Absolution

Ты решила уничтожить всю эту семейку под корень, да? Видимо, только если сама не захлебнётся в крови раньше. У Ло вообще тесные отношения с красным. Прежде она красила ногти в багровый, носила лакированные лодочки алого цвета. Медно-огненные завитки волос на бледных плечах перемежаются с её воспалёнными красными белками. Ло даже кажется, в красный одета и смерть. По крайней мере, оденется, когда придёт за ней. Все её крики красного цвета. Погляди на меня, я горю. — Как это случилось? И пары часов не успевает пройти, как она напирает на дверь Дэнни, пока тот не выходит. Невыносимо светлый по сравнению с ней. Ло просто бледная. Не согрею, так сожгу. — Я не знаю, — он пожимает плечами, смотрит вдаль не выдавая тоску и бессилие, но они всё равно выпирают по-уродски, как кости из-под облегающего свитера. — Да и какая разница? Каким бы способом эдемщики не добрались до него — нас всех ждёт то же самое. — С чего ты взял, что они… — Серьёзно, Лори?! — сейсмической активностью оборачивается мнимое спокойствие. — Не настолько же ты слепая и глухая, в конце-то концов! Ло мерещится, на щеках Дэнни тлеет пепел, а под кожей бурлит не выплеснутая лава. Это только первые толчки. Когда-нибудь вулкан взорвётся и зальёт всё рубиновой лавой. — Я поеду к Джозефу Сиду. — Пфф… кто бы сомневался! Дэнни делает шаг назад, стремясь дать свету дома поглотить себя. Ло жрёт темнота уходящего дня. Звёзды, как осколки кафеля, сыпятся за воротник. Ещё немного и вся спина будет в вишнёвых подтёках, растянутых на полотне спины от лопаток, как жвачка. — Нет, я имею в виду, что я поеду и спрошу, что произошло. И ещё… Он обрывает всякую её попытку. — И он, конечно, скажет тебе правду! — Да послушай ты меня! — не сдерживается Ло, перехватывает его запястье кольцом дрожащих пальцев. — У меня есть кое-какая информация на Врата Эдема. Если вдруг я… если что-то случится, то только ты сможешь узнать, где искать. Сердце у неё стучит о пуленепробиваемую крышку собственного гроба в форме грудной клетки. Дозированное дыхание должно помочь сосредоточиться, а на деле словно глотаешь пепел. Тот самый, которым уже можно начинать посыпать голову. Лори смотрит на трещинки в подошве обуви. Такие трещинки будут на надгробном камне Майкла, сквозь них прорастут клевер и маргаритки. — Это то, что нашёл мистер Фэйргрейв? — у Дэнни сбитый около мальчишеский голос, словно он Бенджамин Баттон, вернулся в свой пубертатный период. Что она ему может сказать? И что из этого она хочет ему сказать? Разве что дотянуться ладонью, взъерошить кудри. Пригласи он сейчас её в дом со словами «Мама испекла блинчиков, идём посмотрим Гарри Поттера» — она бы забыла всё. — Мне надо идти. Тихо и покорно. Машина у дома Дэнни зовёт в своё темное нутро. Ло разворачивается, чтобы уйти, когда чувствует прижатую к её плечу ладонь. — Лори! — она словно на собственных проводах в ад, её впихнут в раскалённый вагон и отправят в горнило войны, чтобы выжать из новобранца наивность и перемолоть его кости. — Не слушай его. Любовь не должна быть такой. Это неправильно. Лори смотрит в его вновь щенячьи глаза сквозь баррикады, сквозь тёмные тоннели и сплошную растерянность. Ей хочется протянуть руки и погреться у вулкана, но это чревато последствиями. Скорее для вулкана, чем для неё. — Много ли ты знаешь о любви, Дэнни? — она снисходительно улыбается в его краснеющее лицо. — Больше тебя. Ощущается, как ампутация в полевых условиях. Никакого тебе наркоза, только зубья пилы, вгрызающиеся в плоть и скалка во рту, чтоб язык ненароком не откусила. Дэнни замечает её вспыхнувший взгляд, запоздало хватается за щётку, чтоб подчистить неудачно вырвавшиеся слова: — То есть, я хотел сказать… Ло только скидывает его ладонь и идёт к машине. Даже слышит, как Дэнни за спиной срывается в самоосуждающее: «Идиот!». Ей, свисающей одной половиной тела в пропасть, уже не до чужих изворотов. Она внутренностями чувствует, что ударить его по потерянному лицу было бы проще, чем признать эту тупую ноющую боль внутри. Ту, что от зияющих дыр. Ло похожа на тёрку — ветер гуляет в отверстиях, можно просунуть пальцы и, наслаждаясь садистским удовольствием, вкручивать их глубже и глубже в эти дырки, делая их больше. Она этим занималась почти десять лет в глубокой убеждённости, что другого не заслужила. А потом вдруг Джозеф Сид привёз ей вёдра штукатурки и без всякого спроса стал заделывать её любимые дырки внутри. Нескольких суток не прошло, а засохшая штукатурка уже хлопьями осыпается со стен. Ло скребёт её обломанными ногтями, зная, что куски завалят всё внутри, словно свежим снегом с химическим запахом. По ощущениям, всё равно что отдирать кожу. По цвету точь-в-точь стены церкви на острове. Ло снова здесь, змеёй проглатывает собственный хвост. Но в церкви никого нет. Кто-то указывает ей на задний двор. Кто-то, кто даже смотрит на неё так же, когда она идёт к дверям — как на змею в саду. — Что всё это значит? Ответ ударяется о спину Джозефа в чёрном пиджаке. Свежие насыпи гудят чужими потерями. Сид даже не поворачивается к ней, в этот раз ей нужно бежать за ним, не наоборот. Словно псу, которого бросили на обочине хозяева. — Ты требуешь у меня ответа? Ло вздрагивает, словно бумажный человечек на ветру. В тишине его голоса подпрыгивает что-то чужеродное, спрятанное от неё прежде. Вдоль по позвонкам Ло скачет нехорошее предчувствие. — Я просто хочу понять, что произошло, — она невольно сбавляет обороты, останавливается рядом. — «Никто из вас да не мыслит в сердце своем зла против ближнего своего, и ложной клятвы не любите, ибо все это Я ненавижу, говорит Господь*», — Ло смотрит на сухую землю, что он растирает между пальцами, на тёмные ободки под ногтями, на масленый блеск фонарей в жёлтых линзах, хотя Джозеф не поворачивает к ней лицо. — Разве я сделал что-то плохое для тебя, Лори? Разве я не верил тебе? Она недоумевающе моргает. — Что? Вектор смещается совсем не туда. Охотник становится жертвой, не зная правда, что охотником он никогда не был. — Разве был у тебя повод усомниться во мне? Вопрос ценой в жизнь. Штукатурка с дыр совсем осыпалась. — Нет. Наверное… Я не знаю… — она пальцем корябает ладони, чувствуя свежую кровь под коркой засохших болячек. — К чему вообще всё это?! Что случилось с Майклом? Джозеф глядит в сторону, словно один её вид на периферии зрения вызывает неприязненное чувство тошноты у него в груди. — Он ворвался на проповедь. И стал требовать ответов, как и ты, — последние слова вылетают с нажимом, будто кто-то длинной палкой пропихивает их ей в наждачную глотку. — А в руке у него было это. Лори чувствует себя замороженным куском полуфабриката, застрявшего у дальней стенки холодильника, когда Джозеф достаёт из-за ремня брюк пистолет. Пистолет Фрэнка. Её пистолет. — Откуда? — она смотрит на его лицо и впервые не находит на нём прощения. — Погодите… Я не… Иногда боль это не так уж и страшно. Когда последствия боли — куда хуже. Иногда ты приносишь огонь, возомнив себя Прометеем. Потом ты спасаешься от пламени. Ледяной голос Джозефа жжёт ничуть не меньше. — Как видишь, здесь больше, чем одна свежая могила. Ло держит в руках пистолет, словно вылитый из куска стали, и чувствует, что её сейчас стошнит. Мир обрушивается на неё плоскими чёрными тенями, принося даже не страдания, нет. Скорее страх. — Я здесь не причём. Я не знаю, как он попал к нему! — Теперь это не важно. Камни без эпитафий шершавые, Лори смотрит в выдолбленные буквы и, словно больная дислексией, никак не может прочесть цельные слова на них. В голове только какой-то предсмертный бред, она путается в нитях фраз и слов, которые можно сказать. Да и что она может сказать? Как обелить себя? Разве что уповать на его веру в неё, которая была всё это время. Ло впивается взглядом в его лицо и понимает, что сейчас её нет. Не в тот момент, когда она ей действительно нужна. — Я люблю моих детей, Лори. А любовь бывает карающей. Она не должна такой быть, но она может, — истеричный крик Дэнни трескается в голове, осколками ранит изнутри. — И меньше всего мне хотелось делать её такой. Но ты не оставила мне выбора. Она пытается проследить его траекторию взгляда, чтобы броситься прямо на неё. — Я сказала ему, не переставать любить сестру, не оставлять её. Разве это плохо? Просто взгляни на меня, пожалуйста. — Почему ты сказала ему это? Запахи гари, сухой земли, тины и чёртовой штукатурки забираются ей в ноздри, иглами проходятся по рецепторам, царапают внутренности. Она бежит сквозь тёмные коридоры, чтобы захлопнуть дверь, чтобы спрятаться от Него. — Я просто хотела помочь, — сама не замечает, как выветривается вся уверенность, настырность, бойкость, с которыми она ехала сюда и ей остаётся только мямлить что-то. — Нет, — режет он по живому. — Ты поверила в гнусную ложь, которую говорят тебе люди вокруг обо мне и о моей семье. Те же люди, что закрывали глаза на твои крики о помощи. И тут впервые за встречу он наконец поворачивается к ней. А Ло стоит, как каменный истукан во степи, с пистолетом в руках (держит так, словно не оружие вовсе, а дохлый голубь). Ей хочется закричать, но рот зашит этим взглядом. — И это после всего, что я сделал для тебя, Лори. Не у всякого, у кого есть пульс, есть сердце. Ло чётко чувствует в эту секунду, что несмотря на лихорадочно бьющееся нечто под костями, её сердце рассыпается под подошвой точно так же, как комья земли, что Джозеф швыряет в сторону, прежде чем уйти. Её сердце вырвано с корнем. А его место заняло что-то тёмное и страшное. С привкусом вин(ы)а и крови.