Поколение Икс

Несмотря на боль, которую чувствовал, Чарльз, наверное, мог бы добраться до медицинского центра в лаборатории сам. Однако, ему не дали возможности доказать эту конкретную гипотезу, поскольку Хэнк, который слышал, как Чарльз физически и мысленно вскрикнул от внезапной и пронзительной боли, ворвался в спальню Чарльза, взглянул на него, а затем быстро подхватил его в свои синие руки и побежал к лаборатории. Оказавшись там, Хэнк очень осторожно усадил Чарльза на мягкий операционный стол, который собрал всего несколько недель назад в связи с тем самым событием, которое должно было произойти. При любых других обстоятельствах Чарльз похвалил бы Хэнка за то, что тот проделал такую ​​хорошую работу, чтобы сделать все наиболее удобным, но в этот момент Чарльз мог сосредоточиться только на боли в своем животе. Этом и том факте, что Армандо, Алекс, Шон и Хлоя бегали вокруг него в различных состояниях отчаяния и волнения. Хэнк заметил это только чуть позже и потратил время на то, чтобы потребовать: — Все, кроме Дарвина, ждут снаружи. — Почему? — спросила Хлоя, скрестив руки на груди. — Потому что и ты, и Алекс по-прежнему теряете контроль над своими силами в стрессовых ситуациях, которая определенно вот-вот произойдет, — ответил Хэнк, — и Шон падает в обморок при виде крови. — Это было всего один раз, — запротестовал Шон. — Уходите, — приказал Хэнк, и все трое неохотно подчинились. — Тогда я могу остаться? — с надеждой заметил Армандо. — Не отвлекай профессора, — проинструктировал Хэнк, — пока я готовлю его к операции. — Знаете, я не глухой, — огрызнулся Чарльз, более резко, чем обычно. Хэнк секунду выглядел виноватым:  — Извините, профессор. Просто вы часто говорили, что прослушивание чужих мыслей помогает вам сосредоточиться, когда вы расстроены. Это, по крайней мере, будет отвлекать, а у Дарвина самый спокойный разум в особняке. Сосредоточение на его мыслях поможет, как только я начну. — Ох, хорошо, — отозвался Чарльз, успокоившись. — Ой, ой, ой! Армандо быстро приблизился к Чарльзу, с готовностью взял его руку в свои и широко раскрыл свой разум. Он не стал комментировать, как сильно Чарльз сжимал его пальцы; отсутствие необходимости беспокоиться о том, что Чарльз сломает их, было, наверное, одним из многих преимуществ его довольно необычной мутации. Хэнк поднес ультразвуковой аппарат и поднял рубашку Чарльза. Как и несколько месяцев назад, когда Чарльз впервые почувствовал умы четверняшек, Хэнк быстро нанес гель, а затем переместил аппарат через живот Чарльза по нижней части живота. Он пристально смотрел на экран в течение нескольких напряженных минут, а затем резко кивнул. — Как я и подозревал, — заявил Хэнк, — ни одного родового канала не образовалось, но у вас определенно наблюдаются схватки, поэтому дети готовы встретиться с вами, профессор. По шкале от одного до десяти, насколько сильно вы бы оценили свою боль? — Как только это закончится, я собираюсь залезть в Церебро, найти Эрика и жестоко убить его, — прошипел Чарльз сквозь стиснутые зубы, когда его захватила другая схватка. Черт бы его побрал! — Хорошо, — спокойно согласился Хэнк. — Я собираюсь обезболить ваш живот, профессор. Вам не понравится это ощущение, но нет необходимости паниковать. Обещаю, это только временно. Кому-то слова Хэнка показались бы покровительственными, но не Чарльзу. Он пережил время, хотя и довольно короткое, когда действительно верил, что больше никогда не сможет ходить. Если бы не быстрые действия Хэнка, пока они были на мели на этом забытом богом пляже на Кубе, жизнь без ног была бы его реальностью. — Мне нужно, чтобы вы сняли рубашку и штаны, профессор, — сказал Хэнк, — можете оставить нижнее белье; я сделаю надрез прямо над линией талии. Чарльз подчинился, с помощью Хэнка и Армандо, а затем Хэнк заставил его сесть. В нижней части спины было быстрое, резкое покалывание, когда Хэнк вводил ему обезболивающее средство, а затем Чарльзу снова позволили откинуться назад. Эффект сыворотки был почти мгновенным, и Чарльз возненавидел все. Черт возьми, он презирал его, он точно ударит Эрика в горло, когда снова увидит его, потому что это была полностью его вина — ублюдок. — Профессор, — голос Хэнка заставил его взглянуть вверх, — теперь сосредоточьтесь на Дарвине. Я должен закончить примерно через час. Если этого недостаточно, попытайтесь настроиться на мысли детей. Просто, что бы вы ни делали, держитесь подальше от голов трех волнующихся людей снаружи, они только вызовут у вас стресс, который вам сейчас совершенно не нужен. Хэнк не говорил Чарльзу держаться подальше от собственной головы, потому что он знал, что шанс, возможность что-то увидеть, во-первых, то, что делает Хэнк, поможет ему справиться. В конце концов, Чарльз сам был ученым, любопытно соперничавшим с печально известной Алисой. Чарльз сделал так, как предложил Хэнк, легко проникнув в разум Армандо. Это было невероятно, как спокойны всегда были мысли его старшего мальчика. Были эмоции, их множество, но никогда не было паники. Армандо мог справиться с любым страхом менее чем за секунду. Чарльз очень сильно подозревал, что это был фактор способности Армандо. В его голове не было суматохи, что встречалось очень редко, и любая боль из его воспоминаний была глубоко спрятана в сознании. Не похороненная в подсознании, как обычно, но просто забытая. Армандо сосредотачивался на настоящем, никогда не позволяя вчерашней боли испортить счастье сегодняшнего дня. Чарльз встречал в своей жизни несколько людей, которые приняли философию «жить в данный момент». Но с Армандо это было больше, чем просто идеал, к которому можно стремиться. Это было просто стилем его жизни. И в отличие от небрежности почти всех остальных, кто подписался на такой образ жизни, Армандо был ответственным, добрым и твердым. Большинству тех, у кого нет телепатии, конечно, будет трудно понять, почему такой человек, как Армандо, влюбился в такого, как Алекс, человека, который, казалось бы, был его полной противоположностью. Это, тем не менее, было очевидно для Чарльза; он видел, что при всех их различиях, эти двое были по сути одинаковыми. Оба яркие, смелые, благородные и способные на вечную, преданную любовь. Именно из-за этого общего ядра их различия стали не препятствиями, которые мешали им, а комплиментами друг другу, которые только скрепили их, когда они начали встречаться. Даже их мутации хорошо сочетались. Дар Алекса был таким же изменчивым, как и красивым, несмотря на тот контроль, который он обрел над ним в эти дни — за исключением чрезвычайно опасных стрессовых ситуаций. Во времена, когда контроль Алекса ослабевал, Армандо помогал ему восстановить его, его собственная мутация позволяла ему помогать Алексу так, как никто другой не мог — даже Чарльз. Возвращение Армандо было ни чем иным, как чудом, не в последнюю очередь потому, что Алекс никогда не стал бы целым без него. Конечно, он бы смирился и жил — потому что Алекс был не из тех, кто сдается без серьезной борьбы, — но шрам от потери Армандо, наверное, никогда бы не исчез. Внимание Чарльза к мыслям Армандо начало ослабевать, когда он почувствовал, что подсознание Джин ищет его. Это было достаточно распространенным явлением. После того, как дети узнали, что Чарльз обычно способен осознанно телепатировать и может соединить их умы, чтобы все в особняке могли обмениваться мыслями, они обычно инстинктивно использовали связь, которую Чарльз создал между своим разумом и их, когда они поселились в доме. Они искали его, и в лучшие ночи, когда мог спать целых восемь часов, Чарльз сумел построить две Страны Чудес в своём разуме, чтобы его семья могла наслаждаться хорошими снами, пока спала. Хотя Чарльз не мог заставить себя отключиться, он мог погрузиться в состояние, похожее на сон, оставаясь в сознании. Тогда Чарльз это и сделал, притянув шесть спящих умов в особняке в собственное тепло. Время во сне шло странным образом, и поэтому Чарльзу казалось, что это заняло целую вечность, но на самом деле прошло всего двадцать минут, прежде чем Хэнк отстранил его от пиратов, драконов и фей и вернул к сознанию. И он сделал это, вложив в руки Чарльза его первенца, маленького тихого мальчика с пучками шоколадно-коричневых волос. Девочку Чарльз получил через несколько минут. Ее каштановые волосы были гуще, чем у старшего брата, и у нее совершенно точно был нос Чарльза. Она была гораздо более громкой, плакала и размахивала своими маленькими руками и ногами от неудовольствия. Ее мысли были слишком поверхностными, чтобы Чарльз мог прочитать их, но он все еще мог получать яркие всплески эмоций. — Ей не нравится свет, — произнёс Чарльз мягким тоном, в котором были немало абсолютного удивления и страха. Армандо схватил мягкое покрывало и помог Чарльзу расположить младенцев так, чтобы они лежали прямо на его груди. Затем он осторожно накинул одеяло на новорожденных, обмотав его вокруг плеч Чарльза и закрыв резкий свет лаборатории от двух пар чувствительных глаз. Дочь Чарльза сразу же перестала плакать, и сын тоже начал излучать спокойствие, видимо, соглашаясь с сестрой в том, что знакомая тьма куда лучше, чем новая, неизвестная яркость мира за пределами их отца. Еще через двадцать минут к первой паре детей Чарльза присоединилась вторая. Еще один сын и еще одна дочь. Они оба были немного больше своих старших братьев и сестер, но все еще очень маленькие. У мальчика были такие же рыжевато-коричневые волосы, какие Чарльз видел в зеркале каждый день, а у девочки были тугие темно-коричневые кудри. Это заняло немного времени, но Чарльзу удалось одновременно уложить всех четверых в безопасное положение на руках. — Я прописываю вам две полные недели постельного режима, чтобы прийти в себя после операции, — сказал Хэнк, заканчивая зашивать Чарльза. — Ммм-хм, — отвлеченно ответил Чарльз, слишком загипнотизированный своими детьми, чтобы по-настоящему услышать, что говорит Хэнк. — Я имею в виду, профессор, — предупредил Хэнк, — две недели, или я разберу Церебро на месяц. Это, безусловно, привлекло внимание Чарльза. — Две недели, — подчеркнул Хэнк. — Да, да, хорошо, Хэнк, — согласился Чарльз. — Это, наверное, к лучшему. Вы не возражаете… дадите мне минуту, прежде чем впустить остальных? — Конечно, Проф, — ответил Армандо, — давай, Хэнк. Хэнк на мгновение выглядел обиженным, прежде чем понял, что Чарльза, наверное, все же можно оставить на несколько минут в покое, не причинив ему вреда, и быстро последовал за Армандо из лаборатории. — Вы все такие красивые, — прошептал Чарльз, а затем закрыл глаза, пытаясь остановить слезы, которые собирались на ресницах. Попытка не удалась, и несколько горячих капель соленой воды прочертили влажные полосы вниз, быстро охладив щеки: — Черт возьми, Эрик. Ты должен быть здесь. Как бы мне хотелось, чтобы ты был здесь. Чарльз пробормотал это, поняв, что не сделал ничего, чтобы изменить ситуацию. Эрик предпочел воевать с миром и человеком, который отчаянно любил его, и поэтому, пока это так и остается, Эрик будет представлять собой угрозу, независимо от того, насколько непреднамеренно, драгоценным жизням их детей. Держать их истинное происхождение в тайне от всех, кроме семьи, которую он обрел в Вестчестере, теперь имеет первостепенное значение, хотя в душе Чарльза разрывало от того, что Эрик так далеко и не рядом с ним. — Он не может подарить вам имена, — сказал Чарльз своим детям дрожащим голосом, — так что это придётся сделать мне. Добро пожаловать в мир, Оливер, Аврора, Каспер и Мелоди Ксавьер.