***
Когда стрелка часов перевалила за полночь, и за раскрытым окном теперь звучали песни самых стойких любителей ночных приключений, входная дверь отворилась, и в квартиру с тяжелым грохотом ворвались «подпольные» бандиты. На ругательства вмиг сбежались девушки, что успели за два часа и поздний ужин приготовить, и обсудить Вилли Ильза — оказывается, друга детства самого Кенни. Микаса прижалась к стене и несколько смущенно потупила взгляд, когда мимо нее с яростным «Отойди» пронесся настоящий ураган в одних брюках. Сбросив с себя пропитанную потом и табаком майку, Леви отправился прямиком в ванную комнату, желая скорее смыть всю накопившуюся «грязь». — Все прошло не совсем гладко? — осторожно поинтересовалась Изабель у Фарлана, что уже несколько минут возился с ботинками, не в силах развязать шнурки. — Ну почему же? Мы выпили, поговорили, немного повздорили, Майрону, кажется, сломали палец, а после всей группой убирали оставленное в зале дерьмо. Все просто прекрасно, — наконец разобравшись с непростым делом, Черч тяжело выдохнул. — Лучше поставьте чайник. — Уже готово. Мы даже ужин приготовили, — гордо ответила разбойница, утягивая возлюбленного на кухню и с улыбкой поглядывая на брюнетку, пребывающую под впечатлением от увиденного — не каждый день выпадает шанс лицезреть полностью оголенный торс ненавистного мужчины. На стол опустились серебряный чайник и тяжелая кастрюля. Как гласил закон кулинарии: нашли, закинули, а после перемешали. В данном случае у девушек получился неплохой суп. Именно то, что нужно, ведь от «еды», которую подавали в таверне, уже выворачивало наизнанку. Фарлан буквально засветился, наконец увидев в тарелке что-то не жаренное. Изабель редко готовила из-за банального отсутствия времени, поэтому дни, когда она бралась за продукты, поистине считались бесценными. Из ванной комнаты вернулся Аккерман, и первое, что подметила про себя Микаса: мужчина удосужился надеть новую майку. Девушка автоматически дернулась в сторону, когда бандит обошел ее и остановился у шкафчика, где хранились стаканы; а после застыла на месте, наблюдая, как тот открывал бутылку спиртного. Лицо Леви не выражало ни одной эмоции, однако злость отражалась в каждом нетерпеливом движении, и Микасе даже показалось, что стекляшки вот-вот лопнут в его руках. Мужчина презрительно посмотрел на девушку, залпом выпивая янтарную жидкость. — Я не голоден, — заявил он, присаживаясь рядом с Фарланом. Микаса стиснула зубы. От желания ударить его поварешкой по лбу неприятно закололо в кончиках пальцев. Испепелив причину скорого нервного срыва, брюнетка обернулась к Изабель, ловя ее одобрение. Куда этот неблагодарный денется? И она налила полную тарелку, поставила ее перед Аккерманом с таким видом, что невольно началась новая зрительная схватка. «Только попробуй не съесть — на голову вылью. И плевать, что ты ее помыл. Идеальное преступление» — мысленно заключила девушка. Можно ли считать это маленькой победой? Определенно, ведь мужчина, спустя еще несколько минут демонстрации невыносимого характера, все же прикоснулся к еде. Часы пролетели незаметно для всех, кроме брюнетки. Потягивая черный чай, она не вмешивалась в чужую беседу о делах «бизнеса», суть которой почти не понимала, только слушала и ощущала на себе пристальный взгляд. Микаса нервно сжала чашку. Хотелось провалиться куда-нибудь далеко под землю, дабы скрыться от грозного наблюдателя. Наверняка Леви получал удовольствие от новой игры на «выживание», а потом и вовсе ликовал, когда ближе к четырем девушка, не выдержав давления, покинула компанию вместе с Изабель. Приоткрыв окно спальни, Микаса села на край подоконника и вдохнула свежий воздух. Утомившаяся за день Магнолия тихо посапывала на кровати, мужчины продолжали шуметь за стеной, что-то бурно обсуждая. Поздние «серенады» весельчаков доносились с глубин улиц, но уже не так громко, как было во время полуночи. Под воцарившееся умиротворение вновь одолели мысли. Интересно, как он сейчас? Хотя учитывая, что наговорил тот «полицейский» — нужно будет поблагодарить его за оказанную помощь, — оставалось лишь надеяться, что с ним все хорошо. Ох, Эрен, Эрен… Микаса улыбнулась, прикрыв глаза. Как же хотелось вернуться на родную поляну, снова прогуляться по каменному мостику, наслаждаясь солнечным теплом и мирным журчанием реки, радуясь вместе с другом детства. Поднять голову к чистому небу и облегченно выдохнуть, понять, что ни Аристарт, ни Валентайн, никакой монстр больше не появится на горизонте. — С ума сошел? Ты хочешь вернуться в Вайс-Элизе?! Уловив гневный выкрик за стеной, Микаса вмиг разомкнула веки, возвращаясь в ночной полумрак. Не ослышалась? Они действительно обсуждают Вайс-Элизе? Тихонько, дабы не разбудить Изабель, покинув спальню, девушка скрылась в коридоре и начала подслушивать разговор. Как-никак, она имеет отношение к делу. — Разве ты не понимаешь? Это не такие работорговцы, с которыми мы воевали в Подземке, — ответил Аккерман на безумное предложение товарища, сжимая руки в кулаки. — Да плевать, — не скупился на ответную грубость Черч. — Эти поганые животные убивают невинных, превращают их в ту… Боже, — вспомнив страшную картину, мужчина провел ладонью по мокрому лбу. Почти неделя пролетела, а увиденное все мерещилось перед глазами. — Я как представлю: они и те девушки, которые не смогли сбежать… Мы должны им помочь, просто обязаны перерезать каждому глотку. — Фарлан, это уже не наше дело, — попытался переубедить брюнет. Возиться в чужих проблемах не было сил, ведь хватало собственных. — Вон, психопатку спасли — достаточно. — Нет. Мы заполучили письмо, мы явились на бал, мы разнесли этот замок к хуям, забрав с собой все. Мы уже причастны к этому дерьму, и оставить все как есть, чтобы зверюги спокойно совершали свои деяния… Да мне совесть не позволит! — Совесть? Тогда иди в Полицию, раз так хочешь ковыряться в этой гнили. Я увидел — мне хватило, больше не хочу. — Да что Полиция? От легионеров пользы больше, чем от них! — вспылил Фарлан. — Ничего не могут сделать, зато мы сможем закрыть их «лавочку» к чертовой матери за одну ночь. После ограбления все сбежали, так? Соберем улики в том замке, найдем их новое место и выйдем на свет гребаными героями! Просто представь, что прямо сейчас в какой-нибудь вычурной «лачуге» проходит бал-маскарад. Гости, танцы, веселье. Бац! Аукцион. Девушки стоят на подиуме и терпят это унижение! — Думаете, именно так проходят настоящие праздники Фицджеральда? — внезапно прозвучавший женский голос прервал мужской разговор. Бандиты одновременно обернулись к появившейся из тени брюнетке. Вот же бесстрашная… — Тебя разве мать не учила, что нехорошо подслушивать? — стальные нотки проскользнули в голосе Аккермана, огоньки гнева сверкнули в глазах. Микаса на секунду пожалела о своем поступке, но все же, гордо подняв голову, решила не отступать. — Нет, она не успела поведать мне столь важное правило, — не менее грубо ответила она, делая шаг к столу. Теперь вместо красивых фарфоровых чашек сверкали рюмки да бутылки, а на тарелках появились закуски к выпивке. Поинтересовавшись у слегка ошарашенного Фарлана — Леви был послан к черту — и получив разрешение в виде короткого кивка, Микаса налила и выпила целый стакан неизвестного для нее алкоголя. Послышался смешок. Зря. Жидкость вмиг обожгла горло и вдарила в голову далеко не самым приятным ощущением, из-за чего девушка чуть качнулась в сторону. Она села за стол и приняла закуску, любезно предоставленную Черчем. — Так что с Фицджеральдом?.. — поинтересовался он, подвигаясь ближе. Леви, решив промолчать, поднялся с места и подошел к шкафу, начиная что-то выискивать на полках. — Двадцатого числа вы видели только верхушку всего ужаса. Бал был предназначен для «новичков», вступивших в какой-то клан, кажется, по договору. Я не до конца понимала, что тогда имел в виду Аристарт. — Аристарт? — Тот мужчина, который «ухаживал» за нами, — уточнила Микаса, вспоминая грациозные движения худощавого безумца. Не случайно его имя несколько схоже со словом «Аристократ». Аристократ, предпочитающий человеческую кровь вместо богатств. — А-а… И тот, который выкупил вас у торговцев? — Фарлан вспомнил самый первый разговор о таинственном замке и его обитателях. — Именно, — кивнула девушка, поднимая взор на возвратившегося бандита и невольно замирая. Аккерман крайне редко опускался до «положения» матери, убивая собственный организм табаком, но сейчас от желания ощутить ту горечь буквально колотило в висках. Все настолько плохо, и даже алкоголь не в силах помочь? Пожалуй, да. Обхватив пальцами белый сверток, мужчина медленно выдохнул едкий дым и тут же втянул его носом; серые «потоки» лились по его лицу, постепенно поднимаясь вверх и растворяясь в воздухе. Поймав на себе недобрый взгляд Леви, Микаса отвернулась. Из-за его «штучек» она расслышала вопрос Фарлана только со второго раза. — Я даже… даже не знаю, как объяснить, что я пережила и увидела там, — не успела начать девушка, как в ответ раздалось раздраженное фырканье: — О-о, мы тоже кое-что увидели. Как раз эта херня… — Леви, — прервал Фарлан, заметно побледнев. Брюнетка напряглась. — Именно из-за «этой херни» мы и должны помочь, хочешь ты или нет. — Вы о чем? — недоумевала Микаса. — Что вы видели? — Неважно. — Очень даже важно! Что вы увидели в Вайс-Элизе? Нашу комнату? Кабинет Аристарта? Что? Уж будьте добры, расскажите, дабы я заранее знала, если меня поймают и выставят обратно на аукцион, на сей раз настоящий. Прошипев «Этого не произойдет», Черч поднялся с места и остановился у едва прикрытого легкой занавеской окна; Леви вновь затянулся, задумчиво катая по поверхности стола пустую рюмку — они явно не хотели раскрывать жертве Фицджеральда одну из важнейших тайн. — Аккерман, — Микаса с трудом произнесла фамилию бандита. Тот посмотрел исподлобья. — Пожалуйста. Ну почему она вынуждает вспомнить те очертания, влажный, ослепляющий блеск и невыносимую вонь, выжигающую легкие. Удары падающих на мрамор капель раздаются в сознании вместе с волнующим вопросом. — Валентайна называли «Великим творцом», и честно, произвести впечатление своей работой ему удалось. После аукциона девушек, по всей видимости, отправляли не к «покупателям», а в одну особенную комнату, чтобы создать очередной… шедевр, — говорить о подобном и одновременно сдерживать ком в горле было почти невозможно. На лице застывшей девушки мелькнула тень страха. — Ты когда-нибудь наблюдала за «произведением искусства», созданным не человеком, а из?.. — Вы уже видели последнюю работу господина Фицджеральда? — поинтересовалась дамочка, сверкая холодным огоньком, будто дорогущий бриллиант. Кружевной рукав колыхнулся от грациозного движения рукой — незнакомка поправила белоснежное перышко на карнавальной маске своего собеседника. — Еще нет. А Вы, так понимаю, да? — мужчина, облаченный в черный, обшитый камнями смокинг, поблагодарил женщину. — Да! Видела! — восторженно заявила она. — Господи! У меня нет слов, дабы описать свои чувства, когда я только-только заметила ее на фоне остальных. Понимаете, все выглядели уже несколько привычно, даже предсказуемо, но именно эта скульптура — настоящий шедевр, сразу приковывает внимание своей утонченностью. Вы просто обязаны ее увидеть. Эти легкие штрихи, изгибы, само положение… О-о! Воистину великий творец! Вдруг впечатлительная незнакомка начала изъясняться на странном, неизвестном для лишнего «гостя» языке, и тот, сделав глоток шампанского, скрылся в толпе. Прикрыв глаза, Аккерман вновь очутился в том проклятом замке. Необычайно высокие, исписанные золотыми узорами колонны тянулись по залу, в конце которого таинственно мерцала арка. Именно за ней и исходило слабое свечение. — А… а что это такое? — испуганно прошептал Фарлан, не в силах отвести взгляд. Леви не мог пошевелиться. Чем дольше он смотрел на «шедевр», тем лихорадочнее билось его сердце. Мужчина на миг позабыл обо всем: о внезапном вторжении дяди, крови, истошных криках гостей торжества, оказавшихся под вспыхнувшим хаосом. Все являлось мелочью по сравнению с этим. Сочащиеся свежим «соком» частицы склеены между собой липкими жгутами органов, образуя причудливую форму; некогда разорванные концы словно прошли обработку и больше не походили на разлагающиеся «бутоны». Содранный покров едва покачивался в такт стекающих капель, хлюпал, тянулся вниз по аккуратно выполненным разрезам вместе со струями пены. Неужели это сделал человек? Нет… Это сделал не человек. Язык не повернется так назвать создателя. Восседающая напротив фигура расплылась от подступивших слез. Девушка старалась не плакать, отчаянно скрывала эмоции под маской, однако с каждым судорожным вдохом что-то с треском надламывалось внутри. Взглянув на бандита, она выдавила из себя тихое «Из?..», и тот, выждав паузу, выпалил на одном дыхании: — Расчлененных тел твоих подружек. Скульптура, созданная из отдельных частей девиц аукциона, украшенная багровыми лентами-органами и вырезанными лицами с пугающими гримасами, с небольшим «мозаичным» пьедесталом, выложенным из отрубленных пальцев, надолго останется в памяти. Склонившись к столу, Микаса обхватила голову руками. Вот до чего доводили желания последовать чужим мечтам и окунуться в нечто запретное. Теперь у них только один исход: пожертвовать своими телами ради нового шедевра. — А я надеялась, что их еще можно спасти. Но они всегда уходили и не возвращались, — прошептала девушка, буквально ломаясь от накопившейся боли. Наблюдать за подобным было не менее тяжело. — И если Аристарт найдет меня, то и моя голова… — Пусть только попробует появиться на пути, — раздался голос над ухом. Фарлан сел рядом, обхватывая руки брюнетки и несильно сжимая их в своих. — Мы засунем ему в глотку лезвие, а после оторвем руки, дабы эта сволочь больше не прикасалась ни к одной живой душе. Помнишь, что мы говорили тебе? Раз ты смогла прожить с нами целую неделю, значит уже полноценный товарищ, — Микаса смущенно опустила голову, скрывая улыбку. — И кстати, раз кое-кто отказывается «вмешиваться», то хорошо… Завтра, как Вилли свалит из таверны, мы найдем Киллиана и ты дашь ему показания, расскажешь все о Вайс-Элизе, в том числе и о Валентайне. — Киллиан? — Наш единственный адекватный полицай, — уточнил Черч. — Он передаст информацию своему командиру, и Полиция попытается заняться этим делом. Но главный вопрос… Готова ли ты вновь «вернуться» в то время? — Я расскажу все, что знаю, — уверенно ответила брюнетка, быстро вытирая ладонью слезы. Она готова раскрыть каждую тайну Фицджеральда, и даже такую, которую хотелось выбросить из головы, а именно увиденный ужас в ночь субботы. Настоящий аукцион. Приобняв подругу за плечи, мужчина улыбнулся, улавливая ее искреннее «Спасибо». Леви, не проронивший и слова за всю беседу, тихо прорычал, когда парочка перевела на него внимание. Ну давай, попробуй отказать им. «Вот же поганая девица…» Вдруг по воздуху прокатился глухой стук, и присутствующие, никак не ожидая гостей в четыре утра, напряглись. И правда, кого это принесло? Решив подстраховаться на всякий случай, хозяин квартиры взял со стола кухонный нож и направился к двери; его товарищ попросил девушку оставаться на месте и последовал в коридор. Уже разные предположения крутились в голове, но к счастью все они оказались ложными, когда за дверью ошивался простой парниша в потертой форме почтальона. Завидев оружие в руках бандита, бедный Теодор едва сознание не потерял, уж настолько неожиданно его встретили. — Твою мать, Тео, в следующий раз я тебе фонарь на лоб приклею, чтобы видеть за километр, либо колокольчик, — рыкнул мужчина, принимая от почтальона письмо и отдавая взамен пару монет — возможно, на приобретение вышеупомянутого колокольчика. Позади раздался облегченный выдох Черча. — Ты время видел? — Извиняюсь, мистер Аккерман, — парень улыбнулся и пожал плечами. — Я знаю, что Вы никогда не спите в такой час, и решил доставить письмо. Срочное, кстати. Отправив ночного гостя домой, бандиты вернулись на кухню, где их ожидала взволнованная девушка. Благо это оказался лишь почтальон, который доставлял письма от госпожи Аккерман — Кушель редко отправляла весточки сыну, и данная посылка несколько пугала. Но стало еще страшнее, когда вместо привычных «К.А» в строке отправителя мужчина увидел… Рал? Фарлан вернулся к спиртному, пока Леви, наворачивая круги по гостиной, читал про себя письмо. Что же произошло, раз Петра решила написать ему? Оказывается, была очень даже веская причина, и, сжав в руках бумагу, Аккерман остановился у стола. Микаса заинтересованно обернулась. — Что-то случилось? От кого письмо? — с опаской спросил товарищ. — От Петры, — гневно прорычал брюнет, едва не разрывая бумагу на части. — Этот уебок к ним приходил.***
Тихий вдох, шумный выдох. Над головой образовалось небольшое облачко табачного дыма, заметное во мраке подвального помещения. Расплывшись в ехидной улыбке, мужчина провел рукой по седеющим волосам. Годы летели с невообразимой скоростью, каждый раз очерчивая на лице новые морщины, однако внутри бушевала та молодая натура, неукротимая, схожая с натурой напарника, что на данный момент сидел перед ним. Их дружба весьма специфична: первый ворует у второго, второй кромсает людей первого. Бесконечный круговорот преступлений и убийств. Приступ неконтролируемого смеха одолел старика, когда запретное вещество вновь оказалось в организме — от страшной привычки невозможно отказаться. Протерев белый нос и убрав со стола остатки, Вилли с безумием в глазах уставился на коллегу. — Иногда мне кажется, что само сердце стучит где-то здесь, в голове. В ушах стоит гул. Но я-то знаю… — Ильз потер мокрый висок. — Сейчас заиграет музыка. Вот сейчас, немного, еще минуту… Титан! Или нет?.. Ты когда-нибудь видел титана, Кенни? — Один единственный раз, — не менее безумно ответил Аккерман, поднимая стакан и залпом осушая его. — Не-ет, это не считается, я говорю про настоящих. Тех, кто… — приблизив к лицу ладонь, разбойник поцеловал свои пальцы, а после разразился смехом, больше напоминающим визг одичалой свиньи. — Я знал одного. Он — титан. Настоящий. Он помогал мне, а я помогал ему. Но условия у него… Господи, опять все поплыло! — мужчина схватился за голову, и теперь уже хохотал предводитель подпольного общества. — А-а! Все… Вилли снова здесь! — Прекращай заниматься этой хуетой, дружище. Совсем с катушек съедешь. — Уже. Моя голова поплыла еще в тот момент, когда я впервые его встретил. И почему он умер?.. Понимаешь, просто взял и вонзил себе в глотку кинжал! Зачем?! — Ты ведь говорил, что работаешь только на себя одного, любимого, — подметил Кенни, почесав жесткую щетину. Он не до конца понимал, о какой личности говорил его «друг детства». — Я любил его, — без страха признался Вилли, ловя на себе насмешливый взгляд. — Он был женщиной. И мужчиной. Нет, он был титаном. И он мертв. Как твой друг, за которым ты бегал, словно находясь под действием сильного препарата. Ты дорожил им, но он умер. Однако ты не любил его так, как я любил своего!.. Избранного. Лицо бандита помрачнело от упоминания давнего товарища, и седовласый закашлял в новом приступе, но продолжил: — Вы, Аккерманы, как дикие собаки. Находите хозяина, а потом… Нещадно вгрызаетесь в их плоть, разрывая мясо, упиваясь кровью. И это мне нравится, Кенни. Вы любите убивать, не смей отрицать этого. Неважно, близкого или совершенно незнакомого — вы убьете всех. И ты вместе с Леви, вы можете убить… — мужчина указал пальцем на потолок, как бы намекая на самого главного правителя их огромной неразрушимой клетки. — Что? — не поверив бредовым словам, Кенни усмехнулся. Неужто он предлагает ему?.. — Нам нужна война, — короткая фраза вдруг разлетелась эхом по помещению. Ильз замер со стаканом в руках, ожидающе смотря на собеседника. Что он задумал? — Деточка, мы и так живем в пучине войны. Не, не заметил? Так сильно обдолбался? — Показуха это все! — резко вспылил Вилли, и Кенни на секунду показалось, что тот будто вернулся к здравомыслию. — Наши враги не гигантские тупоголовые черти, а мы сами! Люди страшнее любого существующего монстра, а в особенности ты и твой племянник. Я приехал именно за этим. Все наши хотят этого, даже Альфонс рад предложению, понимаешь?! Только представь: в два счета убрать того старого идиота, всех его подданных — и вот! Никакой Полиции, никаких преследований, ничего! Идеальная жизнь! Будешь со своей сестрой нянчить ее внуков, если мелкий все-таки оклемается. Ты ведь у нас папик со стажем! Долго и тщательно переваривая услышанное, Кенни сжал в ладони дымящуюся сигарету и даже бровью не повел от не совсем приятного жжения на коже. Еще одно маленькое доказательство, что Аккерманы словно из стали созданы. И Вилли, как говорил он сам, это жутко нравилось. — А если я не хочу? Принципиально не буду вмешиваться, — предложил Аккерман. Да, правительство — то еще сборище дешевых актеров, но у бандита существовали кое-какие условия, точнее, давнее обещание, что он дал другу, несмотря на всю накопившуюся неприязнь к особым персонам. — Тогда мне ничего не остается, как сказать «Зря, Кенни», — подобный вариант Вилли даже рассматривать не желал. — Но ты ведь умный мальчик, да? Ты же не пойдешь против… всех? Вдруг лицо Аккермана озарилось коронным оскалом, и теперь отличить истинного безумца было невозможно. Он щелкнул почерневшими от пепла пальцами и подмигнул коллеге, вынуждая того дернуться от нарастающего гнева. — Кто знает, кто знает… — Не спеши с ответом, Аккерман, — на полном серьезе предупредил старик. — Подумай хорошо, проанализируй каждый возможный исход. Последствия. Надо ли тебе? Подумай и ответь мне. Поднявшись с кресла, Вилли Ильз с трудом устоял на ногах, наблюдая за разбойником затуманенным взором. Очертания продолжали плясать перед глазами. — Я вернусь через… — мужчина посчитал по пальцам, — пять дней. Сделай правильный выбор, не подвергай опасности себя и других. Седовласый бандит покинул кабинет Аккермана, напоследок прошептав «Титан».***
Мрак полностью овладел особняком. В каждой комнате, в каждом коридоре — кромешная темнота, кроме одного единственного помещения, просторной кухни, окутанной предутренним серебристым сиянием. За столом, в окружении легкого дымка, словно тумана, пробившегося через окна, одиноко сидела девушка. Она даже не обернулась к силуэту, помешивала уже остывший чай и смотрела куда-то в пустоту, думая о своем. — Кушель вновь зачитывала страшные стихи? — тихий голос возвратил девушку в реальность, и та, оставив чашку, с мягкой улыбкой обернулась к гостю, шепча «Лишь пару строк». Короткие волосы слегка растрепаны, лицо казалось бледным, глубокие тени залегли под глазами — усталость навалилась на хрупкую Петру, но она старалась держаться. — Рада, что Вы так быстро приехали, — скромно добавила она, поднимаясь с места и почти на цыпочках направляясь за новой чашкой. За все время, проведенное в этом доме, Петра научилась самому сложному, почти невозможному — понимать Аккермана. Ей хватало одного взгляда, дабы понять, когда приносить «успокоительное» в виде свежего чая, а когда и затихнуть, скрыться в комнате, оставляя мужчину в одиночестве. Но увы, подобное не работало с его непредсказуемой матерью, как бы девушка не старалась, да и с Кенни тоже. Им требовался особый подход, и однажды Рал дала себе обещание, что обязательно его найдет. — Она?.. — тихо начал Леви, делая небольшой глоток ароматного напитка. — Спит, — опередила Рал, замечая на щеке мужчины новый, неизвестно какой по счету шрам. Пальцы тихонько сжали ткань длинной юбки. — С трудом уложила после ухода того незнакомца. Она постоянно спрашивала у меня, почему нельзя жить как нормальные люди, и я не знала, что ответить. — Я разберусь с Кенни, — спустя недолгое молчание вынес вердикт мужчина. Несомненно, он решит дела не только со старшим братцем, самым «лучшим» на белом свете, но и с тем, кто посмел ворваться на чужую территорию без спроса. — Он точно доиграется, Кушель с ума сойдет. В воздухе просочилось напряжение. — Можно вопрос? — собрав всю храбрость в кулак, Петра решилась на отчаянный шаг. Однако встретившись с холодным взглядом, она вмиг замерла, удивленно приоткрыв пересохшие губы. Сейчас серо-голубые глаза напоминали тот самый туман за окном, казались намного пленительнее, невероятнее, чем когда-либо. Девушка стеснялась признавать, но ей действительно нравилось то необъяснимое чувство, когда словно окунаешься в бездну, только задержав на них взор. — Почему… почему Вы всегда зовете свою мать по имени? Неужели четыре буквы вызывают?.. — Нет, — резко оборвал Леви. Рал вздрогнула и осторожно отодвинулась, будто он мог наброситься на нее за подобные вопросы. Может, поддавшись мнимой уверенности, она не научилась понимать его? — Я уже привык к этому. Почти с детства, — мужчина, на удивление, смягчился и даже согласился на маленькое откровение. Надежда зародилась в девичьей душе, — я напоминаю ей, что она Кушель, а не Олимпия. Ненавижу это имя. Это ведь было очевидно. — Я поняла Вас, — покачала головой Петра, опуская взгляд на свои дрожащие руки. — Но знаете, от привычек иногда нужно отказываться. Сейчас в ее нелегком положении… Ей так хочется услышать простое «мама». Ласковое, нежное. Следующие минуты прошли в полном безмолвии, нарушаемом лишь звоном ложечки о фарфоровые края чашки. Каждый погрузился в раздумья, украдкой наблюдая за первыми желтоватыми мазками на обтянутом серыми тучами небе. Неужто пришел конец солнечных деньков и невыносимой жары? Казалось, даже природа пришла в ужас от нежданного приезда Вилли. — Кстати, — Петра обернулась к мужчине, когда тот поднялся с места и, остановившись на пороге коридора, окинул ее взглядом. — Красивый платок, тебе очень идет. Девушка почувствовала, как от высказанных холодным тоном слов, как всегда «ничего не значившего» комплимента краска смущения залила лицо. Брюнет скрылся в темноте, а Рал так и осталась стоять, смотря на дверной проем и поглаживая зеленый шелк на плечах, нашептывая «Спасибо». Портьеры тяжело приоткрылись, позволяя слабому свету окутать гостиную, скользнуть по мебели мимолетным блеском и охватить пришедшую фигуру. Леви устало сел на диван, провел ладонью по волосам, откидывая назад короткие волоски, что постоянно лезли в глаза, и задержал внимание на семейной фотографии, единственном снимке, где Аккерманы вместе. И даже счастливы. К черту. Он сделает это. Заставит эту поганую свинью навестить родную сестру, и если понадобится, то поведет под прицелом или на толстой цепи, но вернет обратно домой. Они вдвоем придут к ней. А понравится это ему или нет — плевать. Бизнес всегда сможет подождать. Взгляд случайно опустился на знакомую шкатулку с кодовым замком, что пряталась за фотографией — именно в этой вещице Кушель хранила любимые карты, чудом сохраненные со времен «подземной» жизни. Леви никогда не верил во всякие магические штучки, считал их простыми бумажками, с которыми любила играть мать, но однажды, когда ему не было и десяти, она решила окончательно «разрушить» его мнение и предсказать судьбу. — Когда ты станешь взрослым, храбрым и сильным, встретишь яркую «звездочку», что поможет тебе взглянуть на мир под новым углом. Она появится там, где ее совсем не ждешь, подобно вспышке ворвется в твою жизнь. Возможно, ты начнешь отрицать, но рано или поздно примешь это. Поймешь, что всегда будешь рядом с ней. — Но у меня есть. Она сама встретила меня. — Правда? Кто? — Это ты. Ты — моя звездочка. Он и позабыл, какая карта тогда была в руке Кушель, однако ее крепкие объятия навсегда остались в памяти. Под переливающимися квадратами блеснула и странная бумажка, уже пожелтевшая за долгий период времени. Взяв ее в руки, Леви быстро пробежался взглядом по неразборчивым черным буквам и нахмурился, увидев в конце листа не такое расплывчатое и до боли знакомое…Джеральд Соломон. Стихотворения.
Пожалуй, не было на свете человека хуже, чем некий Соломон, которому удалось покорить сердце не одной женщины через поистине безумную литературу. Его работы нельзя назвать плохими, они отвратительны, ужасны, и Аккерман недоумевал, почему дамы буквально пускали слюни от автора, что любил красочно описывать садизм и насилие, сравнивать людей с гигантскими монстрами. Но к счастью, на его омерзительные произведения был положен запрет, а сама скандальная личность, как говорилось в газетах несколько лет назад, покончила жизнь самоубийством. Однако… Самым страшным было то, что иногда, пребывая в глубоких депрессиях, Кушель неосознанно зачитывала стихотворения Джеральда Соломона, тем самым разрушая не только собственную психику, но и нервы сына. И как бы он не старался вразумить мать, та не собиралась отказываться от собственных привычек. Она, охваченная призрачными тенями, облаченная в платье ненавистного цвета, словно сидела перед ним, четко проговаривала каждую букву «любимого» стиха. Кушель здесь нет, перед Аккерманом лишь кожа, пустая оболочка. Ночной кошмар. Кушель не понимала, почему простынь скользила меж ее пальцев, постепенно превращаясь в нечто вязкое; почему привычный белоснежный окрашивался в более темный оттенок. Простынь, одеяло, подушка — все насыщенного красного цвета, как и кровь, засохшая на руках. Женщина перестала дышать, кинув испуганный взгляд на дрожащую ладонь. Вся кровать превратилась в одну гигантскую лужу, заволакивающую хрупкое тело в свои глубины. Кушель в страхе прикоснулась к себе, проверяя: моя ли кровь? Никаких ощущений, никакой боли свежих ран. Она стянула одеяло вниз, обнажая залитый бурой жидкостью живот и бедра. Замерла. Только неукротимые потоки слез ощущались на щеках, жгучий страх, лишающий рассудка. Почему это повторялось вновь? Безумное мерцание, невыносимая вонь и что-то крупное у ног, скрытое куском грязного одеяла. Последнее движение — и полный отчаяния и боли крик вырвался из груди, едва стеклянные глаза сверкнули во мраке. Изуродованные тела любимых лежали подле ее ног и сочились кровью, заливая простыни. Искаженное гримасой лицо Кенни покрыто страшными пятнами, пеленой дымка, исходящего от расплавленной до костей кожи. Покрытое багровой пленкой лицо Леви рассекала гигантская полоса, насыщенная осколками стекла и крошкой от лезвия, того самого, под которым покоились отрубленные пальцы. Звон в ушах. Кушель не слышала свой адский крик и не чувствовала боль сорванных связок, стертых пальцев, содранных с головы волосков. Тени покинули спальню. Простыни, одеяло, подушка и сорочка вновь окрасились в белый, как бы напоминая, что все увиденное — лишь кошмар. Но она не видела, задыхалась от слез и кричала во все горло «Мертвы!». — Кушель! Черт побери, открой глаза, Кушель! — крепкая мужская хватка казалась иллюзией, а не менее истошный крик напоминал о сковывающем страхе. Звон только усилился. — Петра, выйди из комнаты, живо! Кушель, посмотри на меня! Ну же! Мама! С громким вдохом женщина распахнула покрасневшие глаза, заледенев под руками родного человека. Ее сын возвышался над ней, целый и невредимый, без пугающей полоски на лице, без стекла и ненавистной крови. — Мама, — тяжело прошептал Аккерман, сжимая женские плечи. — Я живой, видишь? — он аккуратно обхватил дрожащую ладонь матери и приложил к своей щеке, давая ей ощутить исходящий от кожи жар, понять, что он вовсе не плод воображения, не продолжение кошмара. Он действительно сидит на кровати и мягко поглаживает ее руку. — Живой. Здесь, рядом с тобой. — Пожалуйста, Леви! — голос Кушель совсем охрип, а сил для слез почти не осталось. Страх новой волной накрыл женщину, и она схватила мужчину за плечо, крепко прижала к себе, словно он мог исчезнуть в темноте спальни. — Не уходи! Не оставляй меня, умоляю! — Я не уйду. — Никогда не бросай меня! — Я всегда буду рядом, мама. Кошмары больше не вырвутся на поверхность. По крайней мере, в сегодняшнюю ночь.