Absolution

Если проехать по Девяностому шоссе на северо-запад около часа, а потом свернуть на север, можно обнаружить всю глубину задницы, в которой оказался. Возвращаться туда, откуда с таким трудом выбрался — заявка на глупость года. Солнце сквозь ветровое стекло поблёскивает в краю усталого запада, медленно проваливаясь в зыбучие горные цепи. Там, ещё дальше, за невидимой границей начинется Канада, и Ло думает, что проще было бы свалить к чёрту из этой страны, но из денег у неё пара сотен долларов, из вещей — потёртая кожаная куртка бывшего парня, а из первостепенных мыслей — «Если Терри меня обманул — я сниму с него шкуру». Да и как ей свалить, если это вопрос принципа. Земля — единственное на свете, что имеет ценность. Единственное, ради чего стоит трудиться, за что стоит бороться и умереть! * Её мать, конечно, не была не столь патетична, но она тоже говорила что-то подобное. Ло хорошо помнит, как расплывалось её лицо на белых больничных простынях, как рассыпалось бледной пепельной пылью, чтобы впитаться потом в эту самую землю, о которой она говорила. По дороге Ло не встречает ничего серьёзнее дутых тёмных туч, так и прошедших мимо безмолвными свинцовыми нагромождениями. Дождь остаётся позади округа. На стекло налипают листья, а вместе с ними красочная картинка красивой белоснежной церкви вдали. На башне при въезде выцветший «Фолс Энд» обозначает границы точки невозврата. Дальше только тёмный тоннель, как в парке развлечений, который всё всасывает в себя реальность без остановки.

***

Здесь сильно пахнет хвоей, стоячей водой, пивом и дешёвым одеколоном. Последнее, кажется, носит больше практическую ценность, чем эстетическую. Запах въедается в кожу за те скромные пару часов, что Ло проводит в местном баре, узнавая последние новости. Мэри Мэй приносит ужин и ощущение нетвёрдой почвы под ногами. — Погоди, я же тебя помню, — у хозяйки бара в голосе сталь, порох и ещё что-то твёрдое, надтреснутое, но не сломанное. — «Ло от Долорес»?  Ло проглатывает кусочек стейка, чувствуя, как дрожит воздух от знакомого «Эй, овечка Долли» на периферии детства. — Вообще-то Ло от Лори, но это не важно. Знаешь, где мне найти этого Джона Сида? — Мой тебе совет — не связывайся с этой семейкой. Тебе вообще не стоило сюда возвращаться. — Но я уже вернулась. Если тебе станет легче, я собираюсь свалить как только разберусь с проблемами. Она съедает ужин, наконец, получив наводку «поискать в церкви», что на северо-западе долины. На предостережения Ло только бросает: «Спасибо за беспокойство, но я большая девочка. Я справлюсь». Вряд ли в этой церкви прячется левиафан страшнее того, что ждёт её в доме, который по праву её. В доме, в котором навечно поселился призрак маленькой запуганной девочки, поднимавшей глаза к небу и говорившей: «Посмотри, звёзды падают». В доме где взаймы нежность, безопасность и улыбка. Даже слёзы и те взаймы. — Ло! — окликает Мэри Мэй уже на улице. — Это правда? Она умерла? Находит вопрос достаточно необходимым, чтобы озвучить. Ло даже смотрит на себя, понимая, что в рамочку с траурной лентой вмещается разве что чёрная куртка. — Да. — Соболезную. Кивает, прежде чем сесть в машину. Тянущаяся, как жевательная резинка дорога, наконец, упирается в церковь. Между рядов могил толпятся люди, от этой массовки невольно скребёт в горле. Когда Мэри Мэй сказала: «Всё изменилось», Ло представляла себе нечто иное. Только в общих чертах — новостройки или крупные торговые центры, толпы туристов, в конце концов. Эти ребята на туристов смахивают разве что одинаковой формой, будто чтобы гиду проще было найти «своих». Ветер, принёсший с запада ночь, тонким лезвием проходится по обнажённой коже ног. Ло жалеет, что не надела джинсы. Несколько людей отвлекаются на звук заглушенного мотора, но всеобщее внимание приковано к ступеням. Ло не видит, что там происходит — полукруг человеческих спин отгораживает её от эпицентра. Всеобщий гул и слова, что громче и отчётливее других (чаще «Отец» или «проповедь») — говорит кто-то со звучным поставленным голосом — всё сливается. Ло приподнимается на ступеньке пикапа, чтобы дать ветру разнести её голос: — Я ищу Джона Сида. Последние лучи солнца высвечивают чернильные рисунки на поднятых руках. Все, словно по команде, затихают, и волны голосов оседают на барабанных перепонках. Люди расступаются, и Ло видит того, кто говорил. Он всё ещё держит руки выше уровня плеч, и выглядит это так, словно он призывает небеса стать свидетелем этого разговора. Ло и без того хватает свидетелей: у неё всё нутро забито выжидающими взглядами. Она ждёт, что человек выйдет вперёд, начнёт её расспрашивать, ждёт недоверия или настороженности, но у него на освещаемом красивом лице только лёгкая улыбка, а на губах только несколько слов: — И с какой же целью? — Мне нужна помощь. Улыбка расползается, а руки вместо небес обращаются к людям вокруг. — Видите. Это то, о чём Отец говорил. Многие прозреют, когда увидят, что мы делаем. Многие захотят спастись и сами придут к нам, — звучит это так, словно он за миг влезает в шкуру Бога, решая её судьбу. До Ло его слова долетают осколками белого шума, она не вдаётся в подробности. — Человек по имени Терри сказал мне, что вы были одним из лучших юристов в Атланте. У меня проблемы с наследством, и мне нужна ваша помощь. С каждым сказанным словом лицо Джона всё больше вытягивается и становится всё более серьёзным. Улыбка смывается, будто её отшелушивает ветром, как дешёвую декорацию. Ло сама того не зная, бьёт по самым уязвимым местам. «Терри» — удар. «Атланта» — удар. Это как сказать едва спасшемуся утопающему, что лодка, которая его подобрала — продырявлена. — Жаль, но тут я ничем не могу помочь. Северные широты Гренландии перечеркивают его слова и взгляд, ясно давая понять, что надежды для неё в округе Хоуп нет. — Я специально приехала сюда, потому что мне сказали, вы можете мне помочь. — Я могу. Но я не стану этого делать, и не вижу в этом ничего лицемерного. — Я заплачу больше, чем обычно. Помогите мне получить эту землю, и я заплачу, когда продам её. Он не успевает ответить. Ло, слишком озабоченная исходом беседы, от которой зависит собственная жизнь, не замечает, как перестаёт быть объектом всеобщего внимания. Взгляды перемещаются за её спину. Хлопок двери машины немного отрезвляет, но окончательную точку ставит голос. — Ты отвергаешь просящего о помощи, Джон? Вопрос бьёт его куда-то в брюшину, заставляя застыть вполоборота, будто каменея под взглядом. Ло моргает пару раз, будто ждёт пока картинка сменится, как кадр диафильма. Слишком неожиданно гранитная уверенность в глубине синих глаз обращается в смиренное покорство. Она оборачивается, не столько из интереса к говорящему, сколько из интереса к причинам такой магической перемены. У машины, прижимая к белой ткани рубашки такую же белую книгу, словно бродячий проповедник, стоит мужчина. — Помнишь ли ты, что «кто затыкает ухо свое от вопля бедного, тот и сам будет вопить — и не будет услышан**»? — Да, Джозеф, я помню. Но ведь ты сам просил оставить прошлое позади. На секунду Ло кажется, она видит растерянного мальчишку на месте того мужчины. Неожиданно, она начинает ощущать себя лишней в этом чётко сложенном и идеально сбалансированном мирке странных людей, откуда-то взявшихся в округе, который она когда-то считала домом. — Я знаю, что это не просто для тебя, брат. Но разве Господь не учит нас жертвовать собственными желаниями и благами ради ближнего? Она так и стоит, молча внимая разговору и удивляясь, насколько он спокойный. Джозеф даже на крохотный миг не позволяет себе повысить голос, его рука осторожно касается плеча собеседника, и этот тесный тактильный контакт будто устанавливает какое-то устойчивое равновесие. Всё сразу утрамбовывается, складывается ровными рядками, становится просто и понятно. В её семье никогда так не говорили. — Мы вернёмся к этому разговору после проповеди. Ты тоже можешь к нам присоединиться. Ло, как балерина из шкатулки, у которой кончился завод, стоит недвижимая. Только спустя какое-то мгновение понимая, что обращаются к ней, она оттаивает, не обратив внимания, что сказано было «ты». Это отчего-то не ощущается фамильярным, скорее каким-то удобным, будто они знакомы всю жизнь. — Лори. Меня зовут Лори, — глядит, как люди затекают в зал церкви. — И нет, спасибо. Я лучше подожду здесь. — Конечно, — он поднимает голову, подставляя лицо последним лучам затухающего заката. Когда двери закрываются, а спустя время раздаётся голос, Ло тоже поднимает голову. С севера — след в след по её пути — тянутся тучи. Будет дождь. Ло ни с того ни с сего понимает, насколько иллюзорным был её выбор. Он будто бы согласился с её желанием, прекрасно зная, что она всё равно придёт. Такое незначительное открытие, и она вдруг чувствует себя маленькой обманутой девочкой.