Ты пристрастился? II том "Пламя страсти"

Глава 37. Чем дальше, тем способнее. Глубокой ночью Гу Хай постучал в дверь Ян Яцинь. Ян Яцинь как раз только что вышла из душа и сушила феном волосы, услышав стук она невольно оцепенела от испуга. «Зачем он так поздно пришёл ко мне?» Ян Яцинь была удивлена, но одновременно в душе проснулась крохотная надежда, «даже если он зайдёт всего лишь на минутку, и то хорошо». Дверь открылась, показывая прелестное белое личико Ян Яцинь. На ней была надета только шёлковая сиреневая ночная рубашка, поясной шарф завязан на талии небрежным узлом, красиво драпируя её грациозную фигурку. Вокруг её тела порхал лёгкий, еле уловимый аромат, освещённое тусклым светом, наполняющим комнату, оно источало смертельный соблазн. Увидев такое зрелище, обычный мужчина отбросил бы назад все важные дела, но к сожалению, Гу Хай обладал двойным, изолированным зрением. Кроме Бай Лоиня, все люди, проходящие перед его глазами, как бы закрывались невидимым экраном, его нос и глаза воспринимали только одного единственного человека и больше никого. — Мне нужно срочно вернуться, возникло маленькое, но совершенно неотложное дело! Ян Яцинь выразила изумление: — Ты хочешь уехать сейчас? Завтра же встреча! — У меня нет на это времени, придумай что-нибудь, чтобы помочь мне справиться с этим! Сказав это, он быстрыми шагами направился к лифту. Глядя в спину удаляющемуся Гу Хаю, Ян Яцинь пребывала в полном ступоре, «почему этот человек последнее время так непоследователен? Два дня тому назад твердил, что необходимо во что бы то ни стало заполучить здесь совместный проект, что это касается развития компании, и нельзя легкомысленно упустить эту возможность. Твердил, что получить этот проект нужно в первую очередь, что если не решить это дело, можно считать, что оставшаяся половина жизни пройдёт впустую. В результате, стоило только возникнуть неким обстоятельствам, как он перечеркнул все договорённости. И впрямь, влюблённый мужчина непредсказуем…» Ян Яцинь с досадой закрыла дверь. Бай Лоинь, с головы до ног наполненный честностью, лежал под одеялом, совершенно искренне чувствуя, что все косточки в теле разваливаются на части. В одночасье несгибаемый на поле боя человек превратился в смертельно раненого при последнем издыхании. Он непрестанно фантазировал, как Гу Хай откроет дверь с видом напряжённой тревоги, мечтал, как он окутает его своей уютной заботой, и все его горькие муки, испытанные несколькими днями раньше, будут немедленно излечены. Восемь лет назад он ещё не чувствовал такой зависимости от этого человека, но опыт пережитых тяжких испытаний позволил ему понять тепло и холод человеческих отношений в этом мире. При звуке открывающейся двери все нервы Бай Лоиня стянуло в тугой узел, взгляд обратился ко входу. Перед его глазами сверкнула входящая белая фигура. — Пора делать перевязку, — ласковым голосом сказала медсестра. Бай Лоинь поднял больничную кровать *, сел, опираясь на изголовье, и вытянул ногу. Медсестра достала из лотка большой рулон бинта, Бай Лоинь сверкнул глазами: — Я сам сделаю! — и протянул руку. Медсестра удивилась: — Сам? Как это возможно? — А что, разве нельзя? — Бай Лоинь снова превратился в героя, — Когда мы тренируемся и получаем травмы, обычно мы сами себя перевязываем, оказание первой помощи — это один из наших базовых навыков. — Так не пойдёт, — медсестра упорно не соглашалась, — Ты поступил к нам как пациент, и мы должны о тебе заботиться. Бай Лоинь холодно возразил: — Я очень брезглив, мне не нравится, когда посторонние дотрагиваются до моего тела. — Я надела стерильные перчатки! — медсестра повертела перед ним руками. Бай Лоинь потянулся к ней: — Дай мне посмотреть. Медсестра протянула к нему руки, и Бай Лоинь сорвал с них перчатки. — Зачем ты это сделал? — испугалась медсестра. Между тем, Бай Лоинь натянул перчатки, размотал бинты, легко продезинфицировал раны, потом намазал жидкой лечебной микстурой. Намазав до половины, заметил, что медсестра настороженно наблюдает за ним, и небрежно сказал: — Больше не беспокоишься? Прекрасно, можешь идти! Потом я обязательно похвалю тебя перед главврачом. Услышав эти слова, медсестра сразу сладко улыбнулась и покинула палату. После того, как Бай Лоинь забинтовал ногу, он забинтовал все места, до которых смог дотянуться, израсходовав полностью, без остатка весь большой рулон. А потом снова укрылся одеялом, тихонько дожидаясь прихода Гу Хая. Гу Хай примчался в госпиталь, спросил у дежурного врача номер палаты и ринулся туда, как на пожар. Бай Лоинь, закрыв глаза, вслушивался в приближающийся звук торопливых шагов, и с каждым шагом сердце подпрыгивало всё быстрее и беспокойнее. Гу Хай толкнул дверь и, не дойдя до кровати, замер на месте в оцепенении. Если бы не табличка с именем Бай Лоиня над изголовьем кровати, он бы не смог его узнать. Всего за какие-то десять дней бравый красавец-офицер превратился в неподвижную мумию, его очаровательное молодое лицо резко постарело. Гу Хай даже не обратил внимания на бинты, опутавшие тело Бай Лоиня, он только посмотрел на страдающее лицо, и сердце словно располосовали ножом на мелкие клочья. Гу Хай подошёл к кровати, осторожно погладил лицо Бай Лоиня и нежно позвал: — Иньцзы? Бай Лоинь открыл глаза, посмотрел на красивое и чистое лицо Гу Хая, и его взгляд мгновенно застыл. Все эти дни перед его глазами мелькали лица людей, похожих на беженцев из голодных мест, а теперь перед ним такой красавец. Он вдруг почувствовал, что не может позволить кому-то другому смотреть на Гу Хая. Увидев безжизненный взгляд Бай Лоиня, Гу Хай счёл, что тот страдает от огромной обиды, и почувствовал себя так плохо, что слова чуть не застряли в горле: — Иньцзы, всё в порядке, я здесь. Теперь, как бы ни были тяжелы твои раны, всё будет хорошо. Бай Лоинь еле-еле пошевелил растрескавшимися губами, но ничего не сказал. — Не говори ничего, я понимаю, — Гу Хай открыто страдал. Бай Лоинь схватил Гу Хая за руку. Гу Хай опустил глаза, и сердце словно безжалостно чем-то ударило, на эти руки невозможно было смотреть. Прежде руки Бай Лоиня были просто немного шероховатыми, ногти были слегка искривлены, теперь же они были просто исполосованы множеством ран и ссадин. — Подожди меня, я выйду ненадолго, — лицо Гу Хая в сумрачном свете прикроватной лампы выглядело не вполне отчётливым. Бай Лоинь внутренне напрягся, боясь, что Гу Хай отправится искать доктора, чтобы расспросить о его состоянии, поэтому поспешно притянул к себе его руку: — Не уходи, побудь со мной. Гу Хай почувствовал мощную силу рук Бай Лоиня. Он не ставил под сомнение его состояние, он всего лишь ощущал огромную потребность Бай Лоиня в присутствии близкого человека. — Не волнуйся, я только дойду до туалета. — Здесь есть туалет, вон там, — Бай Лоинь указал пальцем. В ванной Гу Хай умыл лицо. Он никак не думал, что спустя восемь лет, в свои двадцать шесть, увидев состояние Бай Лоиня, всё ещё будет плакать от боли за него. Он ругал сам себя словами Бай Лоиня «трещишь, как баба, чуть что, сразу в слёзы», но ничего не мог поделать, он не контролировал себя, и видя Бай Лоиня таким, он испытывал ноющую боль в сердце. Заметив, что Гу Хай долго не выходит из ванной, Бай Лоинь неожиданно что-то осознал и испытал невиданный приступ стыда. Он ведь давно знает, каков Гу Хай, не стоило снова так притворяться, пусть даже у него всего лишь трещина в голеностопе, для Гу Хая этого вполне достаточно, чтобы огорчиться и посочувствовать ему. Запугивая его таким образом, он совершает тягчайший грех. Но что сделано, то сделано, теперь Бай Лоинь не осмелится сказать ему правду, остаётся только потихоньку отыграть всё назад. — Гу Хай, по правде говоря, я не получил таких уж тяжёлых ран, я просто хотел, чтобы ты поскорее пришёл ко мне, и только из-за этого наврал тебе, что скоро умру. — Ладно, не объясняй, — хмуро сказал Гу Хай, — И хорошо, что ты так сказал, иначе я бы не смог так быстро приехать к тебе. Передо мной тебе не нужно сдерживаться, если тебе действительно очень больно, если тебе трудно терпеть, ты можешь поплакать, я не буду над тобой смеяться. Тон Гу Хая был до ужаса нежным, ещё немного, твою мать, и Бай Лоиню и впрямь захочется разрыдаться. Приняв лёгкий душ, Гу Хай лёг на кровать и с особой осторожностью обнял Бай Лоиня, стараясь не задеть его раны во сне. В руках Гу Хая Бай Лоинь всю ночь проспал на удивление спокойно. Но Гу Хай ни на миг не сомкнул глаз, потому что тело Бай Лоиня показалось ему необычайно горячим, Гу Хай очень скоро это почувствовал. Первым делом он подумал, что раны Бай Лоиня воспалились, и в страшном волнении он торопливо побежал искать дежурного врача. Врач пришёл быстро, но увидев Бай Лоиня, лежащего в бинтах на кровати, остолбенел. — Это… это разве Бай Лоинь? В свою очередь остолбенел и Гу Хай: — А кто же это, если не Бай Лоинь? Врач был в полном недоумении, «я совершенно чётко помню, что прооперировал ему только повреждённое ахиллово сухожилие, как так вдруг получилось, что у него всё тело сверху до низу в бинтах? Неужели больничных одеял не хватает, чтобы согреться, и этот несчастный командир сам себя замотал так толсто?» — Ну что? — Гу Хай не находил себе места от беспокойства. — Эх-мм, ничего, для начала измерим температуру! Спустя пять минут врач глянул на градусник и тихо молвил: — Температура нормальная. — Нормальная? — весьма удивился Гу Хай. Врач протянул градусник Гу Хаю: — Взгляните сами, разве не нормальная? Гу Хай посмотрел на Бай Лоиня и снова обратился к врачу, прошептав: — Давайте-ка выйдем, поговорим! После того, как они вышли, врач подробно рассказал Гу Хаю о состоянии Бай Лоиня. Гу Хай не поверил, тогда доктор принёс историю болезни и дал Гу Хаю почитать. Гу Хай посмотрел в сторону палаты Бай Лоиня. Он только сейчас заметил, что это была палата высшего класса для выздоравливающих. Несколько часов назад, идя сюда, он так волновался, что даже не обратил на это внимания, но только сейчас до него дошло, если бы это была палата тяжелораненого, разве здесь было бы так тихо? За всё время ни одна медсестра и ни один врач не пришли проверить обстановку. — У него только трещина в голеностопе и поверхностные царапины, — уверенно сказал врач. Гу Хай скрипнул зубами, «Бай Лоинь, ублюдок, чем дальше, тем способнее ты становишься». *Современные больницы элитного типа оснащены специальными кроватями для лежачих больных с электроприводами, позволяющими простым нажатием кнопки менять конфигурацию кровати. Глава 38. Супруги выясняют отношения. Когда Гу Хай вернулся в палату, Бай Лоинь сладко спал, и ему пришлось удержать вертевшиеся на языке вопросы. Пусть он не получил настолько серьёзных ран, которыми пытался запугать его, но такие жестокие перемены в его облике ведь не могут быть притворством? Гу Хай снова прилёг рядом с Бай Лоинем. Хотя он довольно сильно ворочался, Бай Лоинь ничего не почуял. Гу Хай аккуратно провёл рукой по груди Бай Лоиня, намереваясь слегка раскрыть бинты и посмотреть, что под ними, но Бай Лоинь неожиданно обнял его, причём обнял достаточно крепко, и его измученное, настрадавшееся лицо непроизвольно открылось перед Гу Хаем. Казалось, он незримо хотел сдержать его, «пойми, пожалуйста, я теперь стал таким, разве у тебя хватит жестокости обвинять меня?» Гу Хая обуревали противоречивые чувства. Бай Лоинь прибег к такой лжи, что Гу Хай чуть не получил разрыв сердца от страха за него, разве он мог не сердиться? Такое чувство, что хотелось просто придушить Бай Лоиня. «Но если подумать с другой стороны, для чего он тебя обманул? Не для того ли, чтобы заставить тебя прийти к нему? Прежде всегда приходилось беспокоиться, что он держит в себе какие-то свои страдания и переживания, каждый день ждать, что он, наконец, приласкается к тебе. Теперь он с любовью раскрыл перед тобой свои муки, сам ищет твоей заботы и нежности, разве ты не должен радоваться?» Гу Хай снова и снова с любовью и ненавистью всматривался в лицо Бай Лоиня. Страдание и боль соединились со счастливым блаженством от такого обмана, похоже, он до мозга костей великий извращенец, по-тому что чем хуже становится Бай Лоинь, тем больше он впадает в пристрастие к этой его испорченности. Он сожалел, что нельзя хотя бы раз в день страдать от его порочности, с глубокой тоской осознавая свою одержимую потребность в таком простом счастье. Гу Хай издал труднообъяснимый, тяжкий вздох, «я всю жизнь вложил в твои руки!» Бай Лоинь проспал до девяти часов. Рано утром приходила медсестра, объясняя, что должна дать Бай Лоиню лекарства, Гу Хай взял у неё лекарства и выпроводил из палаты. В ожидании пробуждения Бай Лоиня Гу Хай не сводил с него нежного взгляда. С давних пор пользуясь удовольствием такого обращения, Бай Лоинь проснулся в хорошем настроении и похлопал Гу Хая по щеке. Потом проворно повернулся на бок и вдруг, кое-что вспомнив, поспешно сморщился, как от боли. Гу Хай поддержал его спектакль и с выражением обеспокоенности поинтересовался: — Что такое? Разбередил раны? Бай Лоинь вяло улыбнулся: — Ничего. Гу Хай намеренно подтянул его к себе поближе и попросил: — Позволь мне осмотреть твои раны. Бай Лоинь сразу насторожился и чутко возразил: — Незачем смотреть, ты не сможешь этого вынести. — Я должен обязательно посмотреть, иначе не успокоюсь. Как только руки Гу Хая коснулись Бай Лоиня, лицо последнего исказилось, словно он задел оголённый электрический провод, глаза подёрнулись слоем фальшивых страданий, рот громко всосал воздух. Гу Хай с беспримерным волнением спросил: — Очень больно? — Ничего, — Бай Лоинь играл очень натурально. Увидев столь блестящую игру, Гу Хай невольно ужаснулся, «сколько же раз этот гадёныш уже обманывал меня, если успел отработать такое совершенное мастерство?» — Где болит? Скажи мне, — продолжал допытываться Гу Хай. Бай Лоинь с трудом проговорил: — Трудно объяснить, где болит, мне просто нездоровится. — Задница болит? Бай Лоинь с сомнением посмотрел на Гу Хая: — Задница? Я не чувствую. — Ах, не болит? — взгляд Гу Хая мгновенно из нежного стал злым, — Раз уж не болит, я поддам тебе немного боли, чтобы ты играл натуральнее! Сообразив, что все его хитрости раскрыты, Бай Лоинь хотел по-быстрому смыться, но к его досаде ловкие руки Гу Хая сграбастали его в охапку. И тут же больничная палата наполнилась звуками шлепков, один человек яростно бранился, другой задавал сердитые вопросы. После экзекуции Бай Лоинь ничком упал на кровать и захлёбываясь от обиды, предъявил обвинение: — В моём сценарии я изначально был ранен! Гу Хай недобро усмехнулся: — Но я же не бил тебя по ноге? — Ты вообще не имел права бить! — злой Бай Лоинь бросил на Гу Хая гневный взгляд и отвернулся. Гу Хай с весёлым смехом принялся наглаживать задницу Бай Лоиня и уже по-доброму объяснил: — Кто разрешил тебе злиться на меня? Скажи себе сам, ведь ты поступил бессовестно? Если бы я позвонил тебе и сказал, что попал в аварию, ожидая, что ты сломя голову кинешься ко мне, а на самом деле со мной ничего не случилось, ты бы не рассердился? Бай Лоинь локтем отпихнул Гу Хая и с ненавистью выпалил: — Отвали! Гу Хай только вздохнул: — Когда ты мошенничаешь, ты становишься ещё очаровательнее! — Мать твою, тебя обманули, и ты ещё считаешь меня очаровательным! — А не переодеться ли нам? — намекающе хихикнул Гу Хай. Бай Лоинь уже терял остатки терпения: — Пошёл ты со своими переодеваниями! И впрямь, теперь такие игры вошли в совместный образ жизни этой пары. После завтрака Гу Хай принёс тазик с горячей водой, опустил туда махровое полотенце, отжал и пока оно было горячим, начал тереть лицо Бай Лоиня. Полотенце обжигалось, Бай Лоинь жалобно орал, но Гу Хай нисколько не ослаблял интенсивности действий, и не жалея сил отшелушивал слой старой, шершавой кожи на лице Бай Лоиня. Издевательства над лицом закончились, теперь руки Бай Лоиня были прижаты ко дну тазика с горячей водой, страдания вызвали очередной вопль: — Горячо, горячо… Гу Хай не проявил ни малейшего сочувствия: — А разве моим рукам не горячо? Бай Лоинь холодно бурчал про себя, «мать твою дивизию, только узнал, что я легко ранен, сразу стал обращаться со мной непотребно!» Распарив руки Бай Лоиня, Гу Хай намазал их толстым слоем целебной мази, наказав Бай Лоиню ни в коем случае не трогать ничего и подождать, пока мазь как следует впитается. — Но я хочу в туалет, — возразил Бай Лоинь. Гу Хай поднял Бай Лоиня, поддерживая за плечо: — Пойдём, я помогу тебе! В туалете, однако, возникла проблема: Гу Хай помог Бай Лоиню снять штаны, поднял сидение унитаза, но мягкий «петух» пациента безвольно висел между ног. Гу Хай предвидел такую ситуацию, поэтому просто встал поближе, взял в ладонь «Сяо Иньцзы» и нацелил его в центр унитаза: — Писай! У Бай Лоиня лицо от горячей воды жгло так, будто его сварили, теперь нужно найти в себе какие-то волевые способности, чтобы заставить себя помочиться! — Не писается? — поинтересовался Гу Хай и тут же начал свистеть. Бай Лоинь: «…!!!» «С утра накормил меня жидкой кашей, ждал, пока она не переварится, потом хлюпал передо мной тазиком с водой, потом намазал мне руки лекарством… Гу Хай, ты же всё это сделал намеренно!» Вечером, обнявшись, смотрели телевизор. Бай Лоинь невзначай спросил: — Ты уже закончил свои дела в Шэньчжэнь? — Нет, но Ян Яцинь поможет мне справиться, думаю, проблем не будет. Бай Лоинь напрягся: — Ты что, поехал вместе с ней? Гу Хай беззаботно усмехнулся: — Успокойся, она видела твою метку. Бай Лоинь сделал вид, что не понимает, и безучастным взглядом уставился в телевизор. Гу Хай взял с подноса на столике мандарин и игриво повертел перед носом Бай Лоиня: — Не хочешь? — Потом. Но стоило Гу Хаю съесть половину, как Бай Лоинь отобрал у него мандаринку. Гу Хай очистил ещё несколько штук, Бай Лоинь, посматривая на Гу Хая, периодически выхватывал у него дольки мандарина. Когда Гу Хай в очередной раз скривился от кислой отрыжки, он сообразил, «оказывается, этот говнюк ждёт моей реакции и только тогда решает, есть или не есть ему эту мандаринку, твою мать, вот же мошенник!» И когда следующий мандарин оказался кислым, Гу Хай не подал вида, а напротив, закатил глаза якобы от удовольствия. Бай Лоинь сразу протянул к нему руку. Гу Хай отдал ему весь мандарин, Бай Лоинь отломил дольку и уже собрался отправить её себе в рот, но тут Гу Хай снова отобрал у него мандарин, сказав: — Отдай, я почищу тебе другой. Бай Лоинь наблюдал, как Гу Хай очищает другой мандарин, потом пробует дольку, потом отламывает следующую и подносит к его губам: — Открой рот! Решив, что Гу Хай разоблачил его хитрые манёвры, Бай Лоинь проявил бдительность: — Небось, кислый? Гу Хай с грустью возразил: — Ты видел свои рваные губы? Разве я могу засунуть тебе в рот кислый мандарин? Бай Лоинь настороженно приоткрыл рот, откусил, действительно, очень сладко. Гу Хай смотрел, с какой осторожностью Бай Лоинь пережёвывает мандарин, больше всего боясь задеть пораненные губы, и ему стало нестерпимо жаль его. Подтянув к своей груди голову Бай Лоиня, Гу Хай бережно погладил подушечками пальцев тонкие губы Бай Лоиня, нахмурился и спросил: — Как это получилось? Бай Лоинь с полным безразличием пояснил: — Комдив ущипнул. Гу Хай недобро сощурил глаза: — Ущипнул? — Угу, — кивнул Бай Лоинь, — Я с ним поспорил, он рассердился и ущипнул меня. Лицо Гу Хая померкло, в свете настольной лампы оно выглядело грозным и холодным. — У него много способов наказаний, этот ещё можно считать лёгким. Некоторым рядовым так доставалось от него, что они рыдали и звали маму с папой… — Бай Лоинь всё ещё воспринимал это как шутку. Он не знал, что эти сказанные мимоходом слова будут для Гу Хая шоком. Бай Лоинь шумно зевнул, зарылся лицом в грудь Гу Хая и вяло проговорил: — Спать растаскивает. Гу Хай встал, принёс Бай Лоиню тазик с водой, чтобы умыться, всё молча, ни слова не говоря. Бай Лоинь не заметил в этом никакой странности, забрался под одеяло, и сощурил глаза, прикидывая себе местечко неподалёку от Гу Хая. Погасив свет, Гу Хай забрался под одеяло. Два тела придвинулись друг к другу, Гу Хай протянул руку к промежности Бай Лоиня и ухватив уже закопошившееся маленькое чудовище, тихо спросил: — Иньцзы, скажи мне правду, в тот день, когда я уезжал, почему тебе здесь было больно? Глава 39. Вслед за одной волной идёт другая. Бай Лоинь внутренне напрягся и сосредоточил взгляд на лице Гу Хая: — Тебе правда интересно? Гу Хай холодно бросил: — Да пофиг! — Тогда обещай мне, что после того, как расскажу, ты не рассердишься. На самом деле, когда Бай Лоинь говорил эти слова, в душе Гу Хая уже медленно занималось пламя гнева, но он ещё мог управлять этим процессом, сдерживая свой норов. Бай Лоинь, увидев лёгкий кивок Гу Хая, начал медленно рассказывать: — Наш комдив зажал. Ровно через секунду раздался бешеный львиный рёв: — Почему ваш комдив зажал именно тебя? Почему не кого-то другого? Когда Бай Лоиню снова стиснули лапищей его самую дорогую часть тела, он вышел из себя от боли и с исказившимся лицом заорал: — Разве мы не договорились, что ты не будешь злиться? Почему ты опять слепо валишь всё на меня? Разве это зависит от меня? Откуда ты знаешь, что он не лапает других? Если он и хватал кого-то за яйца, думаешь, тебе об этом расскажут? — Мне нет дела до других! Даже если он кого-то натянет, меня это не трогает! –Гу Хай сверлил Бай Лоиня ястребиным взглядом, — Я только спрашиваю тебя, почему именно ты привлёк его внимание? Ты можешь мне честно ответить? Ты постоянно размахиваешь у меня перед носом зелёной шапкой *, рано или поздно ты просто наденешь её мне на голову! Бай Лоинь злобно скрипнул зубами: — Рано или поздно? Да хули, я прямо сейчас нахлобучу её на твою дурацкую башку! Как тебе зелёная шапочка, не жмёт? Я тебе, ублюдок, кучу таких шапок сострою, высотой с десятиэтажный дом! Я одену тебя в зелёный костюм сверху до низу, в зелёные носки, в зелёные трусы… И волосы на голове выкрашу тебе в зелёный цвет! Разоблачил характер батяни маленького ослика, прямо-таки как заправский спикер палаты лордов. Гу Хай залпом вцепился в губы Бай Лоиня. И без того растрескавшимся уголкам рта стало ещё больнее, запах крови ударил в нос, и Гу Хай так свирепо засосал, словно хотел проглотить. «Этот гад принадлежит МНЕ со всеми потрохами, никто даже пальцем не смеет прикоснуться, если я только запах чужой учую в каком-то месте, я тебе это место вырежу на хрен, а потом потихоньку отращу его заново». От боли у Бай Лоиня дрожали плечи, брань вместе с кровью захлёбывалась во рту Гу Хая. Только когда чуть не задохнулся, Гу Хай оторвался от губ Бай Лоиня, взгляд был полон готовности к крайнему насилию. — Бай Лоинь, послушай внимательно, я могу позволить тебе всё, что угодно в этой жизни, тебе позволено издеваться, дурачить меня, ты можешь бить меня и оскорблять… Но так же ни один человек, ни под каким видом даже думать не смеет, чтобы прикоснуться к тебе! Ни единым пальцем! И не надо мне втирать про армейские порядки, я всё вижу, как в зеркале! Если тебя подвергли наказанию, прежде всего ты отвечаешь за это! Это не только твоё тело, но также и моё, почему ты не думаешь об этом? Бай Лоинь смотрел прямо в глаза Гу Хая, взгляд постепенно холодел, затем он потянулся рукой в сторону тумбочки, схватил ножичек для фруктов и резко направил его на нижнюю часть тела. Гу Хай еле успел перехватить его руку, кончик ножа застрял в ткани в опасной близости к телу, две руки со вздувшимися венами схватились намертво в воздухе, и ножик со звоном упал на пол. — Что ты собирался сделать? — Гу Хай обеими руками сдавил голову Бай Лоиня. Во взгляде Бай Лоиня светилась мощная сила: — Разве ты не хотел заставить меня блюсти свою честь ради тебя? Ты же всё равно мне не веришь? Я для тебя устраню этот корень зла, чтоб ты, блядь, утрахался до смерти! — Так тебе, твою мать, траха не хватает! Гу Хай зубами разорвал больничную пижаму Бай Лоиня, как сумасшедший вгрызаясь в его тело, и везде, где побывали его зубы, сейчас же появились кровоподтёки. Бай Лоинь с яростной руганью отчаянно барахтался, но к сожалению, он не смог даже пальцами поцарапать плечи Гу Хая до крови. Его нога была повреждена, в руках не было сил, он не мог быть достойным противником Гу Хаю. Бай Лоинь боролся из последних сил, пламя в груди Гу Хая разгоралось всё жарче, он уже утратил всякое чувство меры. Едва Бай Лоинь попытался вырваться и встать, Гу Хай снова насильно прижал его к кровати. Травмированная в нескольких местах нога Бай Лоиня сильно ударилась о край кровати, пронзённый острой болью, Бай Лоинь закричал. Гу Хай моментально пришёл в себя и протянул руку к голеностопу Бай Лоиня, тревожно спрашивая: — Зацепил рану? Бай Лоинь, выгнув спину, сжался от боли, лицо исказилось от мучения. Вскоре был приглашён врач, проверил рану Бай Лоиня и нашёл, что кость не повреждена, только частично разошёлся шов. Пришлось снова наложить пару швов. После ухода врача палата погрузилась в тишину. Гу Хай больше не стал ложиться на кровать, он сел рядом, уставив неподвижный взгляд на Бай Лоиня. Только спустя долгое время Гу Хай решился спросить: — Больно или нет? Бай Лоинь, закрыв глаза, как воды в рот набрал. Гу Хай словно только сейчас по-настоящему рассмотрел лежащего на постели Бай Лоиня, его торчащие уши, покрытые коркой от обморожения, его совершенно обескровленные губы, изодранные руки, вцепившиеся в одеяло, и вдруг почувствовал, насколько он жалок. Только сейчас представил, как он ходил в атаку на противника в ледяной пустыне Гоби, как недоедал, недосыпал, не мог согреться, как постоянно подвергался прессингу командующего, нередко страдая от притеснений и оскорблений… В душе возникло странное неудобство, все эти дни, ложась в постель, он вспоминал о том, как Бай Лоинь подвергается несправедливым обидам, и ночами напролёт не мог спать. Он больше не требовал от Бай Лоиня сменить профессию, он понимал, что Бай Лоинь — мужчина, имеющий в жизни свои идеалы и цели. Но видя, что он не сможет ничего сделать с его тяжёлой жизнью, он всегда расстраивался. И его ослиная дурь брала над ним верх! Гу Хай дотянулся до лица Бай Лоиня и слегка погладил, голос звучал нежно и кротко: — Я не то, чтобы не доверяю тебе, но мне невыносимо, что тебя унижают! Бай Лоинь с усилием разлепил тяжёлые веки, в зрачках пульсировала глубокая тоска. Гу Хай прижался к его лицу, его большая ладонь коснулась другой щеки Бай Лоиня, выражая через эту любовную ласку всё его раскаяние и сожаление. Бай Лоинь холодно проговорил: — Хватит трогать меня! Как только Бай Лоинь это сказал, Гу Хай распалился, оставил его лицо и немного погодя скользнул вдоль груди прямо в его пижамные штаны и принялся уверенно хозяйничать там. Бай Лоинь перехватил запястье Гу Хая: — Кое-кто уже хватал это, неужели тебе не противно? Гу Хай только забыл, из-за чего они сцепились, Бай Лоинь напомнил, и он сразу остановился. Сердце Бай Лоиня свирепо сжалось, «конечно, противно…» Но вопреки его ожиданиям, Гу Хай переместил голову вниз и накрыл ртом его маленькое чудовище, ухаживая за ним с удвоенной лаской и обожанием, совершенно не гнушаясь даже в мыслях. Его драгоценная собственность потерпела обиду и нуждается в утешении, как можно оставить её без внимания? ««Сяо Иньцзы», моё сокровище, дай срок, батяня отомстит за тебя!» Последующие несколько дней Бай Лоинь жил исключительно приятно, не считая нескольких ни к чему не обязывающих посещений сослуживцами, всё остальное время он насыщался обществом Гу Хая. Гу Хай всего лишь раз поехал в компанию наладить дела и сразу быстро вернулся в госпиталь. В этот день Бай Лоинь, как барин, опираясь на изголовье кровати, грелся на солнышке и неожиданно услышал голос за дверью. Ленивым взглядом скользнул по двери и равнодушным голосом разрешил: — Войдите! Вошёл Лю Чон, неся в левой руке корзинку с фруктами, в правой тонизирующие средства, а за спиной ещё какой-то походный вещмешок. Увидев Лю Чона, Бай Лоинь, непонятно почему, вздрогнул. А Лю Чон при виде Бай Лоиня невольно остолбенел от изумления. Он всего несколько дней не видел Бай Лоиня, а его кожа уже восстановилась! Он вернулся после учений вместе с Бай Лоинем, он тоже несколько дней отдыхал, но почему его кожа до сих пор сморщенная и шершавая? А лицо Бай Лоиня такое отдохнувшее и свежее? Пока он думал об этом, из другой комнаты донёсся голос: — Давай, выпей, пока не остыло! Гу Хай, осторожно неся в руках чашку с бульоном, вошёл в палату, но при виде Лю Чона его лицо сразу вытянулось. — Ой, директор Гу, ты тоже присматриваешь за нашим командиром? Гу Хай процедил сквозь зубы: — Я всё время здесь. — Да? — удивился Лю Чон, — Разве ты не занят? Гу Хай, проигнорировав вопрос, сел рядом с кроватью Бай Лоиня, зачерпнул ложкой бульон и поднёс ко рту Бай Лоиня. В присутствии подчинённого Бай Лоинь сразу почувствовал себя не в своей тарелке, ещё недавно ласковый взгляд стал строгим и настороженным, а голос приглушённым и низким: — Я сам! Если бы это был другой офицер, Гу Хай не принял бы его всерьёз, но вероятность появления этого паренька возникала слишком часто. Постоянно Гу Хаю приходилось видеть его физиономию, и сейчас он с трудом сдерживал желание вылить бульон ему на голову! Поэтому Гу Хай упрямо направил ложку в рот Бай Лоиня, непреклонно настаивая: — Пей! Бай Лоинь плотно сжал губы, в глазах воинственное выражение, «ты, бля, нарочно срамишь меня?» Лю Чон пронзительно глянул на них, сообразил, что обстановка накаляется, и решил срочно выступить в роли миротворца: — Ну-ка, ну-ка, директор Гу, дайте-ка я, может Вам не стоит вмешиваться? Не успел Гу Хай опомниться, как Лю Чон уже выхватил у него из рук чашку с бульоном, сел на кровать с другой стороны, зачерпнул ложку и поднёс ко рту Бай Лоиня: — Командир, не церемонься со мной. Увидев, что Бай Лоинь не открывает рот, Лю Чон специально попробовал бульон и принялся радостно уговаривать: — Скорее пей, командир, совсем не горячо! «Какого хрена!» Гу Хай чуть не взорвался матом, «я только что дул, остужал, а ты без труда присвоил мои заслуги!» — Дай сюда! — мрачно приказал Гу Хай. Лю Чон несколько растерялся, не понимая, чем навлёк на себя гнев Гу Хая. Гу Хай холодно спросил: — Кто разрешил тебе подносить ему суп? — Никто не разрешал! — Лю Чон на полном серьёзе продолжал, — Я добровольно! Тон Гу Хая ещё больше сгустился: — У тебя есть какие-то полномочия, чтобы говорить о добровольности? Лю Чон неожиданно встал навытяжку и с выражением какого-то скрытого смысла твёрдо посмотрел на Бай Лоиня: — У меня больше, чем у любого человека полномочий заботиться о командире, когда я находился в смертельной опасности, если бы не он… *В тексте绿帽子 (lǜmàozi) — зелёная шапка (образно о рогах, якобы наставленных обманутому мужу). https://bkrs.info. Подробнее о происхождении этого выражения можно узнать здесь: http://www.daokedao.ru/2014/09/29/v-kitajskom-yazyke-sushhestvuet-vyrazhenie-nosit-zelenuyu-shapku/ Глава 40. Бедного Сяо Лю поджарили. — Почему ты снова заявился? — прервал его Бай Лоинь, поскольку понял, что если Лю Чон продолжит говорить дальше, он точно нарвётся на неприятности. — Потому что я чувствовал себя виноватым, я… Я очень беспокоился о тебе. У Бай Лоиня не только мысли не имелось о какой-либо признательности, но он ещё и напустил на себя строгий вид и принялся отчитывать Лю Чона: — Я заболел, и как это тебя касается? У тебя что, нет тренировок в части, что ты бегаешь сюда и болтаешь какие-то глупости? Давай-ка, возвращайся! — То есть, как это меня не касается? — глаза Лю Чона увлажнились, — Командир, когда у меня случаются осложнения, ты всегда первый бросаешься ко мне; но всякий раз, когда у тебя трудности, ты постоянно отталкиваешь меня! Намертво сдвинув брови, Бай Лоинь отрекался ото всего: — Когда это я бросался к тебе? Не забивай себе голову всякой чепухой! Даже если ты почему-то лебезишь передо мной, для меня это не имеет значения, здесь директор Гу, не выставляй себя на посмешище! — Командир, не повторяй снова такие слова! — Лю Чон горячился и непрестанно топал ногами, — Я уже решил, что не буду слепо подчиняться твоим приказам, если я сейчас развернусь и уйду, значит во мне нет никакой человечности! Бай Лоинь чуть не задохнулся, нет, в армии точно имеется настоятельная необходимость профилактики психологического здоровья! Гу Хай довольно долго наблюдал за ними молча, и заметив, что между Лю Чоном и Бай Лоинем происходит что-то непонятное, он счёл для себя необходимым заговорить: — Сяо Лю, тебя ведь так зовут, правильно? Лю Чон всё ещё пребывал в состоянии благородного порыва и не пришёл в себя. Услышав, как Гу Хай назвал его, он повернул к нему голову и по инерции продолжал объясняться: — Директор Гу, рассуди по справедливости, раз уж ты заговорил в таком ключе, разве я могу уйти? Гу Хай долго не мог понять услышанное: — В каком «таком ключе»? — Ну… Командир оказал мне целую кучу благодеяний, теперь командир пострадал, неужели я должен отвернуться и уйти? Гу Хай внутренне холодно усмехнулся, «ты сейчас кусаешь руку, которая тебя кормит». — Давай-ка, расскажи мне о его благодеяниях, а я помогу тебе взвесить, насколько тяжела эта куча? — Гу Хай окинул взглядом Лю Чона. Бай Лоинь вздрогнул. И только Лю Чон собрался открыть рот, как Бай Лоинь взревел: — Проваливай отсюда! Лю Чон внезапно икнул, испуганно посмотрел на Бай Лоиня, через секунду посмотрел на Гу Хая, прокашлялся и с предельной доброжелательностью обратился к Бай Лоиню: — Командир, в вопросе директора Гу не было никакого подтекста, не надо прогонять его. — Мать твою так, я тебе говорю, проваливай! — У Бай Лоиня белки глаз уже стали фиолетовыми. — Ик… — на этот раз Лю Чон действительно обомлел. Гу Хай посчитал, что он всё верно понял. Лю Чон никак не мог высказаться напрямую, Бай Лоинь всеми способами препятствовал ему, значит, между ними определённо, что-то есть. После разноса, учинённого Бай Лоинем, Лю Чон совсем увял, повесив круглую, как орех, голову, он молча ковырялся в своём вещмешке, вид у него был весьма жалкий. Бай Лоинь закончил уже потише: — Ладно, возвращайся в часть, через день-два я выписываюсь. Лю Чон неслышно вынул из мешка свою одежду и предметы обихода, затем сделал широкий шаг в сторону, позволяя Бай Лоиню увидеть все эти вещи: — Командир, не надо ничего говорить, я уже в отпуске и если уж пришёл, то не собираюсь уходить. «Вот наказание!» Бай Лоинь уткнулся носом в одеяло, не проронив ни звука. Лю Чон посчитал, что Бай Лоинь колеблется, и счёл нужным учтиво добавить: — Как бы ни был хорош директор Гу, но он всё-таки гость! А я, как-никак, для тебя не посторонний, разве тебе не будет со мной проще и удобнее? «Чёрт бы тебя побрал!» Бай Лоинь уже представил свою трагическую кончину. А Лю Чон подошёл к Гу Хаю и растроганно пожал ему руку: — Напрягли тебя за эти дни. Гу Хай хлопнул его по плечу и похвалил: — Да ты настоящий талант! Лю Чон смущённо заулыбался, а потом протянул руку в сторону двери: — Директор Гу, я провожу тебя. И Гу Хай действительно вышел из палаты вместе с Лю Чоном. Бай Лоинь почувствовал, что настал конец света. — Я спрошу тебя об одном деле, — Гу Хай остановился. Лю Чон встал перед ним навытяжку: — Спрашивай. — Как ваш командир обычно обращается с вами? Что ты вот так, без жалоб остался заботиться о нём. При воспоминании об этом у Лю Чона закапали слёзы. — За несколько дней до этого нас направили на учения в пустыню. Командир из-за моего ранения разругался с комдивом, комдив наложил на него взыскание и велел забраться на двести деревьев. Когда он закончил лазать на деревья, он так устал, что потерял сознание, и несмотря на это, дополз до моей палатки, чтобы согревать меня в своих руках. Он сказал, что моей ноге вреден холод, что нельзя застудиться, и каждую ночь спал со мной в обнимку. Если бы не командир, я бы уже стал инвалидом. В улыбке Гу Хая проглянула явная угроза, к сожалению, Лю Чон ничего не понял. — Кажется, тебе действительно следует остаться, — Гу Хай снова похлопал его по плечу. Лю Чон обрадовался: — Тогда я пошёл, нужно посмотреть, как там командир. — Иди, иди, — Гу Хай помахал ему рукой. Обрадованный Лю Чон бегом отправился в палату, а Гу Хай с мрачным лицом вышел из госпиталя. Бай Лоинь с отчаянием ожидал, что сейчас вернётся Гу Хай и прикончит его, но вместо этого увидел, как входит Лю Чон в приподнятом настроении. — А Гу Хай? — в недоумении спросил Бай Лоинь. Лю Чон, раскладывая свои вещи, объяснил: — Он ушёл, оставшиеся дни я сам буду заботиться о тебе. И напевая песенку, отправился в ванную, намереваясь помыться. Когда же Лю Чон, наконец, помылся, переоделся и благоухающий вышел из ванной, дверь с грохотом распахнулась. Разъярённое лицо показа-лось в дверях. Не успел Лю Чон опомниться, как его руки были связаны за спиной Гу Хаем, а сам он был подвешен к самой высокой поперечной балке потолка мансарды, внизу под ним поставили печь. * Языки пламени, потрескивая, потянулись вверх, не прошло и десяти минут, как угоревший Лю Чон взмок от пота. В «таком ключе» Лю Чон сам не понимал, за что его поджаривают, и непрерывно причитал: — Командир, спасите, спасите меня, я скоро сварюсь. Бай Лоиню и правда было невыносимо смотреть на это. Улучив момент, когда Гу Хай отлучился в туалет, он доковылял до Лю Чона и попытался отвязать его. В это время Гу Хай тихонько выскользнул из туалета, подкрался к Бай Лоиню и снисходительно спросил: — Хочешь добавить ему жару, трудно попросить? Зачем сам встал с постели? Сказав это, он ногой передвинул переключатель тепла, и пламя поднялось ещё выше. Лю Чон истошно завопил, извиваясь на верёвке, пытаясь уклониться от огненных языков. Гу Хай потрепал Лю Чона по щекам и тихо сказал: — Всё-таки ваш командир понимает, как болеть душой за других людей! Видимо, он посчитал, что моё «лечение огнём» явно недостаточно интенсивное, специально встал с постели, чтобы повысить тебе температуру и помочь твоим костям окончательно восстановиться. Ты должен поблагодарить его. Лицо Лю Чона очень быстро превратилось в засохший цветок хризантемы. Гу Хай как обручем стиснул плечи Бай Лоиня и, притворно улыбаясь, посмотрел на него: — Ну, чего не ложишься? Бай Лоинь не мог пошевельнуться. — Хочешь, чтобы я надел на него ещё и ватник? Гу Хай снова потащил Бай Лоиня к кровати. Наступил вечер, уже почти двенадцать часов, как Лю Чон был подвешен к потолку. Гу Хай снял одежду, оставив только трусы, и на глазах перепуганного Лю Чона забрался под одеяло к Бай Лоиню. Потом высунул руку из-под одеяла и крепко сжал Бай Лоиня в объятиях, непринуждённой улыбкой открыто провозглашая: «Этот человек мой!» При виде этой сцены Лю Чон неожиданно почувствовал некоторое недовольство. Увидев недовольное выражение лица Лю Чона, Гу Хай поинтересовался: — Сяо Лю, тебе хватает тепла? Не нужно ли кому-то опять обнимать тебя во сне? А то я ещё подбавлю тебе огоньку? Лю Чон поспешно покачал головой, стараясь не проявлять свои чувства. Бай Лоинь скрепя сердце обратился к Гу Хаю: — Он почти сварился! Его раны ещё не зажили, а ты так крепко связал его, а если застой крови его и правда искалечит, что тогда делать? Гу Хай безжалостно рассмеялся: — Ты ради него забирался на двести деревьев, из-за этого все твои руки изранены, если я ради тебя буду поджаривать его часиков двадцать, это ведь не будет чрезмерным? Бай Лоинь очень внятно произнёс: — Гу Хай, ты действительно безжалостный! — Не безжалостнее тебя! — Гу Хай вернул ему гневный взгляд. Бай Лоинь заворочался, желая встать, но Гу Хай свирепо вцепился в него и страшным голосом жарко зашептал ему на ухо: — Только посмей ногами коснуться пола, я тут же у него на глазах отлюблю тебя, не веришь, попробуй! Будучи в постели сверху, Гу Хай, как король, издавна держал ситуацию под контролем. Бай Лоинь бессильно откинулся обратно на кровать. Вплоть до рассвета каждые два часа Бай Лоинь открывал глаза и смотрел на Лю Чона. Голова Лю Чона повисла, волосы под воздействием тепловых волн метались вокруг лица, под ним уже натекла целая лужа пота. Сердце Бай Лоиня непрерывно ныло. Гу Хай из-под прищуренных век наблюдал за Бай Лоинем, несмотря на сдерживаемое ревнивое раздражение, вся шерсть на теле вставала дыбом. — Тебе так жалко его? — Если бы на его месте был ты, даже если бы меня держали, я бы тоже бросился развязывать верёвки. Сердце Гу Хая дрогнуло, воля размягчилась, но рот так и не открылся для слов прощения. — Не надо брать за пример нас с тобой, это никак несравнимо. Ты дорожишь мной, и это не преувеличение, а его ты ни во что не ставишь. Бай Лоинь крепко сжал кулаки, потом расслабил и с неохотой попросил: — Отпусти его, я больше никогда не буду так делать. Когда Гу Хай получил долгожданное обещание, его растрёпанные за день чувства, наконец, успокоились, он удовлетворённо улыбнулся, встал с постели и отвязал Лю Чона. Лю Чон был не в состоянии стоять на ногах и рухнул на пол с гримасой страдания на лице. Гу Хай присел перед ним на корточки и холодным острым взглядом оглядел его лицо: — Запомни, ваш командир может хорошо к тебе относиться, я в это не вмешиваюсь. Но если ради твоего благополучия он будет жертвовать своим здоровьем, все его жертвы я по кусочку сдеру с твоей шкуры. Лю Чон: «…» *Портативные домашние печки на дизтопливе для приготовления еды и обогрева, а также в туристических походах, широко используются в Китае (и не только).