***
Утро или день — Саймон не знал. Но он проснулся. В основном, потому что его матрас прохудился, и было невероятно трудно долго спать практически на бетонном полу. Возможно, из-за общей усталости и постоянной физической вымотанности он и проспал часов пять, но уж точно не больше. Откинув простынь, парень с трудом поднялся на ноги и подошел к раковине. Одним из плюсов его «комнаты» в подвале было то, что здесь все было рядом: матрас, рядом раковина, потом… эм, ведро. Ему не позволено было ходить в общий туалет, потому что неделю назад он мыл посуду, и ему нужно было вылить остатки еды туда, но из-за слабости, с некоторых пор появившейся в руках, он немного разлил мимо, а убрать не успел. Залетел отец, заорал, но не сильно, к такому тону Саймон хотя бы привык. Ударил его так, что он расплескал еще немного, но все же остался стоять на ногах. — Не знаешь, как туда попасть, чучело? — спросил он. Саймону отвечать не позволялось, так что он по привычке отвечал внутри своей головы. — Тогда будешь жить без этого. Подросток так устал, что даже в голове никак не отреагировал на это. Он в последнее время всегда ощущал себя уставшим и безразличным. И аппетита больше не было. Однажды к парню закрались сомнения, что с ним не все в порядке и, возможно, он болен. Но он тут же отбросил такие мысли: мама и папа не могли сделать ему плохо, и Саймон знал это. Они всегда повторяли, что все наказания он заслужил, и он верил им, верил на все сто процентов. После утренней молитвы Бейли-младший поднялся на первый этаж. Было тихо, телевизор был выключен, а значит, никого дома не было. Что ж, у него были свои обязанности в этом доме. Саймон был благодарен за возможность не ходить в школу, от отца и матери он то и дело слышал рассказы про то, какое это жестокое место. Про избиения, насилие и разврат, царящий там. И это еще называют образовательным учреждением. Но вот сюрприз: чтобы быть образованным человеком, не обязательно читать кучу книг и ходить в филиалы ада на земле. Парень искренне считал, что кроме Библии, в принципе, ничего не нужно. Так ему говорили с детства, и он в это свято верил. Вместо походов в школу у него была каждодневная уборка, а по воскресеньям еще и Семейное Собрание. После него он особенно уставал, но мама и папа говорили, что это страдания, которые окупят все грехи, которые он совершит, когда вырастет. Подросток не собирался совершать грехов, но тем не менее смиренно принимал наказание. После этого в боли в отлежанных костях добавлялась еще и боль иного рода: сзади, а иногда внизу живота. Но сегодня пятница, как значилось на кухонных часах, а значит, Саймон не устанет больше положенного. Первым делом его ждала привычная гора грязной посуды в раковине. Пальцы с огромным количеством заусенцев жгло огнем, когда их касалась горячая вода или пена, но приятный запах каких-то цветов успокаивал разум, Саймон механически выполнял работу, позволяя себе думать ни о чем. Посуда кончилась через час, поэтому настала очередь проводить влажную уборку. Один раз, лет в шесть, он забыл алгоритм уборки, протер сперва пол, потом выполнил все остальное. Это был первый раз, когда ремень отца рассек его кожу до крови и мяса. С каждым ударом в его разуме закреплялась аксиома: «Сперва посуда, потом — пыль, потом ковры, последним пол. Ты все испортишь, если будешь делать иначе». Каждый удар на каждое слово. И иногда шрамы все еще ноют, когда он, забывшись, принимается за что-то не то. С мыслями о том, каким глупым он был раньше и каким хорошим для родителей он является сейчас, Саймон с влажной тряпкой для пыли добрался и до родительской комнаты. Входить туда ему разрешалось только с предварительным стуком и просьбой, медленно отворяя дверь на счет три. Но раз в доме было тихо и никого не было, то можно было не спрашивать. Не у пустоты же спрашивать, верно? Неверно. — Ты что, щенок, забыл, как следует входить в родительскую комнату? — удар отцовского кулака пришелся куда-то в висок, а полуголая мать недовольно скривилась, глядя на сына, лежащего у ее ног. — Не думала я, что ты настолько глуп, мальчик мой! — с презрением сообщила она, пока отец наносил точные удары под ребра. — Мы же воспитывали тебя с любовью и заботой, но ты глупый, неуклюжий, забывчивый… Ты ни черта не ценишь того, что мы дали тебе! Внеочередное Семейное Собрание. Отец оскалился. — Да, точно, за такие грубые манеры отвратительному глупому Саймону положено наказание! Видит Бог, Саймон хотел бы возразить. И оправдаться. Он ведь ничего не делал! Но заговаривать без разрешения было все еще запрещено. И он продолжал лежать мешком, задерживая дыхание, чтобы вспышки боли были меньше. Когда его подняли и затащили на кровать, он удивился. Она была такой мягкой, он просто тонул в ней. Но зачем родителям такая? В смысле… У него же другая. Свободные спортивные штаны, которые Саймон таскал года три уже, были спущены с его бедер очень легко. В последнее время он похудел. Тазовые косточки выпирали сильно, они образовывали плавную дугу между собой, Саймон почему-то сосредоточился именно на ней. Или на пальцах отца, которые кружили прямо на этой дуге. — Ты уже почти совсем взрослый, — проговорила мать, садясь рядом и хватая его правую руку в свои руки, смазывая ее чем-то скользким и теплым, — но еще такой глупый. Но сейчас мы с отцом научим тебя, мой мальчик, и ты больше не будешь так беспардонно врываться куда не нужно. Саймон слышал все будто сквозь пелену. Тут было так мягко и гораздо теплее, чем в подвале. Даже внезапное тесное тепло вокруг кисти его руки, даже дискомфорт в заднице от того, что делал с ним отец, ничего из этого не имело значения. Только мягкость и тепло для синих ребер. Голубые глаза начали устало закрываться, и последнее, что он увидел, было темно-синее пятно со стороны двери.***
Маркус заскочил по дороге к первому адресу в свое любимое кафе. Взял еды на вынос, поклевал носом в машине, лениво жуя купленное, потом поехал, стараясь не задерживать свой взгляд на чем-то одном, чтобы не вписаться в кого-нибудь. На первом адресе все оказалось просто шикарно: ему нужно было проверить там молодую мать-одиночку с недавно усыновленной дочерью. За приемными родителями первое время ведется довольно чуткий контроль. Как показывал опыт, когда этого контроля не было, детей усыновляли в основном ради пособий, по три штуки сразу. Но сейчас видеть счастливых детей вроде Алисы было в радость для любого из инспекторов. До второй семьи пришлось добираться жутко далеко, но Маркус не сомневался в том, что все там будет хорошо. Хэнк, может, и эксцентричный, странный, но явно полюбил близнецов-задир, угодивших к нему за вандализм, с первого взгляда. Они тогда сбежали, и Маркус вместе с коллегами искал их почти всю ночь. Манфреда по приезду осчастливили кружкой кофе и показали нового любимца — Сумо. Коннор, с трудом удерживая вертлявого щенка на руках, объяснил, что когда-нибудь этот пес вырастет в холке до половины его роста. Попрощавшись, Маркус с приподнятым настроением пустился далее по адресам. Мистер и миссис Хилл счастливо встретили его на пороге, но сообщили, что Даниэля сейчас нет дома. Замкнутый малый наконец-таки начал проявлять признаки социальной активности, ушел куда-то со своими новыми приятелями. История его появления в поле зрения Маркуса вообще какая-то странная: Дэнни обнаружился на крыльце их инспекции в одном белье, без всяческих опознавательных знаков, и все, что он мог сказать тогда, было его имя. Найти его родителей так и не удалось. Однако, новая семья смогла расположить его к себе. — Мистер Манфред, — окликнула его миссис Хилл, когда он уже развернулся к выходу после планового осмотра комнаты Даниэля, — у меня вопрос к вам… — Брось, дорогая, это пустяк. Мало ли, может, ему кошмар приснился? — обратился к ней Дональд Хилл, глава семейства. — Что случилось? — насторожился Маркус, полностью развернувшись. — Все пустяки могут быть важны, поверьте! — Он недавно кричал во сне и звал Саймона, — на одном дыханье выпалила взволнованная и обеспокоенная мать. Ее глаза заблестели. — Спасибо, — растерянно пробормотал Маркус, — возможно, это пригодится мне, когда я плотнее займусь поиском его биологических родственников. Распрощавшись с приветливой парой, он отправился на предпоследний адрес, предвкушая, как скоро расправится со всем остальным. Четвертым был неприметный серый дом на самом краю улицы — дальше только загородная заправка. Там была семья из двух человек — отец и сын. Только вот отец чересчур забивал на все правила гигиены, а в прошлом страдал от неконтролируемых вспышек агрессии. Но после первой же проверки он согласился работать над собой, и теперь перед ним была едва ли не образцовая семья. Пятая семья была одной из не очень любимых им. Бабуля, которая усыновила своего внука после смерти его родителей, и все было бы ничего, если б не ее неимоверно острый язык. Каждый раз, когда Маркусу выпадало наведываться к ней с проверкой, он с трудом удерживался от рыданий в душе и самоненависти — даром внушения эта бестия уж точно обладала. Вот и сегодня вместо приветствия он получил: — У меня проверяешь, а у меня все хорошо, ты вот лучше у Бейли проверь, ходит слушок по району, что они сынка-то первого сплавили неизвестно куда, а второго в подвале держат, да надругиваются иногда. Маркуса насторожила часть про «сплавили неизвестно куда», поэтому он осторожно кивнул. — Дайте адресок, я все проверю. Есть у нас мальчик, который появился неизвестно откуда, хочу проверить… — Да мне начхать, кто у вас там есть, — Маркус сконфуженно уставился на бабулю, та протягивала ему листок с адресом, — держи и свали уже с глаз моих долой, бес разноглазый! Тихо посмеявшись, Манфред вышел из дома. Что ж, предстоял бонусный уровень.***
И, блять, к такому «уровню» он был не готов. На работе инспектора по делам несовершеннолетних чего только не увидишь. Родители забывают впустить детей в дом на ночь, уделяют больше времени домашним питомцам или, например, в качестве наказания запирают малышей в подвале. Однако такой картины прямо перед своим носом инспектор Манфред не ожидал. Да, с одной стороны, он повел себя некомпетентно, когда прокрался в открытый дом, заслышав звуки из открытого окна, но то, что эти родители делали со своим, предположительно, сыном, тоже было как бы некомпетентно. Отец семейства до крови впивался в болезненную зеленоватую кожу на бедрах, мать рядом самозабвенно терлась… Маркуса едва не замутило от отвращения. Самое плохое было в том, что тощий, блять, зеленоватый, а местами и синеватый ребенок не шевелился. Вообще. — Руки, блять, за голову! Отойдите к стене! — Манфред не узнал свой скачущий голос, когда выкрикивал непривычные слова вперемешку с руганью. Сообщив по рации срывающимся голосом и в самых грязных выражениях о случившемся, Маркус кинул беглый взгляд на ребенка на кровати. И обомлел. На кровати валялся Даниэль собственной персоной. Или?.. — Имя ребенка, — служебный пистолет был направлен на отца, — полное имя ребенка, быстро! — А вы, собственно, кто? — высокомерно, с видом знающей свои права, поинтересовалась эта, с позволения сказать, мать ребенка. — Маркус Манфред, инспектор по делам несовершеннолетних, — оскалился Маркус. Такое с ним было чуть ли не впервые, он буквально клокотал от ярости. — Теперь ты отвечай на поставленный вопрос, черт тебя дери! — Саймон Джеймс Бейли, — невозмутимо ответил отец. Его невозмутимость распалила Манфреда еще больше, но, когда он уже хотел броситься вперед, его удержала чья-то крепкая рука. Обернувшись, он увидел босса. Тот не выглядел теперь так раздражающе в этой комнате, полной персонала, врачей и полицейских. Он был в ярости, точно так же, как и Маркус. — Пройдемте со мной, вам предъявлено объявление по статьям… — дальше Маркус слушать не стал, медленно подбираясь к кровати, на которой раскинулось бедное дитя. — Передать его психиатрами можно будет только после того, как все травмы физического рода будут излечены, и истощение сгоним процентов на пятьдесят. До этих пор никаких переживаний, воспоминаний об этом и расспросов, — Манфред внимательно выслушал доктора, даже записал, чтобы потом передать начальнику. Мальчишку увозили, а Манфред все никак не мог выкинуть из головы этот образ.