chevalier.

Аккуратно подталкивая в нагрудный карман крохотного детского пиджака небольшой цветок амариллиса, такой же алый, как тонкий браслет, которым Чанёль сделал предложение в кафе, он невольно улыбался, наблюдая за любопытным личиком сына, что пристально следил за каждым его движением. Джину нравились цветы, которые они выбрали для свадьбы, по крайней мере так думал альфа. Малыш не переставал заинтересованно трогать их каждый раз, стоило тем оказаться в поле его зрения. Сегодня день их с Бэкхёном свадьбы. День, когда они станут семьёй официально, хотя семьей они были с самого начала. Это впервые для каждого из них, и этот день хотелось сделать особенным. Особенно красивым. Правильным. Как это бывает у других. Именно поэтому с огромным трудом с раннего утра омега оставил своих «мальчиков» одних, потому что все его утро распланировано сборами и долгой подготовкой, чтобы к вечеру совершенно неподражаемым выйти к алтарю, к своему альфе. Правда, побыть одним альфам все равно не удалось: взвинченный Сонмин не позволил остаться им без надёжного присмотра, заехав на часик, чтобы покормить, отказываясь даже слушать слова Чанёля о том, что он и сам в состоянии покормить себя и ребенка. Джинджин первое время был немного растерян — все пытался найти папу, дергая старшего альфу за штанину, словно недоумевая, почему его больше никто не ищет. Он слабо понимал, куда это вдруг папе понадобилось уйти, и совершенно недоумевал, что такое свадьба. Беспокойство немного ослабил спокойный вид отца и любимого дедушки, заглянувшего к ним с утра и принесшего маленькие пропаренные котлетки, которые делал и папа и которые очень нравились малышу, недавно узнавшему, что такое мясо. Упаковать маленького проказника в костюм было задачей не из простых, но Чанёль решительно с ней справился. Малыш был еще совсем не знаком с такой одеждой — не особо комфортной и тесной — и все пытался стянуть с себя то пиджачок, то маленький жилет, которые выбирал сам Бэкхён, и только упоминание о том, что папе это очень понравится, убедило малыша, что в принципе немного можно и потерпеть, авось даже и привыкнуть. Упаковывать в костюм себя Чанёль решил непосредственно на месте торжества — в отеле, который предоставлял все необходимое для проведения подобного рода празднеств и где с раннего утра находился Бэкхён. Его ждала целая вереница маленьких, но важных процедур, потому что на собственной свадьбе каждый омега должен выглядеть идеально. И Бэкхён готовился вместе с Сонмином и папой самого Чанёля, что, хоть и был уведомлен о появлении в жизни сына любимого омеги, до последнего не был уверен, что их отношения настолько серьезны, учитывая наличие у омеги ребенка от другого мужчины. Оттого знакомиться с омегой сына Тао не спешил, считая, что эти отношения могут сложиться совершенно непредсказуемо, вплоть до появления биологического отца ребенка или раскрытия его корыстной натуры, которая на самом деле есть едва ли не в каждом втором омеге. А тут ведь нужно и себя, и маленького сына содержать, а Чанёль очень удобный в этом плане вариант — обеспеченный и слишком добродушный. Об этих размышлениях папы Чанёль не знал, как, должно быть, и его отец, и это было к лучшему, потому что когда речь зашла о свадьбе — оставаться в стороне и ждать худшего уже было нельзя, оттого, собрав чемоданы, старшее поколение семьи Пак, оставив на время свой дом в Китае, вернулись к сыну в Корею. Встречая семью, частью которой ему предстояло стать, Бэкхён с трудом держал себя в сознании. Ему было страшно, потому что в его голове крутились те же мысли, что были в голове самого Тао. Он прекрасно понимал, как будет выглядеть в чужих глазах: омеги с ребенком никогда не вызывали большого доверия, и многие в первую очередь думали о том, что омега — шлюха и просто нагулял, а теперь пытается найти того, кто обеспечит ему безбедную жизнь. Знакомство и в самом деле оказалось тяжелым. Тао пытался увидеть в чужом взгляде что-то, о чем говорить не принято, а Крис — отец Чанёля — в принципе не делал атмосферу легче своим излишне серьезным выражением лица. Бэкхёну было некомфортно и очень тяжело удавалось сдерживать свой страх в себе, но когда некомфортно стало и маленькому Джину, даже знакомство, до этого тянущееся чередой отвлеченных вопросов, стало совершенно другим. Родители с некоторым интересом наблюдали, как плачущий ребенок, сидящий на руках своего папы, теперь тянулся к Чанёлю, потому что чувствовал в нем защиту, утыкаясь носом в грудь альфы. Это казалось странным и непривычным, потому что никто из них не думал, что Чанёль столь быстро привыкнет и научится обращаться с маленьким ребенком, но то, как ловко он успокаивал малыша, казалось чем-то правильным, как и Бэкхён, что наблюдал за альфами, не решаясь вмешиваться. Именно тогда Тао увидел то, что хотел, то, «о чем говорить не принято». И если, идя на эту встречу, он был уверен, что увидит корысть и желание использовать его сына в своих целях, видя в чужих глазах нежность и любовь, его родительское сердце испытало облегчение. Он принял Бэкхёна, и — хоть сам он не произнес этого вслух — это было заметно каждому. — Тише, малыш, — понимая, что слишком глубоко ушел в свои мысли, пытаясь разом вспомнить все, что предстояло пройти на пути к этому дню, и самое сложное — знакомство с его родителями, Чанёль едва ли не пропустил тот момент, когда поглощенный любопытством Джин едва ли окончательно не смял цветок, только подпихнутый в карман. — Его мять нельзя, он должен остаться целым, чтобы порадовать нашего папочку, — пользуясь уже знакомым и изученным приемом, мужчина мягко улыбнулся, поправляя цветок и мягко целуя малыша в макушку. Джин, хоть и недовольно, но все-таки ведется на хитрый родительский прием, но все равно обиженно куксится, потому что пиджак все еще неудобный, рубашка — недостаточно мягкая, а цветок на груди — интересный, но какой в нем смысл, если потрогать нельзя? Тихий щелчок двери привлекает внимание лишь старшего альфы, пока малыш недовольно пыхтел, уткнувшись носом в грудь отца. Подготовка в самом деле оказалась сложным и длительным процессом, особенно когда до торжества оставались буквально считанные часы; то тут, то там стали появляться прорехи, которые срочно нужно было исправить, поэтому Чанёль был оставлен на самого себя и Джинджина, который отказался оставлять отца одного, опасаясь, что он пропадет, как и папа. Решением проблем занимались старшие альфы семей, лишь изредка заглядывая к Чанёлю, пока омеги заперлись в одном из номеров отеля, помогая Бэкхёну справиться с волнением и собраться к торжеству. — Вы уже готовы? — прикрывая за спиной дверь, Кюхён подходит чуть ближе к обнимающейся парочке, сидящей за туалетным столиком. Он все еще слабо верил в происходящее, но царящий вокруг дурдом: встревоженные омеги, что заперлись в комнате и не впускают даже его, маявшиеся в ожидании гости, столпившиеся на первом этаже в зале, где пройдет сама регистрация, и Чанёль с Джином, оставленные на попечительство друг друга, — заставляли верить. — Уже давно, — Чанёль слабо кивает в ответ, чувствуя, как малыш на его руках слабо поворачивает мордашку чуть в сторону, встречаясь взглядом с дедушкой, который, сократив расстояние как можно ближе к паре альф, потянулся к внуку, но никакой взаимности не последовало. Немного подумав, окинув дедушку пристальным взглядом, малыш лишь отвернулся от него, вновь уткнувшись носом в грудь отца. — Надо же, он даже не тянется из твоих объятий ко мне, — Кюхён невольно усмехается, почти без обиды. Раньше он был единственным альфой в жизни внука, и он, конечно же, тянулся к нему, потому что чувствовал, что они похожи. Теперь точно так же он тянулся к Чанёлю, и ревновать к этому было глупо. Чанёль стал самым важным альфой в его жизни, образцом для подражания, тем, на кого он вскоре будет равняться. — Он тебя любит… — Я его тоже очень люблю, — Чанёль никогда не признается, что испытывает слабую гордость в такие моменты, когда малыш выбирает его, а не кого-то другого. Это лишний раз доказывает, что его признали, приняли и полюбили как отца, как часть их семьи, уже совсем перестав ревновать к папе. — И очень люблю Бэкхёна. Кюхён со слабой улыбкой наблюдал, как, крепко вцепившись в края чужого пиджака, малыш прижимался к мужчине, словно чувствовал пропитавшее атмосферу волнение, и от отсутствия рядом папы его собственное волнение только больше бередило маленькое детское сердечко, заставляя искать защиты в большом и сильном альфе. Возможно, Чанёль тоже это понимал — чувствовал на уровне инстинктов, не пытаясь отпустить Джина или попросить его посидеть рядом. Даже когда часом ранее к нему заглянул омега-визажист, чтобы «припудрить носик», потому что альфе макияж не полагался в отличие от омеги, Чанёль лишь извинялся, но вариант убрать ребенка с рук даже не рассматривал. — Позаботься о них и даже не думай обидеть. — Ни за что, — лишь на секунду отрывая взгляд от ребенка, Чанёль уверенно смотрит на мужчину, стоящего рядом, без лишних слов давая увидеть всю уверенность в собственном решении. Уверенность, которую без труда видит Кюхён. Выдыхая с едва заметной ноткой грусти и в то же время счастья, что теперь его сын и внук не одни и в их жизни наконец появился надежный альфа. Он норовит вернуться в зал, где уже давно родственники и друзья семьи извелись в ожидании, когда дверь за спиной вновь отворяется, теперь уже впуская отца самого альфы. — Уже все готово, нам пора идти.

***

Щеки горели естественным румянцем, а сердце бешеным ритмом заходилось в груди. Бэкхён почти не спал этой ночью — сходил с ума от волнения, все еще не веря до конца, что это происходит. Все это казалось слишком волнительным, даже страшным. До знакомства с альфой он и не мечтал, что когда-нибудь выйдет замуж, что найдется тот, кто сможет полюбить не только его, но и маленького Джинджина. А судьба словно с самого начала распланировала именно такой путь для него — путь, в конце которого он встретит Чанёля. Не веря даже сейчас, когда руки нервно сжимали небольшой алый букет, а сам он медленно спускался к залу, заказанному ими для церемонии, у двери в который его уже ждал отец. Отец, который сходил с ума, оказавшись совершенно не готовым к подобному, хоть и мечтал, что его мальчик встретит своего альфу — альфу, который сделает его счастливым. — Бэкки, малыш, — подходя чуть ближе, подавая руку и помогая преодолеть последние ступени негнущимися от волнения ногами, альфа окинул сына мягким, очарованным взглядом. Он тоже не видел его весь этот день, получая сердитые отказы от мужа, стоило только заговорить о том, чтобы проведать Бэкхёна, и теперь он понимает почему. Его хотели впечатлить, так же как и Чанёля, что томится от нетерпения у алтаря, потому что это первый и последний раз, как верит каждый из них. Первый и последний, когда Кюхён будет вести своего сына к алтарю, и этот раз должен быть особенным для каждого из них. — Ты просто волшебный, — слышать такие слова от отца немного непривычно, хоть он и никогда не скупился на комплименты, и Бэкхён невольно смущается, добавляя чуть больше румянца на щечки. Ему отчего-то неловко, и он все еще не уверен, что сделал все правильно: что жемчужно-серый костюм — подходящая одежда для свадьбы, ведь омеги обычно выбирают белый; что ярко-алый букет амариллиса — подходящие цветы для букета жениха; что в целом изобилие алого в оформлении и редких вставках в его и Чанёля костюмах — это приемлемо. Но никто не был против, никто не пытался отговорить, зная, почему молодая пара выбрала именно красный цвет. Агрессивный, совсем не подходящий для свадьбы, но очень подходящий их истории. — Джинни сегодня не капризничал? — откидывая подальше глупые сомнения, омега задается самым важным для себя вопросом. Он не видел сына с самого утра и немного соскучился, хотя куда больше переживал, как малыш справился с волнением, царящим буквально везде, и отсутствием рядом папы. — Он не отлипал от Чанёля весь день, Сонмин с трудом уговорил его отпустить, чтобы вместе забрать ваши кольца; возможно, и понесут их вам тоже вместе, — альфа невольно улыбнулся, вспоминая, как сложно было забрать малыша из рук его отца. Он не плакал, не закатывал истерику, просто сопротивлялся, глядя немного испуганно, хоть и знал, что дедушки плохого не сделают. — Ничего, главное, что он не плакал, — омега мягко улыбается, глядя на отца немного взволнованно, что видно невооруженным глазом, и тихая музыка, раздавшаяся из глубины зала, еще приглушенная закрытой дверью, делала только хуже. — Нам пора, малыш, — решительно выдыхает альфа, крепче сжимая дрожащую ладонь сына, которую так и не отпустил, помогая спуститься с лестницы, и мягко целуя в лоб вместо десятка слов утешения и успокоения. Помогает это и в самом деле лучше, по крайней мере омега находит в себе силы вдохнуть. Тихий гул за дверью затих, а работники отеля, стоящие подле двери, мягко улыбнулись, давая понять, что сейчас все начнется, и, подведя ладонь сына к своему предплечью, подсказывая, что пора им принять позу для выхода, альфа подвел его чуть ближе к двери. Створки открываются с легкого толчка работников, лишая омегу шанса собраться с силами и успокоиться, хоть он и понимает, что это напрасно. Сколько ни собирайся — волнение не затихнет. Зал, что еще вчера казался ему просторным, наполненный людьми выглядел куда меньше, чем был, и идти туда было чертовски страшно. И хоть гостей было совсем немного, омега знал едва ли половину из них, даже тех, что были приглашены его семьей: родственники — многих из них он видел только в глубоком детстве, да и то не уверен наверняка, о родственниках альфы и говорить было нечего. Все их взгляды были обращены только на него, дрожащего, замершего на пороге в зал, трусливо вцепившегося в локоть отца. Все с интересом рассматривали юного жениха, и Бэкхён знал, что это нормально — они пришли именно для того, чтобы увидеть их. Увидеть его и Чанёля в смоляно-черном костюме, с алой бутоньеркой, стоящего у алтаря, обрамленного цветами амариллиса, разбавленного листьями эвкалипта с сероватым оттенком. Мысли о посторонних людях, чьи взгляды были направлены на них, выветрились из головы в одно мгновение. Бэкхён забыл думать обо всем, стоило ему встретиться взглядом с альфой, со своим без трех минут мужем. В чувство его привел только отец, что, сделав шаг вперед, мягко потянул сына следом, что едва ли мог заметить кто-то посторонний, заставляя неторопливо мерить красную дорожку шагами. Ноги дрожали с каждым новым шагом все больше, но Бэкхён не мог отвести взгляд от мужчины. Своего мужчины. А стоило оказаться у самого алтаря — и вовсе утратил ощущение себя в пространстве: голова кружилась от волнения и хотелось присесть отдышаться, но нельзя. Чанёль невольно потянулся навстречу, опускаясь с небольшого возвышения на дорожку, вовремя тормозя себя и послушно дожидаясь, когда омега с отцом приблизятся к нему сами. Он не мог отвести от Бэкхёна взгляд, едва ли мог дышать. Он даже не представлял, как именно омега будет выглядеть, даже зная основные расцветки. Зная, что костюм будет серым, с алыми вставками — такими же, как у него самого, но совершенно не представлял, как он будет сидеть; знал, что волосы омеги будут уложены, а макияж также будет иметь легкие алые акценты, но с трудом понимал, как это должно выглядеть. А выглядело все волшебно, именно волшебно, и даже красные тени на веках казались невероятно уместными. Очень к лицу юноше. Замирая друг напротив друга, они не могли перестать смотреть, не могли оторвать взгляд друг от друга, все еще не веря, что день, к которому они готовились несколько месяцев, настал. Тихое деликатное покашливание старшего альфы привело пару в чувства, хоть и вряд ли надолго, заставляя обратить внимание на себя. Мягко накрывая ладонь сына своей, сжимая тонкие пальчики чуть сильнее, чем следовало бы, словно на прощание, — хоть оба они понимали, что это и не так, — мужчина аккуратно вложил ладонь сына в руку его альфы, его мужа. Гости затихли, прекратив шептаться, и даже музыка, кажется, стала чуть тише. Держа друг друга за руки под цветочной аркой алтаря, они, затаив дыхание, слушали речь уже пожилого омеги. Руки дрожали все больше с каждым предложением, потому что с каждым предложением самый ответственный, самый важный момент этого дня становился все ближе, и, когда омега затих, Бэкхён даже не сразу понял почему. Смаргивая пелену с глаз, приходя немного в себя, омега пытался вспомнить, что именно мужчина сказал последним, но слова словно прошли мимо, и только тихий звук открывшейся вновь двери привел его в чувства. На дорожку осторожно ступили маленькие ножки Джинджина, что в одной руке держал маленький футляр с кольцами, второй держась за дедушку. Им пришлось задержаться снаружи, пока пожилой омега читал вступительную часть, потому что все прекрасно знали: как только малыш увидит папу — он не отпустит его, особенно после небольшой разлуки. И теперь, когда пришло время дать свои клятвы и обменяться кольцами, без Джина было просто нельзя. Большое количество людей немного пугало, по крайней мере малыш выглядел напуганным, широко раскрытыми глазами оглядываясь по сторонам, испытывая сомнительный восторг от такого внимания к себе, а внимание было исключительным. Все и каждый хотели увидеть малыша в очаровательном костюмчике, и Бэкхён понимал: вот-вот Джинни заплачет. Эта идея с самого начала не казалась ему хорошей — Джинни только два года, да и те исполнятся лишь через неделю. Он слишком мал и может испугаться, но все были уверены, что малыш ответственно отнесется к такому важному заданию. Сделав маленький шажок вперед, малыш обернулся назад, глядя на дедушку, словно надеясь, что его заберут отсюда, но омега лишь приободряюще улыбнулся, зная, что малыш справится, но вот энтузиазма последнему это совсем не добавляло. Еще один маленький шажок вперед и еще один. Он пугливо смотрел по сторонам, вздрагивая от резких движений, а Бэкхён изводился все больше, норовя сорваться и пойти к сыну, чтобы увести его отсюда, но все стало немного лучше, когда, перестав озираться по сторонам, малыш взглянул вперед, находя взглядом папу и отца. Его губки были недовольно поджаты, словно он всеми силами сдерживал собственный плач, прижимая шкатулку к груди совсем не так, как они репетировали, но кому было до этого дело. Видя родителей, что стояли в конце дорожки вместе, держась за руки и дожидаясь не иначе как его, мягко улыбаясь, малыш зашагал чуть смелее, стараясь не смотреть по сторонам. Быстрее и быстрее, пока коротенькие шажки и вовсе не перешли на бег, вызывая тихие смешки, наполнившие зал, и даже сам Бэкхён не смог сдержаться, роняя смешок, когда перепуганный малыш, подбежав к ним, впечатался в его ноги, крепко обнимая, напрочь забыв о шкатулке, в принципе как и все в зале, даже пожилой омега. Шкатулка совсем не по плану перекочевала в руки Чанёля, что, присев напротив, мягко пригладил волосы малыша, шепча похвалу за смелость и отвагу маленького альфы, и поцеловал в щеку, надеясь этим успокоить, что в целом если и сработало, то недостаточно хорошо — папу малыш отпускать не собирался, найдя его ладонь и одной рукой вцепившись в длинные пальцы, второй все так же обнимая чуть выше колена. Спорить с таким положением дел никто не решился: малыш сумел вызвать своим появлением только улыбки, и хоть сам он при этом испытал не самые лучшие эмоции — радость от встречи с папой сумела их затмить. Омега, стоящий за трибуной, лишь тихо кашлянул, прочищая горло, и продолжил свою речь, пока сам Бэкхён теперь уже не мог оторвать взгляда от сына, мягко сжимая маленькую ладошку, наблюдая, как малыш изучает гостей, расположенных в зале, теперь уже без страха. Чего ему бояться, если рядом с ним папа и отец? Тишина, в одно мгновение образовавшаяся в помещении, как парой минут ранее, перед появлением малыша, вновь осталась незамеченной, и только уверенное «да», сказанное альфой, вернуло его в реальность, заставляя поднять взгляд, встречаясь с мягкой улыбкой Чанёля. — Берете ли вы, Бён Бэкхён, в законные мужья Пак Чанёля в болезни и здравии, в богатстве и бедности, пока смерть не разлучит вас? — между тем продолжил омега, даже не обращая внимания на всеобщее настроение и самих молодоженов, один из которых разрывался между волшебством этого момента и маленьким сыном, столь мило прижавшимся к нему. — Да. Без капли сомнений, раздумий, страха. Бэкхён уже сказал ему «да» несколько месяцев назад, в кофейне, с алой ниточкой, повязанной на палец, и не планировал менять свой ответ уже никогда. — Можете обменяться кольцами. Сердце в груди забилось в бешеном ритме, когда нехитрый замок шкатулки приоткрылся, являя взгляду омеги два тонких кольца с тянущейся посередине красной полосой — бесконечной чередой небольших алых рубинов, так символично напоминающих собой те самые красные нити. Подхватывая ладонь омеги, мужчина совсем мягко надевал на тонкий палец кольцо, чуть дольше необходимого сжимая чужую ладонь в своей, не в силах оторвать взгляд от тонкой кисти, которую теперь столь органично украшало обручальное кольцо. В памяти всего на секунду всплыла их вторая встреча: чашечка чая на кухне в квартире омеги и его глупое предложение «забрать» вперемешку с сомнением, ведь у такого омеги не могло не быть альфы. Но его не было, что более чем понятно объяснил Бэкхён взметнувшейся вверх кистью, где на безымянном пальце не было кольца. Теперь оно было, потому что Чанёль не сбежал. И никогда не сбежит. Малыш с интересом наблюдал за происходящим, как и сама пара, словно и вовсе не участвует в этом. И когда пришел черед омеги надевать на чужой палец кольцо, маленький альфа, хоть с опозданием, но отпустил чужую руку, обхватывая колено папы крепче, и, запрокинув голову, смотрел, как аккуратно омега достал из шкатулки второе кольцо, так же надевая его на палец мужчины. Он слабо понимал, что именно сейчас происходит, но отчего-то был уверен, что происходящее — очень важно и значимо, и, возможно, именно поэтому хотел быть рядом со своими родителями. — Можете закрепить свой союз, — в довершение совершенно негромко добавил омега, и все понимали без лишних слов, что это означало. Самая важная, буквально самая ответственная часть всей церемонии. Часть, которая нередко отпугивала молодые пары, заставляя забирать свои слова назад и отдавать только что надетые на палец кольца, сбегая с собственных свадеб. Мало кто задумывался об этом на самом деле, когда делал предложение, мало кто понимал всю ответственность своих слов, когда «да». Метка, которую альфа был обязан оставить на хрупком плече омеги, была точкой невозврата, которую нельзя стереть, от которой нельзя избавиться. Она же была последним испытанием, которое не могли пройти те, в чьих сердцах было сомнение. Страх связать себя на всю жизнь с «не тем» человеком пугал, заставляя идти на попятную, — это было едва ли не привычным явлением на свадьбах, и каждый где-то глубоко в душе был готов к тому, что вот-вот один из женихов может отступить от своих обещаний. Этого же глубоко в душе боялся каждый из присутствующих: друзья и родственники, те, кто сам столкнулся с подобным или хотя бы слышал о том, что такое может быть. Особенно сильно боялись родители, особенно родители Бэкхёна, даже не представляя, что случится с их сыном, если Чанёль усомнится в себе или в нем, если отступит, откажется от своих слов. Один раз его предали, а выдержит ли он второй? Они сомневались, оттого, крепко сжимая ладони друг друга, с замершими в груди сердцами наблюдали за такой же замершей в волнении парой, и даже маленький Джин волновался, и сам не зная отчего прижимаясь к папе ближе. И только Чанёль не испытывал ни сомнений, ни волнения. Ничего лишнего, что могло бы испортить этот день и причинить его омеге боль. Делая короткий шаг навстречу, чтобы быть чуточку ближе, лишь слегка дрожащими от предвкушения руками он потянулся к почти что мужу. Бэкхён дрожал, боясь этого момента больше всего, боясь разочароваться, и даже когда алая лента, бабочкой опоясывающая его ворот вместо галстука, податливо развязалась, а первая пуговица его рубашки расстегнулась, страх никуда не делся. Затаив дыхание, он чувствовал, как две верхние пуговицы расстегнулись под давлением чужих пальцев, а ворот был отодвинут чуть в сторону, открывая изгиб тонкого плеча. Зал замер не дыша, как и сам Бэкхён, когда альфа склонился к его шее, прикрывая глаза, словно собираясь с силами и этой заминкой пугая всех и каждого едва ли не до нервного срыва, с желанием крикнуть: «Ну давай уже!» — Я люблю тебя, — тихий шепот обжигает слух, а боль пронизывает все тело — от шеи и до самых пяток, как кажется омеге, и тем не менее это самая приятная в его жизни боль. В ушах шумит то ли от притока крови к месту укуса, то ли от аплодисментов, которые вряд ли были здесь уместны, но всем хотелось выразить свою радость, и даже маленький Джин, поначалу испугавшись шума, оглядев гостей и найдя взглядом дедушек, так же неловко хлопал в ладошки, возвращая взгляд на родителей. — Я люблю тебя, — повторяя вновь, оторвавшись от тонкого плеча, и готовый повторять это всю свою жизнь, Чанёль лишь слабо поправляет ворот чужой рубашки, теперь уже совершенно полноправно припадая поцелуем к любимым губам, не давая омеге даже ответить. Ему ответ не нужен — он знает это и так, потому что Бэкхён не сбежал, не передумал, не отверг его с самого начала, отвечая только «да». — Папа! Тец! — малыш тихонько пищит, дергая родителя за подол пиджака, привлекая его внимание, потому что уже знает, что они делают: он уже видел это и привык бессовестно пользоваться этим моментом. Бэкхён лишь невольно улыбается в поцелуй, потому что это и в самом деле почти традиция, которую начал именно Джин, взяв в привычку прерывать их поцелуи, стоило только поймать родителей за ними. — Маленький проказник, — альфа ворчит, стоит только разорвать поцелуй, хоть его губ и касается улыбка, а сам он, склонившись ниже, подхватывает расшалившегося малыша на руки и, прижимая к своей груди, касается щечки мягким поцелуем, точно как и омега, что целует вторую щечку слишком уж довольного малыша.