Сердце напрокат

О существовании соулмейтов Гил узнает от лысеющего профессора в телевизоре. Гилу девять, он хрустит сырными чипсами и щелкает пультом. За окнами ночь, но мальчику не спится — он всегда очень плохо засыпает на новом месте — и, не найдя ничего более интересного, слушает рассуждения о «родственных душах». О невидимой связи, из-за которой на телах некоторых людей появляются синяки, порезы и ссадины, полученные кем-то другим. Профессора сменяют счастливые, улыбающиеся пары, со смехом рассказывающие истории своего знакомства. Девушка, случайно прикоснувшаяся к раскаленной газовой конфорке и поделившаяся фотографией неприятности в сети, и парень, показавший ей идентичный ожог: коричневую полоску с цепочкой из четырех маленьких белых кружков внутри — неповрежденных следов от боковых отверстий. Оказывается, проводятся даже специальные опыты, подтверждающие наличие такой удивительной связи! Хотя вновь появившийся в кадре профессор все равно считает этот феномен относительно новым и малоизученным. Мальчику становится скучно, он зевает, засовывает руку в пакет, но чипсов больше нет. Передача заканчивается тоже. Он выключает телевизор, встает, облизывая перепачканные крошками пальцы, и идет на кухню. Хочется пить. Внизу горит свет, слышны голоса. Там тетя Мэри и ее муж, мистер Томпсон, решают, что делать дальше, потому что Аннабет Джонс, известная певица и младшая сестра тети Мэри, больше не вернется за сыном. Яхта, на которой она отдыхала вместе с несколькими богатыми и влиятельными друзьями, попала в шторм и перевернулась. А Гил, временно живущий у тети, похоже, останется здесь навсегда. Возбужденный полушепот, иногда срывающийся на крик. Мальчика замечают, только когда он заходится плачем. Они обещают заботиться о нем и вместе надеяться на лучшее, ведь тело Аннабет не было найдено. *** В новой школе Гилу не нравится. Он все еще потрясен известием о пропаже матери, а вопросы одноклассников о семье бьют по больному. Он плохо учится, часто дерется и, по словам тети Мэри, ведет себя не лучшим образом. О соулмейтах он вспоминает месяца через три, когда прямо на уроке математики у него начинает идти носом кровь. В медпункте ему выдают пару бумажных платочков и долго пытаются выяснить, что с ним не так. Гил, запрокинув голову, ждет, когда кровотечение прекратится, и думает о разбитых, но не болящих, коленях и невесть откуда появляющихся царапинах, похожих на отметки кошачьих когтей. Вот только кошки у него никогда не было. Он помнит, что «общее число выявленных пар соулмейтов колеблется в пределах трех процентов от общего населения планеты», и знает, что это очень мало. Но мысль о ком-то, предназначенном только ему, о ком-то, способном понять и разделить его боль, заполнить образовавшуюся пустоту, не отпускает. Через пару недель на его теле появляется первая надпись: «Хей! Я Гилберт Джонс. Роли, Дрим роуд 57. Найди меня». *** Выведенные канцелярским ножом на светлой коже неглубокие кривоватые буквы постепенно заживают. Изначально красные и припухшие, они бледнеют, становятся розоватыми и не так бросаются в глаза. А Гил ждет, когда тот, единственный, окажется на пороге. Он перестает ввязываться в драки и берется за учебники — когда чем-то занят, время течет быстрее. Тетя Мэри радуется переменам. Страницы календаря опадают осенними листьями. Он почти привыкает к этому месту. К школе, к морковным салатам помешанной на сыроедении тети Мэри и к туго натянутой в душе нити ожидания. А потом мистера Томпсона, финансиста — Гил смутно представляет, чем тот занимается, но знает, что это связано с деньгами и строгими костюмами, в которые мистер Томпсон облачается каждое утро — задерживают. Финансовые махинации, так это объясняют хмурые люди, обыскивающие дом. Все переворачивается с ног на голову. И, хотя обвинения в конечном итоге оказываются ложными, отправленного погостить к родственникам мальчика назад не забирают. *** Когда мистер Корнелл, двоюродный племянник бабушки по материнской линии, и: «Просто Майк, дорогуша!» — заваливается в его спальню посреди ночи, громко сопит и дышит в лицо перегаром, пытаясь стащить одеяло, Гил верещит и пинается так яростно, что случайно ломает мужчине нос. Пока тот, сдавленно ругаясь, заливает кровью подбородок и майку, Гил сбегает. Через пару дней его находят. Он переезжает вновь. *** У мисс Веласки крошечная квартирка и двенадцать вечно голодных, вечно злых котов. Гил ненавидит котов. *** Гил постепенно начинает ненавидеть людей. Всю эту толпу сначала просто родственников, затем дальних родственников, и наконец тех, с кем его связывает пара общих капель крови. Он колесит по стране из дома в дом, нигде надолго не задерживаясь, уже даже не пытаясь запомнить имена всех этих мисс, миссис и мистеров. Оставаясь вечно новеньким, вечно чужим. Лишним. Единственная константа в этом безумном круговороте — записки родственной душе. В них адреса, короткие заметки и бесконечная тоска по этому неизвестному единственному, после встречи с которым, Гил уверен, у него в жизни наконец-то все будет правильно. Он ждет чуда встречи с ним больше, чем другие дети Рождества. Он ждет и пишет ножом по нежной коже внутренней стороны бедра. Он ждет, выгуливая чужого пса. Он ждет, чистя ванну зубной щеткой. Он ждет, задувая свечи на праздничном торте. Он ждет, подпирая дверь спальни стулом, отлично зная, что ночью это его не спасет… *** «Приезжай в гости!» «В четверг будет пирог с яблоками». «Сколько тебе?» «Я жду». «Новый дом. Слишком чисто». «Ты чешешься. Комары?» «Эй, отзовись!» «У тебя все в порядке?» «Любишь музыку?» «Почему ты молчишь?» «Пожалуйста, забери меня, тут ужасно». «Он дерется». «И пьет. Много». «Фингал. Бровь рассечена. Но глаз цел. Прости». «Скучаю по маме». «Мне страшно». «Прошу, помоги мне». «Рука не сломана. Трещина. Мне очень страшно». «Прошу, пожалуйста, помоги мне». «ПОМОГИ МНЕ!» *** К пятнадцати годам его бедра покрываются тонкой паутиной бледных шрамов, в наслоении которых еще можно угадать отдельные слова. Гил надеется, ждет и пишет, но ничего не происходит. Соулмейт не появляется. И не отвечает. Напряжение растет, надежда тает. Тысячи придуманных отговорок и оправданий уже не спасают. Когда терпение лопается, Гил психует, вырезает поверх заживших надписей крупное: «МУДАК», — и перестает ждать.