I'm not bulletproof

      «Мы больше не можем»       Сокджин собирается за три минуты, две из которых он ищет ключи от машины, завалившиеся за тумбочку в прихожей, выбегает в пижамных штанах, на ходу натягивая футболку. На другой конец города добирается за полчаса: дороги свободны, несколько ограничений по скорости нарушены. Он уверенно держит руль, а в голове бьёт набатом «Мы без тебя не можем... мы без тебя не можем... мы, мы, мы...» А ты, Чонгук, конкретно ты, тоже без меня не можешь? Сокджин зарывается свободной рукой в волосы, отгоняя все мысли прочь, единственное, что сейчас важно, это Хосок, сердце стучит как шальное от страха за его жизнь. «Приеду и сам задушу обоих», злится Сокджин, впиваясь ногтями в руль. Он испытывает такой калейдоскоп эмоций, что, кажется, сейчас его разорвёт на части, он так скучал по ним, так сильно любит обоих, и так сильно ненавидит за то, что они с ним сотворили, но, боже, только бы с Хосоком всё обошлось.       Чонгук открывает в растрёпанном виде с безумно уставшим, потухшим взглядом, под глазами круги, как будто он не спал несколько дней подряд. Сокджин замирает, чувствуя, как щемит в груди, и притягивает младшего к себе, сжимая в крепких объятиях. Они стоят, молча с минуту, тепло родных рук им вместо приветствия и тысячи нужных слов. Сокджин первым приходит в себя отстраняясь, бежит в комнату, где находит Хосока, спящего в кровати. Старший садится на пол рядом с его лицом, стараясь тише дышать, чтобы не разбудить. Кожа Хосока серая, как на выцветшем холсте, закрытые веки подрагивают, вытянутые из-под одеяла тонкие кисти едва дрожат. Ему что-то снится, беспокойное и очень тяжёлое. Сокджин видит, как грамотно перевязаны запястья, на голове Хосока прохладное полотенце, да и квартира в довольно неплохом состоянии. Почему-то он думал, что застанет всё в полном беспорядке и крови.       — У нас нет обезболивающего, — тихо говорит Чонгук, стоящий в проходе, — посиди с ним, я схожу в круглосуточную аптеку. — Он с тревогой смотрит на Хосока, после разворачиваясь и скрываясь в коридоре.       Сокджин понимает, что Чонгук не мог оставить того одного, не отходил от него ни на шаг всё это время, и даже не представляет, как он справился со всем произошедшим в одиночку.       Хлопает дверь, щелчок замка разрывает гнетущую тишину, Сокджин переводит взгляд на Хосока. Полотенце стало комнатной температуры, и он откладывает его, протирая вспотевший лоб младшего ладонью. Хосок чуть дёргается, его губы дрожат, пытаясь сказать что-то во сне. «Хоби...», чуть слышно шепчет Сокджин, гладя младшего по голове и плечу, чувствуя выпирающие тонкие косточки. Хосок выглядит эфемерным, практически прозрачным, Сокджину страшно, что тот может растаять, как призрачный в тумане мираж. Хочется ругаться, назвать его дураком, вопрошая «зачем ты это сделал?!», ещё сильнее хочется прижать его к себе, укачивать в руках, произнося тысячу «прости». Он аккуратно дует на забинтованные запястья, чувствуя переполняющую Хосока боль.       Тот просыпается, открывая свои карие глаза, и улыбается, увидев Сокджина. Той самой улыбкой, настоящей, искренней, по-детски открытой. Сокджина бьёт в солнечное сплетение таким контрастом – хрупкий, сломанный Хосок смотрит на него, часто моргая, как будто не верит в его присутствие, и тянет на выдохе надломлено «хён», отчего кожа на сухих губах натягивается. «Привет», отвечает ему Сокджин, улыбаясь в ответ, но в глазах начинают появляться первые слёзы. Он гладит младшего по щеке и тянется ближе, не отрывая взгляда от его глаз, касается кончика его носа своим и прижимается губами к хосоковым. Он не знает, почему это делает, не из жалости или чувства вины, Сокджин просто чувствует, что хочет сделать именно это. Губы Хосока тёплые и сухие, становятся мягкими и податливыми, когда Сокджин медленно проводит по ним языком. Не напирая, он чуть углубляет поцелуй, Хосок в него улыбается, отчего они сталкиваются зубами. Оба тихонько смеются, Хосок пальцами смахивает кривую дорожку со щеки хёна, тот целует его дрожащие пальцы. В глазах Хосока начинают зажигаться звёзды, по искорке в них пробуждается жизнь. Сокджину больно, но он чувствует себя необъяснимо счастливым.       Вернувшийся Чонгук приносит таблетки и стакан воды, Сокджин следит, как Хосок выпивает до капли, а после укрывает его одеялом, подтыкая концы со всех сторон. «Так жарко, хён», сквозь улыбку ворчит Хосок, Сокджин лишь чмокает его в макушку и успокаивающе гладит по плечу до тех пор, пока младший не засыпает.       На кухне Чонгук увлечённо готовит куриный бульон для Хосока, намеренно не замечая пристальный взгляд Сокджина, сидящего на табуретке и подпирающего подбородок ладонью. Наступило утро, за окном рассвело, а они не спали всю ночь. Усталость и пережитый страх бьют по вискам, отдаваясь монотонным гулом в голове.       — Ты забыл добавить петрушку, — нарушает тишину Сокджин. Чонгук никак не реагирует, продолжая помешивать воду в кастрюле. — Чонгук, петрушку добавь, — всё также спокойно советует Сокджин, его глаза начинают нещадно слипаться.       Чонгук отбрасывает ложку, со звоном та падает на дно раковины, и резко разворачивается к Сокджину. В его глазах плещется злость.       — Без тебя разберусь, хён, — едва не кричит он. — Как видишь, мы справились. Не умерли с голоду, не заросли в мусоре. Спасибо, что приехал и помог, посидел с Хоби, но можешь убираться обратно. Катись к чёрту, хён, и не указывай мне, что делать!        Сокджина встряхивает, в момент просыпаясь, он ошарашено смотрит на младшего.       — Ты бросил нас, так какого чёрта сейчас строишь из себя спасителя? Твоя девушка тебя заждалась, хён, и твоих дурацких советов тоже!       Сокджин чуть не задыхается от гнева. Он поступил так, как больше всего хотел именно Чонгук — оставил их с Хосоком вдвоём, не мешал, не лез со своей ненужной любовью к младшему, пожалуйста, живите, я тут явно лишний, поэтому ухожу. Это он переступил через себя, засунул подальше свои «хочу», ради чужого счастья. Сокджин хочет высказать это Чонгуку, ответить упрёком на упрёк младшего, криком на его поднятый голос, но он всё ещё самый старший и самый задолбавшийся из них, выдохшийся настолько, что сил на истерику у него попросту нет. А ещё он кое-что понимает, в эту самую минуту, смотря на Чонгука, что часто дышит, показывая ему указательным пальцем на дверь. До Сокджина внезапно доходит, что за злостью младшего, за упрёками в его глазах, скрывается страх быть брошенным, а также что-то ещё, находящееся гораздо глубже, хрупкое и тёплое, что рвётся из Чонгука наружу, но тот давит этот порыв в надежде не дать слабину, показывая, какой он большой и сильный.       Чонгук по нему скучал. Чонгук его ревнует. Чонгук любит его.       Сокджин поднимается со стула, и младший чуть дёргается, отступая на шаг назад, но старший подходит ближе, притягивая за ладонь к себе, крепко обхватывая руками. Он гладит ладонями его спину, зацеловывает макушку и лицо, прижимает крепко-крепко, до хруста костей. Чонгук льнёт к нему, шмыгает носом, бормоча «прости, хён, я так скучал по тебе, так скучал». Он быстро сдаётся, обмякая в руках Сокджина. Чонгук очень устал быть сильным, быть нерушимой стеной, о которую в кровь бьётся Хосок, не слушая младшего. Чонгуку больно внутри.       Они стоят, обнявшись, слушая сердцебиение друг друга, вдыхая знакомый запах до тех пор, пока суп не начинает шипеть и выплёскиваться из кастрюли. Сокджин всё же находит в холодильнике зелень и, мелко нарезав, под укоризненный взгляд Чонгука, посыпает в тарелку. В комнате младший не даёт Хосоку в руку ложку, кормит его сам, после снимая бинты, тщательно обрабатывая раны, накладывает новые повязки. Хосок закатывает глаза, уж с ложкой он бы справился, но покорно и, хоть со скрываемым, но удовольствием отдаётся заботе Чонгука. Сокджин смотрит на них, понимая, что Чонгук никогда не полюбит его так всеобъемлюще и без остатка, как любит Хосока; сам Сокджин никогда не будет чувствовать того же к Хосоку. Все трое любят друг друга, но абсолютно разной любовью. Как не может быть двух хозяек на одной кухне, так и у их треугольника не может быть равных сторон. Он знает, что его телефон разрывается на беззвучном от звонков его девушки, уже точно бывшей; он знает, что ничего хорошего у них не получится. Сокджин понимает, что впереди, после временного затишья, их ждёт перетягивание одеяла. Но он так же отчётливо понимает, что больше не сможет уйти, что будет идти на компромиссы или на столкновение с Чонгуком, отстаивая свою точку зрения, но их он больше не оставит.       Из мыслей Сокджина вырывает вновь уложенный под одеяло Хосок, он тянет к нему свои тонкие, бесконечно прекрасные руки и смотрит с немой мольбой. В его глазах проснувшееся желание жить замерло, ожидая реакции хёна, в них «останься с нами, пожалуйста» заглавными буквами и «только если ты этого хочешь» мелким шрифтом чуть ниже. Сокджин хочет, и переводит взгляд на Чонгука. Тот смотрит с ревностью, но не совсем понятно, к кому именно. Он такой маленький собственник, Сокджин улыбается, понимая, что Чонгук ревнует всех, каждый из них его личное «моё».       Откидывая сомнение в сторону, мысленно приводя в оправдание дикое желание спать, он забирается на постель, что для троих откровенно мала, но Хосок утыкается носом в его щёку, вытягивая на нём повреждённые руки. Сокджину становится так хорошо и правильно, он чмокает Хоби в нос, а потом в тёплые губы, получая новую солнечную улыбку в ответ. Чонгук недовольно сопит за спиной, собственнически обхватывая Хосока, зарываясь в его макушку. Все трое засыпают, не обращая никакого внимания на яркое солнце, проникающее своими лучами в комнату. Возможно, оно хочет им что-то сказать, но усталость и тепло от сплетённых тел берут верх, давая им возможность, наконец, отдохнуть.       Через несколько недель под правым ребром Сокджина, рядом с аккуратным «Хосок» появляется не менее красивое «Чонгук», через несколько месяцев на внутренней стороне локтя Хосока с именем «Чонгук» переплетено заветное «Сокджин», и только Чонгук не видит второго имени. Возможно потому, что слишком упрямый, в чём уверен Хосок, возможно потому, что и первого не видно на повреждённой самим же Чонгуком лодыжке. И всё же он дико упрямый.