Война

Толпа постепенно расходилась. Вадим, пошатываясь, тоже пошел к себе в штаб. Было страшно представить, что творилось у него внутри. Валерка видел, как за минуту почернело от горя его лицо, как бешено сверкали белки глаз, как перекосило рот в приступе слез, которые он никогда и никому не покажет... Пистолет у лейтенанта забрали, так и не отдав. Направившись, было к землянке, Аркадин резко остановился на половине пути - войти в нее и понять, что Глеба рядом больше не будет... Там стоит его чай, который он пил еще утром, остывшая каша... кругом его вещи, его запах... а остаться на ночь там - означало свихнуться до наступления утра. Но, словно молния, озарила Валеркину голову страшная мысль: Вадим будет мстить! Потеря Глеба для него не была случайной потерей солдата из части. Глеб Самойлов был Вадиму Самойлову не просто однофамилец, а брат! То, как они общались между собой - это дело десятое, но то, что Вадим любил своего младшего брата и так нелепо потерял его - это было страшно! Позабыв обо всем, Аркадин кинулся в дождливую черную ночь. Автомат нещадно бил его по спине, мокрые ветки больно хлестали лицо и путались в ногах, гимнастерка была сырая насквозь от непрекращающегося ливня... какая-то неведомая сила вела его знакомой дорогой, без остановок - бегом. Когда Валерка ввалился в дом, с него текло в три ручья, сапоги были все в грязи. Он мелко дрожал от холода и не мог сказать ни слова. Немец ошалело смотрел на своего ночного гостя, схватив нож и зажавшись в угол, и только спустя какое-то время сообразил, что перед ним в темноте стоит Аркадин. - Валлероу! - радостно выдохнул Дима и бросился к нему. Валерка почти без сил опустился на пол, снял с плеча автомат и только тогда передохнул. Немец почувствовал, как Аркадина трясло и засуетился. - Ну же, помогайль мне! Ыэх ты, ну что рассельс! - ворчал Дима, пытаясь стащить с него мокрую гимнастерку. - Еще не хватайль, чтоб ты заболейль и помер! Я же не переживу без тебя ни дня! И тут только до Валерки окончательно дошел весь ужас случившегося: он представил себя на месте Вадима. Представил, как так же неожиданно и страшно судьба забирает у него Диму: одно дело - просто разошлись по разным сторонам, но ты знаешь, что он где-то там жив... воюет против тебя, но любит... и есть вера в то, что встретитесь еще! Может, после войны... А другое дело - его нет. Совсем. Нигде. И никогда не будет. Будут воспоминания, сны, где так близко, но не ухватить... и никакого шанса обнять больше, наяву! И от этой невозможности будет сводить судорогой все тело каждый раз... и никакое время не вылечит и не спасет! Слезы потекли по Валеркиным щекам. Немец совершенно растерялся от всего происходящего и опустился на пол рядом с ним, оставив в покое гимнастерку. Затем пополз на четвереньках к лежанке и зажег там свечу. Комната озарилась слабым светом, которого Диме хватило однако, чтоб разглядеть заплаканные Валеркины глаза и найти своими губами его губы... Немец прижимал к себе дрожащего Валерку, стирал его слезы своими горячими пальцами. Аркадин сам стянул с себя мокрую одежду, бросил ее куда-то, наугад, и всецело отдался Дитриху в распоряжение. Оба сходили с ума от желания и от того, что именно сейчас все могло произойти. Оба набросились друг на друга, как сумасшедшие. То, что вытворяли они, не поддавалось никакому описанию: нежность и страсть их движений сплетались в один тугой клубок. Дима ласкал губами и руками холодную, пахнущую дождем, кожу Валерки, кончиком языка задевал чувствительные соски и Аркадин выгибался в спине. А немец уже спускался ниже, вбирая горячим ртом Валерку в себя, заставляя того стонать и метаться по лежанке. Тело Валерки, замерзшее после пробежки под дождем, от такого, практически сразу, бросило в жар. Не долго думая, он перевернул немца на спину и, повторяя все, что тот делал с ним, принялся наслаждаться тем, как Дима проваливается с головой в удовольствие. Оказалось, что причинять ласки так же приятно, как получать их, а от осознания того, что перед тобой не женщина, а мужчина и сейчас ты делаешь что-то неправильное, внизу живота щекотало еще сильнее. Валерка упивался каждой клеточкой, каждым сантиметром кожи Дитриха. Ему казалось, что никогда ничего вкуснее в жизни он не пробовал и не целовал. Тело немца пронзила сладкая судорога и он кончил, забрызгав себе живот. Аркадин тут же навис над Димой, опираясь на локоть, и жадно впечатался в его, опухшие от поцелуев, губы, а другой рукой за несколько касаний довел себя до оргазма. Затем осторожно опустился на Диму сверху. Немец обнял Валерку, прижал к себе. Их поцелуи стали нежными, легкими, едва уловимыми - как будто, своеобразное "спасибо" за головокружительное действо. - Я даже не мог себе представляйть, как это бывать сладко и вкусно! - улыбался смущенно Дитрих. - Ты думаешь, я представлял? - усмехнулся Валерка. - Я до тебя такого в жизни не пробовал. Еще бы и в морду дал тому, кто мне бы сказал про такое! - А мне не дайль? - А тебе - нет. - Почему, Валлероу? - немец потерся встающим членом об Валеркин. - Давай поговорим об этом позже... - прошептал Аркадин Диме прямо в губы, чувствуя, как нарастает снова желание внизу живота.