«Постоянно вдвоём, Постоянно идём, Среди минных пустынь. Каждый в мыслях один, Но зато невредим, Исступлённо молчим. Стоит только шагнуть, о тропинке забыв, Будет странных эмоций безудержный взрыв.» Fleur — улыбка сфинкса
На полу, на кресле, в ванной, в конце концов на кровати — Цумугу отымел Камину повсюду, где только мог. И едва сдерживался, чтобы не кончить внутрь, ведь презервативов не было, так же, как и желания нянчиться с детьми. На утро пятого дня, проведенного в доме капитана, Камина наконец смог мыслить отвлеченно и не только о потрахушках. Первое, что пришло ему в голову, это то, что Киганасе действительно хорош во всем. И еще что он, Камина, совершенно ни о чем не жалеет. Жалел бы, если бы Цумугу тогда ушел и не вернулся до конца течки. Может быть, омеге было слегка стыдно за его развратное поведение, но жалости не было, нет и не будет. — Киганасе? — проговорил Камина, натыкаясь на пристальный взгляд серых глаз, стоило ему самому открыть зенки, и покраснел в традициях невинных омежек. Он всегда видел Цумугу серьезным: в деловых костюмах или строгой армейской форме, а теперь он смотрел на растрепанного и не выспавшегося альфу, и, почувствовав прилив безграничной нежности и красноты к щекам, растерялся, отведя взгляд. — Жалеешь, — подавленно утвердил Киганасе, по-свойски трактуя поведения Камины. — Ни чуть, — огорошил его омега, — вообще ни капли не жалею, — он ловко перекатился со спины на живот и лег впритык к Цумугу, касаясь его голой кожи своей. Не смотря на закрытые окна и растопленную печь, Камина был холодным, а Киганасе, будто нарочно горячим. — Тем более, что мне понравилось… Пролежав в колком молчании еще несколько минут, Цумугу предложил омеге сходить в душ, но Камина захотел еще немного поваляться. Запутавшись в простынях, он тяжело выдохнул и лежа макушкой к окну, посмотрел в его сторону. Лучи солнца едва пробивались сквозь плотную завесу облаков, но особенно настойчивый луч, который пробился не только через пелену, но и через закрытые жалюзи, ударил в глаза парню и в голове у него что-то щелкнуло. Комната Киганасе медленно изменила свои очертания: кровать из крепкой дубовой, стала скрипучей и железной, над которой висел красивый морской пейзаж, а напротив было огромное зеркало и шифоньер; бежевые обои стали приобретать голубоватый оттенок; жалюзи сменились плотными льняными занавесками. Дышать почему-то стало легче, хотя по телу прошелся холодок. Из душевой, которая была смежной со спальней, доносился стук капель из душа, который резко прекратился, оставив все вокруг в полной тишине. Через пару минут оттуда вышел кто-то, загородив луч света и Камина посмотрел наверх, тут же словив на себе взгляд пронзительных зеленых глаз. От этого взгляда по коже проходились мурашки, с волос зеленоглазого капала вода и, попадая на кожу Камины, посылала волны тепла. Брюнет стоял в одном лишь полотенце на бедрах, которое держалось на силе воли, и омега улыбнулся, видя этот серьезный взгляд изумрудных глаз. — Камина… — проговорил брюнет и в животе от одного только голоса затянулся тугой узел желания. Чуть хрипловатый, он наводил мурашки. Камина точно понимал, что видел его раньше в своих снах, и чувствовал к нему что-то невероятное. Большее, чем привязанность, большее, чем необходимость. Он понимал, что безмерно любил этого брюнета, но еще точно знал, что сильно перед ним виноват. И что вину не искупить. Никогда. Ничем. Ни за что. Он любил зеленоглазого, так сильно, что готов был забыть, что до жути его боялся. Все в его виде кричало об агрессии, но Камине было на это плевать, по крайней мере сейчас — точно. Он любил его. В особенности глаза. Они доводили его до оргазмов. И они же порой заставляли ежиться от холода и страха. Безграничного страха. Не за брюнета, а за самого себя. — Камина! — повторили уже громче и виденье медленно растаяло. — Ась? Чего? Голубые обои снова стали бежевыми, да и все остальное пропало, вновь превратившись в комнату Цумугу. И вместо таких родных и грозных зеленых глаз, Камина понял, что смотрит в теплые, но такие далекие серые глаза капитана. — От меня теперь пахнет тобой… — усмехнувшись, проговорил Камина и совершено растерялся в своих чувствах: он любил того брюнета, но понимал, что вместе им не быть; и в тоже время постепенно влюблялся в капитана, хотя вновь что-то внутри говорило, хотя нет, кричало о том, что это было даже хуже. Им нельзя быть вместе — это Камина знал точно, но ничего не мог с собой поделать и, привстав, потянулся за поцелуем. — Взаимно, — прошептал ему в губы Киганасе. — А еще на тебе теперь моя метка, — он с осторожностью провел кончиками пальцев по укусу на шее, — уж прости, не сдержался, ты так по-блядски просил об этом… — Ка-а-ами-и-ина! — прокричали с первого этажа, хлопнув входной дверью. А потом послышался громкий и заливистый женский смех. — О, Киганасе, и ты тут! — проговорила Эйка тоном, говорящим только о том, что тона точно знала о присутствии хозяина дома. — Я приготовлю вам завтрак, — понимающе крикнула она и оба парня улыбнулись. Камина хотел сходить в душ, но понял, что не может даже пошевелиться. Голова закружилась и в глазах все поплыло. Он простонал. И перед тем, как полностью отключиться, увидел только тревожный взгляд Киганасе. Спустя всего час с лишним и столько потраченных нервов, что Цумугу точно должен был поседеть, Камину доставили в больницу. И к его удаче, была как раз смена доктора Миямуры. Пока док пытался разобраться в состоянии своего пациента, Киганасе пришлось маяться в коридоре. А в это время Камина видел сны, которые ему не нравились от слова совсем.***
— Хошигаке, — проговорил противный бас и Камина увидел щуплого старика в очках, точно поняв, что обращаются к нему. — Ты выполнил задание? — Да, господин президент, — проговорил он и почувствовал невероятную горечь где-то внутри. Она царапала его, но на лице парня не было ни единой эмоции, будто все это исчезло. Растворилось в море отчаянья и горечи потери. В воздухе стоял резкий запах крови, и форма парня была ей пропитана. Это была не его кровь — это точно, и чья — он сейчас мог только догадываться. Камине было холодно. Не только из-за осени и этого дурацкого дождя за окнами, нет, и не из-за мокрой формы, на которую дул ветер, ему было холодно от пустоты внутри. — У меня для тебя новое задание, забудь про Тэкэши, он заслужил своей смерти, — все внутри Камины восставало против этого. Тэкэши… Парень точно понял кто это — тот зеленоглазый брюнет. Получается, я убил того, кого любил сильнее всего на свете? Думал Камина и перед глазами мелькали страшные картины: дождь, бездыханное тело с потухшими изумрудными глазами и тонкой струйкой крови, спускающейся от уголка губ. Он улыбался Камине. Так тепло, будто был рад, что парень убил его. А Камина плакал. Ревел. Скулил и кричал, прижимая к себе его тело, пачкаясь в его крови, целуя холодные губы. — Ты отправляешься во вражеские войска. — Зачем? — безразлично спросил он, скорее из привычки. Президент любил показывать свое превосходство над подчиненными. — Шпионить, — как само собой разумеющееся, сказал старик. — Будешь переправлять секретные данные, следить за жизнями капитанов. И при возможности убьешь их. Даже если тебе придется снова стать их подстилкой… — он рассмеялся и за окном сверкнула молния. — Твоим куратором будет Ёко, она с самого детства воспитывалась в стане врага, так что это лучшее прикрытие, какое только можно придумать. «Значит, до этого года я никогда не был знаком с Ёко… — пронеслось в голове у Камины. — Она курировала меня и направляла, и, несмотря на то, что выросла здесь, стала предательницей… И в Дзихе я никогда не жил. Даже на карте показать не смогу… Но почему я оказался в таком состоянии? Почему был на грани жизни и смерти?»***
«Подложи взрывчатку через триста метров, — проговорил голос Ёко в рации. — Там будет выемка от боеголовки, туда и засунь. Как раз поместится.» — Готово, — буркнул Камина, ощущая что-то странное в груди. Да, он ненавидел то, что делал, но это все было не ради удовольствия. — Когда прибудут войска? «Скоро, — уклончиво ответила девушка. — А пока тебе придется находится где-то поблизости. Как только увидишь светлый дымок — запускай «черную кошку» и жди капитана Киганасе. Как только он появится — отбегай и взрывай. И не забудь активатор уничтожить. Только после того как уберешься оттуда — активатор единственная вещь, способная остановить таймер.» — Неужели это так нужно? — разрывался парень. За все время, пока он был в войсках, он успел найти здесь друзей и товарищей, чьих смертей не желал. «Камина, — зло проговорила Ёко, — если ты перестанешь выполнять приказы, Вирал снесет мне голову! И, позволь напомнить, не только мне, но и Симону, и Ние, и тебе, Камина! — крикнула она и у парня заложило ухо. — А если не он, так я тебя убью! Оставь уже эти «братские» чувства к вражеским солдатам и устанавливай чертову бомбу!» — Да за кого ты меня держишь?! — в ответ крикнул Камина, со злости сжав кулаки. — Да, я убийца, черт подери, но я уже устал от этого! Устал смотреть на то, как по моей вине гибнут люди! Неужели я не расплатился с Антиспиральщиком?! Неужели эта тварь еще может с меня что-то требовать?! «Камина-Камина… — разочарованно проговорил тихий голос в рации, и у Камины по спине прошлись липкие мурашки от страха. Он знал этот голос. — Ты разочаровал меня… А что, если бы об этом узнал господин Президент?» — Вирал… — прошипел Камина. — Только попробуй… Я лично задушу тебя… Если с головы Симона упадет хоть волос, я вырежу твои кишки и затолкаю их тебе в глотку. «Смешной человечишка… — посмеиваясь сказал он, — я не буду трогать твоего братишку. По крайней мере, пока ты исполняешь мои приказы. Симон мне нравится, он такой послушный и ласковый, — мурлыкнул Вирал, рассмеявшись, когда услышал тихий рык Камины. — Но учти, еще одна такая выходка и…» — Ты что это? Угрожаешь мне? — прищурившись, парень выдернул из уха гарнитуру. — Кто ты, твою ж налево, такой, чтобы угрожать мне?! — крикнул он в динамик, продолжив: — Я этого момента я не буду выполнять твои приказы, понял?! И Симона ты не трожь, я на тебя горбатился, а теперь пришло время отпустить меня и моего брата! От злости, Камина кинул гарнитуру и несколько раз придавил тяжелым ботинком в землю. Активатор от бомбы с хрустом сломался в руке омеги. В порыве ярости он не сразу вспомнил слова Ёко: «Активатор — единственная вещь, способная остановить таймер». Взглянув на табло пучка взрывчатки, парень увидел, что до взрыва осталась пара минут. Рядом поднялся белый дымок, и кто-то из его «замены» пустил «черную кошку». Камина не успел сообразить, и она оглушила его, так же, как и сотни человек вокруг. В голове звучал смех Вирала и сердце билось в рваном ритме. «Черную кошку» разработали всего пару лет назад — это биологическое оружие, временно парализующее тело специальным наркотиком. Камина был точно уверен, что может сопротивляться ей, ведь ему вкалывали этот наркотик, чтобы организм смог ему противостоять. Но в этот раз доза была больше, чем в «базовой комплектации» и она тонкими дымными облачками касалась кожи и обжигала ее, оставляя рваные шрамы. Голова закружилась и ноги подкосились. Камина хотел подползти к детонатору и попытаться его выключить или хотя бы отбежать с ним подальше, но попросту не смог сдвинуться с места. Он безумно хотел выжить, хотел спасти Симона и Нию, а еще Ёко, которая была в таком же положении, что и он. Но Камина не мог пошевелить даже пальцем, уж не говоря о том, чтобы открыть глаза. Через спутанные мысли в сознание проникла одна единственная ясная мысль: его устранили. Вместе с теми, кого он так хотел спасти. Симон, скорее всего так и останется у Вирала, пока он ему не наскучит, Ёко убьют, а Ния будет до гроба прислуживать Президенту, вовремя поднося чай. Действие наркотика прекратилось, когда Камина услышал первый взрыв. Это было дальше места где он бросил детонатор, хотя и так же сильно резануло по сердцу. Потом взорвался и его «подарок». В воздух поднялась пыль, закрыв обзор. За ним послышалось еще несколько взрывов. И крики. Стоны, боль, страдания умирающих. Рядом подорвался танк и на парня полетела оторванная башня. Он не мог встать или как-то иначе скрыться, кроме как подставить под нее руку, попытавшись остановить ее движение. Вторую руку и торс придавило и Камина почувствовал себя жуком, которого булавкой прикрепили к земле. Дышать он мог только через раз. И медленно по телу проходился холодок асфиксии. Ног Камина уже не чувствовал, а рука, держащая башню, давно занемела и тряслась. Из ран текла кровь, а вместе с ней вытекала и жизнь. Когда ему показалось, что железная башня прибавила в весе не меньше ста фунтов, он сдавленно простонал. — Эй, кто там живой? Внутри Камины всколыхнулось что-то. Наверное, надежда на его спасение. Хотя он понимал, что если кто и выжил в этой заварушке, то потрепан не меньше его самого. Он дернулся и хрипло выкрикнул имя и то, что он из левого фланга. Был. Голос, такой же усталый и измученный, спросил его не ранен ли. Вздохнув, Камина перечислил повреждения и тихо усмехнулся — чем раньше он умрет, тем меньше будет хлопот. И только спустя пару минут он догадался спросить, с кем вообще говорит. — Киганасе Цумугу, твой непосредственный капитан… Камина едва не задохнулся от переполнявших его чувств. С одной стороны, он был рад, что планы Вирала не удались и капитан жив, а с другой его переполняла ненависть, ведь это из-за чертового капитана Киганасе он оказался здесь, почти что заживо погребенный. Из горла рвались предательские слезы обиды за то, что не смог сдержать простейшего обещания. «Я вернусь, — сказал он как-то Симону, когда они виделись в последний раз. — Просто подожди. Я обязательно вернусь. И вытащу тебя…». Камина не любил лгать, а теперь получалось, что он соврал. Капитан Киганасе беспечно спрашивал его о мелочах, и в конце концов встал над ним, вглядываясь в лицо солдата. Первым в голову бросилось облегчение. Потом обида, злость и ненависть. Он хотел убить Киганасе, и плевать, что этим бы угодил Виралу. Он хотел содрать с него кожу, медленно разрезать мышцы полу-тупым ножом, ломать кости голыми руками, колоть иглы под его ногти, а потом вырывать их, крепкими ударами выбивать зубы, выцарапать глаза и заставить их проглотить, и издеваться над ним до тех пор, пока он не истечет кровью и не умрет. А пока Камина думал об этом, Киганасе начал медленно поднимать башню. У него был разорван бок и, напрягаясь, капитан словно выдавливал из себя еще больше крови. Его неосторожные движения заставляли каркас сыпаться на придавленные ребра Камины и заставлять его резко выдыхать и так немногочисленный воздух. Присматривая местечко на теле капитана, с которого начнет свои пытки, Камина невольно залип на него. Мощное, красивое, идеальное. Перекатывающиеся мышцы завораживали и притягивали, и не смотря на гормональные омега потек. Действительно потек. А когда капитан нагнулся, выпятив круглую накачанную задницу, омега невольно простонал от нахлынувшего возбуждения. А что, омега теперь не может заглядываться на альфачьи задницы? — М-м-м… Капитан… — проговорил Камина сквозь зубы, чувствуя некое презрение к самому себе. Одновременно он сдерживал в себе два желания: попросить Киганасе оттрахать его и вырвать его кишечник и, намотав на кулак, заставить сожрать его. — А? Я тебя задел? — встревоженно спросил Цумугу и Камина едва не сплюнул всю желчь, которая рвалась. — Да нет, — отмахнулся он, — просто хотел сказать вам кое-что. Кто знает, очнусь ли я? — он усмехнулся. В голове проматывались тысячи фраз, которые хотелось сказать, но все они были не те… Чаще всего мысли возвращались к: «Я вражеский шпион, который должен быть убить вас и всю верхушку, а так же попытаться убить как можно больше и простых солдат», но почему-то вместо этого вырвалось: — У вас офигительная задница, капитан!***
Отключившись во сне, Камина очнулся в реальности. Голова трещала и раскалывалась на сотни кусков. Зрение было размазанным, как теплое масло по булке. Он не сразу понял где находится. Комната слепила своей белизной и мысли путались. Но в какой-то момент все перед ним стало так ясно и чисто, что Камина попросту испугался всей правды, которая к нему вернулась вместе с памятью. Потоков информации было так много, что парень боялся, что снова отключится не в силах все это переварить. — Значит… У меня есть брат… — проговорил он в тишине. — И он у моего начальства… Но они думают, что я мертв… Черт возьми, нельзя чтобы обо мне узнал кто-нибудь, черт! — сообразил Камина, но встать с кровати не смог — ноги его совершенно не слушались. — Камина, — строго проговорил доктор Миямура, влетая в палату, как разъяренная фурия. — Всего пять дней назад тебя выписал! — жаловался он. — Ну я же предупреждал — без больших нагрузок! Но нет… Гляжу течка у тебя хорошо прошла, — буркнул он, записывая что-то в бланке. — Тебя лихорадило на протяжении трех часов с того момента, как Киганасе тебя привез, он до сих пор сидит в фойе и не может войти в палату, потому что не положено… К тому же, — доктор посерьезнел, — у тебя странные реакции на медицинские препараты. Не против, если я возьму у тебя кровь на анализ? — Доктор… А… — замялся Камина, понимая, что этого позволять ни в коем случае нельзя. — Можно позвать Цу… Капитана Киганасе? — он покраснел и Миямура кинул, соглашаясь. Оставив свой бланк на прикроватной тумбочке, он ушел к двери. Взглянув на белый лист, Камина схватил книжку и ручку, быстро и торопливо не слушающимися пальцами выведя одно единственное слово: «Прости». Это был единственный шанс, который Камина смог бы использовать. Выскользнув из палаты почти сразу за доктором, парень уверенно шел чуть пошатываясь, но делал вид, как будто так и надо. Схватив в приемной теплую куртку, Камина выскочил на улицу. Небо заволакивало тучами и дул прохладный ветерок. Сбежав, парень сначала не знал что ему делать дальше: в больничных тапочках зиму не проходишь, а денег было немного — и те, из чьей-то куртки. Подкараулив парня, похожей с ним комплекции, Камина отточенным движением вырубил его и переоделся. Больничный глушитель пришлось разбить, да он не так уж и нужен был теперь — течка прошла, да и к тому же на нем метка. Метка… При воспоминании об этом Камина вздрогнул. Первая мысль, посетившая его — ему надо было наведаться к Ёко, однако это было резко отметено в сторону — ей доверять сейчас нельзя, как и кому-либо другому. Вечером на улицах было много народа и парню пришлось на вечер стать карманником. Три сотовых, два кошелька с деньгами, несколько кредиток и проездной. Сначала он поспешил снять немного с кредиток, пока их владельцы не заметили пропажу и не заморозили счета. Совесть не позволяла снимать с них все до цента. Продав в переулках пустые кошельки, Камина остался доволен — на несколько дней ему хватит. Нащупав в кармане один из телефонов, он прикусил губу и, через пару минут раздумий, решился позвонить знакомому. Он не должен был знать, что Камина «умер», а значит это было более или менее безопасно. В итоге, первым делом, которым парень занялся — татуировки, которые закрыли бы эти уродливые шрамы на теле. Через неделю с лишним все было готово. Заплатив мастеру за труд и за то, что он никого не видел, Камина наконец-то разработал план: ему надо было установить контакт с Ёко, если она еще жива, и быстрее ветра отправляться к Виралу. И убить его, когда он найдет Симона. Ну, а затем попытаться где-нибудь скрыться. С того момента, как они разговаривали с девушкой, прошло больше месяца, но, казалось Вирал про нее совершенно забыл, ведь он за промахи Камины всегда наказывал девушку. Однако это было только на руку парню. Контакт установить было сложно: она то сутками сидела в своем хорошо охраняемом офисе, то выбиралась куда-то с охраной и небольшим отрядом армейских. И вот, спустя какое-то время, когда на улицах уже были сугробы, Камина смог подкараулить ее, когда девушка впервые за последние дни шла домой. — Ну наконец-то ты решила выбраться домой, — шепнул ей парень, стоя за спиной и прижимая за горло к себе. Подбородок девушки упирался в сгиб его локтя, а вторая и свободная рука скрутила и завела за спину руку девушки. — Попробуешь закричать и мне придется свернуть тебе шею… — Камина? — охрипнув от страха, спросила Ёко. — Так ты не погиб… Что тебе надо от меня? Ты же знаешь, я все-еще под колпаком у Вирала, а Нию держат на коротком поводке… Господи… Симон? Это все из-за него? — Конечно, — фыркнул омега, — я на две недели потерял память и это в какой-то мере спасло меня. Но если бы я не вспомнил такую важную вещь, то никогда бы себя не простил… — он сильнее сжал горло Ёко. — Мне вот интересно, а ты-то себя когда-нибудь простишь за двойной комплект «черной кошки», который взорвали рядом со мной и безусловно по твоему приказу? — Камина, прости, — тихо хрипя проговорила девушка, — ты же знаешь, на кону была не только твоя жизнь, но жизни Нии и моя, Вирал давно подозревал, что ты хочешь сорваться… — Ах, даже так… Интересно-интересно, но мне плевать ты ли ему об этом намекнула или кто-то другой. Меня беспокоит другое — что с Симоном? — Я не … Знаю… Камина, шея… Дышать нечем… — рука девушки потянулась к зажимавшей горло руке и впилась ноготками в куртку. — Не знаешь? — насмешливо переспросил парень, и приподнял девушку так, что она едва касалась кончиками туфлей земли. — Не знаешь… А кто по-твоему знает? — Пусти… Пожалуйста… — из глаз у нее потекли слезы, и парень недовольно цыкнул, ослабил хватку и опустил девушку, в тот же момент жестко придавив ее к ближайшей стенке. — Больно! — Ничего, потерпишь, — огрызнулся он, слышав, как сильно он приложил девушку головой о бетон. Он не хотел делать ей больно, только запугать, но как всегда у него все шло не по плану. — Говори Ёко, давай, я же жду… — Из-за твоей смерти Вирал захотел перевести Симона из особняка Цитамандры в главный штаб, — сбивчиво проговорила девушка, жадно глотая холодный воздух. — Вирал сказал, что раз тебя нет, то можно начинать… — Начинать что?! — гаркнул на нее парень, и девушка съежилась чуть вскрикнув. — Я не знаю! Правда не знаю! — она зажмурилась. — Вирал сказал, что если я успею доделать твою работу мне отдадут Нию… — Ты же понимаешь, что он врет? — Девушка прикусила губу и ничего не ответила. Камина вздохнул и отпустил ее. — Я спасу Симона, — уверенно сказал он ей, — и Нию. Но если ты хоть пальцем тронешь капитанов Эксбиционистов, я отдам твою сестру Адине. Как только парень скрылся за углом дома, Ёко спокойно выдохнула и утерла слезы, тут же подправив слегка размазанную тушь. «Все прошло успешно?» — раздался голос в ее гарнитуре. — Да, — спокойно ответила девушка, и перекинула через шею шарф, — он попался на удочку…***
А тем временем Киганасе не мог себе и места найти. С тех пор как Камина сбежал из больницы, Цумугу совершенно ничего о нем не слышал. И это заставляло его волноваться. Он уже хотел заявить о пропаже, но что-то всегда ему мешало это сделать: то он увидит кого-то похожего на улице, то до него доходят противоречивые сведения из вторых, а то и третьих рук. Бумажная работа не давала ему видеться с Ёко и попытаться расспросить ее, а еще и новость о гибели сестры… Цумугу был просто в ярости, когда узнал, что это скрывали от него так долго, а потом закрылся в кабинете и не выходил оттуда несколько дней. Первая неделя зимы ознаменовалась белым и холодным ничем. Тьфу, ну, то есть снегом. Его было много и от холода даже у альф без перчаток мерзли руки. Наконец отделавшись от бесконечных бумаг, Киганасе надеялся увидеть свою помощницу-секретаршу, но Ёко нигде не было. А потом у него на столе оказалась анонимка, примерно такого содержания: «В рядах Эксбиционистов и постоянной армии около десяти процентов продажных людей и шпионов. Они участвовали в подрыве мостов в столице, устройстве дебошей и демонстраций, а во время войны подкладывали детонаторы и подрывали «черных кошек». Я сдам сам себя, но только ради того, чтобы вы мне поверили — я тоже шпионил. И передавал сведения о вас и других ваших капитанах в руки моему начальству. Если хотите уничтожить их всех, начните с моего куратора — Накагавы Ёко. Х.К. Прости, Цумугу». Киганасе еще долго вчитывался в содержание «анонимки», которая к концу вообще перестала ей быть. От одного только «прости», ему стало ясно, кто именно написал это — Камина. И от осознания того, что он был предателем, что-то защемилось и громко било в голову. Это было невозможно, как считал Киганасе. — Совершенно-совершенно невозможно… — проговорил он, расхаживая по своему кабинету. — Ведь Камина вместе с Ёко жили в Дзихе, — и голос внутри добавил: «которую подорвали через пару дней после окончания войны», — должны же у них быть какие-то другие связи… — «но в деле-то ничего нет, да и странно все это. Иди, посмотри их дела еще разок…». Медленно вчитываясь в тонкие папки, альфа все яснее понимал, что все написанное — правда. И это заставило по спине пройтись мурашки. Десять процентов людей, ради которых Цумугу был готов отдать свою жизнь, предавали его и строили козни. Он знал, что в «стаде не без паршивой овцы», но когда их столько… Да еще и Камина оказался в их числе! Киганасе был зол. Нет. Он был просто в ярости. Буквально из-под земли достав Микисуги, он дал ему это письмо и далее пошли прения. И длились эти споры долго. Намного дольше тем, что горели в голове Киганасе. Айкуро знал, что среди своих завелись крысы и в последние полгода усиленно их травил — либо убивал, либо переманивал на свою сторону. И это не было для него такой шокирующей новостью, как для доброго сердцем капитана. Ёко посадили под стражу, и Киганасе присутствовал при оглашении приговора — смерть. Девушка молча смотрела в пол и плакала, но ничего не говорила. Суд переложил обязанности палача на плечи Киганасе. В общественность это не выпускали, но Цумугу знал, что в любом случае это вызвало бы шквал протестов и новые волны негодований. Единственное, чему он был рад — суд не ограничил времени исполнения приговора и Киганасе спокойно мог все обдумать и морально подготовиться. Через пару недель после суда, зайдя в камеру к его подчиненной, нет, даже не так… Зайдя к девушке, которую он знал чуть ли не с пеленок, он застал ее вновь плачущей. — Вы пришли исполнить свой долг? — хрипловато спросила она, поднявшись с постели. — Я готова понести наказание за то, что позволила умереть сотням солдат, если вы выслушаете кое-что важное. — Нет, — отрезал Цумугу, и девушка опешила. — Я не собираюсь тебя слушать, потому что я тут не ради исполнения «долга», — спокойно сказал он. — Я просто не понимаю, как так вышло… — Об этом я и хотела вам рассказать, капитан… — Киганасе сощурился и спросил, почему должен верить ей. — Почему? — тихо рассмеялась она. — По той же причине, по какой вы поверили Камине. Что, думаете я не знаю, кто нас подставил? — она усмехнулась и, звякнув цепочкой наручников, подсела поближе к краю кровати. — В тот день, когда вы его спасли, это я приказала подорвать «черную кошку» так, чтобы Камина оказался в ее эпицентре, но этот приказ пришел от моего начальника. Я такая же заложница в его руках, как и Камина. Вот скажите мне, капитан Киганасе, чтобы вы сделали, если бы узнали о том, что ваша сестра в опасности? Вы бы безусловно попытались сделать все, лишь бы она осталась жива, так? — но от Цумугу она и не ждала ответа, продолжая. — Да… Моя сестра и брат Камины сейчас в своеобразном плену. И Камина направился спасать своего брата. А я встречусь со своей сестрой лишь на том свете, если он, конечно, существует, ведь Камина не спасет ее. Я предала его, сказала неверные данные и теперь он направляется в руки нашего «чистильщика». Он умрет там, и вообще все мы умрем, — она рассмеялась. — Все капитан, у меня все. Могу я попросить об одолжении? — Говори. — Хочу, чтобы вы меня убили, — она улыбнулась ему, той самой улыбкой, какой всегда улыбалась в детстве. — Если вы не убьете меня сейчас, я все равно не проснусь следующим утром, только если это сделаете не вы — мне будет больно… Не хочу, чтобы было больно… — Ёко, я не могу… — тихо проговорил Киганасе и встал, намереваясь уйти. — Я понимаю, — ответила ему девушка, грустно улыбнувшись. — Тогда мне придется делать все самой… — смысл этой фразы дошел до Киганасе с опозданием. — Прощайте, капитан… Резко обернувшись и побежав к Ёко, Цумугу видел как девушка, с неизменной улыбкой на лице и слезами в глазах резким движением поворачивает свою шею. В тишине камеры раздался мерзкий хруст ломающегося позвонка и бездыханное тело упало на пыльную кровать. А через двадцать минут, пока Цумугу ждал прибытия медиков, за узким окном начало светать. Когда выносили тело на него попали первые лучи солнца за последние несколько дней. Она говорила, что не доживет до утра — и не дожила. Горько усмехнувшись, Цумугу припомнил эту ее черту характера: если Ёко говорила, что что-то будет, значит оно так и случалось. Особенно, если она была в центре этого действия. Ничто в мире не могло заставить ее отказаться от своих слов. Даже, если они означали ее непременную смерть.