Маска Зи

Кажется, я говорил, что перед смертью буду вспоминать ту безумную поездку на байке? Я ошибся, я буду вспоминать Остров Пасхи, его безмолвные каменные изваяния и грозный океан вокруг него. Я буду вспоминать наш роскошный отель, деревянную веранду и разбросанные по столу кусочки манго. Я буду вспоминать клубнику, которую Роб скармливал мне, сидя на мне в позе наездника, и сливки, которыми он обмазывал себя с ног до головы, заставляя меня слизывать их. Я буду вспоминать лунную дорожку, в которую мы окунались каждую ночь, да и все наши ночные бдения на пляже, когда я перебирал струны гитары, а Роб пел – пел так, как никто прежде. Если бы Господь Бог мог петь, он наверняка позаимствовал бы для этих целей голос Роба. Когда наш медовый месяц подошел к концу, Роб предложил мне переехать к нему, и первым моим порывом было согласиться. Но тут же я вспомнил про свою группу – ребят, которые рассчитывали на меня, с которыми я должен бы уже начать писать новый альбом, и я и вяло покачал головой. Двум свободным личностям, живучим через океан тяжело быть вместе. Да и я привык к Лос-Анджелесу. - Останься столько, сколько сможешь и захочешь, - шептал он мне. – Решишь записать альбом с группой – поезжай, я не стану тебя удерживать. Но знай, что мой дом – это отныне и твой дом. Вот ты и повенчан, Рой Зи. Только, думаю, родителей оповещать об этом не стоит, вряд ли их обрадует эта сногсшибательная новость. Мы занимаемся любовью каждый день, и к концу месяца на Острове Пасхи я уже чувствую себя достаточно опытным в этих вопросах. Роб сдержал слово и ни разу не причинил мне боли, постепенно от раза к разу наращивая темп, и в нашу последнюю ночь мы уже не осторожничали ни капли. - Не расскажешь мне, кто был твоим первым любовником? – нежно шепчет он, оседлывая меня. Я бы с радостью, Роб, да только, боюсь, я умру от стыда, а ты лопнешь от изумления и никогда уже больше не сможешь нормально работать с Брюсом. А я никак не могу этого допустить, поэтому печально качаю головой. Наверное, мне стоило бы соврать: отказ наведет его на подозрение, что это может быть кто-то из наших общих знакомых. Когда мы возвращаемся в Англию, триумфальные гастроли Мейден уже в самом разгаре. Я стараюсь обходить стороной газетные киоски и не включать телевизор, но заткнуть Роба я не в силах. Он искренне радуется за коллегу и сам строит грандиозные планы по возвращению в Прист, ежедневно созваниваясь со своим менеджером и требуя от него начать наводить мосты. Тем временем мне дано задание довести до ума песню, которую он планирует записать дуэтом с Брюсом – сделать ее максимально подходящей под его вокал. - Если я запишу ее таким образом, твой вокал уже не ляжет на нее, ты же это понимаешь? - Я подстроюсь. Знаешь, у меня родилась такая мысль – спеть ее так, чтобы слушатели не смогли отличить нас друг от друга и бесконечно ломали копья, кто из нас спел какую строчку. Как думаешь, у нас получится? Договаривайся об этом с ним, любимый, а я сделаю все, что ты скажешь. У меня копятся идеи мелодий и риффов, и я бесконечно записываю их на клочках бумаги. Одна из мелодий кажется мне настолько красивой, что я подношу руку к телефону и уже начинаю набирать номер Брюса – совершенно неосознанно, в порыве поделиться ей с ним: он обязательно напишет убойный текст и непременно не про любовь. Какой, черт побери, Брюс? Я отдираю руку от телефона и залпом выпиваю стакан ледяной воды. Забудь о нем, он теперь в Мейден. Покажи свои наработки Робу, они могут вам пригодиться при записи нового альбома. Он лежит на постели и лениво щелкает пультом. Я останавливаюсь в дверном проеме и перебираю струны, а затем начинаю играть пришедшую мне на ум мелодию. Она не годится для моей группы Tribe of Gipsies, на ней должен звучать чей-то выдающийся вокал, но ей недостает красивого текста. Возможно, Роб сможет написать любовную балладу, которые он так любит. - Что это, чувак? – отрывает он взгляд от телека. - Вот мелодия только что в голову пришла. Сможешь придумать к ней текст? Мы могли бы взять ее для нашего следующего альбома… - Рой, ты же знаешь, я не перевариваю баллады. Вот если бы ее ускорить и утяжелить, убрать акустику, - он замахал в воздухе пальцами. Все понятно, этого следовало ожидать. Рука снова тянется к телефону. Куда ты собрался звонить, он на гастролях! Попытаюсь придумать текст сам, хоть никогда этим не занимался. Возьму песню для своей группы, пусть Эдди что-нибудь вымучает. И на этот раз со спокойной душой набираю номер и проигрываю песню Эдди по телефону. Тот чешет репу и обещает подумать. Жизнь с Робом оборачивается какой-то сплошной чередой безделья: мы ходим по кафе и сгребаем все самые вкусные десерты, от выпивки Роб отказывается, и я тоже становлюсь трезвенником. Катаемся на каруселях, смотрим мультики, а как-то раз, проходя по центру Лондона, вдруг натыкаемся на афишу концерта Мейден. Я молюсь всем богам, чтобы только Роб ее не заметил, но он призывно кричит и тащит меня в кассу стадиона: черт побери, он берет два билета в фанзону! - Я должен собственными глазами видеть, как примет меня публика, когда я вернусь в Прист! Мало ли что пишут эти журналюги, я хочу знать, стоит ли овчинка выделки. И ты мне в этом поможешь! Робу невозможно сопротивляться – если Брюс еще не вырос из детсада, то Роб пока явно застрял в яслях, несмотря на свой почтенный уже возраст – почти через два года моему хрупкому ангелу стукнет пятьдесят. На Рождество он снова никого не приглашает, и мы проводим праздник вдвоем. Я решаю немного побезумствовать и дарю ему новый кожаный костюм с заклепками, который раздобыл в самом элитном секс-шопе. Роб хохочет, как полоумный, когда разворачивает подарок, и собирается тут же примерить его. Сам он дарит мне новую гитару – Les Paul, точную копию гитары Джимми Пейджа, и я рыдаю, как малолетка – я мечтал о такой всю свою жизнь, но никак не мог ее себе позволить. Рождественский вечер мы проводим как заправская детвора: я гремлю струнами новой гитары, а Роб скачет в новом костюме. Потом мы напиваемся колы – по старой традиции Хэлфорда – и садимся смотреть очередную слезливую голливудскую мелодраму. Как самые настоящие пенсионеры. И мне это чертовски нравится. Кажется, в Лос-Анджелесе у меня осталась неплохая заначка кокса, но я о нем даже не вспоминаю: зачем мне кокс, когда есть кола и голливудские фильмы? Концерт Мейден проходит прямо накануне Нового года – 30 декабря, и Роб возбужден невероятно. Мы честно отстаиваем гигантскую очередь, и Роб буквально светится от счастья, когда слышит, как предвкушает толпа возвращение своего короля. - Вот бы еще Хэлфорд в Джудас вернулся, мне больше ничего не надо! – ревет грозного вида бородатый мужик, и Роб широко улыбается. Тебе этого недостаточно, любимый? Ну вот же они, дрожат от счастья и предвкушения. Совершенно же очевидно, что тебя они встретят точно так же. Зачем тащить меня туда? Но Роб хочет пройти этот путь до конца. Мы пробиваемся к самому краю сцены в первом ряду фанзоны – ну ладно, глаза я еще могу худо-бедно закрыть, но вот как заткнуть уши, когда этот голос будет реветь прямо над тобой? Зал не наполнен еще даже на треть, но гул стоит ужасный. Все в один голос орут: - Брюс Ди! Брюс Ди! - масса голосов раздается прямо над моим ухом. К реву присоединяется и Хэлфорд, а он один как иерихонская труба – может переорать целый зал. Надеюсь, что хотя бы не будет разогрева: боюсь, публика уничтожит любого, кроме Мейден, кто посмеет выйти на эту сцену. И если вдруг вместо Брюса им снова подсунут Блейза или кого-то еще, Стиву живым из зала не выбраться. Напряжение достигает предела, барабанные перепонки рвутся, толпа неистовствует, и Роб безумствует вместе с ней. И, наконец, я слышу знакомые звуки – вступление к Aces High. Рев становится еще громче, хотя куда бы уж, казалось бы. Еще год назад на концерте с Блейзом царила практически мертвая тишина… Бедный парень, каково ему переживать это унизительное изгнание… На сцену выбегают гитаристы, и публика выкрикивает имя Эдриана. И как только Брюс сумел протащить назад в группу и его? Насколько мне известно, Стив вполне доволен игрой Яника и взял Эдриана уже третьим. Куда столько гитаристов? Пейдж, помнится, один справлялся с этой ролью… Проигрыш почти завершен и… вот, наконец, появляется он. В простой черной футболке с глубоким вырезом, в черных лосинах с каким-то странным рисунком на бедрах и, как и обычно, без нижнего белья… Подбегает к краю сцены и начинает петь… Его бедра и пах обтянуты так, что у меня перехватывает дыхание, и я хватаюсь за Роба, чтобы не упасть. Я знал, что мне нельзя сюда идти. Он поет и поет своим неземным голосом, а мне хочется крикнуть, что я написал новую песню и хочу, чтобы он придумал к ней текст. Я хочу схватить его за лодыжки и стащить вниз и… Так, Рой, прекрати это безумие. Ты забыл, как долго ты лечился? Да, теперь ты стал опытным, вот только у Дикинсона опыта в этом деле не прибавилось ни на йоту. И вообще ты живешь с Робом – забыл об этом? Зал орет так, что я вдруг начинаю панически бояться обрушения потолка или стен. Брюс зажат, хоть и делает вид, что этих шести лет отсутствия не было. Хотя чего уж там, это же не первый его концерт в рамках тура воссоединения. С чего бы ему быть зажатым. Я стараюсь поменьше поднимать глаза на сцену, вместо этого смотрю на совершенно счастливого Роба: кажется, теперь он понимает, чего ему ждать, когда он и сам вернется. Господи, да мы же в первом ряду! С минуты на минуту он может нас заметить! Я прячу глаза, отворачиваюсь в страхе быть узнанным, но Роб вдруг толкает меня локтем в бок и тычет пальцем в сторону сцены: Брюс приветливо кивает нам и улыбается. Роб обнимает меня за шею и кидает козу, а Брюс улыбается еще шире и машет нам рукой, потом подходит к самому краю, садится на корточки и протягивает мне ладонь. Я не собираюсь ее жать, но положение спасает Роб, ударяя пятерней по протянутой волосатой лапе. Я лишь отвожу взгляд. Концерт кажется мне безумно длинным, все эти два часа Дикинсон не сводит с нас взгляда и скачет, как безумный. К самому концу я вдруг замечаю кровь на его лице, и он бежит к полотенцу, спрятанному за барабанной установкой. Кровь из носа продолжает хлестать, и он поет с прижатым к лицу полотенцем. Любой другой остановил бы, наверное, этот чертов концерт, но не Брюс. Он герой… Я с восхищением взираю на него, и мой взгляд, наконец, встречается с его. В его карих глазах пляшут озорные черти, и я снова ощущаю в груди знакомую и давно забытую боль. Только бы после концерта Роб не вздумал потащить меня за кулисы… - Что-то я паршиво чувствую себя, - бормочу я сразу после окончания концерта. – Если хочешь поболтать с ними – иди, заодно договоришься, когда он приедет для записи дуэта. А я пойду домой. Это железный метод и срабатывает всегда без исключений. Роб заботливо обнимает меня и гладит по голове. - Конечно, мой хороший, иди. Это и вправду был безумный концерт. Самый безумный из всех, которые мне довелось видеть. Надеюсь, наши фанаты ни в чем не уступят мейденовским, - и он хитро усмехнулся. Дома я сразу заперся в душе и за две минуты снял назревшее во мне страшное возбуждение – в течение двух часов наблюдать эти обтянутые лосинами бедра прямо перед своим носом стало адской пыткой. Если бы Роб пошел со мной, ему бы точно сейчас не поздоровилось. Я достал бутылку виски и выглотал почти половину, а потом сразу отправился спать. Надо было выдавить из организма все воспоминания о прошедшем концерте. Проснулся я поздно, Роб уже жевал тортик на кухне, запивая его кофе, и поглядывал утренние новости. Я прошлепал на кухню и сжал его в объятиях, надеясь, что он не станет рассказывать, как прошла его встреча с коллегами. Но он тут же принялся тарахтеть. - Жаль, что ты не пошел со мной вчера, мы так здорово посидели с ребятами! Брюс все спрашивал про тебя, видать, соскучился. Сказал, что у него готово для тебя несколько наработок для его будущего сольного альбома, и он надеется обсудить все, когда придет ко мне писать дуэт. - Что?! – невольно вырвалось у меня. – Какого еще сольного альбома? Он сам вчера заявил, что они с Мейден выпускают новый альбом! - Любимый, ты же знаешь, что это бизнес. В Мейден он будет зарабатывать деньги, чтобы помимо них заниматься тем, что ему нравится. - Нет, Роб, ему и нравится Мейден. Это не просто деньги, он это любит! Он любит стадионы, любит внимание многотысячной толпы, любит роскошные шоу, любит, когда ему подчиняются – а сейчас ему подчинилась вся группа во главе с Родом! Зачем ему сдался сольник, когда он и так сейчас может записывать все, что вздумается, с ними?! - Спроси об этом у него. Чего ты так завелся? Ну иди ко мне… Мне действительно сейчас очень не хватало стройного тела моего хрупкого ангела, особенно после встречи с волосатым дьяволом. - Кстати, Брюс пригласил нас двоих отмечать Новый год с ним и его семьей. - Иди, если хочешь, - устало помотал я головой. – А я пас. Роб нахмурился, но ни о чем меня не спросил. И, разумеется, остался со мной. Весь январь я провел в студии за доведением до ума альбома Роба Resurrection, но самое большое внимание уделил, разумеется, будущему дуэту. Я просил Роба записать его партию заранее, чтобы потом быстро прописать часть Брюса, но Роб настаивал, что оба они должны писаться одновременно и что Брюс уверял его, будто он никак не ограничен во времени и потратит на запись столько, сколько потребуется. Словно в издевку, Роб назначил датой записи 14 февраля, и больше всего на свете я боялся, что он выставит напоказ перед Брюсом наши с ним отношения. Я отправился в студию рано утром, чтобы все подготовить к приходу двух грандов. Снова переслушал минус, который записал для них, по сто раз все перепроверил, настроил микрофоны – у каждого из них были свои требования к звуку. Первым пришел, разумеется, Роб, обнял меня и прошептал: - Я поздравлю тебя вечером. Брюсу ни к чему знать о нас, - и я выдохнул с облегчением. Он пошел за стекло распеваться, а я весь напрягся, понимая, что с минуты на минуту увижу Дикинсона и снова буду записывать его, как в старые добрые времена. Он ворвался, словно ураган, и радостно крикнул: - Всем привет! А вот и я! Меня хватило лишь на то, чтобы кивнуть и опустить глаза. Он протянул мне ладонь, и я осторожно пожал ее, а он с силой сжал мои плечи, и губы его как бы случайно скользнули по моей шее. Я вздрогнул и отстранился. Брюс пожал плечами и отправился к Робу за стекло. - Значит, так, - начал я. – Правый микрофон настроен под тебя, Роб, левый – под Брюса. Прошу микрофоны в процессе записи не менять, иначе придется начать все сначала. Брюс, Роб тебе уже обрисовал в общих чертах, что мы хотим от тебя услышать? - Полное слияние голосов? Чтобы поклонники ошалело слушали и не могли понять, кто есть кто? – хохотнул Дикинсон. - Что-то вроде того. Так что, прежде чем мы приступим к записи как таковой, нам придется долго распеваться, подстраивая один голос под другой – они ведь у вас очень разные, вас очень легко отличить друг от друга. Итак, начнем с того, что Брюс у нас поет первые две и последние две строфы. Роб поет четыре строфы в середине. Итак, чтобы подстроить одного под другого на время подготовки меняемся ролями – Роб поет начало и конец, а Брюс – середину. Поем своими обычными голосами – так, как вы бы сами спели это. А я пишу. Припев пока не поем. Итак, Роб пошел. Началось вступление, и Роб затряс головой, слегка согнувшись – в этой позе он традиционно брал самые высокие ноты. Парадокс, но именно зажимая грудную клетку, а не раскрывая ее. Я посмотрел на секундомер и махнул рукой. Роб запел. Конечно, с годами его голос изменился, петь ему стало труднее, да и в нем самом мало что осталось от былого светловолосого ангела. Но когда я смотрел на него, то видел его хрупким, стройным и нежным, и все его шестнадцать голосов сливались в единый поток любви ко мне. Он пел, не сводя с меня своих светло-серых глаз, и я знал, что невзирая на все, что мне придется сегодня пережить, ночью мы все равно будем вместе. И никакой Дикинсон не сможет нам в этом помешать. Роб пропел две строки и замер, вступил Брюс – даже без моей отмашки. Давно я не видел его вот так вот – за стеклом у микрофона. Он зажал ладонями наушники, закинул голову назад и закрыл глаза. В горле моем застыл комок, и я тщетно пытался его проглотить, не отводя взгляда от мелкой волосатой фигуры за микрофоном. Его мощные ладони сжимали наушники, как когда-то сжимали меня… Его бедра совершали ритмичные поступательные движения, как… - Стоп! – я сам не заметил, как крикнул это на всю студию, и Брюс замер на полуслове и удивленно уставился на меня. - Что-то не так? Я дышал, как марафонец, ловя воздух ртом. Что я скажу им? Теперь придется писать все заново, а я не вынесу этого второй раз. Да о чем ты вообще, Рой? Ты проведешь тут с ними не один день, прежде чем песня будет готова, возьми себя в руки, черт побери! - Прости, какие-то помехи на заднем фоне. Давай со второго куплета, пожалуйста, - я виновато опустил голову. Не смотри туда, Рой, добром это не кончится. Просто слушай, слушай. Я сжал виски и опустил голову. Когда обе партии были дописаны, я объявил им: - А теперь, ребята, вы по очереди будете давать друг другу уроки пения. Не без моей помощи, разумеется. Ну что, с кого начнем? - Моя партия идет первой, поэтому начинаем с меня, - не дал никому времени на размышления Брюс. – Врубай Роба, буду его копировать. Но все оказалось не так просто. Брюс легко попал в нужную тональность, легко сымитировал хэлфордовский визжащий расщеп, но на этом дело и забуксовало – типичный надрывный дикинсоновский тембр при этом никуда не делся. Роб снова и снова пропевал первую строчку, Брюс пытался его копировать, и мы угрохали километры пленки. Я вошел к ним, встал рядом с Брюсом и, как самый настоящий преподаватель по вокалу, заставлял его открывать рот, менять положение языка, наблюдая за тем, как это проделывает Роб, сгибаться в три погибели, пока, наконец, Брюс не выдал тембр Роба. - Понял! Я понял, как ты это делаешь! – заорал Брюс, кинувшись Робу на шею. Затем он налетел на меня, сжимая в своих стальных объятиях, и я ощутил, что под джинсами у него вновь ничего нет. Я сомкнул ладони на его спине, и на несколько секунд он повис на мне. Его карие глаза смотрели на меня с восторгом, и если бы только рядом не стоял Роб… Я опустил Брюса на пол и вернулся за пульт. Мы должны были попробовать записать это. - Всем пива за мой счет! – кричал Брюс, решив отметить свою победу, и Роб тут же радостно согласился. - Ребята, я пас, - покачал головой. – Я домой, очень устал. - Брось, Рой, я хотел показать тебе наброски своих новых песен, - Брюс схватил меня за рукав, но я отстранился. - Как-нибудь потом. Роб обеспокоенно посмотрел на меня и подошел. - Что с тобой, мальчик мой? Ты в последнее время что-то часто стал себя плохо чувствовать. - Я не пойду в паб, Роб, даже не проси меня об этом, - твердо заявил я, собрал вещи и вышел из студии. Боже, я веду себя, как самая последняя обиженная баба! Холодильник у нас под завязку забит замороженной пиццей, я достаю одну, вскрываю пиво и сажусь перед телеком. Я тоже сегодня выпью, но один. Бутылку я приканчиваю довольно быстро, достаю еще две и тут же слышу, как хлопает входная дверь: что-то рановато Роб вернулся. Но на пороге комнаты оказывается Брюс. Один. - Где Роб? – спохватываюсь я, пытаясь высмотреть родную фигуру. - Он дал мне ключи, сам остался в пабе. Должен же я показать тебе свои новые песни. Брюс уже пьян – и когда только успел… Он падает на диван рядом со мной и тянет лапы к моей пицце. Я устало подвигаю ее ближе: история повторяется… - Почему ты не пошел с нами в паб? - Не люблю эти заведения. - Не ври! Раньше ты постоянно шастал там с нами. Что случилось? - Тебе-то блин что за дело?! – взрываюсь вдруг я. – Ты мне кто – мамочка или, может, мой менеджер?! Брюс осоловело смотрит на меня и глупо улыбается. - Я соскучился, - бормочет он. Он соскучился! И что мне, позвольте, с этим делать? Он хватает меня за шею своей волосатой ладонью и притягивает к себе. Мой лоб утыкается в его, а губы его так близко, что я едва сдерживаюсь. Ты дразнишь черта, Брюс. Да ты и сам черт. Ну смотри, ты сам этого хотел. Потом не говори, что ты совсем не то имел в виду. Я хватаю его за плечи и резким движением швыряю на спину. Он явно не ожидал этого и беспомощно падает. Я наваливаюсь на него грудью, мои черные пряди скользят вниз, заключая его испуганное лицо в некое подобие кудрявого шатра. Я вожу ладонями по его груди и плечам, спускаясь к бедрам – ничего предосудительного, но он явно обескуражен. Одна ладонь скользнула под футболку и гладит его волосатую грудь и живот. Ты ведь этого добивался, Дикинсон? Впредь не будешь играть с огнем! Глаза его округлились, но он молчит, не пытаясь оттолкнуть меня. Да что с тобой такое, Брюс? Почему ты всякий раз позволяешь мне ласкать тебя?! Может, мне быть на этот раз смелее и дать тебе понять, чего я на самом деле хочу? Я резким движением задираю его футболку и впиваюсь поцелуем в его живот, скользя языком ниже – к поясу его джинсов. Его ладонь вдруг ложится на мой затылок, и я испуганно поднимаю глаза: неужели?.. - Зачем ты делаешь это, Брюс? – не выдерживаю я и сажусь рядом. Он тоже поднимается и поправляет футболку. И молчит. Черт побери, он снова молчит! - Ты же уже давно все понял, так чего ты добиваешься? Еще тогда в 94-м ты запретил мне все это, а с тех пор только и делаешь, что поощряешь все мои попытки. Зачем? - Ты виделся с Джейн после того ночного купания? Опять она! Это когда-нибудь закончится?! - Уйди, пожалуйста, - тихо, но твердо произношу я. – Мне насрать на твою Джейн, твою Падди и на тебя! – голос мой срывается на визг, и я сбрасываю его с дивана на пол. Он чертовски силен и в одно мгновение вскакивает и набрасывается на меня диким зверем. Его пах упирается в мой, и я чувствую, как член мой начинает твердеть. О боже, только не сейчас… Он кладет мне руку поперек горла и шипит прямо мне в ухо: - Ты трахал моих жен. Обеих. И если от Джейн всего можно ожидать, то у Падди я всегда был единственным. Ты, Рой, всю жизнь будешь расплачиваться за это! – и он с размаху ударил меня кулаком в лицо. - Какого хера ты тогда свистишь мне про какие-то там песни! Так и говори прямо, что пришел, чтобы поколотить меня! – прохрипел я. Его пах по-прежнему прижимается к моему, и я схожу с ума от желания. Я не выдерживаю и кладу ладони на его крупные крепкие ягодицы, сжимаю их… Ну же, Брюс, я так многому научился за месяцы жизни с Робом, я многое могу, Брюс… Он понимающе усмехается и хлопает меня по плечу. Так ты специально издеваешься надо мной, Дикинсон? Я скидываю его с себя и встаю. - Пожалуйста, уйди, - едва слышно произношу я, указывая на дверь. - До завтра, - смеется Брюс и выходит.