Формула любви

«Эсмеральда вскочила на ноги, не веря собственным ушам. Это прозвучало настолько похоже на прежнего Фролло, что она даже не сразу вникла в смысл фразы, расслышав только «Мадам де Шатопер» — так он называл ее в их последнюю встречу. В соборе. Когда кричал, что ненавидит. О чем, вероятно, теперь хотел напомнить. Так похоже, так похоже на человека, который обладает уникальным даром одновременно признаваться в любви и оскорблять. — «Удовлетворительная компенсация»? — Эсмеральда едва не задохнулась от возмущения, — вы называете это «удовлетворительной компенсацией» после того, как напугали до смерти сначала своим видом, потом своим падением? Клянусь, я и вправду решила, что вы уже стучитесь в двери рая… или ада, как вам больше нравится! И знаете, что… — Прости, — сказал он прежде, чем она успела продолжить, — просто мне показалось, что тебе тоже не помешает пощечина и, похоже, ударил слишком сильно. Злись на меня сколько хочешь, только не плачь больше, поверь, я того не стою. Эсмеральда почувствовала себя кузнечным мехом, из которого выпустили весь воздух. Разве не хотела она увидеть Фролло таким, как раньше? Вот и увидела. Он прав — это отрезвляло не хуже пощечины. — Я сама решаю, кто чего стоит, — гордо вздернув подбородок, заявила она и сделала шаг к ступеням. В следующее мгновение все ее тело пронзила резкая боль, в глазах потемнело. Охнув, Эсмеральда согнулась пополам, не в силах даже вздохнуть. Видимо, начинали сказываться последствия удара, пришедшегося прямо на спину, которую она так неудачно застудила зимой. — Что с тобой?! — всполошился архиепископ, но его голос долетел до нее как сквозь толстый слой ваты. Осторожно двигаясь, она опустилась обратно на камни и нашла положение, в котором хотя бы могла дышать. — Ничего. Небольшой ушиб. Просто вы, знаете ли, довольно тяжелый, а мне, к сожалению, уже далеко не шестнадцать. Но это ерунда, завтра сделаю травяные примочки, а вот вам надо к лекарю. В следующий раз меня не будет рядом. — Я давно прогнал этих шарлатанов, — медленно произнес Фролло, — А что, собственно, произошло? — Ах, так вы не помните, монсеньер? — спросила Эсмеральда, радуясь, что смогла увести разговор от себя: архиепископ был все еще бледен, и она боялась, что волнение может ему навредить. — Сначала вы появились вон там, — она глазами указала на вершину лестницы, — как призрак аббатства Мортимер, потом оказалось, что этот призрак нетвердо стоит на ногах, так что мне пришлось поработать вашим костылем. — Ты спасла мне жизнь, — выдохнул Фролло, не поддавшись на ее попытку свести все к шутке. — Нет, не думаю, — возразила Эсмеральда, — но от шишки на затылке, наверное, избавила. — Ты спасла мне жизнь, — повторил архиепископ, — Ты остановила мое падение, ударившись при этом так сильно, что у тебя сместились позвонки. Раз ты знаешь про травяные примочки, значит спина мучает тебя уже давно. Судя по испарине у тебя на лбу, ты сейчас испытываешь боль, способную заставить кричать взрослого мужчину, но при этом пытаешься убедить меня позвать лекаря, потому что беспокоишься за мое сердце? Эсмеральда открыла рот, потом закрыла, потом опять открыла: — Так значит нужно было дать вам сломать шею? — воскликнула она, всплеснув руками, и уже не скрываясь застонала, когда поясницу пронзило будто раскаленным металлом. — Если ты мне позволишь… — начал архиепископ, и странная нерешительность в его голосе заставила ее удивленно вскинуть глаза. — Позволю что? — Для начала — это. — Фролло привстал, снял свой плащ и, свернув его, заложил ей за спину. — Значит, вы действительно архиепископ, — сказала Эсмеральда, блаженно откидываясь на самодельную подушку и во все глаза разглядывая его богатое облачение, до того скрытое плащом. — Ты думала, я тебе солгал? — Я думаю, вы мастер преувеличивать. Но теперь я вам верю. Так значит, тот роскошный дворец в Маре — ваш? Что же, в таком случае, Архиепископ Парижский делает здесь и так рано? Фролло поморщился. — Дворец. Окрашенный гроб, который только снаружи кажется красивым. Я там даже думать не могу. Это мой дом, — он кивнул на собор, — всегда был и всегда будет. Моя лаборатория, библиотека — они все еще здесь, в башне. И если ты мне позволишь, я могу избавить тебя от боли хотя бы на время. Не бойся, — продолжил он, поймав ее недоверчивый взгляд, — я давно оставил попытки играть в бога. Ни золото, ни живое существо человек создать не способен. Как не способен заставить кого-то себя полюбить. Другое дело — избавить от страданий. Это единственное, ради чего стоит продолжать эксперименты. С этими словами он достал из складок одежд маленький пузырек с мутноватой жидкостью, немедленно пробудивший в Эсмеральде болезненные воспоминания о тюремной камере. — Да, — кивнул Фролло, — я догадываюсь, о чем ты думаешь, но поверь, все что делает эта настойка — снимает боль. Я готовлю ее для себя из особой травы, которую испанские торговцы иногда привозят из Нового света. Растение редкое, его нелегко достать, но результат впечатляет. — От какой боли принимаете ее вы? — тихо спросила Эсмеральда. Немного помедлив, Фролло высвободил из рукава правую руку, и она с ужасом увидела, как неестественно искривлены, будто изломаны его пальцы. — Замкнутый круг, — пожал плечами архиепископ, — пока я принимаю лекарство, могу готовить новое. К счастью, у меня его изрядный запас. Пары капель достаточно, чтобы работать весь день и спать всю ночь. Людям бывало хватает… Эсмеральда молча взяла у него пузырек, откупорила и выпила все содержимое одним глотком. — Если я вдруг начну проявлять необузданную страсть, вы сами виноваты, — заявила она с улыбкой. — Не говори так, — еле слышно прошептал Фролло, — не надо. Ты считаешь, я хочу опоить тебя? Я как-то пытался. И только все испортил. — Если речь о вашем любовном зелье, так я его даже не пригубила. — сказала Эсмеральда, вдруг ощутив приятную легкость во всем теле. Боль и правда начала притупляться. — так что ничем вы меня тогда не опоили, монсеньер. — Ах, вот как, — пробормотал архиепископ, — что ж, тем лучше. Эсмеральда… — он вдруг так шумно и глубоко вздохнул, что она, опасаясь нового приступа, испуганно глянула ему в лицо, но оно оставалось сосредоточенным и спокойным. — Эсмеральда, — повторил он, избегая, тем не менее, смотреть ей в глаза. — Я когда-то запретил тебе даже приближаться к исповедальне, выгнал из собора, едва не проклял, грозил виселицей, оскорблял и вряд ли заслужил что-то кроме ненависти, которую ты по своему добросердечию не проявляешь в открытую. Единственно, о чем я прошу — нет, не о прощении, оно для меня невозможно, только выслушать, дать мне шанс объяснить, почему я так поступил. — Неужели вы и вправду решили, — перебила Эсмеральда, — что я поверила в это ваше «Ненавижу»? Я ведь тогда не ушла, а с час просидела под дверью, раздумывая, постучать или нет. — Так ты…? — О, да и, поверьте, то, что я услышала было куда красноречивее слов. До этого я считала, что вы так полны собой, что вообще не способны плакать. — Я бы открыл, если бы ты постучала. — Я бы постучала, если бы верила, что вы откроете. Однако, что толку теперь рядить. Вы были правы тогда, а я вела себя как глупый ребенок. Так что я выслушаю вас, меня тоже долгое время терзал вопрос: почему, почему вы не поддались, даже после того, как я призналась, что люблю вас? Разве не этого вы прежде добивались? — Все дело в эликсире, — проговорил архиепископ, наконец встречаясь с ней глазами.- В том, который ты даже не пила, о чем я к счастью или к несчастью не знал. — В вашем любовном зелье? — Именно. Когда я создавал его, я был одержим тобой, почти безумен. Все что мне было нужно — это твое тело. Любой ценой. Эликсир должен был сделать тебя податливой. О, я до сих пор помню его проклятую формулу. Однако состав следовало на ком-то проверить, и я проверил его на Квазимодо, ведь его единственной страстью, как я считал, были колокола. Увы, мой эликсир не мог вызвать любовь, лишь усилить симпатию, и тогда, в тюрьме я сделал все, чтобы завоевать ее. Чтобы ты хоть немного меня полюбила. Но глотнув эликсира, я сам внезапно осознал, что моя истинная страсть — наука, что лишь ей и вере принадлежит мое сердце. И я отдался им, своим старым любовницам. А потом ты пришла и попросила развести тебя с мужем сразу после свадьбы. Твоя мать… Я разозлился, потому что понял, что вы меня обманули. И вдруг ты сказала, что любишь. Но этого не могло быть, только если бы на тебя все-таки подействовал эликсир. — То есть вам даже в голову не пришло, что это правда? — возмущенно воскликнула Эсмеральда. — Подожди, — сказал архиепископ, — дай мне закончить. К тому времени я уже был другим человеком. Ты искренне любила своего солдафона, каким бы ветреным он ни был, а я своим зельем разрушил ваше счастье, внушив тебе ложные чувства. Что у меня оставалось? Мой собор, мой гомункул, моя алхимия, мои любовницы и надежда, что если сразу оттолкнуть, когда-нибудь действие эликсира пройдет и ты меня забудешь. Но со временем я понял, что сам тебя забыть не могу, смирился даже с тем, что, оставаясь священником, всей душой люблю женщину. Только не так как раньше. Не тело, не плоть… Фролло опустил голову, спрятав лицо в ладонях, словно боялся, что она прочтет на нем больше, чем он уже высказал. Эсмеральда сидела, как окаменевшая, не зная, что ответить. — Потом ты овдовела и уехала в Реймс. — тихо продолжил архиепископ. — Прикинувшись озабоченным родственником, я завязал переписку со священником местного прихода, твоим духовником. Он так охотно рассказывал о тебе, что я чуть не начал ревновать. — Да ему уже тогда было под семьдесят, — фыркнула Эсмеральда, — А я-то гадала, откуда столько отеческой заботы, — добавила она с лукавой улыбкой.- Не предполагала, что это у вас настолько длинные руки. Надеюсь, отец Франсуа не нарушил тайну исповеди? — О, нет, конечно, но я знал как ты живешь и что у тебя все хорошо. Пока не разразилась эпидемия. Ходили слухи о тысячах жертв. На мои письма больше не отвечали, никто не соглашался туда ехать, я не мог покинуть Париж по личному приказу короля, видишь ли, меня угораздило стать его советником. Не важно, какой Людовик на троне, всем им нужно было от меня одно — золото, которое я не мог им дать, но которое они не теряли надежды получить для своих войн. И вдруг пропал Квазимодо, просто однажды перестали звонить колокола. Я ломал голову, куда он девался, пока не нашел его записку и не осознал, насколько был слеп. Бедный мальчик, оказывается он тоже тебя любил, следил за твоей судьбой, тайно читая мои письма, но в отличие от меня без колебания покинул свое многолетнее убежище, наплевав на все запреты, только чтобы узнать, что с тобой сталось. И это еще не все. Он оставил нечто вроде исповеди на случай, если не вернется, где упомянул, что однажды, видя, как я безуспешно пытаюсь создать некий эликсир, имитировал его эффект, чтобы сделать мне приятное. Так я понял, что столько лет обманывался из-за чересчур любопытного и услужливого звонаря. Глупое зелье было пустышкой и никогда не имело власти ни над тобой, ни надо мной. Это означало, что тогда ты говорила искренне, а я все разрушил собственными руками. Оставалось только утешаться сознанием, что греховная связь в конце концов ни к чему бы хорошему не привела, и ждать новостей. Прошла пара недель, и колокола вновь зазвонили, но, боже, что это был за звон. Как если бы архангелы, чтобы возвестить о Конце света вместо труб использовали Большую Марию. Не было нужды спрашивать с чем вернулся Квазимодо… Вероятно, тогда и произошел тот первый приступ. Как бы то ни было, весь следующий месяц полностью стерся у меня из памяти. За это время эпидемия утихла, горе-лекари едва не вогнали меня в гроб, а Квазимодо снова пропал, на этот раз безо всякой записки, и я до сих пор не знаю, где он и жив ли еще. Конечно, позже я неоднократно посылал людей в Реймс, но все они в один голос твердили: вдова де Шатопер и вся ее семья умерли, их дом разорен — и добавляли разное количество подробностей. Отец Франсуа тоже уже не мог ничего сказать — как оказалось, он заболел одним из первых. — Да, — сказала Эсмеральда со вздохом, — после его смерти я и решилась бежать, хотя никто тогда еще не говорил об эпидемии. Дом разграбили позже. Если бы я только знала, что вам небезразлична моя судьба, я бы сообщила, что в безопасности, в Париже. Я могла бы прийти. — Что ж, неисповедимы Его пути. Ты была так близко, пока я учился жить в мире, где тебя больше нет. И, как видишь, неплохо научился, — сказал он с горькой усмешкой. — Даже достиг некоторых высот. Может быть потому, что так и не поверил до конца в твою гибель или наоборот, потому что полностью в нее поверил. Но сегодня, снова увидев тебя на площади, я решил, что ты ангел смерти, наконец явившийся, чтобы забрать меня с собой. — Надо сказать, вам тоже неплохо удалось изобразить призрак, я чуть умом не тронулась от ужаса, думала, вы — демон, явившийся наказать меня за тот обман в тюрьме. — А, вот что нечистая совесть с людьми делает! Эсмеральда хотела было возмутиться, но подняв глаза, увидела, что Фролло улыбается, но не той странной, нездешней улыбкой, которая так пугала ее прежде, а вполне человеческой и открытой. — Не думала, что вы… — начала она, и тут, глядя на ее ошарашенное лицо, архиепископ расхохотался, чем окончательно ее смутил. — Ох, — выдохнул он, отсмеявшись, — возможно это прозвучит странно, но в том, что мы так напугали друг друга есть некий смысл. Все эти годы я словно действительно был призраком, и только теперь вернул себе тело. Приятно снова ощущать себя живым. — Вы могли бы почувствовать это гораздо раньше, если бы не были таким идиотом, — пробормотала Эсмеральда, специально отвернувшись. Но у Фролло был тонкий слух. — Возможно, — ответил он, — и я сожалею, что за мои ошибки расплачивается твоя спина. Прошла боль? Эсмеральда осторожно подвинулась, потом поднялась на ноги и несколько раз нагнулась. — Да, — сказала она удивленно.- Совершенно. — А вы абсолютно уверены, что ваш розовый эликсир не столь же эффективен, помню, у меня на губах тогда осталась пара капель? — Что, уже чувствуешь необузданную страсть? На этот раз рассмеялась Эсмеральда. — Я тоже должна кое в чем признаться, — сказала она, наконец, успокоившись.»