Мужчина с опытом

      Рассвет. Эффи медленно в сонной неге открывает глаза и видит рядом с собой Хеймитча. Он без всяких признаков на что-то большее, чем просто сон, лежит рядом с ней, обнимая за талию, — спит. Она парягается, пытается вспомнить вчерашний вечер, ночь, и ничего неприличного не посещает её голову. Тринкет смотрит на часы: четыре утра. Приятное тепло растекается по её телу, когда во сне Эбернети ласково проводит по спине и останавливает руку на её бедре, чуть притянув к себе. Кто бы мог подумать, что этот вечно пьяный ментор сможет защитить сопровождающую от всех кошмаров? До подъёма ещё четыре часа, поэтому она робко, под одеялом, кладёт руку на Хеймитча и снова отдаётся миру снов.       Звенит будильник. Тринкет открывает глаза и тянется, чтоб его выключить. Она бросает взгляд на соседнюю подушку, на которой уже никого нет. Неужели ей приснилось, что он был рядом? Нет, такое вряд ли может присниться. Хотя с чего бы ему просто спать с ней, в прямом смысле этого слова? И все же, между ними ничего не было. Единственное, в чем она была уверена, — то, что она вчера перед ним плакала. Эффи ненавидела такие проявления слабости, особенно перед Хеймитчем. Отогнав дурацкие, ой, простите, ненужные мысли, капитолийка встала с кровати и принялась ее заправлять. Она поправила обе подушки, сначала свою, потом соседнюю, и, взяв ту в руки, почувствовала его запах. Тринкет закрыла глаза, прижала к себе подушку и вдохнула ещё раз. — Нет, не приснилось, — улыбнулась она.       Целиком команда собралась за завтраком. Они живо обсуждали, что предстоит сделать сегодня. У наставников работа не из простых: подготовить ребят к интервью. С Питом проблем не будет, а вот с Китнисс… Как заставить откровенничать девчонку, которая лишь взглядом способна превратить любого в ледяную статую? Вопрос, кончено, интересный. Сидя за столом, Эффи иногда поглядывала на Хеймитча. Тот делал точно так же, но исключительно в те моменты, когда был уверен, что этого никто не заметит. Он не знал, почему так происходит. Взгляд будто самостоятельно, без приказа хозяина, касался черт ее лица, разглядывал тонкую шею, ключицы и изредка даже спускался в зону декольте.       После еды все разбрелись по парам и начали подготовку. Впервые три часа Эффи решила научить Эвердин всему самому важному, что должна знать девушка, чтоб привлечь чье-либо внимание. Хеймитчу достался Пит. Ну, как достался. Он сам выбрал его, чтоб позлить Китнисс и поднапрячь Эффи, и у него это мастерски получилось. Вдвоём мужчины зашли в спальню парня, а Эффи с Китнисс отправились в комнату девчонки. Эбернети сел на кровать, а Пит перед ним в кресло. — Хорошо, представь, что я Цезарь Фликерман, — начал Хеймитч. — Нет, подожди, — остановил того парень. — Что? — Я хочу заключить с тобой договор. Тут Хеймитчу стало интересно. Он наклонился вперёд и принялся слушать юношу. — Хеймитч, верни Китнисс домой, — шокировал ментора Мелларк, — я готов помочь, чем смогу. — Какой у тебя мотив? — спрашивает Эбернети, с неким недоверием гляда на парня. — Если не вернусь я, особой трагедии не будет, а у неё остались мать и сестра, которым как-то надо помогать выживать, поэтому… — Стоп, — перебил наставник, вставив руку вперёд, — я спросил твою личную причину. — Это важно? — Если я спрашиваю, значит — да. Не каждый год, знаешь ли, ко мне приходит трибут и говорит, что готов умереть за другого, — язвительно объяснил мужчина. Причина уже давно лежит на поверхности, и Хеймитчу она известна — любовь. Он решил добиться того, чтоб Пит лично озвучил её. — Китнисс мне нравится, и я хочу, чтоб она осталась жива, — тихо произнес юноша. «А кто тебе нравится?» — Хеймитч услышал голос Эффи у себя в голове и на секунду выпал из ситуации. Кстати, он бы не ответил. Никогда бы не ответил. — В таком случае, Пит, придётся признаться в этом на всю страну, — загадочно говорит Эбернети, — нужно завуалированно, красиво приподнести это капитолийцам, как сказку, и, я тебе обещаю, она останется жива. — Например? — нахмурился Пит. Эта эмоция ему не походила. Вот Хеймитчу — да — очень идёт, когда он таким образом выражает свое недовольство и несогласие. Конечно, это делает его мрачнее грозовой тучи. Но, знаете, бывают люди — солнышки, бывают тучки, а бывают такие, что холодом за километр веет, а к ним тянет с каждым днем все больше и больше. — Ну, — Хеймитч задумался: давно он не говорил ничего красивого, — должно быть что-то вроде: «Я бы хотел победить и вернуться домой, но всем же известно, что мы пытаемся сохранить жизнь тому, кого любим, чего бы это нам не стоило, поэтому, даже победив все дистрикты, в своём я останусь проигравшим». Что-нибудь в этом роде. Тебя ли мне учить? — Не думал, что ты так говорить умеешь, — делает вроде комплимент паренёк. — Талант не пропьешь, — не скромничая, ответил ментор и улыбнулся, — ты меня понял? — А если они не поверят? — засомневался Пит. — Сделай так, чтоб поверили, — дернув плечами, сказал Хеймитч и покинул общество трибута.       Поработав с ребятами, оставалась самая тревожная часть — интервью. Ребята из Двенадцатого держались стойко, а Пит вовсе сразил всех наповал своей обаятельностью и своим красноречием. Китнисс, правда, чуть не придушила его, но Эбернети оказался в нужном месте в нужное время. Эффи и не знала, что предпринять, когда Эвердин пригвоздила своего «жениха» к стенке. Она распахнула глаза и только наблюдала за тем, как ментор разруливает ситуацию. — Идиоты! — выпаливает он, разогнав трибутов в разные стороны. — Не выражайся, — нравоучительно проговорила Тринкет. — Вот не надо мне мозги промывать, иначе отхватишь ещё чего грубого, а потом обижаться будешь, — резко ответил ей ментор. С чего бы ему думать, обидится ли она. Обычно он молотил сгоряча, не думая, что она там чувствует и чувствует ли вообще. Его слова ранили сердце сопровождающей сильнее других слов. Возможно потому, что его выражения она воспринимала всерьёз и, когда Хеймитч говорил, что она — пустая кукла, Эффи так и думала. — Надо было уже не вмешиваться. Переубивали бы друг друга в том коридоре и хрен по деревне, — продолжал ругаться Эбернети, — видите ли он её слабой выдал. А так её даже не захочет никто! — Хеймитч, они — дети! — воскликнула капитолийка. — Я не в том смысле, что ты подумала, принцесса, — усмехнулся он и сделал глоток спиртного, — Дура она! Передай при встрече. — Её можно понять, Хеймитч. Ей страшно, и она девушка, а девушкам труднее контролировать свои эмоции, нежели мужчинам, — попыталась сгладить обстановку Эффи. — Её понять? А может ей надо понимать, что это блять просто шоу, гребанное капитолийское шоу?! Ярость и недовольство выплескивались из него жгучими каплями. — Остынь, Эбернети! — почти приказала женщина, — ты уже совсем не соображаешь, что говоришь. — Ага, прям тебе это решать, — съязвил наставник. — Со стороны лучше видно, — сказала она. — Ну вот и смотри в сторону! — нагрубил Хеймитч и ушёл из пентхауса.       Опять это чёртово желание напиться и выкинуть подробности своих воспоминаний из головы, из жизни. В столь поздний час он везде был один. Один в лифте, один в холле, один у дверей Тренировочного Центра — это ему нравилось. В сотни раз лучше, чем в обществе противных капитолийцев. Однако в то общество он и шёл. После стольких манипуляций и усилий нельзя было сдаваться и Хеймитч решил сделать, так сказать, последний рывок. Единственное, что ему не нравилось, так это неизвестность, как далеко придётся зайти с этой Тифани для достижения цели. С ней-то вопросов не было. Можно просто кивнуть на кровать, и она без пререканий будет готова. Всё вопросы обращались к Эбернети. Как же его раздражала эта лёгкая добыча, в которой есть особо нечего… Ему никогда не были интересны женщины, которых он видел насквозь, чьи секреты были доступны уже на третий день знакомства. И это он не ходил ни с кем на свидания. Первые два дня они могли еще побрыкаться, покрутиться перед его носом, а потом все — получите, распишитесь. С Эффи так никогда не было. Пускай она проводила с ним больше времени, чем остальные, но он не знал ее. Она — для него абсолютная загадка и запретный плод, а он, как известно, всегда сладок.       Поднявшись на восьмой этаж фешенебельного отеля, что стоит рядом с Центром, Хеймитч быстро отыскал номер 817 и постучался в дверь. Незамедлительно она открылась, а перед ним стояла Тифани. Женщина была одета в сексуально-соблазняющее платье красного цвета с огромным вырезом, её волосы стояли, как после взрыва на макаронной фабрике, а лицо было таким белым, что могло бы с лёгкостью отпечататься на тёмном пиджаке ментора. — Хеймитч! — радостно взвизгнула она и бросилась ему на шею, целуя в губы. Эбернети почти отшвырнул её от себя, но затем вспомнил, зачем пришёл, и даже положил руки на её талию. Вдвоём они прошли в гостиную номера и уселись на мягкий диван. Капитолийка оказалась сверху. Она не могла перестать целовать его и оторвалась лишь тогда, когда стало нечем дышать. — Неужели я дождалась тебя? — в невозможности поверить своим глазам спросила она. — Ужели, — кивнул Эбернети, — есть чего выпить? — Конечно! Я специально для тебя заказала самый лучший бренди во всей столице. Она соскочила с его колен и помчалась в бар. Ментор ощутил на губах её помаду и осознал, как это неприятно. Этот поцелуй тому, что был ночью, и в подметки не годится. Тифани принесла бутылку и два стакана, чем неслабо удивила мужчину. Он разлил жидкость по сосудам. Выпив, Тифани снова потянулась за поцелуем. Она запустила руку под его пиджак, поглаживая сильную спину. — Я, кстати, ненадолго, — разорвал поцелуй Хеймитч. — Я думала, до утра, — надула губки фифа. — У меня был трудный день: подготовка к интервью, миллионные переговоры со спонсорами, — начал притворно жаловаться Эбернети. — Оу, Хеймитч, — протянула она, — я знаю, как сделать так, чтоб тебе больше не пришлось с этим столкнуться. Женщина встала с дивана и куда-то пошла. Ментор сделал несколько глотков прям из бутылки, чего в жизни бы не одобрила Тринкет. Она всегда была борцом за трезвость.       Тифани вернулась спустя три минуты. Она села рядом с мужчиной и, нежно целуя того в шею, положила в нагрудный карман пиджака бумажку. — Это что? — поинтересовался Хеймитч, вытащив вещицу. — Это чек на восемьдесят тысяч, — объяснила женщина и снова села к нему на колени. Все её действия не приносили никакого удовольствия, хотя любой другой мужчина был бы рад, если б молодая женщина присела на него. Тифани вновь начала целовать ментора. Тот, переместив руки с её талии на ягодицы, сильно сжал их. Алкоголь взялся за дело. — Ты, когда выпьешь, такой классный, — прошептала капитолийка ему на ухо. — Когда я выпью, вроде и ты ничего. Бренди уже затуманил разум девицы, и она перешла к более радикальным мерам. Хеймитч поймал себя на мысли, что он тоже улетает. «Очнись, придурок! Это не Эффи!» — прокричало что-то в голове. Ментор протрезвел. Он тут же прекратил целовать её и ласкать руками. — Что такое? — заплетающимся языком спросила Тифани. — Не хочу тебя пьяную, — ответил, нахмурившись, Хеймитч. Он посадил её на диван рядом, стянул к чертям развязанный ею галстук, встал на ноги и пошёл прочь.       Идя «домой», он вспоминал ту фразу в своей голове и не понимал, откуда она взялась. Что смогло его остановить? Все ведь шло так гладко, так верно, словно так и должно быть. Однако Хеймитч этого не хотел. Он не хотел никого, кроме неё, той, чьи духи опьяняют получше всякого бренди. В пентхаус Эбернети зашёл почти трезвым: его не шатало из стороны в сторону, не хотелось спать, язык не заплетался. Ему было это ново. — Где ты был? — удивилась Эффи, увидев, в каком виде вернулся её коллега. — Блядовал, — самокритично выразился Хеймитч и достал из кармана пиджака чек, — восемьдесят тысяч, детка! Представляешь? Он взял Тринкет за плечи и слегка встряхнул. — Я ничего не понимаю, — в растерянности промолвила она, глядя на чек, — что произошло, Хеймитч? — Ничего особенного, просто я теперь у нас — шлюха, — зайдя в бар, выразился ментор и, сев за стол, отпил из бутылки. Ему так было противно, что хотелось вывернуть себя наизнанку, почистить и ввернуть обратно. — Расскажи, что случилось, — попросила Эффи, сев рядом. — Сначала дезинфекция, — отшутился Эбернети и сделал пару больших глотков. Эскорт осматривала его в надежде хоть что-нибудь понять. Она заметила следы размазанной помады на его шее, и непрошеные слезы как-то сами навернулись на глаза. — Не беспокойся, я ни с кем не спал, но шалавой ещё той себя ощутил, — опередил вопрос наставник. — Это же огромная цифра, — дрожащим голосом прошептала женщина. — Знаю, поэтому не встречайся больше с этими спонсорами. Пошли всех ублюд…сволочей подальше, ладно? Эбернети отодвинул бутылку и закрыл лицо ладонями, желая сгореть заживо. Ему казалось, что ничего не вернёт ему прежнюю невозмутимость. Сердце выпрыгивало отчего-то из груди, а тараканы в голове устроили жёсткий переполох. Он же взрослый человек, с колоссальным опытом. Как можно было поддаться соблазну такой завиральной идеи? У него не было на это ответа. В ту же секунду ему захотелось извиниться перед Эффи. Между ними ничего нет, значит, произошедшее — не измена. А внутри так тошно, что вырвать бы душу. — Кто она? — выдавила сквозь слезы Тринкет. — Неважно, — покачал головой Хеймитч, — давай забудем это. Он, скинув пиджак и закатав рукава рубашки до локтя, подошёл к крану, из которого, в принципе, можно пить, и принялся смывать следы мерзких поцелуев, умылся, помыл руки той прохладной водой и, похоже, пришёл в себя. Эффи все это время так и сидела в ступоре, чувствуя обжигающие слезы на щеках. Хеймитч повернулся к ней лицом и протянул руку. Та встала со стула и сделала шаг навстречу. Ощутив её теплую руку в своей, сердце ментора встало. Он никогда бы не подумал, что будет так нуждаться в этой женщине, что её слезы будут приносить столько боли. — Между нами ничего нет, а я ненавижу тебя, — сказала вдруг Эффи, — это так глупо. Она замолчала, питая злость к себе за эти слезы. — Между нами не должно ничего быть, — тихо произнес Хеймитч, глядя в её небесно-голубые глаза. — Но я тебя лю… Ментор прижал палец к её губам, не дав договорить. Он знал все её чувства наизусть, но не мог себе позволить ответить взаимностью. — Оставим это без определения, — шепнул Хеймитч, прижав капитолийку к себе. В момент в Центре потух свет. Они продолжали стоять в столовой, обнимая друг друга без страха, что кто-то увидит и причинит зло. Притянув Эффи ещё ближе к себе за талию, Эбернети накрыл её губы своими, чувствуя, как её тёплые руки скользят под жилет. Ему чрезмерно нравилось её целовать и получать на свои поцелуи ответ. Она бы могла так стоять вечно, если б знала, что ему никто, кроме неё не нужен. Однако Тринкет в глубине души была уверена, что он больше никого так не целует, и была, черт возьми, абсолютно права.