«В
порядке. Надеюсь, ты тоже.
Сын.»
Атлас склонил голову, пока я крепил к лапе письмо. Осуждает. Я нахмурился — еще от старой птицы мне осуждения не хватало. Закончив, я отошел от него на пару шагов. Он все так же пронзительно на меня смотрел. — Ну, — вздернул я рукой, когда филин не полетел, оставаясь на месте еще около минуты, — лети, Атлас. Филин расправил крылья. — Лети, Атлас, — снова повторил я. — И принеси это письмо моей матери. Атлас кивнул, и, взмахнув мощными крыльями, улетел вдаль. К матери. Домой. За спиной кто-то хихикнул. Я напрягся, сжимая челюсти и хмуря брови. Повернувшись, я заметил слизеринца, неловко прижимающего к себе большую коричневую сумку. — Привет, — он махнул рукой, — я видел, ты тоже письма отправлял? Я изогнул бровь. — Уже закончил. И ушел прочь. Черт, я не хотел, чтобы кто-то видел, как я пишу матери. А уж тем более как у меня тряслись руки. — Я Харпер Причард, — продолжал он. — Слизерин, седьмой курс. Я не слушал — уходил, игнорируя каждое его слово. Хотя одно мне непонятно — зачем он вообще этот отчет делает? — Тоже хотел письмо отправить, но увидел, что ты тут плачешь, пока письмо отправляешь, — сказал он мне вслед. Я остановился, будто оцепенев. Я не плакал — Малфои не плачут — просто собирался с силами, не сумев угомонить дрожь в руках. Он врал, и ему было это известно. — Это ложь. Я медленно обернулся. Сейчас мне очень хотелось посмотреть ему в глаза. — Когда руки трясутся почти всегда слезы идут, — он пожал плечами. — Не у меня, — оскалился я. — И если еще хоть слово скажешь мне, или обо мне, то… То что, Драко? Посмотрев ему в глаза, я едва договорил. Большие карие глаза с глупыми зелеными вкраплениями смотрели на меня смело и в упор. Я будто вернулся на пару лет назад, когда так же с вечным вызовом и азартом приключений на меня смотрела она… …живая и радостная Грязнокровка Грейнджер. Не её современная бледная тень. —…то, это будет нарушение Кодекса ученичества №322 от редакции пятого сентября 1999 года. Он удивился. Я тоже. Не каждый день выдумываешь несуществующее правило из несуществующего Кодекса. Не став больше ничего говорить, я снова продолжил путь подальше от совятни. И Харпера. Ссутулившись, я брел по коридору, желая поскорее добраться до своей комнаты. Все чаще в моей голове синонимом к ней появлялось слово «безопасность». Мысли и так были путанными, а тяжесть в груди будто не фантомной, еще и Харпер со своим письмом прибавил к моему грузу пару лишних фунтов. Темные коридоры родной школы навевали тоску. Вспоминалось, как я счастливо и иногда даже вприпрыжку (пока никто не видел, ведь одному из Малфоев такое поведение — недопустимо) мчался по коридорам, радуясь долгожданной свободе и всей широте огромного таинственного замка. В те времена больше всего мне хотелось только раскрыть все его секреты, да стать капитаном команды по квиддичу. А как я гордился тем, что и сам знаю один из Хогвартсовских секретов! Странно, что я не светился от счастья из-за того, что замок мог довести только меня (ну и всех слизеринцев, конечно, но тогда этот факт казался не таким значимым) до слизеринских подземелий. Так я чувствовал какое-то превосходство над пуффендуйцами, когтевранцами, и особенно над гордецами гриффирдорцами (все-таки вражда — это в крови). Сейчас от этой гордости и волшебства самих коридоров остался лишь пепел. А может, и волшебства никакого не было, только мои мысли. Тени стали сгущаться. Наконец, я поднял взгляд и понял, что зашел в тупик. Напротив меня была лишь дверь. Темная, едва зеленая, с резной металлической ручкой в виде змеи. Дверь, появлением которой я раньше так гордился. Сердце пропустило удар. Стоит ли мне… войти? Раньше это место было мне домом. Сейчас я скорей чувствовал себя чужаком — чужим среди своим. Но после стольких часов самокопаний, а в особенности после разговора с Панси и новостей от Грейнджер я все чаще стал задумываться — кто причина этих ощущений — я или они? Вопрос, повторяющийся у меня в мыслях уже тысячу раз все еще заставлял сомневаться. Стоит ли мне войти? Нет. Я развернулся, так быстро и резко, что вмиг стало еще страшнее от собственной трусости. Мне стало мерзко от самого себя. Чертов трус и папенькин сынок. Чего я вообще боялся? Кучи таких же как я подростков в зеленых костюмах? Соберись, Драко. Ты все сможешь. Вмиг, я будто увидел перед собой маленького себя. Стал бы ли он гордиться тем, кем стал? Ответ пришел слишком быстро. Нет. От ярости и какой-то горькой обиды, я снова развернулся, быстро и чеканно подходя к двери. Оскалившись, я так резко дернул ручку, злобно произнося пароль, что, казалось, змея оторвется вместе с дверью. В гостиной было тихо и так же уютно, как всегда. Будто и не прошло всех этих событий, растянутого на мириады лет, как мне казалось. Камин не горел; сквозняком колыхало высоко расположенные гобелены. Я одновременно был дома и не был. — О, — злорадно протянула Панси, — кого же это в родной факультет занесло. Они сидели у камина на кожаных зеленых диванах втроем: Панси, Забини и семикурсник с оттопыренными ушами, который вечно за нами ухлестывал — его имени я не помнил. Больше никого в комнате не было. Я хмыкнул, пряча руки в карманы. — А что, не должно было? Я напрягся, но они только рассмеялись. Забини похлопал рукой по месту возле себя. — Мерлин, Драко, я тебя не узнаю, что с тобой в последнее время? У меня было два пути — или я снова начну вправлять им мозги, и они пошлют меня, или я попытаюсь подыграть им, и смогу не только узнать что-то полезное, но и стать кем-то вроде доверенного лица. На данный момент я больше склонялся к тому, чтобы попытаться вернуть хоть крупицу моей прошлой жизни. Я натянул на лицо улыбку, размеренно и расслабленно шагая к свободному месту на диване. Притворство всегда было одним из моих главных талантов. — Осеннее обострение, Забини, — процедил я. — Оно и заметно, — засмеялась Панси. — Так уж ли я плох? Отец всегда говорил: умей быть тем, к какому факультету принадлежишь. Оценивай обстановку, окружи жертву, умей её очаровать, а затем… Я откинулся на спинку, скрещивая руки на груди. — Просто ужасен, друг. Мы тут с Винсом как раз вспоминали, как ты уже месяц с нами в молчанку играешь. — И пока выигрываешь, — хохотнул Винс. Винс, значит. — О, наш принц и тут стал лучшим, — продолжила Панси. — Я им всегда и был, — улыбка моя была горькая, но они не заметили. Такого со мной не было уже давно. Просто сидеть в гостиной и обсуждать глупую чушь. Их разговор умчал куда-то вдаль, и я потерял его суть, пока просто обводил их лица взглядом. Эти люди мне казались так знакомы и близки, будто я знал их от и до. Но затем снова посмотрел на них и удивился, ведь для меня они стали так далеки, будто и вовсе недостижимы. — Я уже думала что ты к Помфри учиться пошел чтобы вылечить то, что с ума сошел. — Мерлин, совсем чокнутым стал. Вмиг, мне снова стало неуютно. Я хохотнул: — С чего это вдруг? Они недоуменно на меня посмотрели. Винс пожал плечами: — Ты должен был пойти на Министерское дело и перенять дело Малфоев. Его тон звучал как приказ. Как будто я — жалкая пешка, которой нужно склониться и принять свою ничтожную судьбу. Я нахмурился, глядя на Винса, и он поежился. Должно быть, мой взгляд говорил даже больше, чем бы мне хотелось. — Да, Драко, Винс прав, — она покачала головой, — старшие наследники всегда должны перенимать дело. Метка начала зудеть. — И с каких пор вас заботит благополучие Малфоев? Я сказал это максимально нейтрально и без малейших намеков на эмоции, а лицо мое стало бесстрастной маской, но внутри я горел. Легко сжал кулаки и напрягся, не переставая терять контроль над ситуацией, и не давая яростному зверю внутри вырваться из клетки. Какого черта они лезут не в свое дело?! — С тех, как их главный отпрыск решил пойти на профессию нищего колдомедика и стать одиноким посмешищем. Отец всегда говорил: умей быть тем, к какому факультету принадлежишь. Оценивай обстановку, окружи жертву, умей её очаровать, а затем… …хватай и поглоти. Я не справился. И оттого чувствовал себя побежденным. Ты снова жалкий заяц, Драко. На мгновение, это жутко долгое мгновение воцарилась тишина, но слова Блейза все еще стояли в моих ушах. Так вот кем они меня считают. Одиноким посмешищем. Начавшие было проявляться эмоции я снова загнал куда подальше. Хмыкнув, и едва успев встать с дивана, пошел к выходу, как за мной кинулась Панси. — Драко, ты чего, мы не имели это в виду, просто колдомедицина — это не то, что ты должен делать. — Да, — поддакивал ей Винс. — Чистокровные, а особенно Священные двадцать восемь не должны пачкать руки в таких профессиях. Маска треснула. Я скривился в недоумении. — Вы думаете в этом суть мира? — мой голос был удивительно тих, но суров. Я снова оглядел этих людей, остановившись на Винсе. Вмиг, вспомнилась его фамилия — Бёрк. Винс Августус Бёрк — потомок поколений ненависти к магглам, их крови и самой сути. Винс тот, кем я всегда был. Винс тот, кого война во мне убила. — Лучше пусть у меня будут испачканы руки в попытке спасти, — я посмотрел в глаза каждому, — чем в попытке убить. — О чем ты вообще?! — Блейз вскочил, обходя Панси, как будто пытаясь защитить её от меня. Словно я — сумасшедший, подобно тёте Беллатриссе. И я отступил на шаг назад — не загнанный зверь — не принятый обществом отшельник, изгой. Я думал, будет проще молчать и прикидываться дураком, но нет, для меня это невыносимо. Я не могу молчать. — Война не этому нас научила, — прошипел я. — А чему? — скривился Винс. — Тому, как за неделю взрослые ликвидировали Того-Кого-Нельзя-Называть, а мы обязаны были месяцами учить заклинания и как лукотрусы поджав хвосты экстренно учиться без проблем аппарировать? Тогда лучше бы он реально воскрес, было бы не так обидно! Их память играла с ними злые шутки. А я не знал — радоваться мне этому или жалеть, что не стал как все. Проще было бы снова быть как Винс. Думать только о превосходстве крови и с удовольствием ходить на курсы специализации Министерского дела, чтобы после выпуска думать только о том, как приумножить галлеоны на банковском счету Малфоев, и ждать когда родители выберут не менее чистокровную чем я невесту, с которой у нас поменьше родственных связей. Так было бы проще, и, Мерлин, наверное мне действительно хотелось, чтобы было так. Но потом Забини метнул взгляд на мою левую руку. И я понял, что выход «проще» — не мой вариант. Мой — жить с отравленной меткой рукой и всю оставшуюся жизнь быть не тем, кого все хотят видеть. — Нет, Винс, — выдохнул я. — Тому, как не идти на поводу у обиженного детством ублюдка, и жить так, чтобы чья-то кровь не делала смысла твоей жизни. Я развернулся, и, расправив плечи, ушел. У двери я на миг остановился и взглянул на них, будто в последний раз. Это ли было прощанием? Прощеньем? Я не знал. Но был уверен — что-то в тот миг во мне перевернулось. Я хотел что-то сказать им напоследок. Что-то, от чего бы они задумались, поняли меня, что-нибудь вспомнили, но вовремя понял, что это пустое сотрясание воздуха, и напрасные усилия для меня. Поэтому я просто ушел. Тихо и молча. Я шел домой, и в этот момент я чувствовал себя хорошо. Я сжег мосты, и не знал что будет дальше. В том мире, в котором вырос я, нужно было только держаться своей ступени иерархии и того, кто тебя окружает. Аристократия — ядовитый плющ, который нужно не только поддерживать в порядке, но и растить дальше. Ветка Малфоев и так была обширной, но моя задача как наследника была одна — укреплять связи, строить новые, и, конечно же, поддерживать статус семьи. Что я сделал только что? Разрушил часть системы. Отбился от косяка и поплыл против течения. Было ли мне плохо? В который раз за день я удивился ответу. Нет. И мне было хорошо. Вдохнув побольше воздуха, я последний раз завернул налево, проходя мимо одинаковых деревянных дверей, покрашенных в темно-бордовую краску, доходя до последней в коридоре. Войдя в мою комнату, которая больше не походила на заброшенную галерею, я с облегчением выдохнул и расслабил затекшие плечи. Здесь пахло свободой. А может, было свободно потому, что здесь я мог быть честен сам с собой и на меня не сыпались миллионы ожиданий. Сев на диван, я понял, что этот день меня слишком сильно вымотал. Поэтому я откинул голову назад, упираясь о мягкую спинку и раскинул руки на ней, закрывая глаза. Мысли в голове сменяли одна другую, и я все никак не мог отпустить ситуацию с Панси, Блейзом и Винсом. Сначала крутились только их слова, затем к этим отрывкам начали добавляться все новые и новые фразы. «Ублюдок», «предатель крови», «мерзкий прислужник Воландеморта». Я в любом случае был плохим. Тьма сгущалась и во тьме этой помимо фраз стали различимы еще и жуткие красные глаза. Глаза Воландеморта, змеиные глаза, теперь принадлежащие слизеринцам. Всем слизеринцам, которых только знал. Они душили меня, заставляли задыхаться, я умирал, и всем было плевать. Я умирал, и все были этому рады. «Пусть сдохнут такие как ты», «Убийца», «Вся эта кровь на твоих руках». Правильно ли я поступил? Может не стоило обрывать так все? Что об этом скажет отец? А мать… Вспомнились её глаза, подернутые легкой пеленой из слез. Как это повлияет на неё? Неужто я испортил ей жизнь, став местным посмешищем? — Малфой? Луч света, тонкой красной нитью пронзил тьму, заставляя некоторые участки посветлеть. Тени рассеивались. — Мал… Драко? Я открыл глаза, пытаясь сфокусироваться. Я… спал? — Мерлинова борода, Малфой! — выдохнула нависающая надо мной Гермиона Грейнджер. Она никогда не стояла рядом со мной настолько близко. Я зажмурился, потирая глаза ладонями. Это все был сон. — Я думала ты не проснешься, — её голос дрогнул. Мне стало зябко. Её волосы были собраны в длинную тугую косу, одежду она сменила на свою маггловскую — какую-то розовую накидку и светло-голубого цвета брюки (кажется, магглы называли их джинсами). Она по прежнему пристально смотрела на меня, находясь запредельно близко, как для врагов вроде нас. Хотя… были ли мы врагами? — Как видишь, твои ожидания не оправдались, — сказал я тихо. Она нахмурилась и выпрямилась, скрещивая руки на груди. В глазах я уловил что-то вроде разочарования. — Ты совсем дурак? Отвечать не хотелось. Я выпрямился, потирая глаза и ероша волосы. Грейнджер как будто одним своим присутствием пересобрала меня обратно, выбрасывая все мысли в мусорную корзину. — И вообще, хватит быть таким соплохвостом, Малфой. Вставай, руки в ноги, и вперед, нам пора делать задание. Я недоуменно на нее посмотрел, она же, в свою очередь, закатила глаза и презрительно цокнула, отворачиваясь и отходя к нашему импровизированному уголку зельевара. Я следил за ней, не отводя взгляда, и на один миг мне показалось, что за ней по пятам следует полупрозрачная белая дымка. Такая же, которая рассеяла тьму в моем сне. Дойдя до котла и достав из своей сумки пару склянок, Гермиона метнула в меня почти что яростный взгляд, и на минуту мне подумалось, что этот огненный взгляд может сжечь меня дотла. Но он не смог. Жаль. Не говоря ни слова, я поднялся и пошел к ней, на ходу развязывая галстук и кидая его куда-то на диван. Работа закипела. Нам с Грейнджер нужно было сварить целый сонм всяческих колдомедицинских зелий для сдачи зачета, и практически каждый из них нужно было варить под тщательным наблюдением часами. Днем свободным временем мы располагали не так часто, но вот ночью… Я отчаялся еще больше — мало того, что изгой, так теперь еще и все свободное время я проводил с той, которую я по всем законам своего существования презирал. Раньше я смотрел на неё и видел лишь статус грязной крови, сейчас, когда я видел её, то где-то посреди души голубым огоньком начинало теплеть умиротворение. Она — гарант. Если Грейнджер жива, то я не убийца. Я почти начинал ненавидеть то, что Грейнджер стала моим лекарством. — Так, значит, — Грейнджер прокашлялась, — я написала список того, что от нас требуется, я думала, может будем варить по очереди? Она стояла где-то в метре от меня, дерганным движением заправляя волосы за ухо, а затем пожимая плечами. Глаза её снова потухли. — Сначала я одно сварю полностью, потом на следующий день ты полностью другое. И таким образом нам меньше придется пересекаться. Изначально мне тоже хотелось разделиться. Не видеть её, не варить с ней зелья, не поднимать книги с пола и не сидеть за одной партой, но потом… Я понял, что если откажусь от нее, то останусь совсем один. И ведь только она видела, что происходит со всеми остальными. Я покачал головой. — Думаю, лучше не экспериментировать, — мое лицо было бесстрастно, а голос безмерно холоден — и, к тому же, — повернув голову к ней я засунул руки в карманы и проследил взглядом за тем, как она мяла в руках список нужных нам зелий, — поодиночке велик риск уснуть и сжечь зелье. Я не хочу рисковать. Она выгнула одну бровь. — И «тролля» тоже не хочу. И возвращения мыслей о собственном сумасшествии тоже. Я начал подготавливать ингредиенты для Бодроперцового, Грейнджер сбоку доставала инструменты. Обстановка накалялась, и я будто порами чувствовал тяжелое напряжение. Было неуютно и неприятно, и я даже сам себе удивился, когда мне захотелось разрядить обстановку. — Смотри, Грейнджер, скоро не только у тебя будет целое гнездо волос. Она нахмурилась, недоуменно смотря на меня. Рог двурога в её руках стал казаться оружием. — Раньше только ты беспокоилась как бы получить лучшую оценку, сейчас это сказал я. Раз это, видимо, заразно, то, наверное, следующий этап — волосы. Я продолжал помешивать жидкость в котле, потягиваясь одной рукой за списком необходимых зелий, который лежал на столе. Боковым зрением я заметил, как она замерла на секунду. — Что, прости? Я прикусил щеку изнутри. Черт, лучше бы молчал. — Это была… шутка? Моя невозмутимость почти треснула, но я все так же исправно читал бумагу, исписанную витиеватым крупным почерком.« Бодроперцовое зелье — в процессе
Бадьян —
Противоядие: от любовных зелий —
от магических ядов —
от обычных ядов —
Рябиновый отвар —
Умиротворяющий бальзам — »
Она подошла ближе и скрестив руки на груди пыталась заглянуть мне в лицо. — Малфой, ты пытался пошутить? — Нет, это было оскорбление. Так что забудь все сказанное и иди толочь этот несчастный рог. Вместо того, чтобы мы снова пустились в совместные упреки, она сделала то, чего я никак не ожидал — хихикнула. Внезапно, посреди этого сумасшествия до меня дошла одна простая, но безумная мысль — Гермиона Грейнджер тоже человек. Она не была грязью из-под ногтей или просто бездушной декорацией, иногда появляющейся посреди моей бестолковой жизни. У нее тоже были мечты и стремления, страхи и обиды, а после войны еще и расшатанная к чертям психика. Возможно, даже с таким количеством друзей и тепла, как было у Героини Войны ей тоже нужно было общество того, кто просто мог её понять? — Ты прав, Малфой. Я повернулся к ней, изогнув бровь. Все черты её лица как будто стали мягче, только губы все еще были сжаты в тонкую полоску. Плечи расслаблены, а волосы немного растрепались, из-за чего волнистые пряди падали на лицо. — Но если так, то скоро не возмущайся что я буду много шипеть. Превращаюсь в хорька. Моя ухмылка скорее была похожа на полу-оскал. Её улыбка — надменность. Она была не так проста, как хотела казаться, но и я тоже не был дураком. В комнате теплело. Бодроперцовое зелье было сделать проще всего, мы справились быстро и на следующий день так же успешно прошли его проверку на добровольце — снова внезапно встретившемся мне Харпере. Он жалел о своих вчерашних словах и оттого очень быстро согласился глотнуть бодроперцового. Так, ко вторнику, на полке готовых зелий появилось второе. В среду мы занялись бадьяном. — Раз ты превращаешься в хорька, то, Мерлин, будь попроворней.— А ты приятней. Но это невозможно, так что молчи и лей аккуратней!
Градус нашего общения закипал, и нервы были на пределе. Я весь день не выходил из комнаты, не хотелось тащиться даже на занятия, поэтому раздражение к нервной почему-то Грейнджер копилось в двойном размере. Её руки дрожали, хвост на затылке был стянут настолько туго, что, казалось, стянуто и все её лицо. Что творилось в этой голове? Я не знал. Но мне было интересно. Почему-то.— Как думаешь…
— Что?— Бадьян может залечить… зажившее?
— Мне жаль. Ставить на полку новое зелье было вдвойне приятно — из-за успешного результата и того, что мы сумели овладеть одним из любимых рецептов крестного. Меня брала гордость. Сегодня я прекратил свое затворничество, выйдя и на все уроки, и даже прогулявшись после них, когда уже стало совсем темно.— Почему ты один?
— Потому что с ними не могу. Она все же нашла меня в темноте Астрономической башни. У места моей слабости. И его силы. — Почему одна ты?— По той же причине.
Молчание — золото. Я понял это еще много лет назад, когда, порой, мне просто нужно было молча посидеть в тишине в компании кого-то. Чаще всего — матери. Панси каждый день находила меня взглядом. В её глазах сквозило сожаление. Блейз каждый день избегал смотреть на меня. И каждый раз увидев меня он был зол. Тео не было на занятиях уже неделю. Атлас тоже все еще не вернулся обратно. — Осторожно, горячо.— Не убьет.
— Но покалечит.— Ты думаешь мне не все равно?
— Я думаю как для той, что слишком пыталась оправдать и заслужить свое существование ты стала слишком беспечна.— Раньше ты был бы рад, что меня не станет.
— Я больше не тот, что раньше.— Я тоже.
— Поэтому сейчас я тот, кому хотелось бы, чтобы ты жила. На группу противоядий у нас ушло три с половиной дня, половину из которых зелья просто отстаивались. Нам не нужно было постоянно находиться рядом, помешивая или присматривая, но, тем не менее, мы все равно исправно находили друг друга в моей комнате (я уже сомневался в том, что она была только моей). — Ты ведь действительно любишь петь, да?— Что?
— Ты постоянно это делаешь! Напеваешь что-то когда режешь, толчешь, мешаешь, ждешь. Я выучил даже последовательность этих песен.— И не так уж часто я пою.
— Да, а гиппогрифы вежливые.— Ладно, поняла. Прости, больше не буду.
Я любил тишину, правда. Пока она не стала напоминать мне не об умиротворении, а о смерти. — Не нужно молчать, лучше пой. Правда, лучше пропускай ту жуткую песню про «вчера». У меня от нее мурашки по коже.— Победитель получает все?
— Проигравший довольствуется малым. Расцвёвшую на её лице улыбку от того, что я процитировал продолжение, было странно видеть, но, тем не менее, я улыбнулся в ответ. На улице холодело. Октябрь стремительно заканчивался, унося с собой последние теплые дни, позволяя осени полностью наступить и убить студентов Хогвартса своим промозглым ветром и холодными дождями. В полупустом Большом зале было странно сидеть, но я забылся в компании приставучего Причарда. Он действовал мне на нервы, но, по странному стечению обстоятельств, еще и успокаивал, практически убаюкивая своими долготянущимися речами. Бывало я ловил на себя взгляды с гриффиндорского стола — один знакомый, будто теплый, и два других колюче-неприятных, пытающихся смотреть словно в душу. Зелья на полке пополнялись и я вздыхал с облегчением — скоро наше вынужденное сотрудничество закончится. Мне хотелось скорее это прекратить, ведь с каждым днем это все больше превращалось в подобие дружбы, но потом я понимал, что и терять хоть какой-то хрупкий союз мне не хотелось.— Может пойдешь поспишь?
— С чего ты взяла, что мне нужен сон?— Ты еле стоишь. И я уже дня четыре не видела, чтобы ты спал. Я справлюсь тут, отдохни.
— Чтобы ты присвоила все лавры себе? Ни за что, наглая гриффиндорка.— Драко, я серьезно. Иди отдохни, глупый слизеринец. Правда. Все будет хорошо.
Она снова пела. А весь мой сон был окутан теплым белым свечением. Рябиновый отвар был готов очень быстро. Он предполагал собой исцеление и пока никто не видел, я немного его прихлебнул, ожидая хоть какого-нибудь эффекта. Но исцеления не было. Все тщетно. Умиротворяющий бальзам потребовал больше сил. И больше работы ночью. Она часто засыпала сидя, обнимая себя за плечи и ужасно хмурясь. Иногда она кричала. Я будил её и каждый раз, смотря в эти глаза внутренне содрогался: что должно было ей снится, чтобы был такой взгляд? После таких снов она постоянно потирала левую руку и тяжело дышала. Её внутренние демоны не спали никогда. — Если бы не было войны, в смысле, вообще, ты бы хотел стать колдомедиком? — Не знаю. До войны я знал, что моя жизнь предопределена. Наследство Малфоев, семейный бизнес, активы и полезные связи, презрение ко всем магглам и... и магглорожденным, брак по расчету, а затем обучение наследника всему тому, чему учили меня, вот такой должна была быть моя жизнь.— Ты жалеешь?
— О чем?— О том, кто ты теперь?
— Нет. А ты?— Что «я»?
— Если бы не было войны… что бы ты делала? Кем бы была?— Раньше я мечтала быть Министром Магии.
— У тебя получилось бы.— Потому что я заучка?
— Потому что ты гриффиндорская настырная Грейнджер. Было бы странно, если бы у тебя что-то не получилось.— А теперь я буду таким же колдомедиком.
— Мне уже жаль тех, кто к тебе придет. Комплект был готов, и сдавать зелья нужно было уже через день, так что я просто расслабленно пялился на потолок своей комнаты, подпирая затылок рукой. Напротив, скрестив ноги по-турецки и смешно сощурившись сидела Грейнджер, внимательно перечитывая книгу для новичков в колдомедицине. Она читала её уже неделю. И всю неделю, как я видел, исподлобья за ней наблюдая, она не продвинулась дальше двадцати страниц. Руки по прежнему дрожали. Но мне было спокойно.