chevalier.

— Бэкки, солнышко, а ты не скажешь нам, где ты? — первое, что слышит Бэкхён, стоит только прижать телефон к уху. Голос папы, как всегда, мягок, но он прекрасно чувствует, сколько в нем сокрыто переживания и волнения, а это значит, что он уже знает о том, о чем сам омега сказать ему боялся. Тихо выдыхая чуть в сторону, он взволнованно облизывает губы. Понимание, что тянуть больше нельзя, тревогой собирается в груди, и омега глубоко, судорожно вдыхает. Он знает, что поступает не очень хорошо, скрывая от родителей существование в его жизни Чанёля, просто все получилось слишком внезапно. Едва ли прошел месяц с их знакомства, неделя, как он переехал к альфе, а что было бы, скажи он родителям, что они начали жить вместе буквально со второй встречи? Ему бы знатно проехались по мозгам, вселили сомнения в чистые намерения мужчины и, возможно, все испортили. Такое безоговорочное доверие, когда толком не знаешь человека, на самом деле может закончиться плохо — он прекрасно об этом знает. Но находясь рядом с альфой, он хотел ему верить, всем нутром чувствовал, что тот не врет, а в его сердце нет плохих намерений. — Ты просил нас не беспокоиться и дать немного времени кое с чем разобраться, — между тем продолжает папа, так и не получив ответ на свой вопрос. Его волнение, кажется, лишь набирает обороты, и Бэкхён понимает, что должен это остановить, желательно — правдой, но сил открыть рот не находится. — Мы уважали твою жизнь, надеясь, что ты сам нам расскажешь все, как только уладишь, но ты пропал на месяц. Мы с отцом волнуемся о тебе и скучаем по Джинни, — его голос становится все громче, надрывнее от плохо сдерживаемых эмоций, и омега понимает: если бы не их уважение к его жизни, они позвонили бы намного раньше, снедаемые беспокойством. — Где ты сейчас, Бэкки? — Я дома, — он отвечает инстинктивно и чуть ли сам не воет от собственной безнадеги. Сказать правду куда сложнее, чем хотелось бы, и это убивает его. Он прикрывает глаза рукой от резко подступившего стыда и вместе с тем мысленно утешает себя, что не соврал. Он дома — у них с Чанёлем дома. Сидящий за столом Джин в который раз роняет ложку на пол, глядя на папу огромными, полными искренности глазами, словно это в самом деле было случайно. В третий-то раз. Тыква, кажется, совсем не понравилась малышу даже в сочетании с яблоками, но Бэкхён не намерен сдаваться так легко. Он подхватывает ложку с пола и, кинув ее в раковину, тут же вручает сыну чистую, видя, как жалобно морщится маленький носик, легко касаясь подушечкой пальца кончика. — Мужчина из соседней квартиры сказал, что ты переехал еще неделю назад, — обличение его необдуманного вранья и приговор в одном предложении. Ложь всегда становится явной — это ни для кого не секрет. Вот и сейчас так же. — Если это то, о чем ты не хотел нам говорить, я тебя не понимаю… мы могли помочь тебе с переездом, сынок. — Это не совсем так, была немного другая причина, — слова лезут чуть ли не через силу; омега вздыхает, нервно мельтеша из одного угла кухни в другой под любопытным взглядом Джина. В голове нет ни одной подходящей мысли, и тем не менее нужно продолжать, чтобы как-то обосновать произошедшее, но он просто не успевает: — Сколько можно!? — на заднем фоне слышится недовольный голос отца, что заставляет омегу замереть посреди кухни, натягиваясь точно струна. — Бён Бэкхён, немедленно говори, где ты, иначе я найду тебя сам, и ты получишь по заднице, даже несмотря на то, что уже взрослый омега. В намерениях альфы сомневаться не приходится, и хоть он никогда не поднимал на сына руку, Бэкхёну кажется, что вот сейчас поднял бы, и за дело. Пропасть на месяц с лишним вместе с годовалым ребенком — это не сулит ничего хорошего. Он знает, что родители очень волнуются о нем, потому что Бэкхён один. У него нет альфы, который мог бы позаботиться о нем, о них с Джинджином — в этом уверены папа и отец, оттого всегда стараются быть рядом, чтобы помочь и поддержать, и то, что происходит сейчас, выбивает их из колеи. — Да, отец, — Бэкхён сдается без сопротивления, понимая, что так будет лучше. Послушно диктует адрес, не получая в ответ ничего, кроме гудков, но и этого стоило ожидать. Он наверняка вне себя от волнения за непутевого сына, который не иначе как куда-то вляпался и втянул в это даже малыша. Джин в очередной раз роняет ложечку, радует только, что в этот раз без пюре, и омега со вздохом сдается. Половина пиалы съедена — уже неплохо. Забирая пюре от внезапно довольного альфочки, он вкладывает в маленькие ручки обещанное печенье, которое тот с интересом сует в рот, не то жуя, не то рассасывая. У него в запасе есть не более получаса, прежде чем родители окажутся здесь и начнется настоящий дурдом, и единственное, что он хочет сейчас сделать, — позвонить Чанёлю. Даже если от этого не станет лучше, он должен быть здесь, должен наконец познакомиться с родителями теперь уже своего омеги, потому что у них все на самом деле серьезно. Это кажется ему отчасти смешным, ведь когда-то он думал точно так же. Точно так же вел «своего альфу» знакомиться с родителями, потому что у них было все серьезно. И точно так же он не сомневался в этом ни минуты, но все оказалось куда прозаичнее. Знакомство с родителями было совершенно не показателем чужой серьезности, а стоило счастливому омеге сказать те заветные, желанные для него четыре слова, как от альфы простыл и след. «У нас будет ребенок», — последнее, что он сказал ему с улыбкой, потому что дальше не было уже ничего хорошего. Его страшила необходимость знакомить Чанёля с родителями. И в то же время он понимал: без этого нельзя. Оттого, собрав всю волю в кулак перед очередным телефонным разговором, он нажал кнопку вызова, поднося трубку к уху. Чанёль, ожидаемо, ответил не сразу, наверняка по уши заваленный работой, но даже несмотря на это, в его голосе чувствовалась улыбка, а такое простое: «Да, родной» — отдавало невероятной нежностью. — Чанёль, я знаю, что у тебя много работы, но ты нужен мне дома, — он не хочет тянуть с этим, не хочет молчать, не находя в себе решимости, оттого бросается в омут с головой, выпаливая все как есть на одном дыхании. — Что случилось? Тебе плохо? Что-то с Джином? — и альфа не остается в долгу, тут же заваливая омегу вопросами. Улыбка и нежность пропадают из чужой интонации, а на их место становятся беспокойство и тревога, что могло что-то случиться. Может, он выбрал не самую подходящую стратегию — рассказать все на одном духу, чтобы не тянуть, и альфу стоило хоть как-то подготовить к предстоящему. А не пугать неопределенностью и тут же добить нарисовавшимися родителями, ведь знакомство с ними всегда страшит. Но выбирать и переигрывать уже поздно. — Мои родители… — он тихо выдыхает в трубку, переводя взгляд на Джина, чтобы и самому чуть успокоиться, встречаясь с любопытным взглядом малыша, что умудрился извозиться даже в печенье, а теперь словно весь обратился в слух, наблюдая за папой. — Они узнали, что я переехал, и теперь едут сюда, — не отступая от заданного курса, он говорит все сразу, не желая тянуть, раз начал столь резко, и то, что он слышит в ответ, вселяет немного уверенности. — Я испугался, что у вас что-то случилось, — с ощутимым облегчением выдыхает альфа, и в его голосе вновь чувствуется слабая улыбка. — Не переживай, я сейчас приеду. — Спасибо… — теперь уже и сам Бэкхён облегченно выдыхает, скидывая звонок. Бояться меньше он не начал, но от понимания того, что рядом с ним будет Чанёль, сердце в груди перестает колотиться столь безумно. — Деде? — тихо тянет малыш, любопытно глядя на папу, и от этого становится совсем хорошо, настолько, что омега позволяет себе немного расслабиться и улыбнуться в ответ сыну. — Да, малыш, сейчас придут дедушки, — Джин радостно хлопает в ладошки, счастливый от предстоящей встречи с теми, кто всегда балует его чем-то вкусным, а не противными овощами, как папа, и часто носит на руках, целуя щечки и рассказывая, какой он — Джинджин — замечательный мальчик. Ждать долго и в самом деле не приходится: звонок в дверь звучит буквально через двадцать минут, если и того не меньше, и омега бездумно открывает дверь, отчего-то считая, что это именно Чанёль вернулся. Мысль, что Чанёлю совсем нет смысла звонить в дверь и у него есть собственные ключи, так и не приходит, и приходится мириться с фактом: у двери в нетерпеливом ожидании застыли омега и альфа, на которых сам Бэкхён был безумно похож. Отец казался слишком недовольным, папа — встревоженным, — почти привычные для них состояния, по крайней мере наоборот бывает редко. Они окидывают пристальным взглядом сына, вскользь осматривают открывшийся простор незнакомой квартиры, и скепсиса во взгляде становится только больше. Не обязательно даже заходить внутрь, чтобы понять: квартира слишком большая, почти огромная, и сам Бэкхён уж никак не смог бы ее себе позволить, а сейчас так тем более: находясь в декрете, не имея даже работы, диплом и тот получив чуть ли не на последних месяцах. И вариантов того, «а как же так?», на самом деле остается не так уж и много. — Бён Бэкхён, потрудитесь объясниться! — отец приходит в себя первым и первым нарушает воцарившееся молчание. В его голосе чувствуется слишком недобрый напор, от которого сам Бэкхён чуть отшатывается назад, а родители воспринимают это как приглашение войти, которым пользуются немедленно. Входная дверь тихо прикрывается, и напряженного молчания становится только больше — оно словно загустевает в замкнутом пространстве прихожей и душит младшего. Он и в самом деле совсем не прочь объясниться, понимая, что это стоило сделать давно, но начинать одному страшно. Взгляд косит в сторону настенных часов — Чанёль уже вот-вот должен вернуться, и хочется мысленно умолять его сделать это поскорее, хоть он и знает: толку от этого не будет. Приходится смириться с тем, что разговор придется начать прямо сейчас, один на один с рассерженными от собственного беспокойства родителями, и это будет тяжело, потому что они не поймут его. Он глубоко вдыхает, неловко прочищая горло, и даже открывает рот, но от момента «истины» его спасает радостный детский крик из-за спины. — Де! — малыш громко топотит ножками по полу, раскинув руки в стороны, и несется к любимым дедушкам. Бэкхён наблюдает, как резко меняются выражения их лиц, как нервное напряжение спадает, и, невольно приподнимая уголки губ в улыбке, альфа чуть присаживается, ловя маленького внука и резко подхватывая его на руки. Джин радостно пищит, хохоча, а стоит дедушке прижать малыша к груди, как тот крепко обнимает его за шею и затихает в ожидании излюбленных приветствий. — Привет, маленький, — совершенно спокойно, даже ласково вздыхает альфа, понимая, что в присутствии внука никаких разборов полетов быть не должно. Он еще маленький и пугать его никак нельзя, тем более такими глупостями. То, что произошло у Бэкхёна, они обязательно выяснят и решат, главное, что оба они — сын и внук — целы и здоровы, остальное — мелочи. Дедушка-омега звонко расцеловывает мягкие щечки Джинджина, а стоит тому почувствовать большую ласку и заботу, он тянется вслед за ней, теперь уже протягивая ручки к дедушке-омеге, удовлетворенно улыбаясь, когда его целиком передают в заботливые руки. Теплые поцелуи градом осыпаются на мордашку, точно как любит делать это и сам папа, и малыш счастливо прижимается щечкой к плечу дедушки, прикрывая глазки. С появлением Джина обстановка чуть смягчилась, и даже сам Бэкхён позволил себе мягкую улыбку, наблюдая за приветствиями дедушек и внука, хоть и ненадолго. Стоило лишь встретиться взглядом с отцом, он четко и ясно понял: впереди его ждет долгий и тяжелый разговор, и даже присутствие внука им не помешает. Вот только не проходит и минуты, как снаружи тихо скребутся в дверь — пытаются провернуть ключ в замочной скважине, не сразу понимая, что она открыта. Напряжение возвращается с лихвой. Бэкхён натягивается тетивой, а дедушки непонимающе переглядываются, следом переводя взгляд на дверь, и как раз ко времени та медленно открывается. Старший омега крепче прижимает к себе малыша, словно с опасением, а вот сам Джин чуть откланяется назад, любопытно всматриваясь в появляющуюся щель между стеной и самой дверью, и то, что он видит, очень его радует, в отличие от всех остальных. Бэкхёна, кажется, не обрадует уже ничто, хотя сам факт возвращения альфы позволяет ему облегченно выдохнуть. Хочется глупо и наивно верить, что Чанёль все уладит — уладит эту глупую несуразицу, хотя этим должен заниматься сам омега — это его семья, его родители и его желание скрыть от них появление в его жизни мужчины. Чанёль лишь не спорил с ним, позволяя самостоятельно принимать решения, касающиеся собственных родственников, он ведь совершенно их не знал и мог сделать неверные выводы о том, как будет лучше поступить, хоть сомнения и закрадывались. Скрывать подобные вещи никогда не стоит. Он неловко замирает в дверном проёме, окидывая взглядом всех присутствующих, с огорчением понимая, что совсем немного опоздал, хотя летел сломя голову, чудом проскакивая на желтый, чтобы не мешкать. Напряжение в прихожей сгущается, но ничего другого, кроме как войти в квартиру, прикрывая за собой дверь, альфа не находит. В замкнутом пространстве становится только хуже — он видит это по сменившемуся, ставшему отчасти жалобным личику омеги, но дороги назад уже нет: рано или поздно, но это должно было случиться. Бояться поздно. — Добрый день? — альфа улыбается слегка неловко, но очень обаятельно, глядя на родителей своего омеги и вместе с тем понимая: улыбкой тут дело не наладишь, не так-то все просто. Ответа ожидаемо не следует, старшие отчасти непонимающе переглядываются, на деле отдаленно догадываясь, что к чему, и переводят взгляд на сына, который почти слился со светлой стеной позади себя. Как ни посмотри, а знакомство получается не просто неловким, а провальным, и нет ни одной мысли, как это можно исправить. За них все делает Джинджин: отлипает от дедушки-омеги, чуть ли не вываливаясь из крепких объятий, и тянет ручки к мужчине. Пара испытывает самое настоящее недоумение, ведь их внук совсем не из тех, кто сам тянется к чужим людям, просится на руки к посторонним, тем более — альфам, и это наталкивает на мысли. Мысли, которые их совсем не радуют. — Позволите?.. — улыбка становится еще более неловкой от того, что они все еще не представлены друг другу, но это уже не важно. Скинув рюкзак на тумбочку, Чанёль пользуется замешательством старшего омеги, который бездумно ослабляет объятия, позволяя ему перенять малыша в свои руки и прижать к себе, мягко целуя щечку. — Сонмин, — с некоторым опоздаем тихо шепчет старший омега, как-то слишком растерянно наблюдая за происходящим. Как Джин жмется ближе к альфе, утыкаясь носом куда-то в шею, и затихает, всем своим видом говоря, что ему хорошо и комфортно и этот мужчина совсем не кажется ему чужим, даже наоборот. — Прошу прощения, но… кто вы такой? — непонимания становится слишком много — настолько, что дедушка-омега находит в себе силы озвучить волнующий их вопрос. Они вовсе не глупы и далеко еще не в том возрасте, чтобы не понимать, кто он такой. Он альфа. Альфа, которым пропахла вся эта квартира и даже их собственный сын. Альфа, которого не боится их внук. Альфа, которого, видимо, от них скрывали. И сейчас они хотят знать лишь одно: как так получилось? — Мое имя — Пак Чанёль, я альфа вашего сына, — лишь с одной короткой заминкой от неловкости, но без капли сомнений в голосе. Он уверен в каждом своем слове, был уверен еще с самого начала, с роковой встречи в супермаркете и неловкого предложения за чашечкой чая. — А вы, я так понимаю, Кюхён? Рад встрече с вами, — следом переводит он взгляд на альфу, судорожно вспоминая вскользь упомянутые когда-то имена, стараясь получить хоть какую-то реакцию, но напрасно. И вновь повисает молчание, в котором совершенно не чувствуется ответная радость знакомства. Старшие омега и альфа лишь переглядываются, а Бэкхён видит, как напрягается отец, как мнется в нерешительности папа, не зная, что говорить и что делать. Все вылилось на них ушатом холодной воды — слишком внезапно. Еще вчера — папа-одиночка, а сегодня уже под боком у альфы, которого признал даже малыш. Разумеется, они хотели подобного: чтобы и их сыну наконец повезло и он нашел свою поддержку в жизни, но это ведь не делается столь резко и стремительно. Даже малыш, заинтересованный происходящим, отлипает от плеча мужчины и любопытно смотрит на папу и любимых дедушек. Он, как кажется Бэкхёну, совсем не должен понимать, что происходит, он еще маленький для таких сложных вещей, но кое-что малыш все же осознает. Осознает и помогает дедушкам разобраться в происходящем: — Тец, — тихо тянет он, немного любопытно, словно спрашивая у папы, правильно ли он говорит, а омега теряется на долю секунды, не уверенный, что понял сына правильно. Это слово новое для него, для них обоих, и они оба немного сомневаются. — Что? Что он сказал? — Чанёль и сам мало что понимает, хотя был уверен, что уже знает весь небольшой словарный запас малыша. Он поднимает любопытный взгляд на омегу, но натыкается лишь на крепко сжатые дрожащие губы, теряясь в собственном непонимании окончательно. Бэкхён с трудом сдерживает не то подступающую панику, не то истерику — все это от переизбытка эмоций, разом вскипевших в нем, названных чрезмерным счастьем, не иначе. Он накрывает губы подушечками пальцев, чтобы не сорваться на плач. Хотя глаза и так на мокром месте, что можно сказать и о дедушках, по крайней мере одном из них, что столь внезапно стали свидетелями подобной сцены. И если Кюхён все еще выглядит больше напряженным, то Сонмин почти полностью повторяет действия сына, прикрывая рот ладонью и замирая, как неживой, не веря, что все происходит в самом деле. — Отец, — лишь спустя минуту отзывается омега хриплым, неуверенным шепотом. Он встречается взглядом с Чанёлем, таким же недоумевающим, как и ранее, а теперь и напряженным, словно на грани неверия. — Он хотел сказать «отец», — выдыхая все тише и тише, он заканчивает хриплым шепотом, наблюдая за своими альфами с замиранием сердца. У мужчины сердце, кажется, тоже замерло. Он хмурится, сдвигая брови к переносице, и медленно опускает взгляд на ребенка, что, кажется, немного смутился, так и не понимая, хорошо ли то, что он сказал, ведь папа так и не похвалил его за новое слово, как делает это обычно. Он оглядывает любопытным взглядом дедушек, в который раз смотрит на почти плачущего папу и встречается взглядом с самим альфой, чуть запрокинув голову назад. — Отец? — теперь уже Чанёль спрашивает непосредственно у малыша, считая, что только он может объяснить ему, что именно и кому он хотел сказать. Малыш тоже хмурится, почти повторяя действия альфы, и с пару секунд просто сопит носом, раздумывая, так ли это, но в итоге все же соглашается, глубоко кивнув головой: — Да. — Я? — голос альфы почти отнялся, охрип и стих от нахлынувших эмоций, и даже руки, кажется, дрожали, хоть хватка и была все такой же крепкой, чтобы малыш не сполз даже на сантиметр. Он неверяще смотрит в глубокие темные глазки ребенка, который, кажется, сомневается в собственных словах все больше. — Да! — Джин кивает, глядя на альфу, успевая только краем глаза покоситься на папу, чтобы заручиться хоть какой-нибудь уверенностью, как его крепко прижимают к широкой груди. Малыш тихо взвизгивает, но совсем не сопротивляется, крепко обхватывая шею альфы руками и утыкаясь куда-то в плечо, слишком смущенный такой пылкой реакцией. — Мой мальчик, — слишком тихо, но различимо для остальных шепчет Чанёль, прикрывая глаза и сам утыкаясь носом в висок малыша, слишком крепко прижимая того к себе от переизбытка эмоций. Джинджин совсем затихает в крепких объятиях, прикрывает глаза, кажется больше не сомневаясь в том, что сказал все правильно. А вот сам Бэкхён из последних сил сдерживает слезы, переводя размытый взгляд на родителей, видя, как растерянно те наблюдают за происходящим. Как папа робко дергает отца за рукав пальто и смотрит жалобно, слезливо, и как отец сдается, отводя взгляд чуть в сторону, выдыхая обессиленно, пораженно. И вот тогда срывается он сам. Задушено всхлипывает, зажмуривая глаза, пытаясь сдержать подступившие слезы, но все без толку — те все равно текут, оставляя влажные дорожки на щеках. Он отчаянно пытается стереть их, вдохнуть глубже и перестать реветь, но ни черта не получается. А стоит в очередной раз открыть глаза, он видит, как Чанёль протягивает к нему руку, призывая подойти ближе, утонуть в крепких, надежных объятиях, и Бэкхён перестает даже пытаться себя сдерживать. Делает неуверенный, шаткий шаг в сторону альфы, еще один и еще, пока крепкая ладонь мужчины не касается его спины, тут же крепко прижимая к своей груди, совсем рядом с малышом. Бэкхён обнимает их двоих: своих мужчин. Позволяет себе утонуть в широких, крепких объятиях, в ощущении безопасности, которое они дарят, и в тоже время прижать чуть ближе к себе сына, накрывая ладонью мохнатую макушку. Впервые чувствуя, что у него есть семья, самая настоящая, самая обыкновенная семья. Полноценная. Они стоят так, кажется, целую вечность, пока биение сердца в груди не сбавляет обороты и дыхание не возвращается в норму. Джинджин, чуть отпрянув от альфы, легко прижимает ладонь к щеке папы, чувствуя, что что-то не так, но еще не понимая, что именно, успокаиваясь, лишь когда омега уже так привычно ловит маленькую ручку в свою и целует раскрытую ладошку. — Думаю, нам давно пора поговорить, — Чанёль тянет тихо, не желая спугнуть малыша и омегу, что нежничают, так и не выбравшись из его объятий, понимая, что все без труда услышат его слова, и никто не думает спорить. Время на самом деле пришло и пришло еще давно, вот только решимости на этот разговор не было. Родители немного неуверенно проходят на кухню, где Бэкхён, уже приноровившись, ставит чайник и достает чашки, по памяти рассыпая чай и кофе для каждого. Малыш вновь тянет ручки к дедушкам, тут же оказываясь в объятиях старшей пары, где его одаривают такими желанными ласками, ероша коротенькие, чуть волнистые волосы и целуя мягкие щеки, прося прощения, что сегодня пришли без вкусненького, хотя Джину важно совсем не это. — Я так понимаю, вот уже неделю вы живете вместе? — Кюхён начинает, не давая сыну даже закончить приготовление кофе. Ему слишком не терпится задать несколько вопросов и наконец объяснить для себя такую скрытность сына. Раньше между ними не было таких тайн, и хоть он не все говорил лично ему, многим он делился с папой — уже этого было достаточно. Они знали о его бывших альфах, особенно хорошо о «том самом», который разбил их сыну сердце и наградил «гордым» званием папы-одиночки. — Это не совсем так, — Бэкхён тянет неуверенно, стоя к столу спиной, настойчиво делая вид, что очень занят напитками, а на деле же просто боясь повернуться. Он уже не маленький, его никто не станет ругать и наказывать, как в детстве. Точнее, ругать-то будут, но совсем не так. Сейчас он имеет право поспорить и отстоять правильность собственного решения. — Мы живем вместе чуть больше месяца, — ведущую роль в разговоре перенимает Чанёль, и теперь все внимание сосредоточено именно на нем. Бэкхён чудом сдерживает облегченный вздох, потому что сам едва ли вынесет такое давление со стороны. — Около месяца мы все вместе жили в квартире Бэкхёна, пока Джин не привык ко мне, и неделю назад они переехали в мою квартиру, — продолжает он пояснять, видя непонимание в глазах своих потенциальных родственников. Понимая, что оставаться в стороне и дальше просто нельзя, омега разливает кипяток по чашкам, расставляя альфам кофе, а себе с папой ставя зеленый чай. Джинджин, видя обилие дымящихся чашек на столе, начинает что-то тихо мурчать дедушке, дергая за ткань рубашки на груди, а Бэкхён без раздумий ставит еще и маленькую чашечку сока, которая быстро оказывается в руках малыша. Только тогда омега садится рядом со своим альфой, чувствуя его поддержку в мягком прикосновении широкой ладони к колену. — Хорошо, — слабо кивает Кюхён, пока не имея ничего против того, что он слышит. Они поступили по-умному — дали ребенку время привыкнуть сначала к новому человеку рядом, а после — и к новому месту, где ему, видимо, теперь предстоит жить. — И как давно вы знакомы? — Чуть больше месяца, — Чанёль рубит с плеча, не желая тянуть и сомневаться. Он уверен в том, что сделал все правильно, и ему совершенно нет смысла стыдиться своего решения и — что хуже — врать родителям своего омеги. Сейчас они могут сказать все что угодно, но правда все равно вылезет наружу, и тогда уже будет многим хуже. Оттого он говорит все как есть, невзирая на дрожь в коленях омеги и его замершее дыхание. Он рядом, а значит, все будет хорошо. — Так даже, — молчание в несколько секунд, чтобы осознать смысл услышанного, и бровь отца любопытно выгибается. Улыбка едва касается его губ, ироничная, неверящая, и все это совсем не предвещает ничего хорошего. — Бэкхён, ты в своем уме? — закономерный вопрос в ответ на услышанные им слова — ничего другого и ждать не стоило. Омега вздрагивает от обращения к себе, поднимает отчего-то виноватый взгляд на отца, хоть и вовсе не считает себя в чем-то виноватым, и тут же опускает его вновь, не находя в себе силы и слов ответить. За него, словно само собой разумеющееся, отвечает Чанёль. — Я понимаю, что это вышло слегка поспешно, но не стоит… — Слегка? — Кюхён перебивает, не желая даже слушать шаблонные фразы, хоть сколько-нибудь оправдывающие произошедшее. Он не поклонник таких методов и не понимает столь стремительных отношений, когда, не зная друг друга, люди рвутся строить семью, а после пожинают плоды своих поспешных решений. Возможно, он старомоден, но в его понимании что-то на самом деле долговечное строится совершенно иначе. — И как это выглядело? — он продолжает, настойчиво глядя на сына, хоть и понимает: он не заговорит, вместо него эти переговоры будет вести «его альфа». — Вы познакомились, и в тот же день ты впустил его в свой дом? В дом, где, кроме всего прочего, маленький ребенок? В том свете, в котором это преподносит Кюхён, случившееся и в самом деле кажется неоднозначным. Не слишком радужным, а то и вовсе откровенной дуростью, которую не должен был совершать взрослый двадцатидвухлетний омега с ребенком на руках, и то, что это случилось, — нонсенс. — Да, это звучит странно, но… — Чанёль уперто продолжает говорить, привлекая внимание к себе, но это совершенно не работает. Альфа не сводит взгляда с сына, кажется, даже не слышит чужих потуг уладить недопонимание, в очередной раз нагло перебивая альфу: — Бэкхён, ты понимаешь, что подверг вас опасности? — скрещивая руки на груди, Кюхён наблюдает за тем, как все сильнее сжимается его сын, как тяжело он дышит, стыдливо опустив глаза себе на колени, и все так же уперто молчит. — А если бы он оказался вором или еще что хуже? Если бы он навредил тебе или Джину, что бы ты делал? Думать о подобном не хотелось никому из них, даже самому альфе, но он все равно произносил эти вещи вслух. Сейчас, возможно, он вел себя излишне строго, совсем забыв о том, что его сын достаточно взрослый, чтобы самостоятельно распоряжаться своей жизнью. Просто он слишком сильно любит его и любит маленького Джина, чтобы принять случившееся как данность. Плохие мысли рождаются в его голове без его воли на то, расшатывая и без того хлипкие нервы, заставляя кипеть от непонимания. Непринятия того, как все это случилось. — Послушайте, — в очередной раз Чанёль вмешивается в поток чужих мыслей и выводов, вновь пытаясь вклиниться в бесконечный монолог отца, адресованный сыну, и перенять эту бурю на себя, ведь и он тоже имеет к этому отношение, чтобы на равных говорить о том, «как» и «почему». — Я понимаю, что это немного не то, что вы хотели бы услышать, но не нужно говорить такие вещи, пугая не только Бэкхёна, но и Джина, — Чанёль многозначительно смотрит на малыша, сжавшегося комочком на руках дедушки, и упоминание о нем звучит слишком отрезвляюще. Настолько, что, бросив встревоженный взгляд на внука, даже Кюхён слегка сбавляет обороты. — Да, возможно, мы поторопились с переездами, с сожительством, и стоило начинать с чего-то другого, но, поверьте, в этом совершенно не было смысла. Наконец внимание старшего альфы полностью адресуется ему, оставляя в покое едва дышащего сына, дрожащего от волнения и глупого сыновьего страха перед отцом. Страха разочаровать его, огорчить слишком сильно. В Чанёле такого страха нет; хоть он заведомо и испытывал уважение к родителям своего омеги, он не боится расстроить их, свято веря, что их отношения правильные. Как бы они ни начались, в них нет ничего скверного и плохого. — Что ты хочешь сказать? — куда спокойнее, чем прежде, Кюхён поддерживает диалог с альфой, не желая усугублять ситуацию еще больше и заставлять Джина или даже Бэкхёна плакать. Глубоко в душе он понимает, что его реакция уже не столь актуальна. Дети начали жить вместе, и с этого момента прошло достаточно времени, чтобы они сами сделали выводы о правильности своего поступка. Всего лишь месяц, да, но в условиях совместной жизни, на руках с маленьким ребенком, чужим для альфы, уже и этого хватит, чтобы понимать, верным ли это решение было изначально. Они продолжают строить свою семью, привыкают друг к другу, притираются, и если у Бэкхёна, у его умного, рассудительного мальчика, уже знающего, что такое «отношения без будущего», не возникло сомнений — значит, они делают все верно. Достаточно правильно, чтобы продолжать это и дальше. — Бэкхён ваш сын, и я уверен, вы знаете, что он не сделал бы глупостей, не подверг бы опасности себя и тем более Джина, если бы внутри была хоть капля сомнения, — теперь уже и Чанёль слегка сбавляет обороты. Ослабляет напор, продолжая куда спокойнее, даже дипломатичнее, пытаясь максимально четко и правильно выразить свою мысль, чтобы Кюхён понял ее в верном свете. — Нам не было нужды начинать знакомство со свиданий и прогулок по парку. Нам более чем хватило одной встречи, чтобы понять: «Это то, что я искал». К чему свидания? У Бэкхёна маленький ребенок на руках, и я думаю, ему куда нужнее поддержка и помощь, чем букеты цветов и походы в кафе. Никто не запрещает нам ходить на свидания сейчас и узнавать друг друга лучше сейчас, мы не лишаем себя красивой романтики, просто начинаем с более важных вещей. Все это в самом деле звучит довольно здраво и даже логично. Бэкхён не из тех, кто стал бы тратить время на бессмысленные прогулки, оставляя Джина с тем же Минсоком или даже привозя его родителям. Прошлые отношения резко и надолго отбили в нем желание пробовать еще, а рождение сына показало, куда на самом деле стоит тратить свою неизрасходованную любовь и нежность. Он поставил крест на своей личной жизни, решив всю ее посвятить одному-единственному — Джинджину, и эти намерения не очень нравились его родителям, но сейчас ведь не те времена, когда можно насильно выдать сына замуж. Они просто ждали, хоть на деле и оказались совершенно не готовы к тому, что в один день перед ними предстанет альфа, готовый не просто заявить свои права на их сына и даже внука, а который уже сделал это, просто… забрав их себе. — Бэкхён, ты согласен с ним? — спустя долгую паузу все же выдыхает Кюхён, глядя на сына куда мягче, ласковее и получая совсем неуверенный, робкий взгляд в ответ. — Да. Я хотел, чтобы Чанёль был рядом, — омега тянет тихо, но без сомнения. И отец прислушивается к нему. Смотрит долго, пристально, решая что-то для себя, и наконец вздыхает, прикрывая глаза. — Дело ваше и отношения тоже ваши, — он отмахивается, словно от ненужной ему мелочи, а по факту просто сдается и мирится с тем, что есть. — Но ты понимаешь, что снова можешь ошибиться? — Я понимаю, но… — и Бэкхён не врет: он понимает, и в то же время он готов нести ответственность за свое вновь разбитое сердце и за разбитую в пыль веру Джина в полноценную семью. Он готов, и в то же время он надеется, что этого не случится, что все закончится иначе, потому что… — В этот раз все будет по-другому, — Чанёль продолжает его мысли, и сам он уверен не меньше; и пусть он знает далеко не все о том, что случилось в прошлый раз, сейчас такого не случится. Он сделает его счастливым. Больше никто не спорит, даже не поднимает эту тему вновь. Вместо этого напряженная беседа сменяется знакомством с легким оттенком допроса, но это уже не кажется таким пугающим. Чанёль долго беседует с отцом омеги, рассказывает о своей работе, отвечая даже на вопросы об уровне заработка, невзирая на смущенные шиканья со стороны мужа, которому совсем не в удовольствие считать чужие деньги. Честно раскрывает свое полное отсутствие опыта в общении с маленькими детьми и даже немного расслабляется, когда это не становится причиной для бурных обсуждений, хоть и с подачи самого Бэкхёна. Тот, будто к слову, рассказывает о том, какой Чанёль на самом деле благородный рыцарь. Как он героически спасал их в супермаркете, а до этого отважно чинил коляску, лишь бы малыш не плакал. И как теперь он учит Джинни рисовать, отчего все коробки после переезда густо обрисованы солнышками и облаками с мелькающими между ними улыбающимися рожицами — смайликами. Как он самоотверженно всю ночь дежурил у кроватки малыша, в конечном итоге умащивая свои почти два метра в маленькую кровать, чтобы Джину не было страшно, и как крепко после этого спал малыш, ни разу больше не проснувшись ночью, даже чтобы покушать. Все эти истории казались довольно забавными, вызывали улыбки не только у омег, но и все еще слегка предвзятого Кюхёна. Даже Джин смущенно хихикал, понимая, что говорят о нем. Ближе к вечеру, вдоволь насладившись объятиями и поцелуями дедушек, малыш сам тянется к Чанёлю, прося, чтобы его взяли на руки, что альфа без сомнений делает, прижимая ребенка к себе. Попытки всей семьей покормить маленького непоседу заканчиваются полным провалом. В ходе чаепития стянув со стола кусочек банана и получив от дедушки несколько вкусных печений, малыш напрочь перебил себе аппетит, а услышав упоминание об овощном супе, счел лучшим выходом притвориться спящим, расслабленно расползаясь на руках альфы, для убедительности пуская слюнку ему на плечо. Чанёль, хоть и знал об этом маленьком обмане, решил оставить его в секрете только между ними и, убедив Бэкхёна, что сегодня можно обойтись и без ужина, вызвался сам уложить малыша в кроватку, пока омега провожает родителей, и, распрощавшись со старшей парой, скрылся в коридорчике, ведущем к спальням. Джин, кажется, к этому моменту окончательно потерял черту между притворством и правдивостью, и в самом деле засыпая на плече альфы. Настолько крепко, что даже не проснулся, когда его мягко отняли от плеча и уложили в кроватку, накрывая плюшевым одеялом. Чанёль смотрел на расслабленно прикрытые глазки малыша, ручки, раскинувшиеся в стороны, и чуть взъерошенные кудряшки, которые разворошили дедушки на прощание, стараясь не разбудить. Этот малыш вызывал в нем слишком много чувств, нежных, ласковых, пробуждая внутри отцовский инстинкт, о существовании которого он и не догадывался. Побуждая бесконечно сильную потребность заботиться и защищать, похожую на ту, что он испытывает и к самому Бэкхёну, но все же немного другую. — Он ведь притворялся, — шепот из-за спины звучит как раскат грома: слишком резко и неожиданно. Тонкие руки омеги обвивают его торс, а сам он прижимается к крепкой спине, носом утыкаясь между лопаток. — О чем ты? — альфа наивно пытается притвориться дурачком, хотя глупая улыбка выдает его с потрохами. Он накрывает руки омеги своими и мягко тянет чуть ближе к себе, заставляя оказаться нос к носу и не прятаться за спиной, хоть и знает, что сам же выдаст их маленькую хитрость. — Ты так спасал его от овощей, что позволил притвориться спящим и унес подальше от меня? — омега усмехается, глядя в глаза мужчины с хитринкой во взгляде, теперь уже обвивая руками его крепкую шею и чуть привставая на носочки, чтобы сгладить разницу в росте, но она слишком сокрушительна. — Это сговор? Бунт на корабле? — Думаю, я сумею выпросить прощение у папочки за нашу маленькую шалость, — Чанёль пытается следовать правилам их маленькой игры, хотя просто склониться и поцеловать хочется куда больше, но он терпит. — Сегодня я прощу тебя сам, — омега сдается без боя, с улыбкой на губах и, прикрыв глаза, крепче обнимает альфу, сам прижимаясь щекой к его плечу. — Ты пережил знакомство с моими родителями и даже больше — ты держался просто потрясающе… так что сегодня ты имеешь право на все что угодно, — получается с несвойственным омеге придыханием, так, словно он обещает куда больше, чем можно подумать на первый взгляд, но Чанёль прекрасно знает, какую черту пока еще пересекать не стоит. — Тогда я хочу поцелуй, — он и не думает тянуть со своей наградой за мужество. Даже несмотря на то, что ее можно было оставить до более позднего времени, когда во всем доме потухнет свет, а омега окажется рядом с ним под теплым одеялом и можно будет ненавязчиво подмять его под себя, целуя долго и со вкусом, пока не онемеют губы и легкие в груди не отдадут приятной болью. Свою награду он хочет получить сейчас, ведь то, что будет вечером, — маленькая традиция, без которой они уже не смогут спать, и совмещать такие вещи нельзя. Бэкхён тихо смеется, буквально чувствуя все размышления мужчины, и поддается. Привстает на носочки, стараясь сдержать дурацкую улыбку, и прижимается к мягким губам, что настойчиво перенимают инициативу, и теперь уже альфа сам с ощутимым напором сминает горячо любимые пухлые губы омеги. Слишком сладкая награда заставляет его чувствовать себя не просто рыцарем, а самым настоящим героем, спасшим от бури не только своего омегу, но и своего маленького сына.