Закат, который я встретил на льду.

Черт знает, чем я тогда думал. Всё случилось слишком резко. Знаю лишь одно — эти события никогда не уйдут из моей памяти. Тогда были очередные соревнования, и я не слишком беспокоился о них. Мы с Яковом прорабатывали элементы в этой программе буквально день и ночь. Всё должно было быть идеально. «Ледяной тигр России определённо возьмёт золото» — так гласили яркие заголовки газет, которые почти никто никогда не читает. Я и сам в это верил. И Яков верил, и Отабек, и Лилия, и дедушка, и Мила, и Гоша, и даже этот Виктор с Кацудоном верили, как бы нелепо это не звучало. Правда, это я понял слишком поздно. Но я не думал, что выступить было легко. Элементы моей программы были крайне сложными. Но я их делал, потому что мог. Потому что хотел этой бессмысленной сложности. Яков, когда я заявил об этих прыжках, пришёл в ярость, а мой внутренний демонёнок был рад этому. Каким я был идиотом. Мы еще долго спорили. Кричали и лаяли, словно кошка с собакой. Но потом произошло то, чего просто-напросто не могло произойти: мой тренер успокоился и просто заявил: — Делай что хочешь. И я сделал. Правда, пришлось всё равно убрать что-то, но я был доволен этой победой. Слишком простой победой как мне сейчас кажется. Да, я многое успел обдумать. Ведь только думать мне теперь и осталось. Помню недолгий перелёт в Сочи. В этом году чемпионат пройдёт именно здесь:в России, чему я был не очень рад. Помню, что Беки рядом не было, и я злился по этому поводу, а Милка шутила, что я слишком сильно скучаю по своему другу. Помню, как мы переписывались до поздней ночи, и мне попадало за это от Якова. Помню, как я тогда показывал ему язык и продолжал писать Беке несмотря на запрет тренера. Возможно, я просто любил его злить. День до начала соревнований я запомнил особенно хорошо: утро не задалось с самого начала. Настроения не было совсем. Я встал с кровати и направился в ванную, где умудрился облиться водой. Холодной. Выругался про себя и, закончив с утренними делами, вышел на пробежку, захватив плеер и наушники. Музыка будто разливалась по всему телу, приятно отдавая битами. Это был один из самых хороших моментов за этот день. Я пошёл на набережную, но уже там я понял, как ошибся с выбором места для пробежки. От меня приблизительно в метрах ста был Леруа в окружении свиты из своих фанаток. Я готов поклясться, что когда я проходил мимо них, то старался слиться с травой, лишь бы не видеть рожу канадца. Но мне не повезло и Жан, заметив меня, начал приближаться, махая рукой и улыбаясь как идиот, будто мы хорошие друзья. За ним, естественно потащились и все его фанатки. Чёрт! Меня окружили и не дали даже ничего сказать, завалив вопросами. Я понял, что застрял тут минимум на полтора часа. Плакала моя пробежка. Леруа что-то там говорил о том, что увидеть Юрочку за день до соревнований - хорошая примета. Шею бы ему свернул, да, сами понимаете, законодательство. Для полноты ощущений не хватало только Виктора с его домашней свинкой. Мне кажется или я стал экстрасенсом? Я заметил вдалеке «седую» макушку Виктора и рядом бегущего Кацудона. Они подошли к нам, и Виктор радостно поприветствовал меня и Леруа. Меня стошнит, если я не уйду отсюда немедленно. За попыткой свалить меня застукал Виктор, но лишь подмигнул, мол, я прикрою. Я кивнул и свалил. Это было странно. Как говорится помощь пришла, откуда не ждали. Однако, пробежку я так и не закончил. Придя на тренировку, я увидел обеспокоенный взгляд Милы, Гоши и толпу из наших возле Якова. Заметив меня, он тут же направился в мою сторону. Я забеспокоился. Что-то случилось. И это явно не было чем-то хорошим. Тренер положил руку мне на плечо, смотрел прямо в глаза и будто пытался приободрить. Он открыл рот, собираясь сообщить мне причину такого внимания к моей персоне, но отвел взгляд и ушел не в силах произнести это. У меня будто ком в горле застрял, и я не мог и сам ничего сказать. В животе появилось такое липкое и мерзкое ощущение. Я испугался. Ко мне подошла Мила и крепко обняла. Мне действительно стало по-настоящему страшно. Девушка оказалась смелее тренера и озвучила то, что я боялся услышать больше всего. — Юра, твой дедушка попал в больницу, — она крепче обняла меня, а я стоял в шоке и не знал, что мне делать, — его сбил какой-то пьяный урод. Шансы выжить очень малы. Слова звучали, как гром среди ясного неба. В какой-то момент мне показалось, что моё сердце перестало биться. Потом я почувствовал, как по моим щекам начали катиться слёзы. И я отстранил от себя Милу, которая с такой теплотой меня обнимала, и сбежал. Я бежал в свой номер, ведь больше некуда. Запер дверь, задернул шторы и просто свалился на пол, проваливаясь в беззвучные рыдания. Мне было плохо. Нет, не просто плохо, мне было нереально горько и тяжело. Самый родной и близкий мне человек сейчас находиться на грани жизни и смерти, а я даже увидеть его не могу. Было больно. Мне будто стрелу в сердце вонзили, которое остановилось сразу же после слов Милы. Мне казалось, что всё это сон, и я вот-вот проснусь. Но это реальность, от неё не очнуться. Я долго не мог успокоиться, но когда всё-таки переставал плакать, в моей голове появлялось лицо моего дедушки, и я начинал рыдать с новой силой, понимая, что по возвращению домой могу его больше не увидеть. Это было невыносимо. Я боялся. Мне было чертовски страшно. Снова... Я не мог даже взглянуть на свой мобильник, ведь там могло быть то страшное сообщение. Самое дерьмовое, это то, что завтра мне выходить на лед, и я очень боюсь поражения. Моё тело бьёт мелкая дрожь. Время проходит, унося за собой секунды, минуты, часы… А я лежу на ковре в своём номере, свернувшись калачиком и думая, что, возможно, это просто сон или глупая шутка... Я готов поклясться, что слышал голоса Якова и Виктора. Я притих, вдруг они подумают, что меня здесь нет? Мне не хотелось никого видеть. Их голоса были грустные и беспокойные. Эти старые черти волнуются за состояние своего претендента на победу. Яков и Виктор начали стучать в дверь, когда всё-таки поняли, что она заперта и я точно там. Должно быть, проверили все места, где я мог быть, или слишком хорошо меня знали. Они что-то говорили про то, чтобы я открыл дверь, но я молчал. Они говорили, чтобы я впустил их, но я все так же игнорировал их. Они говорили что помогут, но в ответ лишь тишина. Я просто молчал, не в силах произнести ни слова. А что мне тогда оставалось? Я знал, что это могло меня сломать, но принимать помощь от других мне не позволяла гордость. Гордость, которая потом чуть не загнала меня в могилу, в буквальном смысле. Вскоре голоса стихли, и наступила полная тишина. Она пугала. Только моё дыхание и сердцебиение казалось, эхом отдавалось в пустой комнате. Мне показалось, что я услышал тиканье часов над головой. Это было глупо, потому что тут не было часов, но я их слышал. Слышал то, что не должен был и не видел в упор вещей, которые были очевидны. Мне просто казалось, что в какой-то момент всё буквально сломалось и возможно никогда не восстановиться. Так я провалялся там, на полу очень долго. Уже наступила ночь, и стало совсем темно. Только тогда я понял, как сильно мне нужна поддержка со стороны. Я переборол страх и всё-таки взял телефон. Руки дрожали и поэтому я не сразу смог его разблокировать и найти нужный мне контакт. Нажав на иконку вызова и приложив телефон к уху, я пересел на кровать и стал слушать эти долгие начальные гудки. Через пару таких гудков трубку, наконец, взяли. — Бека, — я сказал это таким дрожащим голосом, аж самому противно стало, но сглотнул и продолжил, — Привет я… Я не успел договорить, в трубке послышалась какая-то возня, и я услышал его голос. Это было очень странно, но именно его голос всегда меня успокаивал. — Юра, что случилось? — по его голосу стало понятно — он волнуется, — Это из-за той новости, ведь так? Он как-будто наступил мне на больную мозоль. Из глаз вновь прыснули слезы, и я понял, что сейчас могу и вовсе расплакаться. Я попытался подавить в себе это желание. — Да, — я сказал это тише чем планировал и всё-таки спросил, — Откуда ты про это знаешь? — Мила звонила прямо перед тобой, — он вздохнул, его голос звучал так мягко… — Юра, может мне приехать к тебе? — я ждал этого вопроса. — Нет. Нет-нет, не нужно, — я сделал некое подобие улыбки, хотя всё равно знал, что Отабек её не увидит. В тот момент мне было стыдно, что я хотел ответить «да». — Точно? Нет, не точно! Я хочу, чёрт возьми, чтоб ты прямо сейчас приехал! Хочу, чтоб ты обнял меня и утешил, сказал, что всё хорошо. Я хочу почувствовать твой запах и вцепиться, словно маленький котенок в твою одежду, но мне стыдно за это. Стыдно за то, что я хочу, но не могу признаться ему в этом. Бека хотел сказать ещё что-то, но я нажал на кнопку завершения вызова. Рука вместе с телефоном упала вниз на колени. За телефоном упали и, уже далеко не первые, слезинки. Должно быть, я выгляжу очень жалко… В эту ночь я так и не смог заснуть, ведь как только закрывал глаза, видел деда и снова начинал плакать. А ведь утром были соревнования. А хотя... Будь что будет! Мне уже плевать... Нет. Это не слова Юрия Плисецкого. Это не слова того, кто взял золото на прошлом финале Гран-при. Но в то же время это, то, что я не могу сдерживать в себе. Я встал с кровати и открыл окно. Я совсем не спал и это ощущается. Во всём теле тяжесть, а глаза только что поняли, что им лучше поскорее закрыться и унести меня в объятия к Морфею. К счастью из этого состояния меня вывел стук в дверь. В этот раз я всё же открыл дверь. На пороге стояла Лилия и явно была встревожена моим состоянием прямо перед финалом. Я отвел взгляд, потому что чувствовал себя виноватым перед ней. Я виноват, что довел себя до такого состояния. Ноги как вата, руки как вода, глаза краснее, чем у типичного вампира, и круги под глазами такие, что любой задрот позавидует! А еще страх. Мне страшно выходить на лёд. Страшно, что продую и всех подведу. Страшно, что могу упасть в прыжке. Мне страшно.  — Юра, мне жаль твоего деда, но, — она положила мне руку на плечо, как Яков вчера, и чуть сжала, — Это не повод сдаваться, наоборот, тебе нужно выиграть ради него, если уж приехать ты не можешь. Никогда прежде не слышал от нее подобных слов. Будто ведёт себя как мама, но в хорошем смысле. Поддерживает. Это то — чего мне не хватало. На её слова я лишь кивнул, не поднимая взгляда. В первый раз я не был уверен в своей победе. Не был уверен в своём успехе. Потом я почувствовал, как по моим щекам снова потекли слёзы. Я — тряпка. Это не укрылось от Барановской, я будто почувствовал на себе её сочувствующий и понимающий взгляд. Внезапно, поддавшись какому-то порыву, я крепко обнял её и просто начал плакать, но не беззвучно как вчера. Я дал волю эмоциям и голосу. Она обняла меня и стала гладить по спине, успокаивать. От этих действий мне стало немного легче. Через полчаса, а может и больше я всё же успокоился и отпустил Лилию. — Простите… - мне показалось, что я произнёс это настолько тихо, что сам едва услышал. Она улыбнулась мне такой тёплой улыбкой, а чувствовал, что очень виноват перед ней. Лилия положила мне руку на голову и предложила поспать два часа, а потом придти к ней. До соревнований оставалось еще часов пять, и я принял её предложение. Собрав мысли в кучку, я всё-таки смог поспать, перед этим поставив будильник, чтоб проснуться. Немного подумав, поставил четыре будильника и очень омерзительную мелодию, чтоб точно проснуться, но не настолько, чтоб разбить телефон. Однако, проснувшись, я всё-таки хотел разбить его о белую стенку. Я выругался на будильник. Прямо как раньше, пересилил себя и встал с манящей кровати. Почему-то теперь мне хочется разделять свою жизнь на «до» и «после». Глупо, правда? Снов сегодня я не видел, одна лишь чернота и всё. Переодевшись, я направился к Лилии. Мне было всё ещё неловко из-за того случая. Я постучал и мне открыла хозяйка номера. Барановская улыбнулась мне и посадила на диван; рядом сидел Яков. Как обычно, угрюмо витающий в своих раздумьях. Надеюсь не из-за моего вчерашнего «побега», иначе мне будет слишком неловко и напряжено находиться в их компании. Сейчас эта пара начнёт разговаривать со мной и всячески подбадривать, но единственное, что может меня сейчас приободрить - хорошие новости о дедушке. Забегая наперёд, скажу, что от Барановской и Якова я такого не услышал. Они лишь посмотрели на меня, как на котёнка в грязи. Раньше я бы фыркнул на это, но сейчас промолчал, опустив голову. — Мы понимаем тебе тяжело, — вздохнув, начал Яков смотря в пол. — Но мы тебя в любом случае поддержим. — закончила за него Лилия и посмотрела на меня в упор, присев рядом и опять же кладя руку на моё плечо. — Не важно как ты выступишь, не это сейчас главное, — произнёс Яков посмотрев на Лилию, та кивнула, — Мы не будем требовать от тебя больше, чем ты можешь сейчас нам дать, учитывая то, что произошло. Я поднял взгляд в надежде услышать, что-то из хороших новостей из больницы. Знаете, я смотрел с такой надеждой, но тренер лишь помотал головой. — Да к черту всё. — я тихо прошептал это, встал и ушёл разозлившись на… На что? На то, что меня хотели успокоить и помочь собраться? На то, что они вели сейчас себя рядом со мной как понимающие родители? Или от того что не было никаких новостей о моём дедушке? Интересно как он себя чувствует? Возможно, скучает по мне. Моё сердце буквально разрывается от разлуки. Похожее уже было на моих первых соревнованиях. Нет, это чувство, которое сейчас со мной во много тысяч раз сильнее. А кот? Наш кот, который живёт с дедушкой? Должно быть, сейчас за ним смотрит мама. Во всяком случае, так и должно быть. Помниться, в мобильнике было много пропущенных от неё, но мне было не до этого сейчас. И почему тогда я звонил не матери, а Беке? Почему...? Вопросы начали роиться в голове, а я шёл по коридору, по великой удаче пустому. Но как только я об этом подумал, на горизонте появился Виктор с Кацудоном. Я быстро натянул капюшон, чтобы они не увидели, в каком состоянии я сейчас нахожусь. Но от Никифорова даже капюшон не поможет к сожалению. Он подлетел ко мне и схватил за плечи. Я отвёл взгляд и отвернулся. — Эй, не кисни! — громко сказал он мне на русском. Кацуки, похоже, уже тоже знал о моей проблеме. А я на слова Виктора, хотел ответить, что я не молоко ему, чтоб киснуть, но промолчал. — Если ты сольёшься, у Юри не будет достойного соперника! — продолжил этот недотренер, но уже на английском. А я молчал, будто мне до него не было вообще никакого дела. Но я не только молчал, но еще и почти не двигался. Виктор отпустил мои плечи и развернувшись, прошел мимо меня. — Мы верим в тебя. — это было последние что я услышал. Мне было отчего-то приятно слышать эти слова, хотя еще два дня назад я бы просто фыркнул. За Виктором ко мне подошёл Кацуки. Этого еще не хватало. — С твоим дедушкой всё будет хорошо, я в этом уверен… — он улыбался и хотел что-то сказать, но я его прервал. — Завали еб*ло грёбаный Кацудон! — я крикнул это ему в лицо. Да мне нужна помощь, но не от такого как Кацуки. Он, услышав это, опустил голову и ушёл за Никифоровым. Наверное он расстроился, он ведь просто хотел помочь. Я стоял в пустом коридоре еще некоторое время, потом ушел куда-то. Точно не помню. Воспоминания обрываются и сразу переносят меня туда. На соревнования. Мой выход идёт вторым. Что за невезенье? Я не собран настолько, что сам это признаю. У меня от недосыпа болит голова, и живот урчит, ибо я так и не поел. Играет какая-то мне незнакомая музыка и фигурист выписывает Аксели, а у меня круги под глазами и настроение паршивое. Мой костюм весь в стразах, отсвечивает всеми цветами радуги эту паршиво-неоновую светомузыку. Мне снова страшно. Мысли в голове устроили войну хороших с плохими. На лёд мне не хочется ни сколько, но вот настал мой черёд. Я выезжаю, не слыша Якова, на середину этого цветного льда. На меня светит один из прожекторов и это раздражает. Всё притихает и музыка плавно начинается. Делаю движения скорее на автомате, чем сам. Скольжу по льду. Вспоминаю катки в Москве и дедушку. Вспоминаю, что сейчас с ним и делаю ошибки в простых элементах. Начинаю не успевать за музыкой и отчаянно пытаюсь не заплакать от собственного бессилия. Отовсюду раздаются разные звуки, а смешиваясь в один поток с музыкой, давят на голову и тело, кажется, становится намного тяжелее. Внезапно, возле бортика, среди зрителей я заметил его. Отабек приехал сюда… Я был и счастлив, и зол, и испытывал такую печаль, что просто хотел всё бросить и броситься к нему, но я не мог. По щекам потекли слёзы. Я попытался сосредоточиться. Первый прыжок в моей программе — четверной тулуп. Завалю его и мне конец. Мысли решили смешаться со звуками и музыкой. Слёзы потекли с новой силой. Мне стало невыносимо больно в груди. И я прыгнул. Увидел, когда посмотрел на Беку: он показывает мне большой палец и улыбается. В полёте я почувствовал странное ощущение, я не боялся упасть. Просто… Я так физически, ментально и эмоционально устал за эти два дня. Моё тело устало. Моё сердце устало, я просто хочу, чтобы меня обняли и не отпускали. И я упал в объятия к холодному льду, что заморозил на время всё в этом мире. В глазах начало темнеть, а последнее что я помнил это — Отабека, который показывал большой палец, говоря этим, что верит в меня. Жаль, что я больше в себя не верю. Я соврал. Я помнил не только это. Я помнил, что даже чувствуя тупую боль в затылке, я улыбался. Идиот. Очнувшись, я понял, эти события никогда не уйдут из моей памяти.