***
Я оставляю белье в крохотной комнате, служащей для нас чем-то вроде кладовки. Там стоят разнокалиберные ведра и тазы, а также инструменты для мелкого ремонта. О стиральной машине и полноценной ванной наша семья может лишь мечтать. Моемся мы в покосившемся душе, который был отстроен на участке вместе с домом. Систему горячего водоснабжения заменяет солнце. Вода, принесенная в бак с утра, за день нагревается до комфортной температуры. Дистрикту Четыре повезло с климатом: можно экономить буквально на всем. Я аккуратно открываю дверь и, выходя, заглядываю за угол. Привычка, которая выработалась с годами. Не хочется встретить отца. Дом пуст. Отгоняю от себя тревожные мысли. В день Жатвы количество миротворцев становится почти вдвое больше количества жителей, и любое неправомерное поведение строго наказывается. Надеюсь, отцу хватит ума не навлечь на себя беду и не напиться с утра пораньше. Я останавливаюсь на крыльце и даю себе несколько минут, чтобы насладиться летним утром. Невысокие покрытые соломой крыши, на которых играет солнце, море зазывающе подмигивает рябью и тишина. Непривычная, мертвая тишина. Вокруг не слышно привычного роя голосов, не видно детишек, шагающих в школу, и даже рыбачья бухта абсолютно пуста. Меня пробирает дрожь. Все спрятались по домам, чтобы подольше побыть со своими близкими, поддержать детей перед Жатвой. Чувствую укол ревности. Меня некому поддерживать. Игры — это квинтэссенция ужаса и страха. Однако я никогда всерьез не задумывалась о том, что меня могут выбрать. Слишком много народу участвует в лотерее, и я почти не беру тессеры. Говорят, это вариант психологической защиты. И она работает целый год. Жаль только не избавляет от паники, которая приходит в день Жатвы и захватывает мое сознание, игнорируя любые доводы логики. Испытание удачи может закончиться плачевно. И, если начистоту, каждый из нас имеет равные шансы стать ежегодным неудачником. Чувствую, как мне становится холодно под ярким солнцем. Выскальзываю за калитку и быстрым шагом направляюсь в сторону бухты. Наш дом находится всего в двух кварталах от берега. Богатые жители не любят занимать эти районы. Близость к рыбакам означает не только красоту морской воды, но и специфический запах, от которого невозможно избавиться. Я же уже привыкла. Рыба и соль — лучший аромат, который может существовать на свете. А маленькие лодочки всегда действуют успокаивающе. По пути не встречаю ни одного жителя, только двух миротворцев, которые бесцельно патрулируют пустынные улицы. От этого становится ещё более неуютно. Уже возле самой воды навстречу ко мне из охранной будки выходит старенький капитан. Он желает удачи, я улыбаюсь. И каждый идет по своим делам. Скорее всего, это единственный на сегодня жест поддержки. Я очень благодарна. Хочется сказать об этом старику, но стеснительность оказывается сильнее. Я дохожу до кромки воды и скидываю босоножки. Ноги тонут в обжигающем песке. То, что нужно. Делаю ещё пару шагов, и ступни погружаются в воду. Мне почему-то вспоминается сегодняшний сон, и снова становится дурно. Загребаю ладошкой воду и пропускаю ее меж пальцев, затем слизываю капли. Соль. Утро. Море. Мой личный ритуал. Я стою так, почти не шевелясь, довольно долго. — Лайбри! — весёлый детский голос махом выдергивает меня из размышлений. — Джо? Ты что здесь делаешь? — Мама попросила сходить за тобой. Она злится. Я вздыхаю и предлагаю сестре руку. Джуди хватает меня своей теплой ладошкой и кривится, хитро изображая недовольство. — Ты мокрая. Я смеюсь. Наклоняюсь, чтобы надеть обувь, и незаметно опускаю вторую руку, чтобы зачерпнуть воды. Джо взвизгивает, когда в неё летят соленые брызги. Теперь и на её льняном костюмчике красуются влажные пятна. Под общий хохот мы уходим с пляжа.***
Вернувшись домой, я отправляю Джо на кухню, а сама тихонько пробираюсь на второй этаж. Моя прогулка заняла чуть больше получаса. Осталось достаточно времени на выполнение всех обязанностей, поэтому слушать нотации Норы нет никакого желания. Разгладив на небесно-голубом платье Джуди каждую складочку и лениво пройдясь утюгом по одежде мачехи, я принимаюсь за выбор собственного наряда. Жатва никогда не ассоциировалась у меня с праздником, но дресс-код мероприятия обязывает надеть что-то не повседневное. Я останавливаюсь на легком хлопковом платье молочного цвета. Завтракаем мы втроем. Отец так и не объявился. В животе собирается физически ощутимый комок волнения. Усилием воли заставляю себя есть. От пирога с сайкой и крепкой черёмуховой воды становится только хуже. Меня начинает мутить. Стрелки часов останавливаются на 8:30. Ровно через полчаса начнется регистрация участников. Я заплетаю Джуди простую косу и так же убираю свои волосы. Про себя отмечаю, как мы похожи. Между собой и на маму. Одни светло-русые волосы, идентичный разрез глаз и повторяющие друг друга скулы. Одинаковые прически подчёркивают мелкие детали, превращая нас почти в близняшек, с той лишь разницей, что Джо шесть, а мне шестнадцать. Мы выходим из дома. Нора держит Джуди за руку, я немного отстаю. В сравнении с утренней прогулкой район заметно преобразился. Улицы наполнились мертвенно-бледными взрослыми, которые ведут тихих детей, и хмурыми, перепуганными подростками, что плетутся чуть позади, сбиваясь в кучки. Несмотря на то, что это зрелище по меньшей мере тоскливое, я чувствую зависть. Такой вариант борьбы со страхом не для меня. Конечно, в школе у меня есть несколько приятелей. Мы обмениваемся приветствиями и вместе сидим на обеде. Но на этом все. Друзьями, которые могли бы обнимать меня за плечи, я не обзавелась. К девяти утра солнце уже не пригревает, а нещадно жарит. Дорога, ведущая к площади, постепенно сужается, и людям приходится идти, почти задевая друг друга локтями, что совсем не добавляет прохлады. Каждый год во время Жатвы меня поражает настоящая величина нашего Дистрикта. Домики и лачуги, разбросанные по всему побережью, создают иллюзию пустоты, однако, скрывают в себе куда больше людей, чем может показаться на первый взгляд. Площадь, на которой проводится церемония, в обычное время служит рынком. Ее заполняют небольшие торговые палатки и павильоны. Большая часть из них сколочены из дерева и прикрыты от солнца брезентом, впрочем, есть и более богатые, из пластика, в них обычно продают эксклюзивные товары, такие как косметика и разного рода предметы интерьера из Капитолия. Товары, которые большинству не только не доступны, их попросту негде использовать. Сегодня площадь очистили от торговых площадок и выставили на нее кучу оборудования. Массивный помост, водруженный посередине, обрамлен двумя огромными экранами. На одном транслируется то, что происходит на сцене, на втором можно увидеть постепенно собирающуюся толпу. Кроме того, по всему пространству снуют десятки людей с камерами на спинах, похожие на черепах. А уж от количества миротворцев и вовсе рябит в глазах. Людской поток выносит нас к ряду столов, которые разделяют площадь на две части. За столами сидят улыбчивые женщины в белых костюмах. За исключением цвета волос, они кажутся мне совершенно одинаковыми. Идентичными до каждой неестественной складки возле глаз. Позади клонов стоят железные рамки металлоискателей. Нам нужно попрощаться здесь. Сопровождающие остаются за негласной чертой, а участники регистрируются и проходят вперед. Я легонько приобнимаю Джуди за плечо и прижимаю к себе. — Скоро увидимся, бусинка. Киваю Норе и прохожу вперёд, не желая задерживать очередь. Они занимают свободное место сбоку и теряются из моего поля зрения. Я протягиваю руку белоснежной женщине и называю полное имя. Она прокалывает мой палец длинным железным пистолетом. Я почти не чувствую боли, только замечаю алую каплю. Регистратор делает отпечаток на нужной странице и выкидывает использованную иглу. Женщина мгновенно теряет ко мне интерес. Она так же лучезарно улыбается следующему в очереди парню. Я благополучно прохожу рамки и миротворцев, затем занимаю место в колонне своего возраста. Самое время сделать паузу. До официального начала церемонии еще несколько минут. Только остановившись, я понимаю, насколько мне жарко. На хлопковом платье красуются пятна пота, а ноги под юбкой абсолютно мокрые. К этой жаре, наверное, никогда по-настоящему не привыкнуть. Чтобы справиться с подступающей тошнотой, я начинаю разглядывать сцену, а точнее, вышедшего на нее мужчину, который заполняет собой весь правый экран. Сопровождающие, которых присылал Капитолий, всегда выделялись экстравагантной внешностью, и этот не был исключением. Своим цветом он выбрал лазурь и все ее оттенки. Ничего оригинального, так происходит почти каждый год. Волосы мужчины неотличимы от неба, а его костюм цвета морской волны обшит мелкими серебристыми чешуйками. Попытка походить на рыбу? Скорее всего. Однако в моей голове всплывает лишь одна ассоциация, вынесенная из школьных учебников: попугай. Я издаю легкий смешок. Единственное, что во всем этом наряде выглядит притягательно, это небольшой кулон в виде радуги, который приятно поблескивает на солнце. Решаю сконцентрировать свое внимание на нем. Попугай подходит к стойке с микрофоном и легонько ударяет по нему. Это оглушает, площадь в мгновение замирает. Стихают все разговоры, наступает полнейшая тишина. Сопровождающий улыбается во все свои белоснежные зубы. — Здравствуйте, дорогие друзья. Спешу поздравить всех вас с открытием пятьдесят первой церемонии Жатвы! Мужчина замолкает, ожидая реакции толпы. С нескольких сторон от меня слышатся сдержанные хлопки. Группа людей за чертой разражается улюлюканьем и громким смехом. Кажется, этим людям некого провожать на смерть. — Прежде чем мы узнаем имена счастливчиков, которым выпала честь представлять Дистрикт Четыре на Голодных играх, по традиции, я хочу показать вам фильм, повествующий о Темных временах Панема, который Капитолий подготовил специально для вас! Смешки и аплодисменты за моей спиной стали еще громче. Я поворачиваю голову, и от увиденного сердце обрушивается в пятки. Во главе шумной компании замечаю своего отца, который едва держится на ногах. На обоих экранах вспыхивают кадры из фильма, голос диктора заливает площадь, но я вижу лишь папу и нескольких миротворцев, которые направляются к нему, держа в руках тонкие металлические дубинки. По губам различаю, что он кричит, когда спица касается спины. Мужчины подхватывают отца под руки и уводят в проем одной из улочек, которая ведет к Дому правосудия. Мне остается лишь надеяться, что с ним не станут обращаться слишком плохо. И теперь я сожалею, что не стала искать его с утра, возможно, удалось бы избежать ряда проблем. Завтра праздник будет продолжаться, поэтому на прием к мэру я попаду не раньше, чем через два дня. Единственная радость: отец успеет протрезветь. Я злюсь на него за то, что постоянно попадает в неприятности, разбираться с которыми приходится нам с Норой. Злюсь за то, что он заставляет меня бояться за него, в то время как все должно быть наоборот. Гремят финальные титры фильма, и мне приходится отвлечься. Вновь слышатся жидкие аплодисменты, и Попугай подходит к микрофону. Он говорит что-то о величии Капитолия и Панема, о его милосердии и о глупости Тринадцатого Дистрикта, унесшей сотни жизней. Я отмечаю, что не только его костюм напоминает птицу, голос тоже слишком высокий и кричащий. От него режет уши. Мужчина подходит к двум стеклянным шарам, которые заполнены бумажками с именами, и его улыбка становится еще шире. — Итак, приступим к самой интересной части! В такой чудесный день хочется побыть джентльменом. Друзья, я предлагаю узнать имя дамы, которая попытает удачу на пятьдесят первых Голодных играх! Он опускает руку, вся площадь замирает. Я чувствую странное облегчение. Всего несколько секунд, и можно расслабиться еще на один год. — Лайбри Огилвэй. Поздравляю! Меня начинает бить крупная дрожь.