Ветер с шумом гулял в листве деревьев, отбрасывающих причудливые тени на притаившегося среди них Бэкхёна. Он сидел на пледе под широким дубом, могучие ветви которого прекрасно скрывали юношу от разгулявшегося весеннего солнца. На улице всё ещё было прохладно, и накинутая поверх школьной формы салатовая ветровка неприятно шелестела каждый раз, когда брюнет менял позу, однако, он этих противных звуков не слышал, так как решил отгородиться от окружающего мира наушниками. Его класс ушёл на стадион на физкультуру, а он, как освобождённый от занятия, был предоставлен сам себе.
Вообще, Бэкхён очень любил спорт, но, к сожалению, школьный врач посоветовал ему на некоторое время воздержаться от физических нагрузок в связи с недавно проявившимся недомоганием. Теперь Бэкхён как послушный мальчик питался три раза в день с периодическими перекусами, а ещё стабильно ложился в десять и вставал в семь. Доктор сказал, что организованность и стабильность — кратчайший путь к избавлению от стресса и, соответственно, от панических атак, количество которых за последний месяц выросло до трёх. Они, несомненно, расстраивали, потому как выбивали из общего учебного процесса, но Бэкхён умудрялся быстро нагонять упущенный материал, а слух о том, что бедный отличник прикован к больничной койке, и вовсе сделал бóльшую часть преподавателей неожиданно учтивыми и сердобольными.
Пока вся его параллель надрывала свои животики на физкультуре, Бэкхён, удобно устроившись на лужайке перед главным корпусом их учебного заведения, занимался выполнением домашнего задания по литературе, иными словами, он писал эссе. В наушниках играла приятная мелодия, вокруг не маячило ничего примечательного, поэтому Бэкхён, легко клацая тонкими пальцами по весьма тихой клавиатуре своего ноутбука, с удовольствием предавался душеизлиянию на тему отношений между героями разбираемого ими произведения.
Глядя на починенную технику, Бэкхён мыслями невольно возвращался к Паку. Хотелось бы посмотреть на него на физкультуре, но у них впереди ещё целый учебный год этих физкультур, а вот подобные ситуации, когда то ли гроза, то ли ещё кто школы чинит твой компьютер, случаются редко и то не со всеми, да и Чанёль согласился на удивление быстро и просто, лишь сказал, чтобы Бэкхён поскорее выметался из его спальни вместе со своим ноутбуком. Он молча повертел девайс в руках, затем подключил его к розетке и повертел ещё раз. Перевернул, вытащил батарею и, открыв нижний ящик стола, за которым он сидел, под пристальным взглядом стоявшего у него за спиной Бэкхёна вытащил оттуда новую, с легким щелчком вставляя её в ноутбук. В принципе, Бэкхён мог и сам догадаться, что у его драгоценного компьютера просто сдохла батарея, и пришло время купить новую, но кому оно надо было? Он тихо поблагодарил Пака, когда тот протянул ему починенную технику, и бесшумно выскользнул за дверь. Пожалуй, слухи о Чанёле были во многом правдивы: он действительно жил один; он и вправду был не особо дружелюбен, и да, у него стоят два стола с тремя огромными мониторами, двумя клавиатурами, а под этими же столами ютятся два огромных системных блока. В противоположном углу стоят синтезатор и гитара. И такой же ноутбук, как у самого Бэкхёна, бесхозно лежал под аккуратно заправленной двуспальной деревянной кроватью. Вся комната выглядела опрятно, хотя развешанные на стенах плакаты рок-групп создавали впечатление, что хозяин спальни тот ещё раздолбай. Но это было не так, ведь Чанёль славился своим мастерством во многих областях, выраженным ответственным подходом к делу, и это, кажется, был очередной слух, который оказался правдой. Он оказал Бэкхёну помощь, в которой тот так нуждался, и ничего не попросил взамен. Да и делал свою работу хорошо и, что главное, молча.
Бэкхён покрылся мурашками при воспоминании о сосредоточенном младшем, а от мыслей о чужом суровом взгляде по спине и вовсе прополз мерзкий холодок. Парня слегка передёрнуло, он помотал головой и вернулся к литературе, не глядя запуская руку в небольшое пластиковое ведёрко с томатами черри, которые брюнет очень любил. Он положил помидорку в рот, с наслаждением сдавливая её зубами, чувствуя, как сочная сладость разливается у него во рту, лаская своим уникальным вкусом рецепторы.
Он нечасто мог позволить себе подобное времяпровождение — сидеть в уединении, вдали от навязчивого внимания друзей и одноклассников, предаваться самому себе, но при этом не чувствовать одиночества, оглушающей пустоты, стягивающей и тело, и душу. Бэкхён не любил забивать себе голову бесполезными размышлениями о жизни, её смысле, своём месте в ней, но иногда среда сама давала толчок к подобного рода мыслям, и он погрязал в них, как неопытный путник в болоте. Это заканчивалось для него самого неприятно — он погружался в себя всё глубже и глубже, пока не впадал в своего рода анабиоз — его чувства и эмоции притуплялись, он работал чисто на автомате, пока в голове надоедливым жужжанием мухи звучали неутешительные выводы, к которым он себя привёл в процессе своих размышлений.
Послышался гудок автомобиля, и Бэкхён, до этого бездумно пялившийся на маленький томат в своих руках, резко повернул голову к воротам. Возле них остановился внушительных видов чёрный мерседес — секретная мечта его отца. Из машины вышли два высоких широкоплечих «шкафа», и один из них открыл заднюю дверцу, из которой буквально выпорхнула молодая девушка. Именно выпорхнула, иного описания быть не могло, словно фея, Бэкхён вряд ли дал бы ей больше двадцати пяти, хоть в глубине души и признавал, что в современном мире полно косметических (и не только) средств, способных продлить мнимую молодость, да и незнакомка явно была достаточно взрослой. Он знал многих красивых юных девушек, но такой стати и женственности не видел ещё ни у одной, отчего сердце невольно затрепетало, уши слегка покраснели, и он даже не заметил, как плейлист закончился, и из наушников перестала литься такая привычная ему музыка.
У неё были красивые волнистые каштановые волосы, доходившие до лопаток, скрытых распахнутым светло-серым кашемировым пальто, а белая шифоновая блузка и нежно-розовая прямая юбка до середины бедра выгодно подчёркивали аккуратные формы и длинные ноги, ступни которых облачены в бежевые лаковые туфли-лодочки. На плече у неё висела тоже бежевая с розовыми вставками небольшая сумочка, которую она бережно придерживала своей рукой, проходя мимо Бэкхёна, и в её округлых чертах лица он смутно улавливал что-то знакомое. Девушка прошла несколько метров, отходя на приличное от парня расстояние, но вдруг остановилась на несколько секунд, и её сопроводители тоже застыли с выражением растерянности на лице.
— Что-то случилось, госпожа Пак? — поинтересовался один из них, прикладывая ладонь к бедру. Скорее всего, там была прикреплена кобура от пистолета, любезно прикрытая пиджаком. Обескураженность на его лице сменилась настороженностью, а затем и вовсе беспокойством.
— Сколько ему лет? Боже, в каком он классе? — девушка хлопнула себя по лбу, упираясь рукой в бок. Времени думать не было, но звонить чужому классному руководителю и спрашивать столь глупую информацию было стыдно, ведь она по-прежнему должна сохранять имидж члена приличной семьи. Они оба должны.
Девушка просканировала территорию взглядом и остановилась на Бэкхёне, потому как кроме него во время занятий на улице никого не было. Он уже вернулся к своему занятию, склонный считать, что неприкрыто наблюдать за молодыми красивыми леди, как минимум, непристойно. Но мозг упрямо отвлёкся на монотонный стук каблучков, и он медленно оторвал глаза от экрана, сталкиваясь с чужим мягким, почти ласковым взглядом.
— Эм, прошу прощения, но не могли бы Вы мне помочь, молодой человек? — она аккуратно ступила на газон, делая несколько небольших шагов по направлению к Бэкхёну, пока не остановилась вплотную перед ним, опираясь ладонями в худые колени.
Он неудоумённо посмотрел на неё, заторможенно кивая. Вблизи она была ещё прекрасней, но всё равно не покидала его мысль, что в образе девушки было что-то знакомое. То ли глаза, то ли губы, то ли прямой нос… По отдельности он вряд ли бы назвал какую-либо из перечисленных черт красивой, но на бледном личике этой барышни всё выглядело удивительно гармонично. Хотя, пожалуй, глаза. Был в них какой-то магнетизм, словно это чёрный оникс блестит в глубине чужого взора, драгоценный камень, переливающийся на солнце, притягивающий взгляд и ласкающий душу.
Бэкхён за своими мыслями совсем забыл, что он не в музее на картину пялится, а перед ним стоит живой человек, которому нужна помощь, и он ждёт от него ответа. Юноша сухо прокашлялся, пытаясь привести себя в норму от долгого молчания.
— Я слушаю Вас, — сказал он, прикрывая крышку ноутбука. Немного неучтиво с его стороны было сидеть перед дамой, которая, к тому же, наверняка была старше его самого лет на пять минимум, но вставать было неудобно, да и собеседница его, кажется, не испытывала особого неудобства. — Чем могу быть полезен?
Она широко улыбнулась, заправляя за ухо прядь волос, и Бэкхён мог поклясться, что он уже влюблён. Его сердце зашлось в бешеном стуке, руки внезапно покрылись испариной, хотя на улице было далеко не жарко, какой-то гул царил в ушах, и он чувствовал в глубине своей души необъяснимый трепет, необъятное, граничащее с безумием желание воспевать эту девушку, радовать её каждый день, и собирать её улыбки в качестве урожая. Наверняка эти губы были гораздо слаще не только его обожаемых помидоров, но и любой на этом свете ягоды вообще.
— Я ищу своего младшего брата, но, к сожалению, не помню, в каком классе он учится, — бровки сошлись на переносице, а губу виновато прихватили зубами, и Бэкхён понимал, что он пал жертвой настоящей обольстительницы. Что она годами отрабатывала эту интонацию, эти жесты, и всё для того, чтобы повалить любого мужчину к своим ногам. И это, несомненно, происходило, стоило свистящему вздоху проскользнуть меж влажных, покрытых блеском, розовых губок. — Ты, кажется, его ровесник, вот я и решила попросить у тебя помощи.
— Как его зовут? — тихо спросил Бэкхён, и в глубине души уже клубилось мерзкое, противное предположение. Что и эти глаза, и губы, и даже прямой нос он уже видел на другом, более смуглом и мужественном лице. Но те глаза были далеко не пленительный оникс, нагретый солнечными лучами, нет. Там было покрытое мраком ночи озеро. Холодное, глубокое и опасное, хоть и сохранившее свою собственную, необычную привлекательность.
— Пак Чанёль, а я Пак Чеён, будем знакомы, — узкая ладонь прихватила такую же узкую кисть Бэкхёна, но вместо приятного покалывания от соприкосновения с прекрасной девушкой, он на мгновение испытал леденящий душу ужас и острое непонимание. Как луна и солнце, они были совершенно разными, разве могло быть что-то общее между ними? Но вскоре стало ясно: если луну и солнце объединяет небесная высь, то этих двух — кровная связь. Отчего-то мысль о том, что Чанёль всю свою жизнь имел возможность лицезреть перед собой эту девушку, мог спокойно прикасаться к ней, мог обнимать её и называть сестрёнкой, приносила огромный дискомфорт, почти боль. Хотя Чанёль безразличен ко всему, так может он и к сестре относился решительно равнодушно? Мысли расползались, как тараканы, и Бэкхён с большим трудом приводил их в порядок.
— Меня зовут Бён Бэкхён, я из класса 2-2. Ваш брат учится в классе 2-1, — брюнет помотал головой, вытряхивая из неё лишнее, и поднялся с пледа. — Я провожу Вас на стадион, у них физкультура.
Он быстрым движением завернул ноутбук в плед, отправляя уже пустое ведёрко из-под томатов в мусорное ведро.
— Не стоит, просто найди его и скажи, что я жду его на нашем обычном месте. У меня к нему важный разговор, так что пусть не задерживается, хорошо? — Чеён вновь улыбнулась, обнажая ряд белоснежных зубов, и сердце Бэкхёна сделало кульбит. От Чанёля он ловил только презрительные полуухмылки, острые, как лезвие, усмешки. Подобный контраст выбивал из колеи, но юноше удалось взять себя в руки.
— Хорошо, я так и сделаю, — он кивнул, поклонившись, и девушка лёгким жестом потрепала его по волосам, а затем, развернувшись, пошла навстречу своим охранникам и вскоре скрылась за дверьми школы.
***
— Эй, Пак Чанёль! — закричал Кёнсу, привлекая внимание крепкого парня в спортивной форме. — Тебя Бэкхён из второго класса зовёт!
Чанёль едва не подавился водой, которую жадно глотал, сжимая в своей огромной ладони небольшую пластиковую бутылку. Он изумлённо повернулся на Кёнсу, молча тыкая в себя пальцем, словно переспрашивая, действительно ли о нём идёт речь? Естественно, он был единственным Пак Чанёлем в школе, но мало ли какие катаклизмы могли произойти за последние сутки? С чего бы Бэкхёну его искать? Он починил его ноутбук, что этому гному ещё от него нужно? До просто кивнул, пожимая плечами, показывая, что он не в курсе причины, и Чанёль, нахмурившись, направился к воротам, не глядя выбрасывая пустую бутылку в мусорку. Теперь, когда он перестал постоянно двигаться, вспотевшее тело неприятно облеплял холодный воздух, и ему хотелось побыстрее закончить с Бэкхёном и залезть под горячий душ.
Брюнет стоял, облокотовшись спиной на сетчатое ограждение стадиона, и ковырял носком кроссовка мелкие камни. Эйфория после встречи с Пак-старшей схлынула, и теперь он не мог понять, почему вообще согласился выступить посредником между девушкой и её братом, всё-таки они с Чанёлем не сказать, что ладили, он ведь может его и послать за тридевять земель, мягко говоря. У него была безумно красивая сестра, но сейчас, прислушавшись к собственным ощущениям, Бэкхён понял, что от встречи с этой девушкой в его душе осталось неприятное, скользкое послевкусие. Как будто об него ноги вытерли. Он поморщился и перевёл взгляд на идущего ему навстречу Пака.
Воздух как будто накалился, и чем ближе Чанёль подходил, тем явственнее Бэкхён понимал, что ему нечем дышать. Что он не может смотреть в эти чернильные глаза, что не может поднять взгляда на чужое смуглое подкачанное тело. Он просто не может, он чувствует себя натянутой струной, готовой вот-вот лопнуть от перенапряжения. Чанёль, кажется, такого не испытывал. Он поправил лямку майки, в которой занимался, и затянул потуже небольшой хвостик на затылке, из которого изредка вылезали короткие винного цвета пряди.
— Чего хотел? — грубо бросил Пак, упираясь рукой в сетку по правую сторону от головы Бэкхёна, другой сжимая собственный бок. Он безумно устал на физкультуре, и ему хочется отдохнуть и в душ, но обеденный перерыв не резиновый. Если Бэкхён будет тут стоять и жаться, как кролик перед удавом, он просто развернётся и уйдёт.
Бэкхён мысленно считал до десяти. Он немного боялся Чанёля, потому что тот был абсолютно непредсказуем. Мог плеваться ядом, а мог по-доброму подтрунивать, мог помогать, а мог ломать носы незнакомцам. Такой Чанёль пугал, но и вызывал странное желание… Изучить. Разложить каждую эмоцию, словно песню, на ноты, препарировать душу, провоцировать и пристально рассматривать расширенные гневом зрачки или трясущиеся от волнения руки. Чанёль будоражил, и этого неконтролируемого желания получить столь необычную зверушку в собственные руки Бэкхён боялся больше, чем самого Чанёля. Ему хотелось расположить красноволосого к себе и приручить, понять причины и предугадать последствия, узнать подноготную каждого пальца и сделать эти знания своей второй истиной. Это не было похоже на интерес или симпатию, нет, с двух встреч это — помешательство. Опасное и бесконтрольное, но безумно сладкое в своей запретности. Гораздо слаще ягод, женских поцелуев и шоколада.
— Ты оглох? Я спрашиваю, что тебе… — младший устало сжал руку в кулак и наклонился ближе, и Бэкхён мог почувствовать чужое рваное дыхание на своей щеке.
— Твоя сестра приехала, — бесцеремонно перебил он, наконец поворачиваясь к Паку лицом и сталкиваясь с ним взглядом. Глаза. Красивые. Не лучше и не хуже глаз его сестры, просто… другие. Он и сам другой. От него веяло отчуждённостью и опасностью, и даже под самыми страшными пытками Бэкхён не признается в том, что он хочет этим запахом забить свои лёгкие до отказа. — Она сказала, что ждёт тебя на вашем месте. Это важно, так что поторопись. Это всё.
Чанёль бегал взглядом по чужому лицу и не мог понять, почему Бэкхён такой странный. Мягкие, немного даже женственные черты его лица не вызывали ничего, кроме желания сжать рукой тонкую шею с хитрым переплетением вен и давить, пока свет на дне чужих зрачков не начнёт гаснуть. Бэкхён и был светом, и Чанёля это пакостное сияние посреди мрака его жизни раздражало. Словно он сладко спал в темноте, и кто-то вдруг раздвинул шторы. Бордовые, как его волосы, шторы в кабинете Ким Минсока.
— Откуда ты её знаешь? — Чанёль неосознанно наклонился ещё ближе, почти утыкаясь носом во влажную от его собственного дыхания щёку напротив. Хотелось одновременно и сломать чужую грудную клетку, и разорвать собственную, посадить мальчишку туда навсегда в надежде, что это поможет, и тянущая перманентная боль растает, рассеется, словно утренний туман.
— Я её не знаю, просто встретил, пока сидел на лужайке, — Бён стоял смирно и почти не дышал, пока правая рука в его кармане оставляла на ладони уродливые следы-полумесяцы. Интересно, когда Чанёль улыбается, его глаза становятся на них похожи? А он вообще улыбается? А он вообще… живой? — Она спросила у меня, в каком классе ты учишься. Видимо, забыла, сколько тебе лет.
— Не связывайся с ней, она не та, за кого себя выдаёт, — Пак фыркнул, отходя от старшего, проводя ладонью по выбритым на затылке коротким волоскам, упираясь взглядом в голубое небо, окрашенное белоснежными мазками облаков. Усталость навалилась снежным комом, и держать себя в руках было всё тяжелее. Бэкхён знает, куда давить, но срываться на нём, бередить старые раны, снова окрашивая внутренний мир в жгучий алый… не хотелось. В его внешнем мире было много разных оттенков красного — шторы в кабинете Минсока, губная помада его сестры, стены в старом кабинете отца, бархатные кресла в родном укрытии, даже его собственные волосы. Но в душе места для красного не было, и уже никогда не появится.
— Ты за меня переживаешь? — он слегка ухмыльнулся, стреляя в Чанёля глазами, но тот даже не удосужился обернуться и посмотреть на него вновь.
— Я бесчувственная скотина, забыл, что ли?
Ответа не последовало. Бэкхён тихо засмеялся и, коротко оттолкнувшись от сетки забора, ушёл. Ветер трепал его волосы и залезал под ветровку, приносил за собой сладкий аромат весны. Но в лёгких Бэкхёна было место только для запаха нелюдимости и равнодушия.
***
— Тебя только за смертью посылать, — весело отозвалась Чеён, когда Чанёль занял кресло напротив. К счастью, он успел принять душ и надеть свежую одежду, и у них ещё осталось около пятнадцати минут до конца обеденного перерыва. Но самим обедом, судя по всему, придётся пожертвовать.
— За твоей смертью я схожу с радостью, — язвительно ответил юноша, откидываясь на спинку, запихивая руки в карманы брюк. — С какой целью приехала? Ни за что не поверю, что соскучилась.
— Брось, Ёль, хватит плеваться ядом, — она ласково улыбнулась, заправляя назад блестящие в свете полуденного солнца волосы, и немного подалась вперёд, опираясь рукой на подставленный кулак. — Мы почти пять лет не виделись, неужели ты совсем не скучал по мне?
— Скажем так, я бы с большим удовольствием не видел бы тебя ещё столько же, — Чанёль повёл плечами, меланхолично уставившись на пейзаж за окном.
Они сидели в старом классе, заставленным столами для настольного тенниса. Этой каморкой уже давно никто не пользуется, но классный руководитель в своё время любезно сделала Паку дубликат ключей. Здесь он часто обедал, переваривая пищу вперемешку с собственной злостью, здесь глотал слёзы и здесь истошно кричал в скомканную толстовку, пытаясь угомонить внутреннего зверя, метавшегося в страхе и волнении. Небольшой столик возле окна, те самые бархатные кресла, и его серое одиночество, клубком пригревшееся на груди.
Чеён недовольно поджала губы, понимания, что разговор с братом не клеится. Придётся опустить формальности и перейти сразу к делу.
— Слушай, дядя серьёзно болеет, он больше не может управлять компанией в том темпе, в котором он это делал с момента гибели нашего отца, — медленно начала она, слегка постукивая коготками по столику, словно прощупывая почву. — К концу мая планируется общий сбор акционеров и совета директоров, где будет решаться вопрос о том, кто займёт его место генерального директора компании. Чанёль, твоя доля в общем объёме акций уступает только доле самого дяди, поэтому я прошу тебя, чтобы на совете ты проголосовал за Соджуна.
Она выглядела серьёзной. Её хмурое лицо со сведенными к переносице прямыми бровями отчётливо напоминало Чанёлю отца. И характером, и внешностью Чеён была вылитый глава семьи, и хотя Чанёль папу очень любил, про сестру он не мог сказать того же самого. С годами в ней проявилась мерзкая женская меркантильность, которая вкупе с унаследованной от отца расчётливостью превратила её в настоящую суку. Мужа своего она, без всяких сомнений, действительно любила, поэтому буквально пропихивала его вперёд по карьерной лестнице всяческими способами, умело управляя мягкосердечным дядей, который на их рационального отца не был похож ни капли. Но теперь, когда дядя слёг с болезнью, у неё была возможность замахнуться повыше и посадить своего мужа во главе компании. Однако Чанёль, как один из крупнейших совладельцев, мог с лёгкостью настроить совет против данной кандидатуры, и тогда план его сестры с треском провалится.
— Хочешь своего муженька засадить на место исполняющего обязанности директора? Губа у тебя не дура, — Чанёль кивнул, словно признавая чужие аппетиты и тут же скривился, когда аккуратная ладонь его сестры со свистом и грохотом ударила по столу.
— Ты мне тут зубы не заговаривай, Пак Чанёль, — она прищурилась и подобралась в кресле, по-прежнему не убирая ладони со стола, как бы показывая, что здесь она контролирует ситуацию. — Мне нужен твой голос, и я не терплю возражений.
«Пытается авторитетом давить», — хмыкнул про себя юноша, склоняя голову вбок, едва сдерживая на лице ядовитую усмешку. Так уж случилось, что погибший отец в завещании разделил свою долю акций на три части, две из которых достались Чанёлю, и одна его сестре. Таким образом, у его мнения был бóльший вес, вот Чеён и пришла к нему за помощью.
— Мне не нравишься ни ты, ни твой муж, — он набрал побольше воздуха в грудь и заговорил совсем тихо, стараясь не пересекаться взглядами с сестрой, — ведь в своё время по твоей вине дядя отправил меня в интернат, чтобы помочь тебе убрать с дороги основного конкурента твоего муженька, и именно благодаря тебе у меня не было нормального детства! — голос Чанёля сломался, когда он неожиданно для себя понял, что перешёл на крик, и ему пришлось резко вернуться к спокойному тону, чем он немало удивил девушку напротив. — Я ненавижу тебя и скорее сдохну, чем пошевелю хоть пальцем ради благополучия твоей тщедушной семейки. А теперь выметайся отсюда, я не желаю тебя видеть ещё так долго, как это только возможно.
Длинные наманикюренные ноготки девушки оставили на деревянной поверхности столика уродливые полосы. Чанёль закрыл глаза, пытаясь утихомирить разбушевавшуюся ярость и вцепился рукой в собственного колено, сжимая в кулаке ткань серых брюк. Он буквально почувствовал коктейль чужих эмоций — удивление, смешанное со злобой и обидой, а затем услышал тихий шорох и стук каблуков и хотел уже открыть глаза, чтобы удостовериться, что сестра ушла, но был остановлен её тихим голосом.
— У каждого из нас есть то, что мы хотим защитить больше жизни, ради благополучия чего мы пожертвуем чем угодно. Ты просто ещё этого не понимаешь, Чанёль, но я заставлю тебя это понять.
Дверь скрипнула, и помещение потонуло в тишине. Тени играли на прикрытых веках Чанёля, пока он сидел, задумавшись, не глядя вырисовывая указательным пальцем узоры на бархатном подлокотнике кресла. Что-то, что ему дорого? Его родители мертвы, а сестра превратила его жизнь в ад. У него нет друзей, нет увлечений, нет дела, ради которого он мог бы положить на жертвенный алтарь своё бренное тело. Нет ничего в этом мире, что могло привести его в трепет, и это его главное преимущество перед другими, полными слабостей, людьми.
