Да, были люди в наше время...

Она волновалась. Странно - она, столько раз певшая для гостей, всегда перед выступлением внутренне дрожала как осиновый лист. Когда-то, услышав насмешки завистливого Шишкина по поводу ее голоса, Анна едва не убежала с бала в честь принцессы Марии Гессен-Дармштадтской. Если бы не Владимир, перехвативший ее в коридоре и успокоивший... "Вы - самая лучшая, самая талантливая. Вспомните, как мой отец верил в вас. И я в вас верю..." Анна, улыбнувшись, села за рояль. Пальцы привычно побежали по клавишам, исполняя им одним знакомый танец. И все замерли. Сколь зло ни язвили бы завистливые дамы о "посредственной певичке, которую, говорят, не взяли в Императорский Театр", но все замолкали, когда она начинала петь. Анна и сама осознавала, что имеет странную власть над слушателями. Может, она – действительно талантлива? Дядюшка так верил в нее! Владимир тоже верит! Оболенский признавал ее талант, хотя и отказал ей (Анна каждый раз ощущала укол в сердце, вспоминая его виноватые глаза)... Если бы кто знал, чего ей в детстве стоило петь перед гостями дядюшки - каждый раз скрывая дрожь в руках, выходить к гостям.... перебарывать ужас, что забудет слова или ноты... Анна ведь не была такой барышней, как все, как княжны Долгорукие. Где они могли позволить себе оступиться - она не могла. В детских кошмарах ей снилось, что все-все узнали, кто она, что это произошло на людях, каким-нибудь ужасным и позорным образом... Она тогда еще не знала, что этот кошмар сбудется. Анна вздрогнула, едва не сбившись с такта. То, что случилось больше года назад, она так и не смогла простить. Не думать - да, смогла. Забыть. Этого не было! Не было никогда! Не могло быть! Неожиданная боль, прорвавшаяся в ее голосе, придала романсу особую глубину. Завороженные слушатели не сразу смогли вернуться к действительности, даже когда она встала и, сопровождаемая восхищенными комплиментами друзей отца, подошла к Владимиру, стоящему в дверях салона, с улыбкой глядя на нее. Анна, несмотря на всю свою застенчивость, инстинктивно поняла, что сейчас ему завидуют если не все, то почти все присутствующие в зале мужчины. Сейчас не существуют ее происхождение, сомнительная репутация Долгоруких и Марфы - не существует ничего… - Мои поздравления, - Владимир притянул ее к себе, быстро целуя в губы – большего не позволяли приличия, супруги находились в присутствии двух десятков гостей Петра Михайловича. - Ну, как мое выступление? - застенчиво спросила Анна. Владимир чуть помолчал с непроницаемым выражением лица, потом чуть усмехнулся и, вдруг усмешка перешла в широкую, открытую улыбку: - Знаешь же, что божественно!.. Анна с облегчением тихо рассмеялась. - Я для тебя пела, - призналась она. "Этого не было! - еще раз повторила она про себя, глядя в любимые темно-синие глаза, - не было никогда!.." - Как ты думаешь, если мы сейчас уведем твоего отца, это будет очень бестактно? - лукаво усмехнулся Владимир. - Очень. Если папенька сейчас встанет, Ипполит подсядет к Соне, сдвинувшись ровно на один стул. - А как же Евфросинья Романовна, чей собачкой он сейчас увлечен? Вон как расхваливает... - Сразу видно, ты здесь давно не бывал... Он увлечен не собачонкой, а дочерью Евфросиньи Романовны, Элен. Вдруг с Соней не выйдет. А собачка - лучший способ подольстится к дражайшей Евфросинье Романовне... Владимир чуть усмехнулся уголком рта: - "Ваш шпиц - прелестный шпиц..." - так, кажется, у господина Грибоедова? Анна чуть не рассмеялась вслух, с трудом удерживая на лице серьезную мину. - Анна, я сейчас уведу твоего отца, а ты - Соню. - А Ипполит? - Побеседует со шпицем Евфросиньи Романовны.