Формула любви

— Клод! — сказала она громче, потом вскочила на ноги и принялась колотить по глыбе, крича во всю силу своих легких: — Клод! Клод! Клооод!!! — снова и снова, пока повторно не сорвала голос. За камнем было тихо, как в могиле, зато со стороны «главного зала» вскоре послышался топот бегущих ног под аккомпанемент отборной брани. Эсмеральда заметалась в поисках укрытия, но в коридоре с единственной дверью вариантов было отчаянно мало, точнее, только один: собственно дверь, которую держал в распахнутом состоянии крупный камень. Вот в узкую щель между ней и стеной, она и протиснулась, при этом медная табличка оказалась как раз на уровне ее головы, так что выпуклые буквы чувствительно впечатались ей в лоб. Прибыв на место происшествия, и оценив масштаб повреждений, толпа «дворцовой обслуги» принялась бурно обсуждать обвал, свои перспективы и, как сейчас бы сказали «грядущие кадровые перестановки». Несколько раз прозвучало имя Гийома, причем особой скорби в голосах говоривших не слышалось. А один, чересчур впечатлительный разбойник, упомянув почившего главаря, так шандарахнул по двери кулаком, что у Эсмеральды искры из глаз посыпались. Проклятая надпись, которую она даже не успела прочитать, кажется, заклеймила ее на всю жизнь, а любовно смазанный карликом замок поставил на бедро апостиль. Если бы собрание доблестных работников ножа и топора продлилось дольше, вероятно, она бы осталась за дверью навсегда, но внезапно из лаборатории послышался утробный «Буум», с потолка посыпался песок, и коридор начал заполняться едким дымом. С той же скоростью, с которой появилась, толпа ретировалась обратно в главный зал, продолжать «прения» в непринуждённой, но, как позже выяснилось, далеко не дружественной обстановке. Как она выбралась из своего убежища, а потом из коридора, Эсмеральда помнила смутно. Только, что пыталась прижимать к лицу капюшон рясы и последние несколько пье ползла на четвереньках, так как у пола еще было чем дышать. То, что грош цена такой защите, она поняла, когда уже у самого зала ее поприветствовали три стоящие на задних лапах мыши. У всех них вместо морд было ухмыляющееся лицо Гийома, а в лапах они держали по миниатюрному ножу. Эсмеральда с визгом подскочила и бросилась вперед, но, споткнувшись о чье-то весело хохочущее тело, растянулась на полу на виду у всей банды. По счастью, в этот самый момент глаза каждого из разбойников были заняты вовсе не ею, а оппонентом напротив. Со стороны это выглядело, как ритуальный танец какого — нибудь амазонского племени, которое и найдут — то еще века через три. В белесом облаке дыма, видимо, просочившимся через щели из разрушенной лаборатории, сверкали ножи и слышались то боевые кличи, то крики боли. Толстая баба в обносках, та самая стряпуха Марион, объект мечтаний Жабы, плясала у очага, выкрикивая что — то вроде современных речевок, когда кто — то наносил особенно точный удар, и снимала с себя одежду тряпку за тряпкой. Эсмеральда поднялась и, прижимаясь к стене начала пробираться на другую сторону зала, к выходу. Дышать она старалась через раз. Это помогло, но не совсем, потому что когда до спасения оставалось всего несколько шагов, перед ней внезапно вырос исполинский конь, как две капли воды похожий на коня епископа, но гораздо крупнее, красноглазый и огнедышащий. Выдыхаемое им пламя распространяло ядреный запах поганой браги. Эсмеральда попятилась. Она любила и не боялась лошадей, но это адское создание внушило ей мистический ужас, хотя здравый смысл, вернее, его остатки подсказывали, что оно не реально. Однако когда она уже была готова развернуться и бежать назад, прямо в белое дурманящее марево, ее словно встряхнули, и знакомый голос язвительно произнес: — Не думал, что ты моего коня испугаешься! — Вот еще, — буркнула в ответ Эсмеральда, совершенно не удивившись, — это ты удержаться на нем не можешь. Зажмурившись, чтобы не видеть страшной морды, она рванула вперед, надеясь проскочить у чудища между ног… и налетела на что- то, что обложило ее на чистейшем парижском арго. Наваждение рассеялось. На земле валялся тощий бандит, дружок Жабы, шевеля в воздухе руками и ногами, как перевернутая на спину черепаха. Не дожидаясь, пока тот очухается, она помчалась дальше — в коридор со сталактитами, по которому три дня назад они пришли в «скромную обитель» Гийома. Воздух в проходе был еще чистым, и ей, наконец, удалось вдохнуть полной грудью. К счастью, узкая пещера не ветвилась, и вообще показалась Эсмеральде значительно короче, чем в прошлый раз. Она уже чувствовала дуновение ветерка на своих щеках, как неожиданно на пути выросла очередная преграда. На камне недалеко от выхода, обхватив голову руками, сидел Жаба. Эсмеральда еле успела остановиться, чтобы не влететь в него, почти невидимого в темноте. Жаба что — то бубнил себе под нос и, кажется, в ближайшее время двигаться с места не собирался. Эсмеральда решила, что сумеет незаметно прошмыгнуть мимо, но только сделала шаг, как дылда неожиданно треснул кулаком по своему камню, вскочил на ноги и, со словами: — Нет, не бывать этому, — решительным шагом направился вглубь пещеры, пройдя так близко от «беглого гомункула», что ее обдало чудесными ароматами его немытого тела. Лес был странен той ночью. Странен и мистичен. Что из виденного ею было реально, а что порождением дремлющего под воздействием паров купоросного масла разума, Эсмеральда так до конца и не разобралась. То ли люди были призраками, то ли призраки людьми, не говоря уже о сонме самых разнообразных чудовищ, большинство из которых на поверку оказались пнями и ежиками. Чем оказались бы остальные, подойди она ближе, выяснять как — то не хотелось. В одном она была уверена точно… Нет, пожалуй, не будем забегать вперед. Оказавшись на свободе, Эсмеральда неожиданно попала в ад. По крайней мере, так ей поначалу показалось: на земле и деревьях плясали красноватые отблески, в воздухе витал отчётливый запах серы. В тенях под кронами копошились какие — то существа, вероятно мелкие демоны. Ей вдруг стало обидно: что она такого сделала, чтобы попасть в Преисподнюю? Этот вопрос поставил ее в тупик, как и другой: а когда она, собственно, успела умереть? Она отчетливо помнила, как бежала к выходу, верзилу по прозвищу Жаба, вроде бы вполне себе живого… Эсмеральда обернулась, чтобы убедиться, что все это ей не привиделось, и окаменела. Над вершиной скалы, у подножья которой она стояла, разливалось красноватое зарево, вверх, как из жерла вулкана летели искры. Вот там внутри, в лаборатории и разверзался настоящий ад. Лаборатория! — На твоем месте, я бы здесь не задерживался, — произнес голос епископа, — дым, скорее всего ядовит. Было бы глупо отравиться сейчас, когда ты выбралась. — Довольно странно слышать про глупость от того, кто остался внутри, — сердито пробормотала Эсмеральда, но сделала несколько шагов к лесу. Вдруг из темного зева пещеры с визгливым воем выскочил человек и со всех ног помчался прямо на нее. За ним второй, истерически хохочущий и размахивающий ножом. Эсмеральда хотела бежать, честно хотела, но ноги буквально вросли в землю. Взглянув вниз, она увидела, что они даже успели пустить корни, а отростки уже покрылись зелеными листочками. В каких — нибудь десяти шагах от нее визжащий разбойник внезапно споткнулся, второй, почти настигший его, в это время прыгнул, и они оба покатились по земле, собирая на себя листья и пыхтя, как два ежа. Эсмеральде стало смешно. Интересно, — подумалось ей, — смогут они меня свалить, если врежутся, или корни удержат? — Беги, дурочка! — рявкнул Фролло, — и она вдруг поняла, что свободна. В следующий миг Эсмеральда уже неслась вперед, не разбирая дороги, которой, впрочем, и не было. То, что она сумела не переломать ноги и не расшибиться в лепешку, свалившись с обрыва, можно считать чудом. Ободранные колени и расцарапанное лицо, разумеется, не в счет. Возможно, что — то ее уберегло. Или кто — то. Конечно, все это время она убегала вовсе не от двух неадекватных бандитов, точнее, не только от них, просто первая же елка, освещенная внезапно вылезшей луной, навела на нее инфернальный ужас. Дальше — больше: кусты — демоны, зайцы — львы, (все же помнят, как в средние века львов изображали? От одной картинки смешно становится) трава с когтями, листья с зубами и так далее. Но со временем, под действием свежего воздуха, морок начал потихоньку рассеиваться, к тому же она банально устала. Наконец остановившись, Эсмеральда обнаружила себя ч… бог знает где. Даже зарево от пожара равномерно расползлось по небу, придав тому бордовый оттенок, и больше не могло служить ориентиром. — Ну и где я? — вслух подумала она, озираясь. Вокруг, кроме темени ничего не было. — В лесу Бонне, очевидно, — сказал епископ. — Спасибо, помог, — вздохнула Эсмеральда. — А где в лесу? Фролло помолчал. — Можно было бы определить по звездам, — сказал он наконец, — но небо затянуто. Дождись рассвета, тогда и увидишь. — Это я и сама знаю. Но куда сейчас — то идти? — Ты меня спрашиваешь? — А кого еще? Ты же самый умный. Епископ тихо засмеялся. — Я — результат того, что ты вдохнула пары купоросного масла, и никак не могу знать больше тебя. — А они еще действуют? — Ты знаешь, что колени разбила? — Разве? — Эсмеральда дотронулась до ноги, и ее пальцы стали липкими, но ничего не болело. — Н-но… — Вот именно. Помнишь, я говорил, что еще Парацельс*... — Да, да, если вдохнуть, то перестаешь ощущать боль, и нужно быть идиотом, чтобы не использовать это в хирургии, помню, — перебила Эсмеральда. — зато побочные эффекты… Я что, поэтому тебя слышу? — Очевидно. — И перестану, когда действие закончится? — Скорее всего, да. — А если я не хочу? — Предпочитаешь прожить остаток жизни во сне? — Нет, но… — Но? — А увидеть тебя можно? — Не знаю, попробуй. Это было странное ощущение: как будто что — то мешает в глазу. Прямо таки тот самый редкий случай, когда удается заметить в нем бревно. Только попытавшись сфокусироваться, Эсмеральда разглядела фигуру, сначала размытую, но постепенно обретающую очертания. — Ой, — воскликнула она, всмотревшись внимательнее, — тебя в сане понизили? И правда: Фролло выглядел точно, как двадцать лет назад, когда его ряса была абсолютно черной (каким образом при этом его было видно в темноте, осталось загадкой), а на голове топорщился короткий ежик. — Это тебя нужно спросить, зачем было делать меня молодым, — епископ, вернее, архидьякон нахмурился и провел рукой по волосам, — Тебе не нравилась седина? — Боже, Клод, — рассмеялась Эсмеральда, — даже находясь у меня в голове, ты боишься выглядеть стариком! Мне абсолютно плевать сколько тебе лет и какого цвета у тебя волосы! Фролло слегка улыбнулся, продолжая при этом подозрительно смотреть на нее. — Нет, нет, нет, — замахала она руками, — а вот это неправильно — тогда ты не улыбался. — Так лучше? — осведомился архидьякон, делая серьезное лицо. Она кивнула и вдруг задумалась. — Значит ты сделаешь все, что мне захочется? — Ты ведь понимаешь, что бы ты ни придумала, это будет ненастоящим? — осторожно спросил Фролло, — всего лишь иллюзией. — Ну и что? — бросила она с вызовом, — Пусть иллюзия. Скоро я даже слышать тебя не смогу, но пока… — Сзади! — внезапно рявкнул священник. Эсмеральда оглянулась почти вовремя: с шуршанием и треском, который она принимала за шум ветра, к ней приближался тощий бандит. Его лицо было перекошено, глаза смотрели в разные стороны, из плеча торчал нож, из левой ноги — арбалетный болт. Но, неудобства он, похоже, не испытывал. Даже не хромал. Любой из нас при виде подобной картины сразу бы воскликнул: зомби! К счастью, Эсмеральда родилась за пять веков до того, как это слово стало наводить на человека ужас. Поэтому ужас она испытала скорее от перспективы быть зарезанной, чем укушенной. Бандит схватил ее, она лягнула его в чувствительное место, но в этот раз известный испокон веков прием не сработал. Тощий лишь оскалился и, кажется, действительно собрался вцепиться зубами ей в шею. — Клод! — завопила Эсмеральда, отбиваясь изо всех сил, — Сними это с меня!!! Клооод! Увы, от воображаемой помощи толку было столько же, сколько от ее собственных слабых усилий. И вдруг где — то позади, буквально в нескольких шагах раздался леденящий душу демонический хохот. Если бы в этот момент Эсмеральда не была разгорячена борьбой за собственную жизнь, у нее бы кровь застыла в жилах. Впрочем, смех был такой, что будь у нее выбор: столкнуться с его источником или с бешеным разбойником, она бы, не колеблясь, выбрала последнее. Похоже, бандит, несмотря на свое состояние, придерживался того же мнения, потому что вдруг выпустил ее. Его глаза съехались обратно к переносице, почти упершись в нее, он издал вопль, похожий на крик подавившейся чайки и в мгновение ока исчез в темноте. Эсмеральда была бы и рада последовать его примеру, но ее колени так дрожали, что пришлось остановиться уже на втором шаге, как во сне, когда хочешь бежать, но не можешь, а неведомый ужас почти настигает. Ей хватило смелости или отчаяния обернуться. — Ох! В этот момент ноги окончательно раздумали ее держать, она села прямо на мягкую, покрытую мхом кочку и расплакалась, только теперь не от страха, а от облегчения. — М-да, пожалуй, я погорячилась, сказав, что мне плевать на цвет твоих волос, — она хлюпнула носом и подняла глаза на стоящего перед ней Фролло. Теперь епископ выглядел по — другому: почти также, как в последний раз в лаборатории, только его шевелюра была ярко — морковного цвета и разве что не светилась в темноте. — Вот уж не думала, что у меня настолько богатая фантазия, чтобы представить тебя с волосами Гийома, — добавила Эсмеральда, — Спасибо, кстати, что спас. Правда, ты меня чуть до смерти не напугал. Зато и этого бешеного тоже… На этом месте она вдруг сообразила, что бандит только что видел и слышал порождение ее собственного разума, и это открытие заставило ее сердце подскочить и застрять где — то в горле. — Клод? Епископ не ответил, продолжая стоять и рассеяно глядеть сквозь нее. -Клод! — позвала она громче, — как может быть так, что тебя видят другие? — А сама не догадалась? — раздался голос откуда — то со стороны. Она повернулась, там он и был, у той же елки — архидьякон в черной сутане. Эсмеральда закрыла лицо руками, поняв, что если появится третий, останется только сплясать на остатках ее рассудка. — Что ж, я пойду, — сказал Фролло — двадцать лет — назад. — Пора. — Нет! Клод, не надо, как же…- она чуть не захлебнулась от возмущения — ее собственный разум намеревался ее покинуть! — Я ведь тебя создала! — Зачем я тебе? — с явным недоумением спросил архидьякон, — когда у тебя есть настоящий? — У меня нет настоящего, идиот, — сквозь слезы пробормотала Эсмеральда, — его больше нет. Совсем. Только ты. — А это тогда кто? — с еще большим недоумением спросил Фролло, указывая подбородком ей за спину. Она оглянулась и увидела, что тот, другой уходит. Повернулась назад, но архидьякон уже исчез. — Да что ж вы делаете! — всплеснула руками Эсмеральда, — почему вы все время меня бросаете? Стой! Подожди! — кинулась она за уходящим, — Чем бы ты ни был, стой! Но Фролло или его странное рыжеволосое подобие, продолжал идти вперед, не обращая внимания на ее крики. Ей пришлось за ним бежать. А потом он споткнулся о корень, и она со всего маху врезалась ему в спину… больно между прочим. — Ну, вот что, — сказала Эсмеральда, распутывая узел на своем многострадальном пеньковый поясе. — я тебя привяжу, чтобы ты никуда не делся, потому что если ты снова исчезнешь, ни мое сердце, ни мой разум этого не вынесут. Понятно? Они сидели на берегу реки, к которой она умудрилась их вывести, как только занялся рассвет. Остаток ночи оказался насыщенным. После слез, смеха, снова слез, когда она, в сотый раз ткнув его пальцем, убедилась, что этот Фролло вовсе не плод ее воображение, а существо из плоти и крови, ей пришлось крепко взять его за руку и тащить за собой через заросли и чащи, потому что епископ, как и члены банды Гийома существовал в своем мире, плохо воспринимая действительность. И хотя он все еще слушался ее голоса, чтобы до него достучаться приходилось орать. (Видимо, именно так он оказался рядом во время нападения — неосознанно придя на ее зов.) О том, чтобы расспросить его, каким таким невероятным образом он выбрался и где приобрел столь необычную прическу, речи вообще не шло. Время от времени он принимался что — то радостно рассказывать на языках, которые Эсмеральда не понимала, (это каждый раз убеждало ее, что он реален, ведь она не знала ни древнегреческого, ни древнееврейского) смеялся и пел. Вот тут она заслушалась. В первый раз это оказался речитатив какой- то греческой трагедии, во второй — роль бога написанная для него Гренгуаром. Лишь тогда Эсмеральда окончательно уверилась, что не грезит, поскольку видела текст лишь мельком и точно не успела бы его запомнить. Как только небо слегка просветлело, и она смогла определить части света, их хаотичные блуждания перестали быть бессмысленными: теперь она целенаправленно шла на юг, практически волоча Фролло за собой. (он делал попытки изучить каждое попадающееся по пути дерево, а потом охотно и долго делился результатами.) С каждой минутой ее все больше волновал вопрос: когда же он, наконец, придет в себя? Увы, пока любая попытка вернуть его в реальность заканчивалась одинаково: блуждающим взглядом и радостной улыбкой. Впрочем, и надышался он, вероятно, в десятки раз сильнее всех вместе взятых. К сожалению, у любых сил есть предел. Эсмеральда почувствовала, что приближается к своему еще на рассвете. Действие паров проходило, и у нее принялись адски саднить колени, кроме того глаза вспомнили, что она практически не спала две ночи, и начали предательски слипаться. К тому времени, как они с епископом выбрались к реке, тело поставило ей ультиматум: или отдыхаешь, или… Что до Фролло, то, кажется, засбоил и его вечный двигатель, хотя этого почти не было заметно на фоне громко декламируемой им Илиады. Но он все чаще спотыкался, и на свету стало видно, что цвет его лица приближается к отметке «покойник», хотя, скорее, больше из — за контраста с падающей на глаза ярко — рыжей прядью. Эсмеральда прекрасно знала, что епископ относится к категории людей, которые будут идти до упора, пока не свалятся, а тут до «свалиться» уже явно было рукой подать. Поэтому едва найдя подходящее место, она объявила привал. В основном себе — на то, чтобы заставить Фролло хотя бы спокойно сидеть ушли ее последние силы. А чтобы он не вздумал незаметно сбежать, пока она спит, пришлось привязать его к себе веревкой, то есть тем самым поясом, который раз уже спас ему жизнь. Наконец, в десятый раз проверив прочность узлов, Эсмеральда со вздохом улеглась, для пущей надежности положив голову Фролло на колени. Кстати, после этого он и впрямь перестал ерзать и вертеться, как уж на раскаленной сковородке. Она почти засыпала, когда ему снова вздумалось петь, но на этот раз ей оказалось знакомо каждое слово… старой цыганской песни, которую она сама уже лет двадцать, как почти забыла. — Откуда… — начала Эсмеральда, но тут же вспомнила, что спрашивать бесполезно. Лишь вслушавшись, она поняла, что он поет по памяти, очевидно даже не понимая слов, но абсолютно также, как это когда — то делала одна юная цыганская плясунья - с теми же паузами и интонациями. — Погоди же, — пробормотала она с улыбкой, устраиваясь поудобнее, — я вытяну из тебя, и когда ты это услышал, и как умудрился запомнить. Увы, пробуждение оказалось далеко не таким приятным, а именно — головой на пеньке, носом во мху. Фролло не было, веревка, как и прежде опоясывала ее талию, крепко завязанная двойным узлом. Эсмеральда в панике подскочила, стукнувшись головой о нависающую ветку. Мысль, что ей все привиделось, наполнила ее душу таким ужасом, что в глазах потемнело. Еще какое — то время (почти бесконечно) она пребывала в черной бездне отчаяния, а потом со стороны берега раздался громкий и зычный голос Епископа Парижского, явно читающего проповедь. — Т-ты, идиот педантичный, — трясущимися руками Эсмеральда подергала пояс. — вздумал меня так пугать. А мы все помним, как она реагировала на испуг. Вот только в этот раз желание отомстить за пережитый страх сыграло с ней очень, очень злую шутку. Когда Эсмеральда подлетела к Фролло с намерением высказать все, что она думает о его «побеге», (пусть даже он не осознАет вины) то не заметила, где именно он стоит. А своей кафедрой епископ выбрал заросший травой самый край берега, отвесно обрывающегося прямо в стремнину реки… И она упала. Даже не успев крикнуть, не говоря уже о том, чтобы попытаться зацепиться. Упала неудачно, погрузилась глубоко и сразу набрала полный рот воды. Течение, крутя, потащило ее вперед, не давая толком вдохнуть, да еще и приложило о какой — то из выступающих камней. Последнее, что Эсмеральда видела сквозь зеленую муть — это высокая фигура на берегу, похожая на статую с Галереи королей. * Тут маленько сдвиг во времени, но, думаю, не смертельный)