***
Второй месяц их брака и очередное утро, которое они встречают вместе. Чанёль, проснувшись за пару мгновений до будильника, какими-то сверхъестественными силами умудряется выключить его перед тем, как раздастся надоевшая мелодия, чтобы Бэкхён не проснулся. Прижавшийся к нему во сне, он с каждым движением все больше и больше старается вжаться в тело мужа, чтобы не терять драгоценное тепло и кокон родного запаха. Кончиком носа он щекочет плечо, смешно сопя в обнаженную кожу и сжимая все сильнее пальцы на боках альфы. Чанёль уже знает эту привычку, давным-давно понял, что это значит скорое пробуждение омеги. Бэкхён ловит остатки сна и совсем скоро откроет глаза, неосознанно станет искать его, Чанёля, рядом и улыбнется, когда поймет, что родное тело рядом, в его руках. А затем спросит неизменное: «Джинджин уже встал? Чанёль, ты что, еще спишь?» Чанёль видел и слышал это уже сотни раз, но с каждым новым утром ждет с еще большим нетерпением чужое пробуждение. Ждет, когда увидит сонное, очаровательное личико Бэкхёна и увлечет его в традиционный утренний поцелуй, чтобы собираться на работу было еще веселее и приятнее. Все это: сонный Бэкхён, его тонкое и теплое тело в крепких руках, нежный кокосовый запах, что пропитал собой стены квартиры, звонкий детский смех — стало частью жизни альфы так внезапно, так стремительно, что он, кажется, просто не успевает за сменой событий, каждый день находясь будто в сказке. Сказке, которую для него сочиняет Бэкхён. Сейчас то самое редкое утро, когда он может позволить себе «остановить время»: на несколько минут просто застыть и наблюдать. Чанёль всматривается в безмятежное выражение лица омеги, акцентируя внимание на каждой детали. Немного дрожащие из-за скорого пробуждения ресницы, аккуратный нос, пухлые, немного приоткрытые губы с поистине очаровательной родинкой в уголке, маленький, едва заметный шрам на подбородке и тонкая шея. Белоснежная и манящая, хранящая на себе его метку, его знак. Знак, что этот омега полностью и навсегда под защитой своего мужчины. Кто мог знать, что когда-то альфа придет к этому? Еще год назад в его мыслях была только работа: обдумывание планов на завтрак, обед и ужин. Заполненный бумагами офис в торговом центре и неразгруженный кабинет в квартире. Пустой, холодной квартире, в которую он приходил — как ему порой казалось — будто в отель. Переночевать, поработать еще немного и снова уйти. Теперь же, спустя целый год, он спешит домой, спешит в родной угол, к людям, которые его ждут. Бэкхён буквально перевернул всю жизнь альфы вверх дном, меняя приоритеты и заставляя смотреть на каждую минуту по новой. Хрупкий омега с ребенком на руках открыли целый мир, который до этого был под семью замками, недоступный и собственноручно закрытый. Разве же мог он когда-то подумать, что срезанная через парк дорога приведет его в итоге к тому, что он сейчас имеет? Муж и ребенок. Полноценная семья. То, что теперь он будет хранить и оберегать как самое важное и драгоценное, что у него есть. Слишком большой клубок эмоций в груди, растущий с каждой секундой, просто невозможно сдерживать. Он просится наружу слишком стремительно, и Чанёль поддается. Тянется к омеге, прикасаясь к его губам своими, мягко целуя все еще спящего мужа, сильнее сжимая его в своих руках и аккуратно переворачивая на спину. Сухие прикосновения губ ложатся на мягкие щеки, подбородок, нежно стелются по соблазнительной шее, где сосредоточен насыщенный аромат кокоса, и бережно укладываются на выступающие ключицы, что видны через распахнутый ворот пижамной рубашки. — Доброе утро, — слышится хрипло и немного удивленно сверху, а ладони омеги поднимаются с боков на плечи, мягко массируя напряженные мышцы. — Что происходит и почему я не слышу будильник? — он тихо говорит, не открывая глаза, будто кто-то может подслушать их, хотя в вопросах нет ничего криминального. Прочищает горло и скользит пальцами с плеч на крепкую шею, обвивая ее предплечьями и притягивая альфу к себе, чтобы быть с ним нос к носу. — Доброе утро, — так же тихо говорит альфа и с каким-то неуемным желанием впивается в губы омеги настойчивым поцелуем, с радостью отмечая, что ему отвечают, немного с задержкой спросонья, но с каждой секундой все более яростно, с нарастающим желанием. — Люблю тебя, — отрываясь буквально на пару секунд, чтобы дать Бэкхёну возможность сделать глоток воздуха, признается альфа, снова касаясь влажных губ. Все это слишком сумбурно, беспорядочно, но так приятно, что Чанёль не может заставить себя прекратить, отпустить омегу и начать собираться на работу. Сегодня что-то идет не так, потому что Бэкхён слишком соблазнительный и желанный. Он жмется к альфе еще сильнее, чем обычно, и постанывает в сплетение губ слишком громко, нетерпеливо. Насыщенный кокос вбивается в сознание необычайно сильной внезапной волной, буквально «выбрасывая» на секунду из сознания, пока Чанёль наконец не понимает, что не так. — У тебя течка? — с огромными усилиями отрываясь от омеги, спрашивает альфа. Его ведет как никогда прежде, заставляя сердце учащенно биться в груди, а дыхание — срываться на каждом вдохе и выдохе, с каждой ноткой восхитительного аромата, что забивается ему едва ли не под кожу приятным пологом. А Бэкхён будто и сам не понимает, что происходит; просто в какой-то момент желание прижиматься к альфе стало невыносимым и хотелось все больше и больше чувствовать его жар, прикасаться к нему, ощущать его. Осознание накрывает с головой, а на щеках появляется яркий румянец. Он уже и забыл, когда течка «наносила визит» в последний раз из-за сбитого беременностью графика. Уже совсем успел позабыть, какие ощущения она приносит и насколько огромное желание. Особенно сейчас, когда рядом альфа, от которого он без ума, который и сам желает его не менее сильно, чем сам омега. Чанёль смотрит слишком гипнотически, все еще ожидая ответа, сверкая расширенными зрачками и нескрываемой жаждой. Ему тоже хочется слишком сильно из-за запаха, что с каждой секундой становится все более насыщенным. А ещё он впервые видит Бэкхёна таким. Обычно скромный и всё ещё немного смущающийся говорить об этой стороне их отношений открыто, сейчас он, сам того не осознавая, ведет себя слишком соблазнительно. Не отдавая себе отчет в действиях, омега тянется к чужому телу, чтобы лишний раз прикоснуться к нему, порой не в силах сдержать тихие постанывания, и глядит возбужденно затянутыми темнотой глазами. — Я… — выдавливает он из себя, когда мозг начинает работать вновь, — я не знаю, я не чувствовал… — Ты так пахнешь, — говорит вслух Чанёль о том, что крутится у него в голове, прерывая омегу, утыкаясь носом в тонкую шейку, вдыхая всей грудью умопомрачительный аромат. — Слишком приятно. — Джинджин… — единственное, что может вымолвить омега, едва не срываясь на стон, когда чувствует, как чужие зубы прихватывают пульсирующую венку, оставляя едва заметные отпечатки. — Нам нельзя, пока он рядом. Таблетки, — тяжело выдыхая, шепчет Бэкхён альфе, укладывая ладони на взъерошенную макушку и прижимаясь щекой к его виску, пока Чанёль выцеловывает нежную кожу за ухом. — У меня где-то были… — Даже не думай о них, я не позволю принимать какую-то химию, пока я рядом, — он говорит твердо, неопровержимо, на что Бэкхён реагирует тихим стоном и послушным кивком. — Я позвоню папе, он заберет Джинджина на пару дней. Они все равно подумывали остаться в Сеуле еще на какое-то время, — с ощутимым усилием отрываясь от омеги, говорит хрипло Чанёль, слегка прокашливаясь, чтобы привести голос в порядок. — Я только накормлю Джинджина завтраком и свяжусь с родителями, а ты пока подожди меня немного, хорошо, малыш? — Чанёль… — хватаясь за чужую ладонь, что накрыла горячую щеку, Бэкхён глядит как-то слишком заворожено, наблюдает, как альфа облизывает губы, будто собирая с них кокосовые нотки, и притягивает нетерпеливо к себе. Всего на несколько секунд соприкасаясь с альфой губами, потому что соблазн слишком велик. Особенно сейчас, когда не только тело, но и вся сущность омеги требует своего мужчину. — Поторопись…***
Джинджин пока ещё слишком маленький, чтобы реагировать на запах омеги во время течки, и Чанёль искренне завидует ему сейчас, наблюдая за тем, как очаровательно малыш потягивается в кроватке и с улыбкой встречает старшего альфу в своей спальне. Он немного лениво, совсем еще сонно привстает, опираясь ладошками о борта кроватки, и, как только Чанёль подходит чуть ближе, тянет к нему ручонки, чтобы поскорее вызволил из этой конструкции. На кухню они идут перешептываясь. Джинни снова тыкает пальчиком на всё, что видит по пути, методом ассоциаций вспоминая, что и кем было подарено. Так, он говорит звонко «дедушка Тао», теряя пару букв в середине, но все равно очень узнаваемо, когда они доходят до большого семейного портрета на выходе из коридора, а Чанёль уже по привычке отвечает: «Да, это подарил твой второй дедушка, Тао, после свадьбы». Он говорит это на автомате, мыслями пребывая в совершенно другой комнате, со своим омегой, которому там одному наверняка совсем не сладко. По квартире стелется аромат кокоса, будто плотным пологом накрывая каждый сантиметр. Совсем скоро течка пойдёт на пик. — Папа? — спрашивает Джинджин, когда его усаживают на стульчик и вкладывают в руки любимую ложку. Чанёль возится с легким завтраком для малыша, подогревая кашу с кусочками фруктов, которую полюбил малыш и решил смело ввести в рацион Бэкхён. В другой руке он держит телефон с набранным номером папы, вслушиваясь в надоедливые длинные гудки и думая, что ответить сыну. В голове сотни мыслей, начиная от: «не будет ли ему тяжело с незнакомыми толком дедушками» и заканчивая: «нужно сказать что-то убедительное». — Джинни, папа заболел, поэтому не будет завтракать с нами. Он отдыхает в нашей комнате, — Чанёль не знает, насколько убедительно это звучит, учитывая подозрительный взгляд детских глазок, но облегченно выдыхает, когда папа наконец отвечает на звонок, а Джинни отвлекается на кусочек клубники, который заманчиво выглядывает из-под «сугробов» каши. — Папа, вы нужны в Корее еще на несколько дней. У Бэкхёна началась течка, а малыш… — Тао, будто уже после первых же слов понимая, что хочет сказать и попросить сын, заверяет, что они приедут как можно скорее и с радостью посидят с внуком лишние несколько деньков перед очередным длительным пребыванием в Китае. Чанёль немного расслабляется, наблюдая за жующим с аппетитом сыном, и присаживается напротив него, делая пару больших глотков холодной воды. Запах омеги настолько ярко витает уже даже в кухне, что он не может понять, как способен так долго держать себя в руках. Едва ли не магия. Вот только сам Бэкхён, кажется, не даёт и шанса сделать передышку, спустя буквально три минуты появляясь на кухне. Он старается держать себя и свое тело в узде, чтобы никоим образом не выдать свое состояние перед малышом. Но старший альфа все равно все видит. Видит, как напряжены его руки, сжимающиеся в кулаки, которые он старается спрятать в глубокие карманы халата. Как незаметно омега старается втянуть в себя ещё чуть-чуть шоколадного аромата, с каким желанием и смущением смотрит на Чанёля. Всё это замечает, кажется, только мужчина, начиная серьезно переживать и отсчитывать минуты до появления родителей. — Малыш… — Я ведь не могу не поздороваться с Тао и отпустить малыша без прощания, — тихо говорит Бэкхён, подходя к альфе поближе, натягивая как можно более беспечную улыбку, что со стороны смотрится немного странно. — Папа, — зато Джинджин сразу же преображается, как только видит, что папочка все-таки пришел. Он сразу отставляет в сторону ложку, едва не откидывая ее, и тянется руками к омеге, чтобы получить традиционный тьмок и дальше продолжать наконец-таки вкусный завтрак, а не ужасное пюре, что было раньше. Взгляд Бэкхёна меняется за какие-то доли секунды. Мгновениями ранее мелькавшее возбуждение сменяется нежностью по отношению к сыну. Он оставляет на пухлой щечке звонкий поцелуй, от которого Джинни громко хихикает, и зарывается пальцами в его волосы, из прежнего беспорядка делая настоящий взрыв. Чанёль чувствует, как тиски вокруг него разжимаются в этот момент, а тело становится будто бы легче от этой картины; напряжение постепенно угасает. Но вот Бэкхён спокоен только с виду, сам стараясь быть как можно ближе к альфе, дотронуться к нему, и только шикает сам на себя, когда неосознанно тянется к Чанёлю. Чтобы облегчить участь омеги, мужчина протягивает к нему руку, нежно оглаживая запястье, отчего тот прикусывает губы, лишь бы не застонать даже от такого простого прикосновения, и крепко сжимает ладонь мужа, когда тот переплетает свои пальцы с его. Такая реакция пугает Бэкхёна: он ещё никогда не чувствовал себя настолько зависимым от кого-то, даже в этот тяжёлый период, даже когда рядом был Даён. Ещё никогда его так не «разрывало» от желания быть со своим мужчиной. Чанёль, сам того не ведая, стал всем для омеги. — Ты в порядке? — совсем тихо спрашивает альфа, смотря на будто бы измученного от своего же состояния Бэкхёна. — Пока справляюсь, — заверяют его так же тихо, и, чтобы хоть как-то отвлечься от очередной волны возбуждения, что опускается от солнечного сплетения к паху резкой горячей волной, вновь обращает внимание на сына, переговариваясь с ним о каких-то пустяках, попеременно сжимая пальцы альфы все сильнее. Тао и Крис приезжают спустя бесконечно долгие по ощущениям двадцать минут. Они едва ли не забегают в квартиру как при пожаре, интересуясь у Чанёля, открывшего им дверь, состоянием Бэкхёна и выискивая небольшую сумку с вещами Джинни. Бэкхён вместе с сыном показываются в прихожей спустя несколько минут. Омега держит его за одну руку, во второй держа небольшой детский рюкзачок, где собрано все необходимое на ближайшие дни. На щеках парня играет яркий румянец, что показывает крайнюю степень его смущения и стыда из-за того, что родителям Пак пришлось приехать к ним по его вине. А ещё он слишком поздно понимает, что Чанёль больше не единственный альфа в квартире. Бэкхён мгновенно переводит взгляд на Криса, но тот будто бы и не понимает, что в чужом запахе что-то изменилось. Он вполне себе спокойно обсуждает что-то с Чанёлем, пока Тао подходит к ним с Джинни, уже издалека обмениваясь нежностями с внуком. Они неожиданно быстро и очень крепко сдружились с Тао. Джинджин, обычно очень долго привыкающий к новым людям, буквально за пару дней привязался к омеге настолько, что на всех последующих встречах после знакомства постоянно вис на дедушке и пытался взобраться к нему на коленки. Бэкхён успевал только диву даваться, пока Крис не выдвинул теорию о том, что малышу, возможно, нравятся нотки чужого аромата, потому он так сильно и прикипел. Чанёль неожиданно быстро согласился с отцом, а Бэкхён, принюхиваясь к аромату пиона, что принадлежит свекру, думал, какой же именно цветок в будущем привлечет его маленького защитника. — Как ты себя чувствуешь, родной? — с заботой, на которую ещё в самом начале и не надеялся Бэкхён, спрашивает Тао, прикладывая прохладную ладонь ко лбу омеги. — Спасибо, пока что держусь, — с вымученной улыбкой отвечают ему, громко вздыхая от прохлады чужой ладони и чувствуя, как туман ненадолго покидает мысли. — Извините, что так внезапно. Мне так неудобно перед вами и… Крисом, — всё ещё непривыкший называть так родственника, Бэкхён сильно теряется и смущается, чем вызывает только смешок у Тао. — Не волнуйся, все хорошо. Во-первых, мы только рады провести больше времени с нашим малышом, — довольно говорит омега, успокаивая и зарываясь пальцами в мягкие волосы Джинджина, — а во-вторых, не переживай о Крисе. Уж кого-кого, а его запах течной омеги не подкосит, если только это не я вхожу в интересное положение, — подмигивая, утверждает Тао, перехватывая ладошку маленького альфы, и, оставляя поцелуй на чужой щеке, направляется к выходу, доверяя Крису чужой рюкзачок. — Не спешите и наслаждайтесь, мы с радостью задержимся чуть больше, чем собирались, — ехидно подмечает Тао, поглядывая на сына, за чьей спиной моментально прячется Бэкхён, чтобы скрыть яркий румянец и наконец прикоснуться к нему. Его ладошки медленно ползут по напряжённому торсу Чанёля, обвивая крепким, немного дрожащим кольцом, и все понимают, что пора покинуть молодых. Как только дверь за дедушками закрывается, Чанёль будто отмирает: он поворачивается к Бэкхёну, хоть и слишком медленно, будто готовится перед важным прыжком, глядит внимательно на каждую деталь чужого лица, отмечая поджатые губы, немного влажные глаза и очаровательно покрасневшие щечки. Его руки спускаются вниз от хрупких плеч к дрожащим локтям, переходят там на выпирающие даже через халат ребра и останавливаются на талии омеги, крепко-крепко обхватывая ее и прижимая Бэкхёна к себе, мягко надавливая скрепленными в замок руками на поясницу. Тот прячет горящее от смущения лицо на чужой груди, зарываясь в нее все сильнее, впитывая в себя манящий аромат, что сейчас, будто следуя примеру омеги, также начинает усиливаться. — Чанёль, — обращается омега, позволяя себе громко застонать от очередной горячей вспышки, что расходится по всему телу желанием получить больше, чем просто объятие; губами он прикасается к напряжённой шее, что маячит перед глазами и манит к себе посильнее магнита. — Я уже не… — поднимая голову, отрываясь от крепкой груди мужа, пытается сказать что-то Бэкхён, но, будто считывая все на уровне мысли, альфа совсем не даёт возможности закончить предложение, совсем аккуратно, нежно, будто перед ним истинное обличье хрусталя, касаясь чужих губ. Бэкхёна хотелось невообразимо сильно — так, как никогда прежде и ни с кем из омег. От его запаха, как и от вида, хотелось прыгнуть в омут и не выбираться из него, пока не закончится весь этот непростой период, пока сам омега не выйдет из фазы удовлетворенным и довольным. Хотелось полностью отпустить себя, не сдерживаться и не думать, просто действовать. Вот только это Бэкхён. Это его муж, которого он любит больше, чем себя самого, который заслужил только самое нежное отношение к себе, только самые насыщенные и заботливые ночи. Оттого альфа и старается успокоить возбужденного омегу, который скоро потеряет рассудок, вкраплениями нежности и терпения. Это их первая течка, проведенная вместе. Это первая течка Бэкхёна спустя несколько лет. Он просто не может позволить себе выйти за границы. — Бэкхён, — разрывая поцелуй и привлекая к себе внимание затуманенных глаз, Чанёль немного отстраняется от омеги, расплетая их руки и сжимая чужую ладонь. — Я люблю тебя, — подушечками пальцев проводя по мягким, все еще румяным щекам, альфа улыбается. Нежно и любяще, пытаясь каждым своим движением, каждым вдохом и взглядом доказать, что это никогда не изменится, что сам Бэкхён не пожалеет, однажды впустив его в свою жизнь и разрешив забрать их небольшую семью к себе. — И я люблю тебя, — позволяя себе улыбку вместе с налитыми слезами глазами — определенно, показателем счастья в этот момент, — отвечает на чужие слова омега, чувствуя, что это намного выше обычного признания альфы, что сейчас он пытается убедить в чувствах, что становятся намного глубже и сильнее с каждой пройденной секундой. Путь до спальни Бэкхён не вспомнит. Он вряд ли помнит даже то, как оказался на кровати, потому что дорога от прихожей до их спальни была наполнена постоянными поцелуями и бесконечными попытками прикоснуться к горячему телу, снять все, что мешало в этот момент, и испробовать обнажённое тело. Что они и делают прямо сейчас. Скинутый на пороге халат омеги наконец не препятствует, и Чанёль может позволить себе то, о чем мечтал с самого момента пробуждения: неторопливыми, влажными поцелуями он прочерчивает путь по горячей, взмокшей шейке, изящным ключицам и втянутому от судорог удовольствия животу. Он боится пропустить и миллиметр белоснежного полотна, осыпая лаской так, будто они позволяют себе близость в последний раз. Он чувствует дрожащие ладони на шее, плечах, лопатках; ощущает, как ноготками впиваются в мягкую кожу, оставляя следы, за которые омеге потом будет безумно стыдно; слышит нетерпеливые стоны, которые теперь уже совсем не нужно проглатывать или сдерживать, ведь сейчас они одни. Бэкхён будто сгорает. Он чувствует руки альфы везде, на каждом сантиметре своего тела, впитывая их тепло. Он впервые ощущает такую жажду и не может сдерживать себя: тело стало настолько чувствительным, что даже от самого простого прикосновения чужих пальцев к бедру через все сосуды проходит разряд, заставляя сердце с каждым разом ускоряться, а дыхание — сбиваться. Омега чувствует тяжесть крепкого тела, стараясь как можно больше прижаться к нему своим, отхватить еще немного его тепла и зарыться пальцами в лохматые волосы, просто чтобы чувствовать поддержку хоть как-то, потому что ощущения такие, будто он вот-вот сорвется, только куда — неизвестно. Единственное, в чем он уверен, — Чанёль будет его держать и направлять. Напряжение нарастает, как и температура в спальне. Постельное белье становится неприятно влажным, потому что смазку во время растяжки невозможно контролировать, особенно когда Чанёль шепчет что-то на ухо низким, глухим голосом, сводя с ума даже такой простой деталью. Все звуки словно находятся вне их реальности, боясь проникнуть в сознание, потому что единственное, что они слышат: стоны Бэкхёна, сплетенные с тяжелым, сорванным дыханием Чанёля, и шелест постельного белья. Они теряются в его краях, накрываются с головой теплым одеялом, потому что так намного интимнее, ближе и глубже, когда вокруг только темнота и чужие поцелуи. Они выныривают из мягкого плена, когда дышать совсем нечем и хочется лишний раз посмотреть на поглощенные возбуждением зрачки напротив, взгляд, что наполнен желанием и любовью, смешиваясь во что-то неподвластное, сильное и безумное. Бэкхён уверен, что слышит скрип растянутых простыней, когда тело сотрясает от первого глубокого толчка. Его буквально «выбрасывает» из сознания, потому что перед глазами — разноцветные точки на черном фоне. От удовольствия сжимаются пальцы на ногах, а руки со всей силы сжимают плечи мужа, потому что это слишком: он тонет в ощущениях, что раньше никогда не были столь яркими, запах Чанёля буквально проникает в него, а с каждым равномерным толчком хочется еще и еще, быстрее и быстрее, чтобы дойти до черты, за которой реальность и вовсе сотрется на какое-то время. Но Чанёль не позволяет и не дает уйти от него. Поддерживает сочные бедра, утыкается носом в искусанную им же шею и впитывает невероятный аромат кокоса, что струится слишком соблазнительно, ложится на их тела и на кончики языков очень нежным, сладковатым пологом, который так приятно разбавляет шоколад. Эта безумная смесь отдается в голове блаженной пустотой, а наружу выходит громкими, пошлыми стонами, смущающими шлепками влажной кожи о кожу и бесконечной вереницей признаний в любви — словами, поцелуями, ощущениями и огромным страхом отпустить мужа, разжать руки и выпустить его из своей хватки. — Чанёль! — крик разносится далеко за пределы спальни, оседая на стенах дрожащим эхом. Становится слишком хорошо, сладко и умиротворенно. Покусанные губы осыпают неловкие и благодарные поцелуи на взмокших плечах, пока узел внутри становится больше, напоминая Бэкхёну давно ушедшие в чертоги памяти ощущения. Тогда было не так. Сейчас это что-то за гранью. Это безумное желание быть ещё ближе и как можно дольше, это неуемное желание пребывать в чужих крепких объятиях, чувствовать его поцелуи на своих губах, такие же бережные и аккуратные, как и в самом начале, как на протяжении всего их занятия любовью. Бэкхён хочет признаться, что это было невообразимо, что он никогда не чувствовал подобного. Но глаза Чанёля говорят, что он и так понимает это. Что и ему было настолько же хорошо со своим омегой. Эта течка первая спустя долгое время, первая для них двоих, и, наверное, впервые в жизни Бэкхён хочет, чтобы она не заканчивалась как можно дольше. Потому что быть с этим мужчиной — это что-то за рамками реальности. — Я люблю тебя, — шепчет омега, когда его плечи ласкают немного ленивыми, нежными прикосновениями подушечек пальцев. — И я люблю тебя, — на выдохе, с легким смехом и глубоким, скрепляющим признание поцелуем.***
Бэкхёну знакомо это волнение. Оно ни с чем не сравнимо. В нём переплетаются предвкушение и легкий страх, потому что все слишком внезапно. Это похоже на мелкую дрожь, что за несколько минут ожидания способна возрасти до масштабов паники из-за ожидания результата. Оно скручивает все внутренности в тугой узел, что с каждой секундой давит, давит и давит все сильнее, достигая сердца, что бешено стучит в грудной клетке и даже легких, которые с трудом начинают работать, отчего дыхание становится слишком частым, а щеки начинают краснеть. Такое вряд ли можно ощутить при каких-либо других обстоятельствах. Ему знакома эта дрожь в руках. Кажется, что будто от слабости из-за истощения кончики немеют, суставы не сгибаются, а ладони становятся слишком легкими, невесомыми, пропуская ток от каждого соприкосновения с чем-то. Через какое-то время дрожь струится уже по ногам, немеют колени и хочется буквально раствориться в пространстве, чтобы стало легче. Бэкхён знает, что это всего лишь из-за волнения, что тяжесть в груди и солнечном сплетении скоро растает, а рука, сжимающая легкие и горло, разожмется, позволяя спокойно дышать. Бэкхён сидит в ванной уже три минуты. Он уже, если честно, не помнит, сколько просидел в прошлый раз, но точно помнит, что, помимо предвкушения, была еще и частичка страха. Совсем небольшая, едва заметная, но она всё же была, просто потому что это было в первый раз: не знаешь, как реагировать, чего ждать, как сообщить. Первые признаки не сразу подсказали, что нужно делать и в какую сторону думать, пока тошнить не стало сильнее, а слабость не стала слишком серьезной для обычного отравления. Тогда вся сущность почему-то больше обычного тянулась к альфе, будто даже малейший намек на родной запах спасал ситуацию. Тогда, перед признанием Даёну, им вела ещё и нерешительность, потому что слишком молоды, а уже такая «внезапность». Однако внутри все равно всё скручивало от радости. Сейчас это волнение исключительно приятное. Это улыбка на лице и прищуренные в любопытстве глаза. Нужно подождать еще совсем чуть-чуть, несколько минут, но возбуждение поднимается в его теле, взрывается в кончиках пальцев на ногах и ударной волной достигает макушки. Он буквально не может усидеть, поглядывая на время на экране смартфона, отмечая, что совсем скоро Чанёль придет домой и проснется Джинни. Даже просто стоять на одном месте кажется трудным заданием, поэтому он топчется по довольно просторной ванной комнате, подгибая пальцы на ногах и раскачиваясь на пятках. Часы показывают ровно пять вечера. Отведенное время прошло. Бэкхёну знакомо это волнение. В прошлый раз он точно так же подбегал, чтобы посмотреть на результат, успокаивал своё предвкушение и трясущиеся руки, думал, как расскажет приятную новость, хотя еще даже не знал, было ли в чем признаваться. Кажется, ничего с годами не меняется, потому что омега вновь быстро, нетерпеливо подбегает, хватая руками и крепко сжимая пальцами. В этот раз Бэкхён всего на несколько секунд прикрывает результат ладонью, чтобы спокойно выдохнуть, привести нервы в порядок, сосчитать до десяти в голове и только потом посмотреть на то, чего так долго ждал. И время будто замирает. По пальцам струится тепло. В районе солнечного сплетения начинает что-то загораться, теплое и стремительное. Сердце начинает стучать быстро-быстро и очень громко, от счастья грозя вырваться через тиски грудной клетки. Совсем скоро придет Чанёль. По привычке зайдет в ванную, чтобы помыть руки и умыться после жары, которая постепенно накрывает Сеул из-за скорого лета. Он всё увидит сам. Две полоски. В прошлый раз Бэкхён плакал от радости, прикрывая ладонью рот, потому что до конца не верил. В этот раз он лишь улыбается, в его глазах — счастье и нежность. И Бэкхён уверен, что счастлив будет не только он. Он знает, что в этот раз альфа поддержит, останется с ним до конца, что он наверняка увидит такие же эмоции в его глазах. Тест остается на тумбочке у раковины, а омега неспешно выходит из ванной комнаты, потому что в квартире раздается мелодия дверного звонка. Чанёль пришёл. Совсем скоро он все узнает. Совсем скоро у них начнется новая глава. Безусловно счастливая и полная любви, где верный рыцарь и маленький папин защитник будут оберегать ещё одну жизнь.