***
Саймон поправил галстук пятый раз за полчаса. Он ненавидел костюмы. Они давили, мешали дышать и в принципе сковывали движения, мешая свободе действий. И мужчина никогда не понимал, как можно ходить в таком целый день и чувствовать себя комфортно. Хотя здешнее общество ценит красоту выше комфорта, так что, вероятно, им и не нравится это. Или всё дело в силе привычки. Сидящий напротив него человек, чьё лицо было плохо видно из-за слабого освещения, тоже был одет в костюм, только без галстука. Он проверял все документы в последний раз, дабы отдать их Саймону, и даже не смотрел на самого Саймона. В то время как тот продолжал вскользь изучать заказчика взглядом, таким образом пытаясь отвлечь себя от духоты и нависшей на плечи напряженности. Хотелось скорее вырваться на свежий воздух из этого обилия высоких голов и потолков — Вотерсон явно был не в своей тарелке, и предпочёл бы, как всегда, инкогнито — встречу в каком-нибудь кафе. Но куда уж там, если заказ делает… Само правительство. Забавно. Эти дяди в креслах должны его ловить и отправлять на плаху, а не поощрять деятельность. Но они всегда ищут себе выгоду даже в самых тёмных уголках города, предпочитая не вмешиваться, если это полезно им. Мужчина оторвался от документов, поднимая тяжелый взгляд на Саймона. У него за плечами наверняка не один десяток лет опыта на этой работе, он повидал многое и принимал ужасные решения — это было видно по глазам, движениям, мимике. Цепной пес правительства, по тем или иным причинам вынужденный работать… Может, даже по своей воле — ради заработка. Как бы там ни было, Саймон уважал таких людей. Не каждому хватит сил, воли и терпения пережать себя и слиться, ассимилироваться со своей работой. Ему бы так, но видеть этот пустой, жесткий взгляд в зеркале по утрам вместо своих, ещё живых глаз, он не хотел. Молча взял пакет документов, на которых стоял гриф секретности, спрятал их в портфель и кивнул, намереваясь встать. Движение руки рабочего остановило его, заставляя остаться на месте. — Как скоро вы управитесь? — голос был хриплым, приглушенным и удивительно подходил тёмному интерьеру. Даже широкий дубовый стол терялся из-за недостатка освещения, хотя, Саймон был уверен, сам по себе он красив. Чего нельзя было сказать о блёклых стульях, сделанных из слоновьей кости и обшитых самой дорогой ныне кожей. Саймону было неприятно касаться её, так что он сидел почти на самом краю — к заскокам высшего общества парень не привыкнет никогда. — Сложно сказать, — раздался через пару секунд голос Вотерсона, который задумчиво постукивал пальцами по своему портфелю, в голове что-то будто рассчитывая. Обычно вопрос сроков был не очень важен его клиентам, и, тем не менее, он мог озвучить их при желании, но тут был особый случай. — Учитывая факт того, что у меня есть ещё и побочная миссия, выполнение основной может затянуться на пару недель или даже на месяц. Есть множество факторов, влияющих на это. Для начала необходимо провести анализ, и, возможно, тогда я смогу назвать ориентировочную дату. Человек, скрестив руки у подбородка напряженно нахмурился, смотря куда-то в одну точку, в пустоту, и многозначительно хмыкая. Было видно, что ответ его не устроил, но поделать он ничего не мог. Здесь и сейчас процессом «руководил» Саймон, даже не смотря на своё шаткое положение, связанное с этой миссией. Однако, он взялся за неё, и давить верхам не получится — иначе они потеряют свой повышенный шанс успеха. — Ладно. Сообщите примерные сроки в ближайшие два дня, — наконец ответил заказчик, и лишь махнул в сторону двери. Саймон, улыбнувшись, встал. Он прекрасно понимал, что это «в ближайшие два дня», в которых отчетливо сквозили угроза и приказ, были фальшью. Они ничего не могли поделать, даже если уточнение сроков займет неделю. Впрочем, мужчина и не собирался тормозить — на кону многое. На этот раз не только его зарплата. Попрощавшись, Саймон вышел из кабинета, за дверьми на пару секунд остановившись, чтобы проморгаться от света коридора. Люстры, больше похожие на висячие золотые троны для каких-то маленьких человечков, были слишком яркими и висели слишком часто. Резкая перемена — глаза парня в принципе не были привычны к свету и предпочитали тень. Потребовалась как минимум минута, чтобы зрение стабилизировалось, и Саймон продолжил путь на выход уже активнее. Всё тут пестрило разными красками. Увешенные дорогими картинами стены заставляли то и дело немного замедлить шаг, которого и так практически не было слышно на мягких коврах — вышивки не хуже тех самых картин. Иранские, не иначе, с приятными, гармоничными и не режущими глаз цветами, они стелились по всему коридору. У стен по бокам через ровные промежутки стояли колонны с мраморными бюстами на них — известных людей, президентов, политиков… Только от взглядов искусственных белых глаз сразу становилось не по себе — какой бы мастер не делал эти бюсты, но он полностью освоил технику создания пришибающего к земле взгляда, и наделил им каждую находящуюся тут голову. Саймон старался не смотреть на них, сосредотачиваясь более на картинах и их разнообразии. Но задерживаться тут надолго всё равно не было никакого желания — крохотные камеры через каждые метров десять, однако заметные для цепкого взгляда своим характерным блеском оптической линзы, напрягали. Уделив остатки угасающего внимания картине ночного мегаполиса с высоты птичьего полёта, парень ускорил шаг, покидая пределы седьмого этажа. Он прошел мимо лифтов, направляясь сразу к лестнице, лишь бы не ехать даже минуты в одном из этих мини-притонов. Несмотря на наличие кучи уборщиц, один или два так или иначе представляли собой жалкое зрелище. Но ещё хуже было бы попасть на горяченькое, застав какого-нибудь толстозадого министра с новенькой юной секретаршей или помощницей, которая пришла сюда за лёгкими деньгами, а попала в сальные лапы правительственных извращенцев. Иногда Саймону было даже жалко этих девушек — когда, порой случайно, перед ним открывались двери лифта, приехавшие с подземных этажей с допуском только работникам, и из них выбегали растрёпанные по внешнему виду ещё совсем девочки, на ходу поправляющие юбки и прячущие красные глаза. Лестница, всё с тем бы помпезным мрамором и обшивкой перил, раздражала наличием на ней большого количества людей — несмотря на поздний час. То и дело мимо Саймона сновали личности с пустыми взглядами и белыми конвертами в руках, поднимающиеся всё выше и выше. Парень не смотрел на них, но белое на фоне из чёрных одежд цепляло край взгляда. У кого толстенные, что еле вмещается — люди с уверенной походкой, поднятой головой и бодрым шагом; у кого такие тонюсенькие, что, казалось, там вообще ничего нет — худые, медленные, с прискорбием бредущие навстречу своей судьбе. Саймон, пока дошел до первого этажа, подсчитал, что лишь четырнадцать процентов из всех встретившихся ему по пути взяточников сегодня ожидает гарантированный успех. На улице уже почти полностью стемнело. Хотя это не играло большой роли — тьма разрывалась светом многочисленных фонарей центра города, из-за чего сложно было отделить день от ночи. Зато людей у здания Капитолия США было значительно меньше, чем, когда Саймон пришёл сюда — они уже не толпились у входа, выпрашивая разрешения пройти, когда письменного у них не было или оно оказывалось недействительным. Библиотека Конгресса и вовсе уже закрылась, а вот у Верховного Суда, казалось, толпа стало только больше. Толпа, состоящая в основном из девушек. Точнее исключительно из девушек. От ужасно юных, по виду им не дашь больше двенадцати, до слишком молодо выглядящих старух. Вотерсон как раз попал на очередное «представление». Стоило из здания Суда выйти очередному пухлому и определенно важному человеку, как вся эта орава, подобно единой массе, набросилась на него, галдя и выпячивая свои прелести. Они касались рук и плеч немолодого мужчины, что рассматривал их критичным и оценивающим взглядом, уделяя большее внимание дамам помоложе. Саймон сразу заметил это, как и «старшее» поколение, решившее тактично отойти, дабы не тратить время напрасно и не раздувать толпу слишком сильно. Выбирал пухлячок недолго. С ним под руку ушли две молоденькие светловолосые девушки, проследовавших до машины мужчины и уехавшие вместе с ним. Остальные остались ждать своего шанса, нервно поглядывая друг на друга, будто голодные гиены. Правда, не у всех наблюдалось такое напряжение — некоторые из девушек, что удивительно — молодые, стояли чуть в стороне и были менее активны, чем изводящие себя стрессом подруги по несчастью. Саймон в который раз удивлялся тактичности данной прослойки общества — несмотря на то, что эти девушки творили каждую ночь и что творили с ними, они уступали места соратницам, чей срок приближался к концу. Была бы ещё лояльность к самим девушкам. Понятное дело, что общественных рабынь, которые обязаны в течение месяца обслужить как минимум восемь клиентов, чтобы не загреметь в места похуже, жалеть никто не будет. Но хоть бы брали тех, кому больше надо — сами же своих шлюх теряют. Саймон отвёл взгляд от толпы, прекратив разглядывать полуобнаженных дам, и снял с себя наконец этот чертов галстук. Дышать сразу стало легче, хотя мужчина был уверен, что это простая психология, ведь галстук не передавливал ему шею. Бодрым шагом Вотерсон направился прочь от Капитолия, пихнув портфель подмышку и доставая из кармана пачку Мальборо и зажигалку. Зажимая фильтр в зубах, он прячет руки в карманы, поднимая голову к небу, но не видит его. Фонари, фонари, везде цвет неона, тусклый свет затмевающий небо. Воздух пахнет дождём и кровью, а портфель своим весом тянет к земле.***
Восьмая за сегодня чашка кофе стоит на самом краю стола, в опасной близости от падения, прямо над сваленными внизу бумагами. Кофе в ней уже остыл, он мерзкий и ужасно горький от своей крепости, но Саймон снова и снова тянется к ней, каждый раз делая маленькие глотки и ставя чашку на одно и то же место — к самому краю. Он уже битый час сидит перед экраном монитора, просматривая по третьему кругу видеофайл из переданных ему материалов. Пошли третьи сутки с момента взятия дела, и нельзя сказать, что Вотерсон не приблизился к разгадке. Скорее наоборот — он уже стоял на пороге, но впритык не видел дверь. Основу паззла он разгадал ещё в первый день. Среди общества давно ходит слушок про то, что нужно расшифровывать ролики, смотря их задом наперед, выискивая… Что-то. Только что — до сих пор было не ясно. Аналитики США пару раз пытались расшифровать, но, ничего не найдя, забили, ведь вливалось в это дело слишком много средств. Если бы они не были столь ленивы и жадны до денег, то давно бы уже всё сами нашли. Так Саймон думал. Первые часов двадцать. А потом градус его уверенности уменьшался пропорционально градусу крепкости кофе… Он спал за прошедшие три дня лишь семь часов из положенных двадцати пяти. Может, мужчина и не стал бы нарушать стандартный режим, но эти видео так ебали ему мозги, что заставить себя прекратить их пересматривать Саймон просто не мог. Может, из-за обилия кофе, но ему уже казалось, что в перемотанных видеороликах он слышит ехидное «разгадай нассс…» Хорошо, что, хотя бы RA9 удалось найти за всё это время. Символ, мелькающий во всех десяти роликах. То в углу на фоне, грубо вырезанный на перевёрнутой машине, то на одном из кадров в помехах во время переходов между кадрами, то ручкой написан на чьей-то руке их массовки. Всегда мелко, на грани видимости, появляющийся лишь на секунду. Но заметить их не всегда так уж сложно — по крайней мере в двух роликах надписи видно довольно ярко. И, облагая хоть долей внимательности и ума, можно решить, что это что-то значит. А вот что… Хрен его разберешь. Саймон шипит, когда десятый ролик в очередной раз подходит к концу, а новый кодировщик не выдаёт ничего полезного от слова совсем, и откидывается на кресле. Мужчина устало потирает красные глаза, так как потолок расплывается, и понимает, что ещё один долбанный задомнапередный видеофайл он просто не вынесет. Кажется, даже, что ещё немного и он сможет говорить задом наперед как на родном языке. Отлипая от стула и допивая холодный кофе, мужчина с хрустом в спине потягивается и подходит к окну, раздвигая шторы. На улице уже темнеет, и тусклый свет проникает в небольшую пыльную комнату. Открыв окно на проветривание, Саймон берёт с собой чашку и уходит на кухню — на этот раз не за новым кофе, а за обычной водой и таблеткой активированного угля. Столько кофеина просто прикончит его, надо хоть чуть-чуть вывести шлак из организма. А заодно хоть что-то поесть. Но к компьютерам в ближайшие пару часов он не подойдет точно. Неплохо было бы поспать это время, только вот сна ни в одном глазу — чего и добивался Саймон, выдувая чашку за чашкой. Что ж, в таком случае можно сделать самую неприятную часть работы. И так откладывал слишком долго. Вотерсон садится за стол, на которым так и лежал все три дня его портфель и папка с остатками документации и маленьким непрозрачным пакетиком. Аккуратно его вскрыв, Саймон вытряхивает себе в руку чип, хмуро и напряженного рассматривая чудо технологий. Совсем маленький — с мизинец, но впихивать в себя эту штуку всё равно не было никакого желания. Да кому вообще понравился инородный предмет под веной? На пульт мужчина смотрит ещё более удрученно. После процедуры его надо будет упрятать в сейф и желательно в самый надежный. Нет, Саймон не был параноиком, но мало ли что учудит правительство. Мало ли — под конец задания откажутся вытаскивать чип обратно, и вместо этого решат оставить такого полезного «работника» себе насовсем? Нетушки. Хотя у них ведь наверняка есть копия пульта… Саймон тряхнул головой, отгоняя от себя дурные мысли, и вставил чип в специальное гнездо, прикладывая пульт к руке. Чем быстрее он это сделает — тем лучше. Надо просто нажать на кнопку… Зубцы обхватывают его запястье с такой силой, что кровоток тут же останавливается и пальцы немеют. Руку пронзает болью — Вотерсон буквально чувствует, как встроенная внутрь пульта машинка проделывает в нём дырку, парой ловких манипуляций пропихивая чип прямо в мясо, под сеточку таких опасных для вскрытия вен, не задевая ни одну. Вся процедура длится не более полуминуты, и под конец уже почти не ощущается из-за онемения, но мерзкое чувство всё равно остается. Стоило зубцам пропасть, как Саймон вытирает слегка кровоточащую руку ватным диском, смоченным спиртом, и воет, когда онемение отходит — конечность колит адово, благо что не долго. Посидев пять минут в отходняке и привыкая к тому, что в его руке теперь ощущается мелкая хреновинка, которая точно будет нервировать первые несколько суток, мужчина смотрит в сторону своей комнаты и как-то обреченно вздыхает. Ну нет, он не может просто взять и оставить это, устроив себе перерыв раньше времени. Сейчас вот запустит ещё один автоматический анализатор — и пусть видео себе крутятся… Так и происходит. Поставив сразу десять видео, сделав звук минимальным, и запихнув их в программу для дешифровки, Вотерсон просто усаживается в кресло неподалеку, с упоением съедая остатки обнаруженных в холодильнике яблок. Он не обращает внимание на гул компьютеров и какофонию звуков десяти перематываемых в обратном направлении видеозаписей, минут через десять уже подрёмывая с полусьеденным яблоком в руке. Его будит… Ощущение. Как будто укололи в запястье, или капнули на него воском. Дернувшись, мужчина тут же подбирается, возвращаясь в реальность, и пятился на свою руку с недавно вживленным чипом. Это с лёгкостью можно списать на самое обычное привыкание организма и нервной системы, но… Что-то на уровне закалённой годами интуиции заставляет Вотерсона подойти к столу и остановить воспроизведение всех видеозаписей, перематывая из примерно секунд на двадцать назад… Точнее, вперед. Сев за стул, Саймон по очереди начинает просматривать двадцать секунд каждого видео по отдельности, прислушиваясь к своему ощущению в запястье. Первое, второе, третье… На пятом он уже начинает сомневаться в своей идее, вновь чувствуя давящую дремоту. Но всё-таки… На седьмой видеозаписи, пятая минута, его опять дергает от схожего ощущения. Мужчина ещё дважды отматывает и запускает запись, пытаясь выловить точный момент, точный кадр, когда в чип, ранее принадлежавший обычному рабу, подаст в тело импульс. И он находит. Маркус в маске, полностью закрывающей лицо, бежит через парк. Саймон уже запомнил, что это парк для выгула собак в северной части города, и даже выписал его название и адрес ещё в первые сутки анализа видеозаписей. И слова его в этот момент, пять секунд до и пять секунд после импульса — про статую, добравшуюся даже до мирных парков, которая указывает на прогнившее рабовладельческое общество. Саймон подскакивает со стула, но тут же падает обратно из-за головокружения и секундной потери равновесия. Его слегка мутит от усталости и резкой волны облегчения. А ещё от злости на самого себя — как можно было не догадаться что, черт возьми, послание для рабов может заметить лишь сам раб?! Вставь ты этот чип сразу — и уже давно бы всё нашел, и не пришлось бы не спать трое суток, не пришлось бы вливать в себя столько кофе! Раздражение проходит быстро, сменяясь сильной усталостью. Вздыхая так глубоко, что болят лёгкие, Вотерсон выписывает отдельно адрес парка, слова Маркуса, ставит на печать тот кадр, на котором чип даёт импульс, и, медленно встав, направляется к дивану. Сил хватает ещё на то чтобы поставить будильник — подъем через двенадцать часов, да закрыть окно. Он заваливается на диван, не заморачиваясь над тем чтобы его застелить. Хорошо, что хоть уже давно переоделся. Но всё же, перед тем как закрыть глаза и уйти в мнимую спячку на половину суток, киллер проверяет наличие под подушкой заряженного пистолета.