Это было в Краснодоне

Искры костра взметали в небо, превращаясь в звезды. Они тухли, исчезали и снова трещали бревна, выплевывая новый столп оранжевых огоньков. Иван смотрел, как в глазах Саши отражаются языки пламени. Вокруг сидели ребята. Каждый был погружен в свои мысли, по лицу сложно было прочесть кто в каких лабиринтах сознания, но это было и не важно. Порой какие-то вещи нужно отпустить, позволить им раствориться, как искоркам огня. — Знаете, бесконечно можно смотреть на три вещи, — начал Георгий, — угадайте какие? — Огонь, вода и как другие работают, — улыбнулся Илья. — Нет, мой незамысловатый друг. — От этой фразы Крамской развел руками и опустил уголки губ вниз. — Огонь, Ленин и Сталин, — улыбнулся Георгий. Его фраза вызвала различные улыбки, которые некоторым собравшимся было не понять. — А помните, как Матвей свалился с дерева в ледяную реку? — Неожиданно вставил Антон, обращаясь к Саше, Илье и Алене. — Да ну, — протянул обиженно Добровольский, — как ты вообще вспомнил? — Вы так мало о себе рассказываете, — голос Виктора показался недоверчивым. Ребята сразу уловили его тон. — Честно говоря, я не знаю, как у вас получилось так быстро завоевать доверие. Особенно некоторых, — он взглянул на Ивана, от которого ничего нельзя скрыть. — Понимаешь, Виктор, — Ваня вальяжно протер очки краем пиджака, — дело не в том, кому ты не доверяешь, а в том, что именно ты доверяешь. Я лично убедился уже достаточно раз и чего нужно тебе мне не ясно. — Спокойно, — Илья встал, поднимая руки в жесте «мы пришли с миром», — если наше присутствие кого-то напрягает, хочу сказать, что и не мы здесь по своей вине. Думаешь, мне хотелось лишиться той жизни? — Он ухмыльнулся, — там в не были шансы на совсем другой расклад, не было никакой ответственности — живи и улыбайся, а здесь на каждого из нас давит груз вины и сложности. Хотя, — он сделал акцент на этом слове, — мы здесь прохожие. Пусть чуть больше знающие, пусть немного другие, но мы лишь тени и все. Это не наши роли. Александра смотрела перед собой, слушая друга. Он был прав во всем. Это не их жизнь и не их драма под открытым небом. Она не осуждала Витю за его недоверие и беспокойство, скорее даже понимала больше, чем других. Ведь когда-то и ей было тяжело просто поверить, но все меняется. Просто тень, скользнувшая по короткой линии жизни Ивана, кем она останется, когда все закончится? Тени пропадают с солнцем. — Эй, — Ваня присел рядом, — с тобой все в порядке? — Да, — поспешно ответила Саша, закачав головой. Врет, подумал Ваня, но спрашивать не стал. Он обнял ее, прижимая к себе и снова запах яблок и теплота окутали ее, убаюкивая все тревоги. Сложно решать, кому тяжелее. В мире, окрашенном сильнее, чем просто в белый и черный, разворачивались души наперекосяк, наискось шел дождь, поливая покатые крыши. Ничего больше не держалось ровно. Или так они думали? Александра выпрямила плечи. Нет, она держалась ровно. Смотря на нее можно подумать — ледяная, но касаясь, понимаешь — раскаленная. Каждый контраст был таков и каждый человек больше, чем он о себе решил. Русская тоска охватила пейзаж. Время упаковывалось в память. Сережка все так же натянул кепку на лоб, крутя в зубах импровизированную зубочистку. Иван стоял, засучив привычно рукава и глядел в окно. — Как ты? — Саша подошла сзади, положив подбородок ему на плечо. — Довольно хорошо, — он слегка улыбнулся, — завтра у нас первое представление. Александра мысленно отчитала два месяца. Два последних месяца. — Я тебя люблю, — тихо шепнула она в морозное утро, в закрытое окно, в прохладный воздух и в его душу. Она была честна от начала и до конца, и она была другая. Теперь она знала, никто не рождается целым. Важно лишь где твоя половинка, быть может действительно там, где уже не будет тебя. Саша не боялась сказать и быть, она боялась молчать теперь, когда явно чувствуешь свист пули и дыхание, от которого кровь стынет в жилах, не можешь молчать. Все заканчивается и отмеренные им дни увядают быстрее цветов, возможно так Бог карает за непослушание. Не стоило и начинать то, что больше никогда не закончится. Иван молча обнял девушку, прижимая к себе, оставляя поцелуи на лице, — я тоже люблю тебя. Александра закрыла глаза, ей хотелось замереть навсегда здесь. Она мечтала, чтобы все исчезло и лишь одна точка на системе координат осталась вечной и бесконечной — они. Матвей постучал в окно. Взгляд его был сконфуженный. — Простите, но это срочно. Сашка, выйди. Алекс нехотя накинула пальто, отстраняясь от Вани, — прошу, не забывай это. — Никогда, — ответил он, поднеся мизинец. Они скрепили эту взрослую клятвой детским жестом, что всегда будет единственным честным мерилом. — Что стряслось? — Вчера мне показалось, что Виктор настроен враждебно к нам. — Матвей озирался, чтобы никто не подслушал, — так вот, я краем уха слышал. — Алекс подняла бровь, на что юноша цыкнул, — ну ладно, я подслушал. Сережа вчера с ним спорил, отстаивал нас, но я чувствую, Витя не оставит это. Он слишком серьезный. — Дело дрянь, — Саша покрутила рукой у виска, — что ж, мы и правда подозрительны. Мы ничего не говорим толком, а врать не хочется. — Да, но с другой стороны, вспомни что было, и никто из нас не подвел их — это раз, — Матвей показал один палец, — два — большинство на нашей стороне, но в основном, нам нечем крыть. — Что ж, я могу поговорить с Ваней. — Нет. Тогда это будет еще подозрительнее. Я думаю, мы просто должны всех собрать и поговорить. В тот раз не вышло, но это и ладно, — он махнул рукой, — Витя хороший, он поймет, но не на голом энтузиазме. — А что ты хочешь сказать? — Мы расскажем о себе, о жизни, расскажем им исторические факты. Саша поморщилась, — примерно как? — Ну, — протянул Матвей, взъерошив волосы, — не важно как, главное убедить в том, что все круто. — Мне кажется, ты почти превратился в Сережку, — улыбнулась Александра и под непонимающий взгляд Матвея пустилась в объяснения. Их дружба с Матвеем оказалась куда прочнее, ведь никогда не была окрашена чувствами выше. Это была удивительная лотерея: кому суждено нас любить, кому уважать, кому презирать. Никогда невозможно знать наверняка, но, чтобы ни случилось, выиграть можно при любом раскладе. Так, отдалившийся Илья не казался предателем или далекой тенью, он встал на свое место и обрел свободу, за которую придется поплатиться не ему. Матвей любил две вещи: технологии и печенье с шоколадной крошкой. Он истинно был убежден, что до отношений всегда не хватает еще роста, шага вперед или девушке не хватает такой же любви к печенью. Впрочем, он не особо гадал, почему уходил он со свиданий легче, чем приходил. Пока не увидел ее. Она стояла на остановке, топала ногой в такт музыке, бежавшей по проводу наушников, из ее аккуратного пальто цвета осенних листьев торчал край упаковки того печенья, только кажется со вкусом ванили и белым шоколадом. Да и она сама была, как белый шоколад — голубоглазая и светлая, такая приятно яркая. Он каждый день видел ее в одно и то же время. Порой она таскала с собой большую сумку и непременно в такие минуты автобус был переполнен, а ее беретка постоянно скатывалась на лоб. Лишь здесь, под покровом степи, Матвей проснулся с четким пониманием — он вернется и побежит на ту остановку, затащит ей эту сумку в автобус и поедет куда угодно. Глядя на Сашу, он так сильно понимал ее и точно знал, именно это стало катализатором их дружбы. В ее строгость веришь, ее отдаленность уважаешь за честность, ведь если ты стал близким, значит навсегда. Да, Алекс отличалась характером и порой он удивлялся, как такой романтичный Иван безнадежно влюблен в такую девушку. Однако, недавно он понял, что они оба больше похожи. У Ивана был характер и было самое благородное спокойствие, его открытость имела границы, и его хватка была бы железной. Решено было опробовать сблизиться заново, на что Саша скептически пожимала плечами, — опять играть какую-то роль. — Вот видишь! — щелкнул Матвей пальцами, — ты должна просто показать себя. Пойми, они и так к нам настроены, но если мы сейчас не докажем им нашу невинность, то кто знает, что это принесет. — Да, ты прав, вдруг на фоне этого возникнет раскол. — То-то же, — он покачал головой, — скажи Ивану. — Если что, я его использовать не буду. Матвей помолчал, — я знаю, — наконец выдохнул он, — никто из нас не попросит о таком. — Что мне делать? Взгляд юноши наполнился сочувствием. Он жил надеждой встретить ту девушку, едва касаясь ее образа, но не представлял, как жить, четко ощущая дыхание конца. Не просто разрыва, но конца, когда капли крови падают на белый снег. — Я столько думал об этом, Саш, но ты никогда не была простой. Они горько улыбнулись, — ладно, не думай о моей драме. Встретимся вечером. — О чем болтали? — Иван водил карандашом по листу, хаотично вырисовывая линии. Александра смотрела на него и видела свет, наполняющий комнату. — Хотим собраться вместе, дать возможность узнать нас лучше. — Лично я уже все знаю. — Он пожал плечами, — я доверяю вам, что-то внутри говорит мне это делать. — Я порой не верю, что мы здесь. — На долго ли? — Иван оторвался от бумаги, их взгляды встретились и оказались предельно честны. — А если нет? — Робко отозвалась Саша. Молчание натянулось леской, с которой медленно капала вода, ударяя об пол с каждым глухим ударом сердца. В комнате стало тяжело дышать. Ваня знал, что просто так люди не падают с неба и порой думал, в чем же ее загадка, и когда ему казалось, что ребус закончен, падала тень, заставляя вновь и вновь играть с теориями и мыслями. Он доверял ей, чтобы за ней не стояло и впервые он не хотел правды. Лишь бы сохранить миг, собрать, вдохнуть, записать, запомнить и спрятать. Иван сложил руки в замок, упершись в колени, он не хотел, но понимал, лишь правда спасет их. — Если ты готова открыться и быть честной со мной от и до, то возможно, мы что-то придумаем. Если нет, — голос его дрогнул, — мы навсегда останемся теми, между кем была стена и дверь. Всякий раз я лишь прохожу там, где ты пускаешь меня. Александра выдержала этот удар. Это должно было случится. И теперь настало время выбирать. Каждый день мы делаем миллион выборов автоматически, но поймай нас хоть на одном и жизнь встанет. Она знала, что смысла бегать нет, обратного пути тоже и ее ошибка могла бы быть, но уже была совершена. Нарушив главное правило, Алекс много думала, чем это обернется и всякий раз ей было страшно лишь в одном случае — она его предаст, бросит, уйдет в свою спокойную жизнь, а он даже не узнает ее и умрет в своей иллюзии, делающей больно. — Это будет грустная история, — шепнула она и на секунду ей показалось, что слова вылетели холодным паром. Иван кивнул. Они сидели друг напротив друга, и стена между ними рушилась. Бесшумно. — Прошлое всегда зовет людей, в нем находят больше вопросов и нуждаются в ответах, чем в настоящем. Когда история пишется при нас, она совершенна ясна, но мы никто без нашего прошлого. Люди достигли того дня, когда могут отправить яблоко, собаку и человека не только в космос, — она осеклась, глядя на Ивана. — но и в прошлое. — Стена упала. Она сдала все, что делало ее жизнь там, она сдала себя, сдала Матвея, Алену, Илью, Антона. Сдала в пользу своей любви и своей совести, в которой путалась как муха в паутине. Но она точно понимала — это тот путь, по которому она пойдет. Слезы сковали горло, — и мы — это первые люди, которые должны завершить одну летопись в вашей истории. — Ты не должна была влюбляться в меня, — отозвался Иван тихо, — твой долг был совсем другой. — Осуждаешь меня за нарушенное чувство долга? — Нет. Я свой тоже нарушил. Мы оба выбрали нас, и я не пожалею об этом. — Мне страшно, Ваня, — одинокая слеза упала на платье. — Я не знаю, что нам делать, что хорошо, а что плохо. — Скоро все закончиться? Она кивнула. Сказать «да» было сродни сломанным ребрам. — Сколько у нас времени? — Два месяца. — Ты можешь остаться со мной. Навсегда здесь, мы сделаем новые документы и заживем. — Голос Ивана приободрился, — и мы поженимся, хочешь хоть завтра? Александра улыбнулась. Она хотела плакать, но она улыбалась. Да, они так и сделают. Она останется и все станет как надо. Ее сердце здесь, с ним, она — часть этого мира. Если же ей хватило смелости оказаться тут, влюбиться, рассказать правду, развешивать листовки и танцевать в темноте деревянного дома, значит и хватит, чтобы умереть.