то хитрые шельмы пытаются наложить лапу на все. — И за этим, без сомнения, стоит король, — вздохнул Фролло, — война влетает ему уже в совершенно неприличные суммы. Кстати, в чем — то вы и правы, Жоаннес, если все удастся, нужно будет заранее уверить сюзерена в своей бесконечной преданности и готовности платить по первому требованию, иначе соваться в Париж под именем Фролло будет смертельно опасно. — Боже, — пробормотала Эсмеральда, — а я уж боялась, что после свадьбы мы умрем со скуки! — Тебе не грозит, — засмеялся поэт, — только если передумаешь выходить за учителя! — Послушай, братец, — начал было Жеан, и осекся, когда епископ беззвучно, но четко сформировал губами фразу «индульгенция аннулирована». — Послушайте, дорогой брат Клод, — поправился младший, скрипнув зубами, — раз они могут допросить свидетелей церемонии, значит тех либо совсем быть не должно, либо они должны быть очень надежными, так? — Так. — Получается, у нас есть обоих типов. Помните, я письмо вам писал, где просил обвенчать с моей ненаглядной суженой? Что если вы так и сделали без лишнего шума, скажем, в одной из боковых часовен собора? А свидетелями были вот они, — Жеан кивнул на поэта со звонарем, — теперь с вас уже не спросят, разве что ваш призрак поймают, почерк в книге будет подлинным, а в качестве доказательств — мое письмо и слова двух туповатых, (простите, ребята), но честных разгильдяев, один из которых ни бельмеса не слышит, а второй буйнопомешанный, — и Жеан с победным видом посмотрел на остальных соштабников. Соштабники уставились на главу Штаба, ожидая его решения. Фролло взлохматил шевелюру, потер переносицу… — Да ладно, дорогой брат Клод, ну признайтесь уже, что лучше мы ничего не придумаем! …покрутил большими пальцами и, тяжело вздохнув, изрек: — В таком случае, нужно выяснить, как идет подготовка к похоронам и сможем ли мы попасть в архив, не вызвав подозрений, пока вокруг суета. — Да! — завопил Жеан, — скажите, дорогой брат Клод, теперь я заслужил пожизненную индульгенцию? — Это была легкая часть! — заявил Фролло слегка ревниво, — гораздо сложнее найти нотариуса, которому мы сможем доверять! Они все продажны. А ведь ему еще придется отстаивать интересы наследника перед Парламентом. Для меня это слишком опасно. Штаб снова помрачнел и задумался. — Это, наверное, рискованно… — сказал вдруг Квазимодо, — но что если… — он замолчал. — Говори уже, — не выдержал поэт, — знаешь, «туповатый разгильдяй» — это другое название шута, а их за идиотские идеи не бьют, а просто сразу головы лишают! — Спасибо за поддержку, буйнопомешанный, — закатил единственный глаз горбун, — я просто хотел сказать, что по словам Жабы, старший Шармолю защищал интересы наследника и вроде как даже пытался отодвинуть время оглашения завещания. Думаю, он на нашей стороне, насчет племянника я не уверен. Так может мы… — Обратимся к нему и раскроем наш план? — в притворном ужасе воскликнул Гренгуар, — Да ты совсем спятил, Квазимодо! Он же сразу сдаст учителя королю и инквизиции! — Может и не сдаст, — задумчиво произнес Фролло, — но идея и правда очень рискованная. Неизвестно, как он воспримет, что его пытались облапошить. Я про призрака себя, если что… Внезапный топот ног на лестнице заставил всю компанию… нет, не просто лениво повернуть голову в сторону двери, те времена давно прошли, а вскочить на ноги и перестроиться, как взвод солдат, заслонив собой экс-епископа, чтобы он хотя бы сразу в глаза не бросался. Только закончили, как на пороге возник всклокоченный и красный Жаба с настолько перекошенным лицом, что его даже не сразу узнали. Бывший разбойник оперся руками о колени и опустил голову чтобы отдышаться, потому что первая же произнесенная им фраза напоминала крик выпи. — Беда, пацаны! (процесс отучения дылды от воровского жаргона шел крайне туго) эмм… и дамы и… монсеньор! (называть Фролло иначе он отказывался) Кажись, окочурился мой новый господин! — Что? — первым спросил Квазимодо, видимо, читающий быстрее, чем остальные воспринимали на слух, — что — то с судьей? Жаба закивал: — Поплохело ему еще там, во дворце, совсем зеленый сделался, едва дышал. Вроде бы лекаря хотели позвать, но он отказался и приказал себя домой везти. Ну, когда мы, наконец, это… прибыли, он уже совсем никакой был, пришлось его по лестнице в спальню на своем горбу тащить. Я не знал, куда еще бежать, сегодня даже кухарки нет, чтобы спросить. Поэтому прибежал к вам! Что делать — то, монсеньор? Ему же, наверное, священник нужен, а я не знаю никого, кроме вас. Жаба всхлипнул. — Возможно, не дойдет до священника, — произнес Фролло, протискиваясь сквозь ряд соштабников, — скажи, Клод, обсуждение во дворце было бурным? — Да они чуть не передрались, монсеньор. Господин старший Шармолю изволили орать так, что люстры качались. Гийом бы утерся! Жаль, я так и не уразумел в чем там, собственно было дело, может что — то важное в шуме упустил. — Понятно. А теперь слушайте, — повернулся Фролло к остальным, — Жеан, Пьер, Квазимодо — быстрее пули в мою лабораторию в башне. Осторожно, не попадитесь солдатам. Квазимодо, найдешь черную шкатулку в секретной секции и отдашь Гренгуару. Пьер, ты, как самый проворный, принесешь мне ее в дом судьи. Я попытаюсь вытащить старика с того света. У него не первый такой приступ, он из — за этого в отставку ушел. Все от нервов! Но у меня есть лекарство. Дальше! Пока Пьера не будет, Квазимодо! Выяснишь насколько легко попасть в архив и у кого теперь ключи от внешней двери. Вы Жоаннес, будете отвлекать от него внимание, придумайте на месте, что делать, только родичем моим не называйтесь — чревато! И осторожнее с ребром, — добавил Фролло. Все трое названных соштабников уже повернулись к двери, когда Гренгуар вдруг спросил: — Учитель, но вы ведь так раскроетесь… Если старый судья выживет, он же вас узнает и все поймет! Конец Плану! Экс — епископ поджал губы. — Ты предлагаешь дать ему умереть? — Н-нет, но… — Брысь отсюда! — рявкнул Фролло, — некогда спорить. А вы, — посмотрел он на оставшихся, — со мной к судье, живо! — Клод, — спросила Эсмеральда, как только «первая группа» ушла из зоны слышимости, — что же теперь будет? — Не знаю, — ответил экс — епископ шепотом, чмокнув ее в лоб, — как — нибудь само решится, пошли. Жаба лишь вздохнул. И они рванули. *** Фролло наивно думал, что все неприятности, произшедшие в доме Шармолю уже благополучно забылись. Куда там! Стоило ему только взглянуть на окно мансарды, как его колени предательски задрожали, а спина покрылась холодным потом. Нет, сам момент падения экс — епископ давно выкинул из головы, а вот образ жестокого экзекутора, отправляющего весь Штаб на плаху, частенько возникал перед его мысленным взором. Собственно, он и был главной причиной недавнего срыва, так напугавшего Эсмеральду и остальных. Но признаваться в этом Фролло никому не собирался и даже считал такой поворот вполне логичным: он же обещал избавить судью от донимавших его призраков? Вот и приобрел собственных. Ничего, рассеются со временем, еще не то рассасывалось. С трудом оторвав взгляд от рокового карниза, он довольно бодрым шагом вошел в дом вслед за Жабой. (Хотя ему ужасно хотелось немедленно выскочить обратно). Колокольчиков на ступенях, как и звенящей завесы уже не было: новые слуги, новые порядки, так что Фролло с наслаждением преодолел последний пролет по твердым доскам, а не по балке шириной в два пальца. Но перед дверью спальни задержался, как и в прошлый раз, только теперь по другой причине: чтобы признаться себе, что если внутри бездыханное тело, то это полностью его вина. Трудно описать облегчение всех троих, когда выяснилось, что Шармолю, хоть и не реагировал на окружающих, но вполне себе ровно дышал, и цвет лица у него был вовсе не таким зеленым, как это представлялось со слов Жабы, а лишь нежно — салатовым. Но поскольку, на визуальные ощущения мог влиять свет пары дюжин свечей, то Фролло посоветовал раньше времени не радоваться. Проверив у судьи пульс и зрачки, епископ отослал Эсмеральду на кухню, прокипятить воду с солью, а они с Жабой в ожидании Гренгуара не без труда придали пациенту более удобную для будущей процедуры позу. И нет, не ту, о которой все подумали, и которая была вполне приемлемой для манипуляций в духе средневековой медицины. Однако, как известно, Фролло предпочитал идти своим путем, без применения средств вроде жаренных мышей. Поэт задерживался. Вода уже успела остыть, а епископ всерьез обеспокоиться состоянием Шармолю, чье дыхание начало сбиваться, руки и нос похолодели и приобрели теперь ясно видимый зеленоватый оттенок. Кроме того, далекие часы недавно пробили час пополудни. Когда взмыленный Гренгуар с зажатой под мышкой черной коробочкой, наконец, явился, вся троица уже почти потеряла надежду на благополучный исход, как в деле больного судьи, так и в своем собственном. — Что так долго? — осведомился Фролло, практически выдергивая шкатулку у поэта из рук и начиная вращать в разные стороны шестерёнки на крышке (никто ж не сомневался, что простыми ключами наш ученый не пользовался). — Да мы с Квазимодо насилу до нее докопались! Они разгромили лабораторию, учитель. Все в щепки. Сняли дверь с петель, даже ножки у вашего кресла высверлили! Перебили реторты, а книги… эх! Но секретный шкаф так и не нашли, там все цело. — Мерзавцы, — пробормотал Фролло. В это время в коробочке что — то щелкнуло и крышка открылась. Следующие несколько минут прошли в молчании: сосредоточенном епископа и благоговейном соштабников. Такое все трое видели впервые: Фролло извлек из шкатулки странную стеклянную колбу с механизмом и иголкой на конце, а из маленького отделения — пузырек с фиолетовой жидкостью. Потом, смешал часть принесенной Эсмеральдой воды с содержимым склянки, залил в колбу и, приказав Жабе держать пациента крепче, со всего маху всадил иголку в филейную часть старого судьи. Эсмеральда взвизгнула. *** Прежде чем продолжить, скажем, что, как и большинство экспериментов нашего алхимика, этот оказался успешным совершенно случайно. Дело в том, что все последние годы перед уходом на покой почти каждый процесс оканчивался для Шармолю подобным припадком, а сделанное старым другом снадобье хоть и помогало, но не всегда быстро. В конце концов, когда мэтр Жак после особо бурного заседания едва не покинул сей грешный мир, Фролло посоветовал ему уйти в отставку, а сам задумался, как заставить лекарство действовать быстрее. Вскоре выяснилось, что ни ингаляции, ни клизмы, ни другие способы введения снадобья не ускоряют выздоровления. Тогда епископу пришло в голову использовать шприц для промывания ран. Результат оказался ошеломляющим — кошка стала синей за час против обычных суток, когда лекарство добавляли в молоко. (Животное не пострадало, но сородичи изгнали его с крыши. Почему снадобье окрашивало именно котов осталось загадкой) После этого Фролло рискнул испробовать свое устройство на Шармолю и неожиданно добился чего хотел: судья не только не посинел, его состояние улучшилось в разы быстрее. Однако, поскольку следующие несколько лет его жизнь протекала относительно спокойно, (если не считать видений с призраками) то вторично использовать свое изобретение епископу пришлось только теперь. А медики вообще додумались до инъекций лишь полтора века спустя. *** — И что дальше? — шепотом спросила Эсмеральда, после того, как порозовевшего, мирно сопящего судью переодели и укутали в одеяло, — сколько он проспит? Может быть, пойдем, а Жа… то есть Клод за ним присмотрит? А то вдруг он и правда, тебя увидит? Фролло вздохнул. — До трех часов мы уже не успеем найти нотариуса, думаю, не стоит и пытаться, суматоха в соборе продлится до вечера — проберемся в архив под шумок, спешить пока некуда. А вот оставлять сейчас беднягу на слугу, даже верного, я бы поостерегся. Подождем немного, дверь же рядом, а Клод если что скажет господину, что он бредил. И они немного подождали. Потом еще немного. Фролло шепотом, опуская подробности, которые могли расстроить Эсмеральду, рассказал о своих приключениях в доме в первый раз. Гренгуар как раз захотел деталей «вдруг для романа понадобятся», не добился их и ушел изучать «место действия», предупредив, что придется заполнять пробелы собственной фантазией, мол пусть потом учитель не пеняет. Так незаметно прошел почти час. Наконец, еще раз тщательно осмотрев пациента, епископ объявил, что опасность миновала и они могут с чистой совестью отправляться в собор. Эсмеральда с поэтом вышли, а Фролло ненадолго остался, чтобы дать указания Жабе. Он уже взялся за ручку двери, когда сзади раздался надтреснутый, но довольно бодрый голос Шармолю: — Не хотите ли еще немного задержаться, дорогой друг?