Отражения

На задание их отправили в горы на севере. Камень, лёд, корявые голые деревья и низкое хмурое небо. Санива не ошибся со временем, долго мёрзнуть не пришлось, отряд противника начал вываливаться на площадку почти сразу. Многочисленный, хорошо вооружённый отряд. Правильно, если они собирались нападать на охраняемый караван, то численный перевес в таких условиях не помешает. Мунечика выверенными чёткими движениями сокрушал противников, не позволяя даже приблизиться. Когицуне сражался рядом, и на каком-то этапе их прибило спинами друг к другу. - Не подведи, старичок, - фыркнул лис насмешливо, - ты же лучший. Миказуки открыл было рот, собираясь отшутиться, но не успел сказать ни слова. - Миказуки, Когицуне! – командный рёв Таротачи, назначенного капитаном в этой вылазке, перекрыл грохот сражения. – Догнать! Оотачи, сражавшийся вместе с братом в самой гуще орды противника, махнул мечом, указывая на группу вражеских воинов, отколовшихся от основных сил. Маленький отряд скрыто пытался обойти сражающихся, но осознав что их раскрыли, уже не скрываясь рванул вниз по ущелью, туда где змеилась дорога к перевалу. Миказуки, не раздумывая, бросился на перехват, приказ командира – закон. Лис широкими прыжками, по-звериному припадая к земле, устремился за ним. Пятеро мелких и юрких бойцов прикрывали приземистого товарища, тащившего какой-то странный ящик. Миказуки успел только подумать, что возможно они опоздали, и караван уже ограбили, и сейчас они преследуют победителей, не позволяя им забрать добычу. Но Выше по склону кипело сражение и главным сейчас было остановить беглецов и вернуться на помощь к своим. Он широко взмахнул мечом, готовясь разрубить ещё одного противника, когда тот, убегающий с добычей, внезапно споткнулся, ящик покатился по земле, подпрыгивая на камнях и… Последнее что он помнил, резкий рывок за шиворот, ослепительную вспышку, что-то тяжёлое навалившееся сверху и ощущение падения. * Отголоски взрыва еще бродили под землей, и Когицунемару вздернул голову, чутко прислушиваясь к шорохам и звукам. Если пласт земли над ними поедет или обвалится, спастись не удастся. Им еще повезло свалиться в эту пещеру. Тачи похвалил себя за предусмотрительность – не заметь он этого провала, неизвестно, что было бы дальше. Армия сопротивления растет… не каждый смог бы сделать бомбу в это время, а уж тем более пронести ее к каравану. Умно. И глупо. Эхо стихло, и Когицунемару перевел дух. Им повезло. Только сейчас он опустил глаза на Мунечику, которого прикрывал собой, и досадливо прикусил губу. Склонился ниже, принюхиваясь. Сейчас даже его зрение, звериное, не поможет увидеть рану, а вот нос… Железистый запах крови щекотал ноздри, сбивая с толку. Почему-то от осознания, что Миказуки ранен, неприятно сдавливало под ключицами. Беспокойство, кажется так звалось это чувство. Неприятное, зудящее и раздражающее. - Эй, принцесса, подъем, - Когицунемару встряхнул древний клинок за плечо, дожидаясь реакции, провел языком по щеке, собирая вкус крови. – Что болит? Лунный клинок слабо застонал, зашарил в потёмках руками, пытаясь найти оружие и сориентироваться в происходящем. Хотел спросить, что произошло и где он, но вместо этого закашлялся – в лёгкие набилось поднятой взрывом пыли. - Тише, - знакомый голос. И руки тоже знакомые, погладили по плечу успокаивающе, - мы в пещерах, взрывом снесло, эти поганцы динамит притащили, оказывается. Повезло. Щёку обжигало горячими частыми выдохами, лис словно принюхивался. - Ты ранен, - не вопрос, утверждение, - где болит? Миказуки поморщился, но отпихивать ощупывающие его руки не стал. Почему-то, тревогу кицуне он ощущал словно дрожью по коже. - Ногу, кажется, подвернул. Левую, - ответил честно и вздрогнул, когда горячие ладони цепко ухватили лодыжку. Стиснул зубы, стараясь не закричать от резкой боли, но лис всё равно почувствовал. Выругался негромко и забормотал что-то на незнакомом языке, щёлкая пальцами. В темноте задрожало лёгкое марево, остро запахло смятым папоротником и мокрой шерстью, а затем начали разгораться тускло-зеленоватые огоньки кицунеби, покачиваясь в воздухе. Оказывается они провалились в небольшой грот, с одной стороны свежая осыпь, видимо сверху взрывом накрыло, в темноту уходил провал, возможно удастся выбраться. Его меч поблёскивал лезвием у стены, лис перемазанный грязью и взъерошенный сосредоточенно осматривал его ногу, бесцеремонно задрав штанину. Поднял лицо, глянул остро – блеснули зрачки в тусклом свете. - Сейчас будет больно, надо вправить вывих, - дождался короткого кивка и плотно обхватил лодыжку горячими пальцами. Нажал, вставляя сустав на место. Миказуки сильно вздрогнул, мышцы на миг закаменели. Но ни звука, даже дыхание и то, поверхностное, но беззвучное. Когицунемару сочувствующе мотнул головой и заворчал, принюхиваясь к запаху крови. Ссадина на лодыжке, выше на икре содрана кожа. Кровь уже побурела, остановилась, но лис все равно облизал раны, по-звериному вычищая и дезинфицируя. Отстранился, оценивая получившийся результат. Теперь повязка. Штанина разорвана, как раз пригодится. Плотный шелк неохотно поддавался, пришлось резать мечом, сооружая целый ворох коротких бинтов. Миказуки молчал, устало откинувшись на земляную насыпь, и Когицунемару решительно не нравилась его бледность, мало напоминающая аристократическую. - Где еще болит? – повязка помогла зафиксировать ногу, но идти с такой травмой подобно самоубийству. Лис бесцеремонно навис над товарищем, чутко принюхиваясь. Огоньки кицунеби, повинуясь его желанию, спустились ниже, давая рассмотреть длинную царапину у виска, и тачи вновь недобро заворчал, слизывая запекшуюся кровь. Не верх медицинской помощи, но всяко лучше пыли и грязи. Мунечика прикрыл глаза позволяя эту неслыханную вольность, только дыхание едва слышно сбилось, и запах, привычный сладко-благовонный, стал неожиданно гуще, пробиваясь сквозь вонь гари, пыли и железа, щедро нанесённых битвой и взрывом. Неужели… Тебе нравится так? Когицунемару с интересом принюхался, оскалился насмешливо, но заострять внимание не стал, вместо этого бесцеремонно усадив Миказуки и устроившись за его спиной. Подался ближе, едва не ткнувшись носом в затылок, обжег горячим дыхание кожу. Нет, здесь нет ничего. Повезло. Еще одна длинная царапина обнаружилась на лопатке, и кицунэ бесцеремонно сдернул с плеч плотную ткань, принюхиваясь к усилившемуся запаху. Тебе ведь не нравится боль, верно? Или все дело в этих прикосновениях? Шершавый язык прошелся по царапине, и Миказуки вздрогнул. Когицунемару довольно втянул сладкий запах и заботливо поправил чужую одежду. - Больше нигде не болит? - поинтересовался, устроив подбородок на чужом плече. - Нет, - Миказуки опустил ресницы, пряча взгляд, не дрогнули пальцы чинно сложенные на коленях, - благодарю за заботу, Когицунемару, ты достойное творение великой Инари-сама, богиня по праву может тобой гордиться. «Аристократия» хмыкнул про себя Когицуне и, нарочито простецки, похлопал велеречивого товарища по несчастью – или удаче, это с какой стороны смотреть – по плечу. Шикнул на попытку подняться, отошёл поднять меч – тот самый, один из пяти великих – пихнул в руки владельцу и бережно подхватил Микадзуки на руки. Тот не протестуя приник к его груди, позволяя нести себя как принцессу, и лис невольно растянул пасть в усмешке, ловя знакомый пряный запах. Зеленоватые огоньки послушно скользнули в проход, освещая путь, и Когицунемару чутко повёл носом, по-звериному отыскивая путь к свободе. Он бесшумно ступал по слежавшейся земле и твердому камню, легко преодолевал препятствия. Лишь раз замер на развилке, решая, куда идти, принюхался, пытаясь уловить дуновение ветра. Пещеры оказались просторными, словно их создала не природа, а человек, но Когицунемару мало интересовало то, что творилось вокруг. Главным было выбраться, а амулет на возвращение домой остался у Таротачи. И кто еще разберет, куда их выведет этот путь… Дорога пошла вверх, и лис зашагал быстрее, потушив огоньки кицунэби. Да, ему не показалось, солнечный свет пробился робким лучом и стал ярче по мере приближения к расщелине. Это сложно было назвать входом, так узкий проход в пару метров длиной, но выбираться придется по одному. - Подожди здесь, - Когицунемару бережно усадил свою ношу, выскочил наружу, оценивая обстановку. Вернулся он через несколько минут с неутешительными новостями. Проход выводил на узкую тропку, но оканчивался почти вертикальной стеной. Либо лезешь наверх, либо остаешься один на один с пропастью. - Вариантов немного, - он присел рядом с лунным клинком и почесал висок. – Либо мы ждем, пока нас найдут, либо я иду искать наших. Они оба понимали, что второй вариант лучше и даст больше шансов на спасение, так что дождавшись кивка, лис покровительственно хлопнул Мунечику по плечу и выскочил наружу. Что больше всего удивляло самого кицунэ, он ведь собирался вернуться. Хотя в любой другой ситуации не рискнул бы полезть обратно. Звериное чутье вопило, что это будет самоубийство, но другое чувство – колкое, настойчиво зудящее под ключицами – не давало оставить Мунечику одного. Здоровый эгоизм, - решил лис, утопая в свежем снегу. Не больше. * Миказуки поднялся, незамысловато опираясь на меч, и проковылял к выходу. Зажмурился, прикрывая лицо от резких порывов ветра, ранящих кожу мелкими колючими снежинками. Скала отвесно уходила вниз и вверх. Скорее всего, он не смог бы выбраться даже будучи здоровым, что говорить о вывихнутой лодыжке, которую простреливало болью при любом движении. У него не такой большой выбор. Он вернулся в относительное тепло и безветрие пещеры, сел у стены, прижавшись затылком к холодному шершавому камню. Страшно не было, хотя он понимал, что скорее всего за ним не придут. Когда-нибудь, год спустя кто-то найдёт его-клинок и возможно иссохшие останки этого тела. Стало интересно, как оно будет умирать? По-человечески? Страдая от голода и жажды, замерзая насмерть? И будет ли это тело постепенно разлагаться, а может станет пищей горным демонам и крысам? Или исчезнет так же как появилось, в стремительной вспышке света? Это были глупые вопросы, но лучше уж думать о смерти и том, что ждёт тебя после неё, чем о том, что у лисьего клинка горячие пальцы и губы, а язык шершавый и клыки чуть царапают кожу над лопаткой, возле раны. И о том, что от фантомного ощущения чужих прикосновений до сих пор не удаётся избавиться. Холод становился всё ощутимее, мысли путались, становясь обрывочными и бестолковыми. Кажется, он задремал, и проснулся словно издалека слыша чужой голос, никак не в состоянии вынырнуть до конца из зыбкого забытья. - Не спи, слышишь, Миказуки, проснись! – горячие ладони, горячее дыхание у виска, тёплое плечо под щекой. Неужели вернулся? Это даже смешно – кицуне вернулся. Миказуки попытался рассмеяться, но только хрипло закашлялся, чувствуя себя настоящим стариком. - Таротачи и Джиропьяньчи ждут нас наверху, они справились с заданием и мы можем отправляться домой. Давай же, приходи в себя, - снова затормошил его лис, не позволяя соскользнуть обратно в обморочное забытьё. Подышал на холодные пальцы, растер ладонями щеки и, понимая всю тщетность своих усилий, наотмашь ударил Мунечику по щеке. - Давай, очнись, принцесса, иначе оба не выберемся, - он едва дождался осмысленного взгляда и вновь затормошил Миказуки, потянулся, обхватил за плечи. – Пойдем. Бери меч и вперед. Со сдавленным ругательством чувствительно цапнул за плечо, надеясь хоть так расшевелить. Получилось, взгляд стал почти осмысленным. - Давай, поднимаемся, ребята вытянут веревку, но до неё еще добраться надо, а в пропасть ой как не хочется, - Когицунемару засмеялся, вновь прижал к себе, помогая преодолеть короткий, но показавшийся бесконечным путь. Миказуки выдернули на площадку первого. Таротачи, высокий и бесстрастный, помог выбраться на ровную площадку наверху, а Джиротачи первым делом сунул в руки флягу. Вот же, всегда с собой алкоголь, даже на заданиях. Сейчас это скорее радовало, помогая согреть внутренности и хоть немного прояснить путающиеся мысли. Когицунемару выбрался сам и торопливо зашагал к отряду. Как только все собрались, амулет налился ярким светом, и вспышка ослепила. В крепости их ждали – Мунечику сразу перехватил Ягэн, мигом найдя себе пару клинков в помощь. Кицунэ добрался до медпункта своими ногами, с удовольствием вытянувшись на кушетке. Пускай Таротачи все объясняет хозяину, он и тут неплохо время проведёт. Заодно точно убедится, что с Миказуки всё благополучно. Хотя и нехорошо это, сомневаться в их медике, но он же не вслух, значит можно немного. Задумываться, почему его так волнует здоровье и благополучие лунного клинка, лис не собирался. Даже спроси его, пожал бы плечами – чешет ведь вечерами, приятно. Вот и надо чтоб дальше чесал. * На следующее утро цитадель стояла на ушах полным составом – Миказуки Мунечика, раненый в последнем бою, заболел снежной лихорадкой – новость облетела всех стремительно, и лис с утра обнаружил, внезапно, возле знакомых покоев собравшуюся толпу. Шокудайкири терзал Ягэна на предмет, что же лучше всего приготовить больному. Цурумару и даже Окурикара переминались за его спиной – видимо, клинки клана Датэ были назначены помогать на кухне. Мрачный Таротачи караулил у дверей, видимо решив, что неприятность с подчинённым – его вина. Джиротачи шумно настаивал, что надо выпить какого-то особенного вина, которое мгновенно излечивает все болезни. Несколько клинков металось в поисках некоего загадочного лекарства, кто-то спешно собирал экспедицию за редкими лечебными травами. К дверям стояла внушительная очередь с подношениями, семейство танто сосредоточено ваяли тысячу журавликов. «Как будто богатый дедушка приболел, ей боги» мысленно плюнул Когицунэ, и на правах особо близкого родственника покойного дедушки – тьфу ты, вот ведь что только в голову не лезет – плечом отодвинул столпившихся посетителей, и шагнув в комнату, решительно захлопнул за собой двери. Если уж его постоянный шум с раннего утра то и дело выдёргивал из сладкого сна – а его комната на отшибе, с краю крыла – то наверное больного эти посетители достали уже до печёнок. Нет бы, выспаться дали, рассуждал лис, проходя в спальню и опускаясь на колени возле больного. Выглядел Миказуки паршиво – бледный в прозелень, на виске пухлая повязка под пластырем; руки, сложенные поверх ярко-синего кимоно, наброшенного для тепла поверх одеяла, в ссадинах. И улыбка вымученная, а под запавшими глазами тени залегли, и складка у бледного рта. Кицунэ, сперва думавший если не позлорадствовать про тонкую душу и не менее хрупкое здоровье, то как минимум пошутить, молча осмотрел Мунечику и опустил тяжелую ладонь на темные волосы. От Миказуки пахло болезнью, и этот тяжелый, гнилостной запах перебивал знакомую сладость. Почему-то не чувствовать чужой аромат, уже въевшийся под кожу, было… даже не странно, просто до одури и желания взвыть, непривычно. И хотелось как можно скорее вернуть его, вновь ощутить пряность священных благовоний и нежность полуночных цветов. Говорить Когицунемару ничего не стал, так же молча поднялся, взяв с низкой столешницы небольшую емкость с водой. Видимо, Ягэн оставил для компрессов. Рядом с постелью располагался кувшин и чашка. В болезнь тёплая вода, подслащенная мёдом, самое то, но если подрагивают от слабости руки и нет сил подняться, толку тогда от питья? Снежной лихорадкой, а в простонародье, простудой, лис болел и сам. И вспоминать время, когда организм сотрясало высокой температурой, а в голове мучительно-издевательски били колокола, не хотелось. - Попей, - Когицунемару помог клинку приподняться, ничуть не чураясь чужой слабости, потом устроил на высоком лбу прохладную ткань и с интересом уставился на бледное лицо. Что именно он там пытался высмотреть, даже самому лису было не очень понятно, но… - Тебе лучше дать поспать или отвлечь? – так и не придя ни к какому выводу, поинтересовался тачи, по-кошачьи склонив голову набок. - Спасибо, Когицунемару, - едва слышно прошелестел больной и слабая ладонь накрыла его пальцы, - останься, пожалуйста… пока я не засну. И от этой откровенной просьбы, признания слабости, осознания, что в тебе нуждаются, лису словно душу наизнанку вывернуло. Сперва казалось – сон или морок, но… Он погладил тонкую руку с проступающим рисунком синеватых вен, перебрал пальцы. Замер на них взглядом. И склонился, касаясь оставшихся после задания ссадин губами. Как хочешь. Устроился рядом, не выпуская хрупкой ладони, чутко прислушался к сиплому, болезненному дыханию. Снаружи вновь загомонили, и лис зло сощурился, приподнимаясь рывком. Но поморщился, вновь опустил голову на собственное предплечье, не желая разрывать контакт. - Засранцы, - сообщил недовольно. Но не стал ругаться, лишь смолк на мгновение, чтобы тихо начать… рассказывать сказку? Спокойный голос убаюкивал, отвлекая от шума снаружи, успокаивал. Теплые пальцы поглаживали ладонь, словно в такт. Когицунемару не скоро закончил говорить, забывшись в знакомых с детства историях, смолк, лишь заметив, что Миказуки уснул. На его лице, уставшем и измученном, больше не было боли, и лис с облегчением выдохнул. Почему-то было важно, что теперь ему не больно, а сон, спокойный и глубокий, исцелит и саму болезнь. Что, прикипел душой, а, глупый кицунэ? Или порадовался, внезапно став избранным? Не каждому ведь суждено увидеть чужую слабость, не все смогут похвастаться знанием того, что даже величайшему клинку нужна защита. Хочешь быть рыцарем? Нет? А что тогда? Когицунемару вздохнул и привычно отмахнулся от глупых мыслей, настойчивыми воронами кружащимися в голове. Он не стал уходить, как говорил ему Мунечика, так и остался рядом, поглаживая чужие пальцы и слушая ровное, сонное дыхание. Ему ведь тоже не дали поспать, так почему бы не воспользоваться моментом? Их разбудили тихие шаги и шорох отодвигаемой двери – Ягэн пришёл проведать больного. Осмотрел, не спеша шугануть нахально устроившегося у изголовья кицунэ, помог выпить лекарство и выдал программу дальнейшего ухода. Кивнул лису, поднимаясь на ноги, и уточнил напоследок: - Побольше питья, тишина и сон. Когицунемару ошарашено кивнул – кажется, его не спросив назначили сиделкой при больном. Желания возмущаться всё не приходило, а в комнату на цыпочках потянулись пришедшие навестить. «Самые бедные родственники, кто с утра дожидался» язвительно хмыкнул про себя лис, но видимость сохранял благопристойную, скромно устроившись у стены рядом с изголовьем. И даже ручки чинно на коленях сложил, наблюдая. Надо же, идут и идут. Сперва Митсутада с подносом, ладно, этот пускай, от еды быстрее выздоравливают, а после и остальные. И все с подарками – хлама натащили гору. Странные… Кажется, только сейчас Когицунемару осознал, насколько обитатели крепости любят Мунечику. Не за внешность или действия, все равно старичок-химе почти ничего не умеет, даже в огороде и то профан, и одеться самостоятельно не способен. А за… за что, если вдуматься? Стараются угодить, то и дело жмутся к нему, помогают облачиться в боевой наряд, танто частенько рядом сидят… что же в этом мече такого, если вдуматься? Только ли доброта? Кицунэ задумчиво следил за процессией, потом, устав, скрестил ноги, после, и вовсе устроил локоть на согнутом колене, подпирая голову ладонью. Когда он уже был готов выгнать всех клинков взашей, процессия закончилась. Гокотай, последний из сочувствующих, прикрыл за собой дверь, и наступила тишина. Тачи шумно выдохнул и подсел ближе к больному. Выглядел тот явно лучше, чем утром, но это ничуть не отменяло общей слабости и болезненности. Лис молча помог ему напиться и с интересом уставился на поднос. Бульон, чайник с питьем и соба с овощами. Митсутада явно старался следовать инструкциям, позабыв лишь о том, что рядом с Мунечикой есть кто-то еще. Сиделка, - резюмировал лис про себя и уставился на лунокованного. - Тебе надо попробовать поесть, Мунечика-доно, - добродушно сообщил он больному и, пресекая любые возражения, продолжил. – Если ты, конечно, не хочешь, чтобы тебя кормили с ложечки. Миказуки покорно опустил ресницы и согласился поесть, старательно благодаря за заботу. Принял из рук пиалу с подогретым на жаровне бульоном, и покорно, но неторопливо доел всю, не особо большую, порцию. И только когда Когицунемару протянул ему чашку чая, поднял глаза. - Спасибо за заботу, Когицуне, я рад что ты рядом, так и болеть не страшно. Пожалуйста, если не затруднит, отнеси посуду и передай Шокудайкири мою сердечную благодарность. Лис моргнул. Потом моргнул ещё раз. Сперва хотел было обидеться – а как же, его как прислугу гоняют, даже не вспомнив, что он тоже не завтракал. А потом сообразил – не сказав ни слова дурного ни о кухонной смене, ни о ком-то ещё, не намекнув на потребности и слабости самого лиса – Миказуки отправлял заботящегося о нём меча с простой просьбой, давая возможность тоже поесть. А казалось, как обойтись без обид и конфликта? Ему бы и в голову не пришло. Может, за это и любят старичка-химэ? Об этом Когицунемару думал уже по дороге на кухню. Поесть стоило, а обдумывать происходящее еда не мешала. Скорее наоборот. Что бы не думали о нем и каким бы паяцем не считали, лис мог похвастаться острым умом и умением делать выводы. И в случае с Мунечикой они напрашивались сами. Кем нужно быть, чтобы самому, горя в лихорадке, заботиться о других? Запоминать события и желания, просчитывать ситуации и обыгрывать их так, чтобы никто не остался обижен? Почему в первую очередь Мунечика подумал не о себе, а обо всех остальных? Только ли в чуткости дело? Или это тоже маска, как выверенные движения, ровное, как гладь воды, спокойствие и доброжелательная улыбка? Нет, - лис оборвал сам себя. – Не маска. Это его суть. Но настоящий Миказуки Мунечика прячется в чем-то ином. Сегодня он увидел его в нескольких словах, в слабости, которую лунный клинок не побоялся показать. Чувствовать себя особенным было… странно. Словно какая-то непривычная ответственности укрыла плечи незримым покрывалом и от души пнула под зад. Когицунемару привык доверять инстинктам и сейчас лишь растянул губы в довольном оскале. В его игре появились новые загадки. И желание присвоить Миказуки себе, узнать его стало во главу. Пускай выздоравливает. А ко всему остальному лис его подтолкнет. * Миказуки шёл на поправку стремительно, всё это время поток внимания к нему не ослабевал, и никто не уходил обиженным. Лис, терпеливо дожидавшийся пока больной осчастливит вниманием и добрым словом всех пришедших его навестить, только диву давался. И ведь тактичный лунный тачи умудрялся и его настроение учитывать. Словно понимал, каким-то шестым чувством, что кицуне заскучал, извинялся перед визитёрами и ссылаясь на усталость, просил дать ему возможность побыть в тишине. После этого роскошные покои обходили на цыпочках, воцарялась тишина, и Когицуне сиял, получая всё внимание больного. Внимание в основном сводилось к тому, что бы налить ему чая, уговорить выпить лекарства и напомнить о еде. А ещё невозбранно держать в ладони тонкие пальцы, убаюкивая очередной сказкой. И бережно тронуть губами лоб, заснувшему. Вроде как и не при чём, вроде как температуру проверить. В честь выздоровления прекраснейшего из пяти великих клинков, разумеется закатили праздник. Организовав вечеринку в большом зале – на улице было уже холодно, а ни в какое другое помещение вся толпа желающих не влезала. Лис торжественно помог, ещё прихрамывающему Мунечике, дойти до торжества в его честь и беззаботно плюхнулся рядом. Что и говорить, такое соседство носило определенные плюсы и минусы, и Когицунемару порой ощущал себя тем самым рыцарем, а то и страшной дворнягой, отгоняющей от принцессы всех желающих пообщаться. Его не трогали, хотя он подозревал – попробуй он отойти, его место немедленно займут миниатюрные танто или же Митсутада придвинется ближе, желая сам подкладывать еду величайшему клинку. Он задумчиво следил за одноглазым тачи, то и дело подвигающим к лунному клинку те или иные лакомства, слушал хрипловатый, поскрипывающий голос и ловил себя на странном желании утащить Миказуки в нору. Тьфу, комнату. Подальше от шума, острых, щекочущих нёбо запахов и чужих взглядов. Все они смотрели – с восхищением, обожанием, радостью – и лис невольно отводил глаза, чувствуя странное недовольство. Звериное в нем вставало на дыбы, требовало ухватить, утащить за собой, спрятать и... И что? Влип ты, лис, увяз вернее глупой мошки в сети паука. Засмотрелся, доигрался, привык и как чертова шавка теперь тянет защищать свое. Свое ли? Когицунемару медленно выдохнул, потер лицо. Поднял глаза, ловя чужой взгляд, привычно доброжелательный и спокойный. К черту. Может, стоит напиться? Никогда еще это решение не отдавало беспомощностью вместо ожидаемого веселья. И не зря. Опьянение для Когицунемару походило на обращение в лисицу – он становился глупее, а звериное брало верх. Чувства обострялись, запахи больно ударяли в нос, и куда больше хотелось чужих прикосновений. Нет, не чужих. Только Миказуки... Когицунемару мотнул головой и обнял лунный клинок, с урчанием тычась в плечо и шею, жадно собирая привычный, сладостный запах. На липнущего к Мунечике лиса пялились все. Молчали, никак не комментируя , что кудлатая голова вольготно устроилась на плече, а сам кицунэ обвил руками прекраснейшего из великих, нарушая все правила приличий и громко требуя не вырываться. Его мало смущал тот факт, что Мунечика даже не шевельнулся в ответ на такое поведение. Не сопротивлялся, только смотрел молча, с привычной доброжелательной отстранённостью, улыбался едва заметно. И только если совсем внимательно всмотреться в глаза, стало бы понятно, что Миказуки далеко не так спокоен как кажется. Только кто же заглянет, кто окажется настолько близко, чтоб поймать тревогу на самом дне зрачков. Разве что сам кицуне, только ему не до того, ему невдомёк, что творится в душе прекраснейшего клинка, одного из пяти великих, лунокованного и далее по списку. А там бурлит чёрная вода, волнуясь бьётся в невидимые берега, дробит тревожно лунное отражение. Нет уже и в помине покоя. Сплетаются загадочным узором страх и незнакомое волнение. И лунный клинок сидит неподвижно, не донеся до рта чашку с подогретым вином. Сидит и пытается разобраться, что же происходит с ним? Почему так странно томительно от этой назойливости, почему жар растекается волнами от обвивших пояс рук? Что происходит с его человеческой формой, и почему не удаётся сохранить спокойствие, чувствуя горячие выдохи в шею, когда лис принюхивается к чему-то ему одному известному. Мунечика сидит неподвижно, пытается понять и не может. А вокруг гудят, взрываются смехом, переговариваются клинки. Они все, такие же как он сам и иные – у каждого своя форма и свой характер. Им весело и веселье это шумным прибоем плещется вокруг, мешая сосредоточится. Миказуки делает глоток остывшего вина и ставит чашку на стол. У него кружится голова и невыносимо душно. И кажется, что мир дробится и расплывается как попавшая под дождь, нарисованная тушью картина. - Я устал, - говорит он лису, словно впервые заметив его существование, - помоги мне добраться в покои, я хочу отдохнуть… И сам себе удивляется – мог ведь просто стряхнуть настырного засранца, любой в этом зале с удовольствием оказал бы ему помощь. Со всем положенным почтением, а не… Но поздно что-то менять, лис уже поднимается на ноги, и легко, словно и не весит ничего, вскидывает на руки. И присутствующие лишь посмотрят им вслед – молча. Уже у порога чужих, роскошных покоев Когицунемару опустил лицо, почти утыкаясь носом в темную макушку. Теплый сладостный запах наполнил рот слюной, отозвался рыком – едва слышным ворчанием, вибрирующем в горле. Желанная тяжесть в руках будоражила, лишила рассудка. Может, и не стоило столько пить, но попробуй сдержаться. Попробуй подпустить кого-то ближе, ревниво следя за каждым движением. Его вело, голова, пустая и легкая ощущалась словно отдельно от тела. Может, он переборщил с саке, а может все дело было в чужом запахе. Слишком… откровенном. Тебе нравится происходящее? Когицунемару не знал, не было ответов, пока он шагал в чужую комнату, бережно удерживая на руках хрупкую ношу. Миказуки доверчиво прижимался к плечу, опустил веки. Его дыхание, бесшумное и легкое, прожигало сквозь плотную ткань кимоно, и лис стискивал зубы, отвечая беззвучным рыком. Он не мог похвастаться выдержкой лунного клинка. Не мог и не захотел бы. В комнате тускло горел светильник, теплыми оранжевыми мазками пятная татами и роскошно убранные стены. Когицунемару бережно опустил свою драгоценную ношу на разобранную постель, и откинулся на пятки, рассматривая пытливо. Миказуки не поднимая на него глаз, церемонно и чопорно поблагодарил и лис знал, сейчас ему невыносимо вежливо укажут на дверь. И следом царапнуло злостью – думаешь отмахнуться от меня, луноликий? Думаешь, меня можно использовать и отправить прочь, чтобы ждал нового приказа-просьбы, преданно заглядывая в глаза? Думаешь, я не чувствую, как изменился твой запах? Не понимаю, чего ты хочешь, скрывая даже от себя эти желания? Когицунемару подался ближе, дождался полного вежливого внимания взгляда и склонился вперед. Поймал губами удивленный вздох, накрыл приоткрытый рот поцелуем. Попробуй теперь сказать, что не понимаешь. Звериная часть вскинула голову, заворчала одобрительно. Миказуки замер, закаменел под руками. Не отталкивая. Не отвечая. Не в силах решиться хоть на что-то, не понимая происходящего. Рот горел ожогами чужих поцелуев. В голове билось, ревело шумом беснующейся воды – не доверяй кицуне, никогда не доверяй тому, у кого волосы цвета смерти и глаза цвета крови. Никому не дано обмануть лису, но лисы способны обмануть любого – никогда не доверяй кицуне. Только жар под ключицами и невыносимо-восхитительная тяжесть в подвздошье заглушали этот голос, подталкивая под руки – обними, коснись же. Тебе ведь нравится прикасаться, тебе ведь хочется зарыть пальцы в роскошь пышной гривы, давай же. Только сковывал по рукам страх, вернее любых оков. - Пожалуйста… - лис замер, отстранившись на миг для вдоха, услышав эту мольбу, возликовал на мгновение, просит ведь! И вздрогнул как от пощёчины, от беспомощного, почти стоном, - … остановись… не надо… Когицунемару отшатнулся, уронил руки бессильно, не зная, как реагировать. Он мог бы спросить – почему? – мог бы и проигнорировать чужие слова, полагаясь на реакцию тела. Только... - Не бойся, я не причиню тебе вреда. И непонятно, что больше в севшем голосе – насмешки или обещания. Вот только уйти отказался, так и свернулся клубком подле футона, не выпуская из рук безвольной прохладной ладони. Я же о поцелуях говорил, Мунечика-доно, а ты что подумал? Ничего не думал. Мысли как будто вымело из головы, ни одной не поймать. Только одна, мечется испуганной рыбёшкой от берега к берегу – нельзя доверять кицуне – беспомощная, глупая. И губы горят, словно перцем натёрли. И страшно поднять руку и коснуться. А правому боку тепло от чужого присутствия – лис ворочается, бормочет во сне, зовёт невнятно, и жаром от него как от печки – так и хочется прижаться, греясь в этом зверином тепле. А страх вяжет по рукам, не даёт даже голову повернуть, чтоб взглянуть. Смешно. Глупо. Разве может величайший из клинков бояться, разве возможно это? Так и пролежал до рассвета, маясь. И забылся сторожким чутким сном под утро, так и не сумев ни взглянуть, ни отобрать ладони из цепких пальцев. * Когицунемару проснулся в незнакомом месте и пару секунд рассматривал потолок – высокий, без знакомой притолоки, увешанной фигурками. Ух ты. Он все же поспал с принцессой. Пускай, и на полу. Когицунемару приподнялся, устраиваясь удобнее. Мунечика дышал во сне ровно, бесшумно, но лицо было бледное, а под глазами залегли глубокие тени. Что же тебя так испугало, лунокованный? Собственная реакция? Или мой напор? Или глупые сомнения клинка, добровольно отказавшегося от привязанностей? - Что же ты прячешь?.. – кицунэ погладил хрупкие пальцы в своей ладони и приподнялся, нависая над спящим. Полюбовался приоткрытыми, сухими губами, облизнулся, вспоминая их вкус. Хорошо было... – Я тебя еще расшевелю, принцесса, - шепнул, касаясь поцелуем виска и жадно вдыхая сладостный аромат дорогих благовоний. И куда громче позвал. - Просыпайся, Мунечика-доно, иначе завтрак пропустишь. Миказуки просыпался неохотно, словно не чуткий клинок, а действительно избалованная принцесса жмурится и лениво потягивается в постели. Лис не удержался, погладил его пальцами по затылку, сползая на плечи, легко массирую тёплую после сна кожу, и расплылся в улыбке – не до конца проснувшийся тачи охотно ластился к его ладони, всё не желая открывать глаз. Но увы, мгновения эти были до обидного короткими. Всего несколько заполошно-счастливых ударов лисьего сердца и прекрасный клинок открыл глаза и сразу же напрягся, ощериваясь невидимыми колючками. Невероятно доброжелательными, но от этого не менее убедительными. - Доброе утро, Когицунемару, - сел в постели, с улыбкой глядя на не спешащего отстранится лиса, - тебя не затруднит принести мне воды? Лис взглянул в безмятежные глаза, оценил ненатуральность улыбки и ухмыльнулся во всю пасть – а была не была! - С удовольствием, если поцелуешь, - ответил нахально и на всякий случай ткнул себя пальцем в щёку, показывая, куда должен придтись гипотетический поцелуй. Неожиданное нахальство внезапно принесло вполне удовлетворительный результат. Миказуки зримо смутился, отвёл глаза, но потом видимо решил, что выбирать стоит меньшее из двух зол, а валить и набрасываться с поцелуями лис вроде как не спешит, и дотянувшись легко и невесомо коснулся скулы губами. - Твоё бесстыдство и наглость достойны лучшего из творений великолепной Инари-сама, - не то пожурил укоризненно, не то комплимент сделал, но кицуне полегчало на душе – улыбка у лунного клинка стала куда более естественная и живая. Впрочем, это не помешало лису фамильярно хлопнуть Миказуки по плечу – мол, хватит уже, язык сломаешь. Но свою часть обещания он выполнил. Принес воду, даже подал полотенце, глядя, как Миказуки умывается. Казалось бы, простое действие, но и тут лунный клинок поражал изысканными манерами и красотой движений. К тому же, его смущало даже простое наблюдение, хотя улыбка, с которой он обернулся к кицунэ, была вновь полна доброжелательности. - Кажется, ты говорил про завтрак... Когицуне с энтузиазмом кивнул, легко поднимаясь на ноги и растягивая губы в ухмылке. Поправил сбившийся ворот, пригладил торчащую прядку на макушке, и Мунечика с некоторым осуждением качнул головой, не спеша отстраняться. - Буду паинькой весь день, если вечером обещаешь снова поцеловать, - торжественно объявил тачи, задерживая ладонь над чужим плечом. Лунный клинок глянул укоризненно, но кивнув в ответ, и лис убрал руки, демонстративно пряча их за спину. Его захватила эта игра. А уж добиться от лунного клинка реакции… кажется, он делал в этом успехи. И предвкушаемая награда от этого становилась только желаннее. День прошел быстро, полный предвкушения и бытовых забот. Мунечика помогал на кухне, Когицунемару отправили заниматься поливкой огорода. При таком раскладе они не виделись первую половину дня, но после обеда Когицунемару чинно сидел рядом с лунным клинком, подливая чай, стараясь предугадывать потребности и то молча любуясь точёным профилем, то отвлекая от бездумного созерцания (или всё же размышлений? Лис не был уверен) лёгкой беседой. И уже после ужина он вновь оказался у знакомой комнаты. - Пожалуйста, Миказуки-доно! – и улыбка у него клыкастая, довольная. Принюхивается к изменившемуся запаху, в лицо заглядывает, протягивая знакомый гребень. Мунечика не чинясь принял гребешок из его рук, и стоило лису устроится перед ним, принялся бережно разбирать белоснежные густые волосы. И кицуне затылком чувствовал, какая у него задумчивая, даже мечтательная улыбка при этом, и точно знал, что взгляд великого клинка уже не безлично-отстранённый, а теплый и живой. И от этого взгляда загривку тепло, словно невидимая ладонь по шерсти гладит, хотя шерсти у этого тела и нет, а всё равно. И чешет его Миказуки сегодня чуточку дольше чем обычно – хорошо. Когда он закончил, Когицунемару обернулся, осиял улыбкой, довольной и клыкастой. - Благодарю, Мунечика-доно! – слова вежливые, церемониально, а интонации дурашливые и смотрит нахально. Принюхался, улыбка стала еще более довольной и коварной. Только вместо того, чтобы привычно устроиться удобнее и откинуться головой на удобные коленки, Когицунемару остался сидеть. Переместился, устраиваясь сбоку, поглядывал с интересом, словно ожидая реакции. Потом встрепенулся, принюхавшись и забавно дернув ушами, и непонятно почему поинтересовался: - Тебе нравится данго, Миказуки-доно? Мунечика обернулся к нему с удивлённым недоумением, но ответить не успел. Неожиданный вопрос стал понятен, стоило из-за угла веранды вывернуть, Митсутаде с подносом, на котором красовались чайник с чаем и плошка с политыми сиропом шариками данго. Одноглазый почтительно опустил поднос на пол возле отдыхающего Миказуки, вежливо принял благодарность и оставил лиса заниматься опёкой великого клинка, сославшись на занятость. Чай, ягодный, с травами, Шокудайкири повадился делать с подачи и одобрения Ягэна. Тот вычитал про целебные свойства и теперь несколько клинков вместо основных обязанностей по дому, занималась сбором трав. Пряный аромат щекотал ноздри, Мунечика с удовольствием смаковал приготовленный напиток, а Когицунемару, скривившись в первый миг от кислого вкуса, сетовал на свою любовь к играм. Поцелуй, обещанный Миказуки, он так и не получил, хотя ожидал награду, едва переступил порог комнаты. Кажется, он недооценил принцессу и ее терпеливость. А теперь оставалось только ждать. Не просить... Иначе правда возомнишь себя беспородной шавкой, готовой на все. К концу вечера, когда Мунечика уже готовился ко сну, лис был готов плюнуть на гордость и все-таки потребовать желанное. Гордость выла и сопротивлялась, не желая идти на уступки, и в итоге терпеливое ожидание всё же было вознаграждено. Уже выйдя из-за ширмы в простом белом кимоно, переодевшись ко сну, Миказуки подошёл к лису, задумчиво рассматривающему гобелен на стене, и тронув за плечо кончиками пальцев, приподнялся на цыпочки. Поцелуй снова был невесомым и коротким, будто бабочка крылом задела, глупо подумал лис, обнимая лунный клинок. Миказуки не стал вырываться, устроил голову на плече, вздохнул кротко. - Не думал, что ты способен так терпеливо себя вести, воистину достойно… Когицунемару прижал пальцы к его губам, не давая продолжить привычную тираду про великую Инари и всё остальное. - Меня тошнит от лицемерных напыщенных формулировок, оставь это для глупых танто и остальных, - попросил, поморщившись, и пояснил, чувствуя недоумение Миказуки, - я хочу слышать твои слова, а не затасканные придворные вежливости. И решив, что он достаточно вёл себя хорошо, приподнял голову лунокованного за подбородок, снова прикасаясь к губам коротким поцелуем. Он же обещал паинькой быть днём, а сейчас уже вечер. Увлекаться не стал, подхватил на руки – три шага до постели – опустил в разворошенные простыни, поправил сбившийся ворот, погладив мимоходом по шее. - Хороших снов, Миказуки-доно. - Доброй ночи, - согласился Мунечика, не пытаясь выставить нахального кицуне из покоев. Уже понял, что бессмысленно. Только ладонь мимоходом опустил на лохматую голову, когда лис свернулся клубком на циновке возле постели. Скребанул пару раз мягкую шерсть у основания подвижного уха и отвернулся, доверчиво подставляя спину. Уверенный, Когицуне сдержит слово и не причинит ему вреда. В этот раз заснуть ему удалось почти сразу, только смутно мелькнула мысль, что он с поразительной быстротой привыкает к присутствию рядом лисьего клинка. Хорошо ли это, плохо? Додумать он не успел, проваливаясь в зыбкую дрёму. * На следующее утро Когитсунемару долго лежал, разглядывая спящего. Смысла в этом особого не было, спал Миказуки тихо и спокойно, даже во сне сохраняя аристократические манеры. На широком футоне он словно пытался занять, как можно меньше места, а одеяло натянул едва ли не до носа. Неужели мерзнет? Одно слово – лунный. Время близилось к завтраку, крепость просыпалась, и первый гомон, еще неясный и тихий, послышался за закрытой дверью. Простучали частые шаги и мягкие прыжки увесистых тигрят Гокотая, Семья Котетсу чинно прошла мимо, скоро послышатся решительные шаги Ямабуши. Пора выходить. Лис перевернулся на спину, потянулся, вскинув руки над головой. Принюхался к знакомому сладкому запаху, казалось, пропитавшему воздух, и перекатился набок. Над Мунечикой он склонился с привычным: - Просыпайся, принцесса, - поцеловал и наклонил голову набок, ожидая реакции. Мунечика сонно приоткрыл глаза и немного укоризненно глянул на нарушителя приличий. - Думаю, бессмысленно спрашивать, зачем ты это делаешь и не совестно ли тебе, - посетовал сокрушённо, но не очень натурально. - Разумеется, - Когицуне растянул рот в довольной ухмылке и внезапно подмигнул, - знаешь, а в дальних странах на западе рассказывают сказку о принцессе которая укололась шипом волшебной розы и уснула на сотни лет, пока не приехал принц и не разбудил её поцелуем. Мунечика удивлённо моргнул, не понимая, с чего это ему рассказывают сказки, но постарался скрыть недоумение за нейтральной улыбкой, впрочем, лис жмурился довольно и словно бы и не обращал внимания на выражение его лица, продолжал как ни в чём не бывало: - Ещё там куча всяких приключений, но в итоге они поженились и жили долго и счастливо, здорово, правда? Мунечика шевельнул плечом и сел на постели. - Думаю, это прекрасная сказка, но я всё же не принцесса и не засыпаю на сотни лет, - зевнул, деликатно прикрывая рот ладонью и лукаво улыбнувшись попросил, - принесёшь воды, раз уже сорвал аванс без спроса? Лис скорчил недовольное лицо, но воды принёс. - Этот аванс - залог моего хорошего поведения и будущей награды. Поцелуешь меня вечером, если и сегодня побуду паинькой? - Когицунемару после уже привычной процедуры умывания застелил футон и вновь плюхнулся на пол. Подумав, принялся заплетать кривоватую косу, сосредоточенно глядя на ширму, за которой скрылся лунный клинок. Кажется, в его планы добавляется и совместное купание – ни разу он не видел Миказуки обнаженным, но зрелище явно того стоило. Осталось понять, как соблазнить лунокованного на такую авантюру и при этом сохранить видимость хорошего поведения? Впрочем, эти мысли пока пришлось отложить, потому что Мунечика уже вышел из-за ширмы, на ходу завязывая тесёмки пояса и улыбнулся нахальному лису безмятежно. - Как будто у меня есть выбор, - ответил, картинно вздохнув, - но только если будешь хорошо себя вести. Лис просиял. Вести себя хорошо рядом с Миказуки было не сложно, и через несколько дней это стало почти привычным. Лис позволял себе вольности по утрам, и подставлял голову вечерами, протягивая гребешок. Влезал нахально под руки, становясь привычкой, неотъемлемой частью жизни, и всё чаще лунный клинок ловил себя на том, что ищет неосознанно взглядом беловолосую макушку, прислушивается к шагам. Ждёт вечерами привычного «Пожалуйста, Миказуки-доно» и сам уже тянется за гребнем, спеша зарыть пальцы в чем-то притягательную гриву. Воды его внутреннего озера снова успокоились, только в самой глубине что-то билось тревожно, ворочалось смутным подозрением. Но он отметал его – он же не забыл о недоверии, он же не подпускает слишком близко. А от пары поцелуев… не убудет и страшного не произойдёт. Знал бы он, что задумал коварный лис, может и вспомнил бы, что не дано ни человеку, ни богам перехитрить кицуне. И прекраснейшему из великих мечей не дано тоже.