Самоподобие

— Лишь один вопрос…       Привычное ядовитое веселье в голосе, привычная кривая ухмылка, вызывающие привычное раздражение, и совершенно непривычный жестокий взгляд. Определённо, романтично настроенный человек назвал бы его неправильным, невозможным, и оказался бы более, чем прав, потому что Элис никогда ни за что не посмотрела бы на них так - так должна была смотреть другая часть Элис… если бы она могла смотреть; если бы она обладала телом, а не зависела от тонкой стеклянной грани, скрывающей большую часть лица; если бы она вообще была человеком. Но несмотря ни на что именно сейчас перед ними стояла совершенно не Элис - та же пресловутая её другая часть, иначе - печально знакомый Маска, довольно щурящий чужие глаза и совершенно не собирающийся исчезать.       Шун словно слышит неозвученную часть вопроса — она очевидна, банальна и ужасающа, — и чувствует накатывающее отчаяние проигравшего от бессилия, несмотря на победу над слугами Наги. —…Что, кроме слов доктора Майкла, подтверждало существование Элис?       Они с Маской сталкиваются взглядами, и этого секундного контакта хватает, чтобы их ненависть друг к другу достигла возможного предела, а затем… Чуждая жестокость во взгляде напротив сменяется знакомой растерянностью за мгновение; вопрос ещё даже не осознан многими, когда абсурдность ситуации уже превышает всевозможные нормы. Занесённый кулак останавливается в миллиметрах от лица, а сердце пропускает удар - большие округлившиеся глаза напоминают только об одном человеке, повисшие в воздухе слова и бледный парень - разбивают к чертям его существование. Маска (или кем бы он ни был теперь) потерянно осматривает окружающий мир, открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же теряет сознание. Ярость, не нашедшая выхода, успокаивается так же резко, как налетевший ураган, оставляя после себя хаос, обещание вернуться, чтобы уничтожить уцелевшее, и ничего больше, и отдаётся неприятной дрожью в руках, пока Шун укладывает уже, видимо, экс-альтер-эго на землю. «Я не видел их совместных фотографий», — обдаёт мысль подобно порыву ледяного ветра, но он сразу же мотает головой, мысленно ругая себя за то, что поверил словам врага. — «Это новая ловушка Маски, не более».       И старается не замечать явно подразумевавшееся между слов «должна быть». — Может ли он действительно… — неуверенно начинает Маручо, оглядываясь на остальных.       Шун вздрагивает как от удара и произносит прежде, чем успевает обдумать: — Ни за что.       Он знает, как это звучит - слишком резко, отчаянно и по-детски. Потому что ещё как «может», и он понимает это, но не хочет признавать, ведь в таком случае… в таком случае, Маска все равно победил, потому что он стёр её, единственную разницу между ними двумя - дружбу. Это было единственным превосходством Шуна, ведь Маска по определению не отличался и не мог бы никогда отличиться склонностью к эмпатии, к чему-то хорошему, положительному, но теперь… Теперь он сравнял их. Теперь он показал, что способен на дружбу. — Может быть, Маска не соврал, — прерывает его мысли Дэн, опустившийся рядом. — Ответ знает только доктор Майкл, которому сейчас нужна наша помощь. Я же знаю только то, что нам надо торопиться и что его нельзя тут бросать, кем бы он ни был.       «Неправильно, Дэн. Нам надо торопиться, и нам надо бросить здесь Маску».       Но вместо того, чтобы озвучить мысли, Шун просто смотрит, как его друг перекидывает через плечо руку юноши. Сколько бакуганов убито ею? Сколько разрушено чужих жизней? Почему они должны спасать зло? Разве не будет справедливым уничтожить Маску тем же способом, что и он - своих жертв?       «То есть надо поступить как Маска?» — его передёргивает от чудовищной правдивости этой мысли.       Он действительно только что в своих размышлениях был готов опуститься до уровня альтер-эго, который считал, что имеет право распоряжаться чужими жизнями. Отвратительно. Ему нельзя поддаваться собственной ненависти - не в такой момент, который требует максимальных внимания и осторожности. — Его можно уложить на спину Скайресс, — подставляет своё плечо под вторую руку Шун, сразу же добавляя: — Это утверждение, Дэн. Я пригляжу за ним.       «И докажу, что Маска водит всех нас за нос».

***

— Так кто ты такой? — осторожно спрашивает Шун, стараясь звучать спокойно.       Не-Маска пришёл в себя несколько минут назад, которые они вдвоём провели в тишине, не желая заговаривать - не-Маска только охнул, оглянувшись, и уставился куда-то в пустоту, погружаясь в свои мысли, а он снова рассматривал своего бывшего врага, борясь с навязчивым желанием воспользоваться его слабостью. Шун признавал: его сильно разочаровало, что юноша открыл глаза, и что пока у него нет причин ненавидеть этого парня. Но не ненавидеть тоже не получалось.       Не-Маска, поглаживавший перья Скайресс, перестаёт и медленно переводит взгляд с тёмного неба Бездны на Шуна. Знакомая растерянность в карих глазах, как и в прошлый раз, заставляет сердце дрогнуть, а бушующему внутри урагану противоречивых ощущений - усилиться. — Я… не помню, — тихо признаётся подросток, и, Шун едва не воет от того, что его голос не похож на голос Маски. — Вместо памяти словно груда независимых утверждений, перепутанных между собою, и отыскать в ней что-то конкретное очень сложно. — А что приходит тебе самое первое в голову?       Юноша неопределённо пожимает плечами и зарывается пальцами в волосы. — Лаборатория дедушки, — «он не твой дедушка, Маска». — То, как я зашёл туда, а следующим делом оказался на какой-то странной поляне. Ещё помню, как смотрел на окружающий мир, но видел не предметы, а числа, иногда формулы вместо них. Я не мог перестать контрол… — не-Маска резко замирает, напоминая игрушку, у которой кончился завод.       Шун не может отрицать, что хочет, чтобы так было на самом деле, ведь тогда бы этот раздражающий фарс наконец закончился. — Что случилось? — всё же интересуется он, когда юноша резко встаёт на ноги и проходит мимо него. — Эй? — Алекс! Я вспомнил его, моё имя, — отвечает не-Маска, радостно улыбаясь, и тише повторяет, словно хочет запомнить: — Алекс.       Тупая мысль о созвучности с «Элис» глухо звучит где-то на задворках сознания, Шун даже не понимает, как осознаёт её, потому что это «Алекс» едва не стало последней каплей, чтобы его разум оказался почти полностью поглощён прочно укоренившимся отчаянием и бессмысленной ненавистью, грозящейся обратиться в любой момент яростью.       «Хватит пытаться заменить её». — Звучит как имя обычного американца, — максимально беспристрастным тоном говорит он и тут же готовится замечать любые сходства в реакции между Алексом и Маской, чтобы доказать хотя бы себе лживость слов первого.       Но видит лишь, как щурится подросток напротив, как сжимаются пальцы в кулаки, и — внезапно — чувствует странное удовлетворение, успокаивающее бушующий внутри ветер. «Он раздражён замечанием, — веселится чужой уязвлённости внутренний голос. — Маска бы так не поступил, потому что…».       «Потому что Маска бы спровоцировал». — Признаю, слукавил. Александр, сокращённо Алекс, — злой голос Алекса звучит совершенно не как у Маски. В нём сквозит неприкрытая обида, которая оставляет после себя неприятное ощущение хаоса из-за неожиданной реакции, усугубляемого последними словами.       Всё потому, что полный вариант имени оказывается сложно разобрать на слух и проясняет сразу две вещи: почему «Алекс» и что имя очень даже русское. С признанием последнего Шун чувствует, как надежды на то, что появившиеся подозрения насчёт Элис не оправдаются, уменьшаются, и от этого понимания что-то внутри, едва уцелевшее после накатившего отчаяния, сжимается в бессильной обиде, почти готовое умереть. Он отворачивается от Алекса, насильно отвлекая себя размышлениями о грядущей битве, и остаток полёта они не заговаривают.