Формула любви

Повисло молчание, прерываемое лишь редким чириканьем с соседней елки, во время которого Эсмеральда в панике пыталась придумать, что ответить. Думать получалось плохо, особенно под горящим взглядом, которым Фролло ее сверлил. И как это часто бывает, когда наконец получаешь желаемое, она задалась вопросом: «ну, и что теперь с этим делать?». Тем более, что проблемы от полученного обещали многократно превысить радость от него же. — Эмм… — выдала она, наконец, результат раздумий, — кажется, где-то я это уже слышала. Много раз. — Где? — нахмурился епископ, — А! В гренгуаровых виршах? Да, по крайней мере в двух из них я твержу это как попугай. Удивительно, как близок наш поэт оказался к истине, — и он снова воззрился на нее в ожидании. Эсмеральда решила не изобретать повозку, не ходить вокруг да около и не тянуть кота за… неважно, а высказать все, что она на самом деле думает. Иначе, по меткому замечанию Гренгуара, они и дальше будут «плясать друг вокруг друга, как два барана», что ей уже порядком надоело. Эх, будь что будет. — И какая же я в очереди по счету? — спросила она вкрадчиво, — Третья? Четвертая? На лице Фролло снова нарисовалось недоумение. — О чем ты? Какая очередь? — Ну, как же. Раньше у тебя были две любовницы. А теперь еще и больное дитя, которое ты сам же калечишь и сам же пытаешься вылечить. Так где же мое место в твоей большой дружной семье? На какую часть твоего сердца мне рассчитывать? Вот теперь недоумение сменила тревога: кажется, епископ начал подозревать, что она окончательно свихнулась. Видимо, во время таких, как бы это лучше сказать, «пылких ситуаций», он тоже страдал полным или частичным параличом мозга. По крайней мере, у него напрочь переставало вырабатывается то, что в человеческом организме отвечает за восприятие метафор. — Господи, — всплеснула руками Эсмеральда, видя, что он не понимает, и нужно изъясняться предельно просто, — Я пытаюсь сказать, что есть вещи, которые ты любишь во сто крат сильнее меня: твои изобретения, твой сан, твой собор, с которым ты носишься, как с младенцем. По степени собственной важности я чувствую себя третьим снизу окном без витража в апсиде. И знаешь что? Мне это не нравится. Хотя бы потому, что окну на тебя плевать, оно стеклянное и ничего не чувствует. В отличие от меня. И не любит тебя, — решив, что терять нечего, Эсмеральда добавила: — Как я. И замолчала. Кажется, на этот раз до Фролло дошло. Он судорожным движением стер со лба несуществующий пот и дважды так неуклюже взмахнул руками, будто координация движений у него атрофировалась вслед за мозгом. — До прошлой ночи я гадал, — хрипло сказал он, — что заставляет тебя носиться со мной? Природная доброта или нечто другое. — До прошлой… — внезапно поняв, что он имеет в виду, Эсмеральда вспыхнула, как закат над Руаном, спустя четыре столетия вдохновивший одного импрессиониста*, и пожелала немедленно провалиться сквозь землю куда — нибудь в Новый свет. — И как много ты помнишь? Фролло хватило совести выглядеть смущенным. — Достаточно для того, чтобы получить ответ. А теперь представь, чего стоило мне устоять перед искушением. И ты бы ничего не вспомнила, ягодная настойка, что подсунул тебе Квазимодо валит с ног почище мака. — А ты, надеюсь, устоял? — спросила Эсмеральда подозрительно. Епископ покраснел. — Ну, почти, — ответил он едва слышно. — Клод! — Клянусь, не больше того, что позволила себе ты! Остальное пришлось сорвать на колоколах. Хорошо, что ты крепко спала, кажется, я всю округу перебудил в пять утра. На Гревской площади началась суматоха, народ сбежался, видимо, решили, что кого-то вешать собираются. И такое разочарование. А еще это твое представление. Вот о чем ты думала, когда решила покрутить… юбками перед толпой? — Хотела тебя расшевелить, — пискнула Эсмеральда, — я не знала, что так все обернется. — Что ж, тебе это удалось, только вместе со мной расшевелилось пол — Парижа! — Прости, — пробормотала она. — А потом ты сбежала, даже не удосужившись ничего объяснить! Снова повисло молчание, прерываемое чириканьем. Эсмеральде захотелось придушить проклятого воробья или что там такое верещало в кустах, голыми руками. — Но это из — за меня ты рушишь собор, — выпалила она, — и что бы мы тут друг другу не наговорили, в чем бы не признались, это ничего не изменит. Замкнутый круг, как ты тогда и сказал. Я — женщина, ты — священник, такие вещи не смешиваются, как я вижу, даже ради того самого пресловутого счастливого мгновения, которое Гренгуар так любит пихать в каждый свой роман. Поэтому дай мне уже ехать собственной дорогой и возвращайся к своей семье, пока Квазимодо у гаргулий головы не поотрывал, скатываясь вниз с фасада, а я отправлюсь к своей…  С этими словами Эсмеральда повернулась и, дернув за уздечку мула, предприняла почти честную попытку уйти, которая, разумеется, провалилась. Потому что Фролло просто приподнял ее, развернул в воздухе и поставил на прежнее место. (при этом бедное животное тоже сделало полный круг вокруг своей оси.) — Да послушай ты меня хотя бы раз в жизни, балаболка! — рявкнул епископ и тут же закашлялся, не переставая, однако, крепко ее держать, — я с тобой не только голоса лишусь, но и разума! Больше никаких мгновений, не в моем возрасте размениваться на мелочи. Мне не часы нужны и не дни, а остаток жизни. С тобой. Эсмеральда вытаращила на него глаза, чувствуя себя ударенной тремя пыльными мешками за раз. — Н-но, — еле выговорила она, — это же невозможно. — Ну и к твоему вопросу про очередь, — как ни в чем ни бывало продолжил Фролло, — надеюсь, первое место в ней тебя устроит? Если я просто подвину всех остальных? Раз уж «священники и женщины не смешиваются», а перестать быть женщиной ты не можешь, значит придется перестать быть священником. Это был четвертый пыльный мешок. Причем с камнями. — Ты же не какой-нибудь кюре, ты епископ, — пробормотала Эсмеральда, пытаясь решить, стукнулась она головой, спит или действительно свихнулась. — ты что, откажешься ради меня от сана? Это же позор на всю жизнь. Видя, что сбегать она больше не собирается, Фролло отпустил ее и скрестил руки на груди. — Нет, не откажусь, это нецелесообразно. — Тогда каким же образом…? Собираешься исчезнуть из города, нарушить обеты, присоединиться к цыганам? На последних словах Фролло аж подпрыгнул и замотал головой. — Нет, и нет, и миллион раз нет! От короля и капитула вряд ли удастся надежно спрятаться и вести нормальную жизнь. Будут искать. Отказываться от сана бесполезно — священник остается священником навсегда, даже если не служит. Обеты непреложны, нельзя даже жениться, так что придется применить другой способ. — Боже, — простонала Эсмеральда, — не говори, что еще и жениться на мне задумал. Кажется, если бы он сказал, что стал королем Франции и предложил ей быть королевой, она бы уже не удивилась. Пыльные мешки закончились и пошли деревянные колотушки. Нет, она положительно рехнулась, и это все ей мерещится. — А ты разве имеешь что — то против? Эсмеральда едва не заорала, но поскольку голос был сорван, то получилось только шепотом: — Клод, об этом принято спрашивать, хотя бы формально. — Ну, опыта в таких вещах у меня нет, — пожал плечами епископ, — так что считай, что спросил. И что ты ответишь? — Не знаю! — Она закрыла лицо руками, — я так далеко не заглядывала. Похоже, кто — то из нас сошел с ума, возможно, оба, потому что всего этого просто не может быть. Ты же почти всю жизнь служишь, мне иногда кажется, что ты и родился в сутане. Фролло нахмурился. — Сейчас я не в сутане. Или тебя смущает отсутствие у меня гм, опыта в эмм… других делах? При последних словах его лицо приобрело нежно — пунцовый оттенок. Эсмеральда уже и не знала, смеяться ей или плакать, поэтому получилось нечто среднее: — А тебя не смущает, что моего опыта хватит на двоих? По лицу Фролло пробежала едва заметная тень — Двадцать лет назад смущало бы, сейчас — нет. Но ты так и не ответила… — Ты тоже, а я первая спросила! Как ты собираешься перестать быть священником? Епископ снова взмахнул руками и всей пятерней взлохматил волосы, отчего стал похож на огромный одуванчик. — Есть только один способ уйти без лишних вопросов. Я собираюсь умереть. Эсмеральда пожалела, что стоит. — Тебе это так понравилось сегодня, что хочешь повторить?! Только третьего раза, боюсь, не переживу я. Или это и есть твоя гениальная идея? Отправить нас обоих на тот свет и счастливо проводить вечность в раю… или в аду? Фролло закатил глаза. — Нет, конечно, не настолько радикально. Ты, наверное, уже и не помнишь, вернее, надеюсь, что не помнишь, когда-то, в тюрьме я предлагал тебе избежать виселицы с помощью настоя, который временно превращает человека в подобие трупа… — Так это же был любовный эликсир, разве нет? — перебила Эсмеральда, — ты же тогда соврал! — Все — таки помнишь, — пробормотал Фролло, — Нет, я не соврал, точнее, соврал тебе, но такой настой действительно существует и я его даже раз готовил, правда, проверить удалось только на мышах. Не совсем удачно — переборщил с болиголовом. Но я знаю коллегу, который почти успешно его применил. — Почти? — чуть не плача переспросила Эсмеральда, — почти? Это когда половина подопытных отправляется на кладбище? — Вообще — то отправились все, но дело не в этом… — Нет! Не смей! Как ты только додумался до такого? — Настой был лишь косвенной причиной, они покончили с собой! Так — то он несомненно работает. — Но… — Слушай, я давно все продумал. Гренгуар так часто меня убивал, что навел на эту мысль. Знаешь, что в своем последнем романе он описал королевские похороны? Однако разница вряд ли будет большой. В любом случае, есть достаточно времени, чтобы довести до совершенства каждую деталь. Я, знаешь ли не тороплюсь на тот свет. Что до собора, королевская комиссия уже решила дело в нашу пользу, так что мистерия была лишь пунктом плана, который умудрилась подпортить ваша веселая компания, но это мы исправим. Если бы ты не сбежала, я рассказал бы тебе все сегодня в месте гораздо более подходящем, чем это… Фролло все вещал и вещал.Чуть ли не подпрыгивая от возбуждения. Эсмеральда смотрела, как лихорадочно блестят его глаза, как светится лицо, и задавалась вопросом: от чего он получит больше удовольствия? От подготовки нового проекта «Умри, но не сейчас» или от его результата? В любом случае было ясно, что лишившись возможности изобретать и проворачивать свои авантюры, епископ долго не протянет, просто зачахнет с тоски и даже она вряд ли что-то сможет с этим поделать. — Клод! — прервала она поток его красноречия, — ничего не получится. Фролло резко замолчал и отпрянул, словно получив удар в лицо. — Что? Почему? Я же говорю, что все продумал! Эсмеральда вздохнула. — А ты продумал, что будешь делать после? Чем будешь заниматься, когда у тебя больше не будет ни собора, ни капитула, ни приходов, ни твоей лаборатории? — Лабораторию можно перенести. — А остальное? Заберешь собор с собой? Ты же сросся с ним даже больше, чем Квазимодо. — Что ж, — задумчиво произнес епископ, — нельзя иметь все сразу, чем-то придется жертвовать. И так вышло, что пожертвовать тобой я на этот раз не готов. — Когда ты не можешь чего-то получить, то начинаешь рушить. Ты не мог получить меня и ломал собор, как думаешь, что ты начнешь разрушать, лишившись всего, что любишь? Мы не протянем и полугода. — Ты правда считаешь, что тебя мне будет недостаточно? Она кивнула. — Может быть, первое время все будет хорошо, но потом… — И это нужно понимать как отказ? Эсмеральда опустила голову и не ответила. Фролло вцепился себе в волосы. — Проклятье, девушка! Ты случайно не дочь инквизитора? Кажется, недавно ты говорила, что тебе не нравится чувствовать себя третьим окном в апсиде. Теперь ты недовольна тем, что не только не окно, но даже больше, чем собор. Ради тебя я собирался все бросить и стать другим человеком, но и это тебя не устраивает. Может ты, наконец, объяснишь понятным языком, чего ты от меня хочешь? Мое терпение тоже не безгранично! Эсмеральда продолжала молчать. Не признаваться же было, что она понятия не имеет, чего на самом деле хочет и как это получить. Фролло развернулся, подошел к ближайшему дереву и несколько раз крепко приложился об него лбом, бормоча себе под нос проклятия в адрес античных философов, которые объяснили почти все об устройстве мира, но так и не научили его понимать женскую логику. — Другим человеком, другим… — пробормотала Эсмеральда, внезапно озаренная идеей. — Клоод! — Ну что еще? — отозвался епископ тоскливо, продолжая обниматься с липой. — Чьим именем ты назвался, когда врезался в меня у Мо? Какого-то родственника? — Младшего брата. Зачем тебе? — Где он сейчас? Фролло отцепился от дерева, сел на корень и обхватил голову руками. — Как обычно, прожигает мои деньги, к счастью, далеко отсюда, — проговорил он бесцветно. — А ты с ним случайно не знакома? Нет? Жаль. Вы бы спелись. Он тоже считает, что мучить меня — это весело. Эсмеральда решила, что оправдается потом. — И давно его нет в Париже? — Лет пятнадцать. — Кто — то знает его в лицо? — Сейчас уже только Шармолю, но он слеп как крот, и вряд ли отличит ястреба от пилы** даже при дневном свете, для чего ты спрашиваешь? Он… Вдруг Фролло замер на полуслове и уставился на нее широко раскрытыми глазами. Эсмеральда расплылась в улыбке. — Подумал о том же, о чем и я, правда? Епископ кивнул. — Это может быть рискованно. — Да? Рискованней, чем пить настой? — Жеан младше на двадцать лет и вовсе на меня не похож. — Да мало ли, что время с людьми делает, тем более, что его никто не помнит. Главное, чтобы он вернуться не вздумал. — Это вряд ли, он неплохо чувствует себя там, где он есть, особенно пока поступают денежки… — Лицо Фролло вдруг просияло.- А ведь это правда может получиться, и даже не придется уезжать надолго из Парижа. Можно спокойно умереть епископом, завещать все Жеану, то есть самому себе, передать одно из поместий собору, чтобы получить светский патронат***, и никому даже в голову не придет задавать вопросы! Только придется потом изображать убитого горем брата, что ж попросим Гренгуара написать нечто слезливое, а Квазимодо чуть больше перекоситься. И даже если случится что-нибудь разбить, всегда можно сказать, что это — семейное! Ох, девушка, ну ты и ведьма! — добавил он восхищенно, внезапно вскочил на ноги, сгреб ее в охапку так, что она взвизгнула, и пару раз крутанул. На третий, правда, опомнился и попытался поставить на землю, только теперь этому воспротивилась Эсмеральда, повиснув у него на шее и гм… изо всех сил постаравшись, чтобы фраза о богатом опыте не осталась голословной. Так что Фролло в тот день едва не задохнулся вторично, правда, на этот раз ему бы вряд ли пришло в голову жаловаться на судьбу. — Ну так услышу я сегодня что-то внятное? — осведомился он, когда они оба, наконец, отдышались. — Хочешь ты уже быть моей или выдумаешь еще какую-нибудь вескую причину отказаться? — Ты, главное, с болиголовом не переборщи, — прошептала Эсмеральда, вместо ответа сильнее к нему прижимаясь, — а то сделаешь меня вдовой раньше, чем женой. Да! Придется основательно подумать о цвете свадебного платья, поскольку в зеленом у нас нынче ты. И еще нужно будет привыкнуть называть тебя другим именем. — А ты зови по фамилии, тогда не ошибешься, — усмехнулся Фролло, — Вот что, пора выбираться отсюда, скоро солнце сядет, лес Бонне не то место, где следовало бы и днем находиться, а уж тем более после наступления темноты. Придется идти пешком, коня, я так понимаю, мы уже не найдем. К тому же у меня за шиворотом больше воды, чем у тебя в бурдюке. Да и корни эти… — Ох, ох, страдания горожанина, — рассмеялась Эсмеральда, — еще скажи, что призраков боишься. — Скорее людей недолюбливаю. Вдруг, будто в ответ на его слова, с противоположного края оврага раздался свист, который в русских сказках обычно именуют «молодецким». — Ну вот, дождались, — мрачно констатировал епископ.