Just love

             Книгу эту Дженсен не торопится открывать. Ходит вокруг да около, трогает яркую обложку кончиками пальцев, проводит ими по сгибу, по краю страниц. Шипит — порезался, сует палец в рот. Замирает, прожигая книгу взглядом, словно рассчитывая, что она исчезнет, испарится. Нет, книга все еще на месте — на столике в гостиной.              Дженсен не торопится ее открывать не потому, что хочет продлить удовольствие от предвкушения, как когда долго не решаешься потянуть за ленточку, которой обвязан подарок. А потому что боится. Не решается нырнуть в бездну. «В этой книге много личного», — неоднократно говорил про нее Миша. И это и пугает Дженсена — личное.              Дженсен смотрит на книгу, но видит сейчас не ее, а Мишу. Улыбающегося Мишу, печального Мишу, строгого, серьезного, заливающегося хрипловатым смехом. Мишу, морщащего нос, Мишу, корчащего рожицу, Мишу, хмурящего брови. Мишу, что тянется с поцелуем к губам, но в последний момент касающегося щеки Дженсена со словами «извини». Мишу, рвано стонущего, когда Дженсен зажимает его на выходе из гримерного трейлера, наплевав на персонал. Плачущего Мишу, сонного Мишу. Родного. Любимого Мишу.              Дженсена пугает это личное, потому что, он уверен, часть личного в этой книге — он сам. Мысли о нем, слова о нем. И вряд ли, не надо быть Ленорман, чтобы это знать, эти слова наполнены радостью и благодарностью. Скорее — болью. Потому что... Нет, в их жизни было и есть много счастья, но в целом... Наверное, это не лучшие отношения во вселенной. Совсем нет.              Дженсен трет лоб, запускает пальцы в отросшие волосы, тянет себя за челку, садится все же в кресло у камина. Берет книгу в руки, шелестит страницами, перелистывая их. Взгляд цепляется за отдельные слова. Надо было бы, наверное, налить себе чего-то, виски или пива хотя бы. Нет, лучше виски, чтобы было больше шансов пережить этот текст без истерик. Взрослый мужик, а.              А может, Миш не так уж и откровенен, может, там нет ничего личного, может, это всего лишь пиар. Да и с чего Дженсен решил, что там есть что-то о нем? О них. У Миши прекрасная жена, пусть там сейчас вроде как не все гладко, но все же. И дети. И в конце концов, «личное» может быть не только с женой или с Дженсеном. Не может! Дженсен прекрасно знает, что не может. Он чувствует это всем своим существом сейчас. Что там о нем. Не все, но в том числе. И... Дженсен решительно открывает первую страницу.              Он не знает, сколько прошло времени, как он начал читать эту книгу, настолько он погрузился в нее. Настолько пристально вчитывается в каждое слово, каждую фразу, запятую, желая найти что-то о себе. Боясь найти. Находя. Почему-то больно руке, почему-то строчки плывут перед глазами. Почему-то тяжело дышать...              Он вздрагивает от мелькнувшей сбоку вспышки, поворачивает голову, не сразу понимая, где находится, что делает. С изумлением вынимает руку изо рта — сгрыз ноготь на указательном почти до мяса. На щеках что-то влажное, он трет их торопливо — слезы. Рядом стоит Данни с телефоном в руках, видимо, вспышка — она сняла его. С Мишиной книгой.              — Ты читала? — Дженсен кладет книгу обратно на столик, глядя на жену. Данни садится в кресло напротив, смотрит на огонь в камине, кивает медленно:              — Читала... Я думала, что знаю о нем... о вас... почти все. Оказывается, я совершенно ничего не знаю... — она встряхивает волосами, облизывает губы. Улыбается робко. — Он удивительный все же. И я так горжусь, что он наш друг! — она делает упор на слове «наш», а не на слове «друг», и Дженсен благодарен ей за это: для него Миша не просто друг, а многим большее.              — Ты права, — говорит он, возвращаясь к чтению. Почему-то после слов жены, при ее молчаливой поддержке не так больно, даже напротив — теперь читать книгу, как обниматься. С Мишей, конечно же. Словно он рядом сейчас, улыбается, ласкает взглядом сумасшедших синих глаз, убаюкивает тихим голосом. Заземляет, заставляет забыть обо всем плохом. Дженсен зачитывает одно из стихотворений вслух, Данни делает еще один снимок.