chevalier.

Бэкхёну не очень удобно ходить в магазин соседнего квартала, когда недалеко от его дома находится почти такой же, только немного меньше, куда заходит несколько человек в час. Но, к сожалению, в этом деле выбор ему никто не предоставляет, отправляя с лёгкой подачи Джинни, который любит только определённую марку детского пюре, в сторону постоянно забитого гипермаркета, где нужно стоять на кассах около двух десятков минут — и это только в лучшем случае. Слишком активный во время походов в забитый зеваками магазин, Джинни постоянно пытается вырвать ручонку из руки папы и норовит сбежать подальше, желательно — в один из отделов с детскими игрушками, но каждый раз терпит поражение, пока что будучи не в состоянии преодолевать такое расстояние без помощи родителя. В прошлый раз ему удалось самостоятельно добраться до стенда с журналами и даже шлёпнуться возле него на попку, рассматривая пёстрые обложки, вызывая широкие улыбки у омег, проходящих мимо, и недовольные вздохи у альф, пока взволнованный Бэкхён бежал между стойками по следам любопытного сына. Сегодня Джинджин намного спокойнее. Это утро выдалось слишком загруженным и долгим: сначала утренняя прогулка, которая перешла в обеденное пулянье горстками песка в сторону таких же детишек, что не поделили с Джинни его же лопатку, а затем прогулка к небольшому озеру в парке, пока осеннее солнце ещё немного греет и даёт насладиться безветренными часами и довольным малышом, радостно тыкающим пухленьким указательным пальчиком в семейство уток, которые ещё не отправились в тёплые края. Сейчас Джинджин очень уставший: он уже пропустил начало отхода ко сну, вызвавшись сходить с папой в магазин за своими пюрешками, отказавшись от аудиенции к «Мимми» ленивым качанием головы, и поэтому смотрит безразлично на знакомые стенды, иногда поднимая пальчик к чему-то яркому и мультяшному. На полках стоят десятки баночек с детским пюре. Бэкхён водит указательным пальцем от одной к другой, колеблясь между пюре со вкусом персика и клубники. Потому что персик был в прошлый раз и Джинни может захотеть чего-нибудь новенького, а с клубникой не так вкусно, потому что слишком сладко и малыш не съедает и половины баночки, оставляя эту миссию папочке, который почему-то и сам подсел на детскую вкусняшку, иногда с разрешения сына смакуя ложечку, пока тот обедает. Всё никак не придя к согласию с самим собой, Бэкхён обращается к Джинджину, спрашивая, чего тому больше хочется, единственным доступным им пока способом: он вытягивает перед ним два кулачка, запомнив в голове, какая рука для какого вкуса, и кивком головы просит выбрать. А для Джинни такой выбор всегда был ответственным, самым что ни на есть важным, потому что, выбрав случайно пюре с невкусным брокколи, он навсегда запомнил, что лучше в такие моменты не тыкать в кулачок лишь из-за красиво блестящего колечка на большом пальце папы. Он весь подбирается на детском сидении в огромной тележке, выравнивает спинку и начинает почёсывать правой ручкой щёчку — чем знаменуется мозговой штурм — и переводит глазки-бусинки от одного кулачка к другому, прищуриваясь даже, потому что наткнуться на что-то похуже брокколи не хочется. Он даже поднимает взгляд на Бэкхёна, пока тот любуется своим слишком серьёзным сыном, едва сдерживая себя от того, чтобы не защипать эти мягонькие щёки, и настороженно кладёт ладошку на левый кулачок омеги, довольно взвизгивая, когда папа тянется рукой к персиковому пюре. — Джинни любит персик? — сладко спрашивает омега, целуя наконец эту щёчку, и кладёт пару баночек с персиковым пюре в тележку, всё-таки захватив и баночку клубничного — порадовать себя. Джинджин тянет радостно: «Да, да!» — и хлопает в ладошки, пока не замечает на одном из прилавков, у которого останавливается Бэкхён, разноцветные конфетки в прозрачной упаковке. Они все разной формы: от цветочка до немножко кривого солнышка и красивого облачка; они посыпаны блестящей крошкой и такие вкусные на вид. Малыш вмиг затихает и смотрит на упаковку сияющими глазами, протягивая к ней ручки и привлекая внимание папы, который уже совсем о других продуктах думает. — Дай, дай, — громко тянет он своё любимое слово, что так легко слетает с детских губ, и подпрыгивает немного на пластмассовом сидении, вытягивая руки вперёд, словно сам сможет достать заветную упаковку с конфетами, даже несмотря на то что между ним и стеллажом около метра расстояния. — Малыш, но тебе такое пока нельзя, — с сожалением говорит Бэкхён, обхватывая ладонями ручку тележки и как можно скорее отъезжая от соблазнительных сладостей, чтобы не провоцировать сына. Он видит, как в его глазах собираются слёзы, носик начинает всхлипывать, и от такой картины и самому хочется разрыдаться. Но будто вспомнив о чём-то, омега внезапно широко улыбается и достаёт из кармана ключи от квартиры с большим пушистым брелоком — подарком Минсока, который падок на такие милые вещицы и постоянно сгребает их с витрин магазинов. Джинджин мгновенно забывает о конфетках и забирает у папы связку ключей, мигом переключаясь на мягкую подвеску. В этом прелесть маленьких детей, думает Бэкхён: они быстро находят себе новую забаву, а не убиваются из-за недоставшейся мелочи. Он всё так же улыбается, когда наблюдает за тем, как пальчики перебирают колечки на связке, откидывая ключики, и сжимают туловище, кажется, собаки с огромными ушами, что заставляет малыша выпускать секундные смешки. Омега так увлекается, что даже не следит за дорогой, совсем забывая, что они сейчас не на пустой аллее в парке, а посреди заполненного магазина, где каждый носится по залу со скоростью ракеты, боясь не успеть взять какой-то товар. Он успевает услышать только: «Бэкхён, осторожно!», прежде чем в недоумении отвлечься от очаровательного сына и повернуть голову на звук. Взгляд цепляется за быстро приближающуюся к ним тележку, и, предвидя неминуемое столкновение, он не успевает даже сжаться на месте, действует на рефлексах: мгновенно протягивает руки к сыну и, обвив его бока, притягивает к себе, пытаясь вытащить из сидения как можно скорее, пока в их тележку не врезались. Слышится громкий звук удара, только вот Бэкхёна почему-то никак не задевает. Он отвлекается от сидения, из которого никак не хочет вылезать Джинджин, капризничая в самый неподходящий момент, и смотрит на затихший зал. Там, в нескольких метрах от них, лежат перевёрнутые тележки: вокруг разбросаны кучи продуктов, разорванные бумажные пакетики с выпечкой, и несколько апельсинов катятся по светлой плитке. На Бэкхёна смотрит такой же удивлённый омега с телефоном в руках, который, видимо, слишком увлёкся разговором и не заметил, что впереди в тележке сидит ребёнок. Ещё немного в стороне стоит тяжело дышащий альфа. Пак Чанёль, тот самый, который помог им в прошлый раз и, кажется, пожертвовал собственной тележкой, чтобы остановить столкновение, хоть и тем, что спровоцировал другое. Джинджин в его руках начинает хныкать оттого, что его слишком крепко прижимают к груди и никак не отпускают, и бурчит что-то в ткань пальто, пока Бэкхён не ослабевает хватку и не перехватывает сына удобнее, наконец поднимая того с сиденья, поддерживая под попой. Малыш недоумённо озирается по сторонам, чтобы осмотреть всё вокруг, и, заметив знакомое лицо, тянет к альфе ручку, словно таким образом пытается поздороваться с ним. Пак Чанёль облегчённо улыбается, также машет рукой в ответ и спрашивает у омеги одними губами, в порядке ли он. Бэкхён как-то отстранённо кивает, словно до сих пор не пришёл в себя. Он слишком сильно испугался, что Джинджин может каким-нибудь образом пострадать — удариться или вывалиться из тележки — и одними только разбросанными продуктами это не завершилось бы. Омега внезапно обнимает сына чуть крепче, зарываясь носом в макушку, и малыш, словно чувствуя настроение папочки, протягивает ручки к его шее, цепляясь за него и бурча что-то непонятное в шею. Бэкхён расшифровывает это по-своему, воспринимает как: «Папочка, ты чего?» И, кажется, Джинни именно это и интересует, потому что он довольно улыбается, когда Бэкхён отвечает: — Всё хорошо, малыш. Пак Чанёль, как настоящий рыцарь, который пытается избавить Бэкхёна от возможных проблем, разбирается с другим омегой, просит у него прощения за то, что врезался, и помогает собрать обратно в тележку вывалившиеся продукты, которые никак не пострадали. Тот как-то неловко благодарит, стыдливо кивая, и отходит скорее от места происшествия, пряча телефон в карман штанов. Он всё-таки тоже виноват в произошедшем: отвлёкся на звонок и, смотря исключительно на полки в стороне, бездумно катил тележку на большой скорости, забывая обо всём. Альфа же, кинув пару слов охранникам и сотрудникам магазина, срывается к Бэкхёну и осматривает его внимательно на предмет повреждений. — Вы в порядке, Бэкхён? — в его низком голосе слышится обеспокоенность, и Бёну почему-то очень приятно осознавать это. — Вы снова стали нашим рыцарем, — говорит он, благодарно улыбаясь. Джинджин, словно по-своему соглашаясь со словами папочки, посылает альфе неожиданный для всех словесный «тьмок», едва выговаривая такое трудное слово, которое обычно ему дарит папа перед сном. Он, наверное, слишком утомился в этот насыщенный денёк, раз даже не думает смущаться перед мужчиной, которого видит во второй раз. Папочка улыбается ему, а значит, и сам Джинни может себе это позволить. Малыш тянет счастливую улыбку, когда Чанёль, попав под это очаровательное влияние, посылает ему такой же «тьмок», что сопровождается нажатием по кончику носа ребёнка, как по кнопочке. А затем мгновенно покрывается красными пятнами, потому что смущается невыносимо и, кажется, позволил себе лишнего, но этот ребёнок слишком прекрасен. Бэкхён же так не думает; он только улыбается на такое милое, хоть и необычайно доверительное со стороны сына, взаимодействие и не может оторвать взгляда от альфы. — Без проблем, я рад, что всё закончилось более-менее без происшествий и Джинджин не пострадал. — Он, кажется, и не понял, что случилось, да, малыш? — Джинни лепечет что-то своё в ответ и всё также улыбается, хватаясь пальчиками за ворот папиного пальто. — Как я могу Вас отблагодарить? Вы уже второй раз выручаете нас. Мне неудобно ограничиваться одним только «спасибо». — Бэкхён вновь обращает внимание на альфу, рассматривая того. Немного вьющиеся шоколадные волосы сейчас напоминают взлохмаченные вихри, щёки окрасил лёгкий румянец, а в глазах явно виднеется усталость. Он держит за лямку рюкзак, с которым был в прошлый раз, и Бён внезапно вспоминает, что сегодня пятница, конец рабочей недели, и, наверное, Чанёль пришёл сюда, чтобы закупиться продуктами на выходные, а затем отправиться домой и отдохнуть, но пришлось вновь спасать попавшего в беду омегу. — Ну что Вы, я рад, что успел помочь. Правда, не ожидал встретить Вас снова. Всё-таки другой квартал, это довольно внезапно, — мужчина отмахивается, неловко улыбаясь, потому что для него это на самом деле пустяк, главное, что никто не пострадал. — Джинджин жить не может без здешнего детского пюре. В нашем маленьком магазинчике его не найти, поэтому приходится порой наведываться сюда, — Бэкхён подхватывает Джинни удобнее и, чувствуя, что руки начинают уставать от веса ребёнка, усаживает его обратно в тележку, с радостью понимая, что малыш не сопротивляется, спокойно отвлекаясь на сложенные продукты и выискивая среди них брелок, который вылетел из рук, когда омега резко прижал его к себе. — Вы ведь не пытаетесь заговорить меня и отвлечь от благодарности? Я настроен серьёзно. Вы очень сильно помогли, и я не могу закрыть на это глаза. — И это немного странно: в прошлый раз именно Бэкхён всё время отнекивался, пытаясь отказаться от помощи и не задерживать альфу, когда тот вызвался провести их до дома, а сейчас и сам мужчина никак не может согласиться на небольшую благодарность. — Но… — Никакие «но» не принимаются. Я приглашаю Вас на чай и надеюсь, что не услышу отказ, иначе и я, и Джинджин расстроимся.

***

Чанёль неловко мнётся на пороге чужой квартиры, уже собираясь в очередной раз отказаться, вежливо попрощаться и уйти домой, потому что не хочет смущать омегу и заставлять его чувствовать себя обязанным из-за небольшой помощи. Однако он мгновенно закрывает рот и смотрит неуверенно в пол, когда Бэкхён кидает на него весьма красноречивый, хоть и мягкий, взгляд, быстро инструктируя, где в этом доме можно найти тапочки, а где — помыть руки. Сам он помогает раздеться Джинджину, аккуратно снимая с маленьких ножек смешные кеды с божьими коровками, а затем ведёт его в ту самую ванную комнату, чтобы ополоснуть сыну руки. Они о чём-то переговариваются на своём собственном, выработанном месяцами детском языке, мгновенно расшифровывая какие-то связки звуков и довольно кивая на определённые интонации. Это выглядит слишком по-семейному, слишком тепло, и альфа вновь ощущает этот горький укол в груди — желание ощутить прелесть отцовства; желание видеть в своём доме, как омега, подхватив сына за ладошки, помогает ему идти вперёд, придерживая на особо крутых поворотах; желание слышать переплетение их звонкого смеха, что мягкостью и какой-то заветной мечтой касается стен этой квартиры. Чанёль всё так же стоит в прихожей, никак не решаясь даже снять обувь, потому что боится, что сейчас попадёт на чужую территорию — территорию другого альфы, который годами вил со своим нежным супругом семейное гнёздышко, заполняя каждый уголок этого дома совместными воспоминаниями и общими чувствами. И кто он такой, чтобы влезать в такое на самом деле запретное, священное для других место? В голову даже приходят мысли совсем не по-мужски сбежать, наплевав на то, что это некрасиво, очень невежливо и омега может действительно расстроиться, обидеться… но не успевает даже до конца сложить мысль воедино, как Бэкхён, словно возникший из ниоткуда, вежливо покашливает, привлекая к себе внимание. — Чанёль, не стойте на пороге, проходите. Кухня — там, — он показывает вытянутой рукой нужное направление, и альфа уже не может пойти на попятную, а оттого послушно снимает кроссовки, надевая мягкие тапочки, которые оказываются слишком маленькими, и проходит на кухню. Боковым зрением он отхватывает ещё немного квартиры, отмечая для самого себя, насколько она уютная: везде стелются светло-бежевые оттенки, что гармонично переплетаются с некоторыми персиковыми деталями и яркими игрушками, которые малыш наверняка разбросал, пока игрался, и это вызывает у альфы совсем лёгкую, мечтательную улыбку. На стенах кое-где висят фотографии подрастающего Джинни, подписанные чьим-то аккуратным почерком, и самого омеги в обнимку с разными людьми. — У Вас очень уютно, — искренне восхищаясь убранством квартиры, говорит Чанёль, когда Бэкхён присоединяется к нему вместе с ребёнком. — Спасибо, — на лице омеги появляется улыбка — он действительно счастлив, что квартира производит именно такое впечатление, потому как он с самого начала пытался вложить в каждый её сантиметр ощущение тёплого дома, где всегда можно скрыться от проблем. — Джинджин пропустил свой обеденный сон, поэтому вряд ли сейчас заснёт. Вы не против, если он посидит с нами? — Совсем нет! — быстро реагирует альфа, помогая подставить высокий детский стульчик к столу, который в одной руке нёс Бэкхён, пока второй пытался удержать сына. Тот благодарно кивает и устраивает Джинни удобнее на стульчике, закрепляя на нём ручки, и надевает на шею малышу слюнявчик с какими-то супергероями. Они действуют так слаженно, как идеально настроенный механизм, хотя Чанёль всё же допускает мысль, что ребёнок просто слишком сильно устал, чтобы капризничать, ведь сладкий дневной сон ускользнул от него и почерпнуть энергию неоткуда. Он послушно опускает головку, разрешая папе нетуго завязать верёвочки, и отвечает на каждый вопрос тихим «да». Бэкхён оставляет сына «наедине» с гостем, отвлекаясь на приготовление чая. Он, практически не смотря, куда тянется, достаёт нужные чашки, заварку и набирает чайник, успевая как-то отвечать вялому малышу. Тот же, забыв о таком смелом «тьмок», подаренном Чанёлю в магазине, сейчас отчего-то смущается из-за сидящего в стороне мужчины. Опускает смущённо головку, когда альфа дарит ребёнку широкую белозубую улыбку, и даже отворачивается, когда к нему тянут большую ладонь, чтобы схватиться за маленькие пальчики. Он прячет быстро руки под подставкой на стульчике и бурчит себе что-то под нос, пытаясь развернуться в сторону папы — надёжной крепости, которая шаманит над чаем, добавляя в него какие-то сухофрукты. — Джинджин, кажется, стеснительный, — разрывая тишину низким голосом, подаёт признаки жизни альфа, потому что малыш совсем не хочет идти с ним на контакт, постоянно выискивая папу. — Не то чтобы стеснительный — он просто очень долго сходится с незнакомцами. Хотя, признаюсь, этот «тьмок» в магазине привёл меня в изумление, — Бэкхён непринуждённо смеётся, прижимая подушечку пальца к нижней губе, будто задумывается о чём-то, а потом возвращается к завариванию чая, продолжая разговор со спины. — Не думал, что он откроет кому-то наш маленький секрет, ещё и так легко. — И вместе с Бэкхёном удивляется и сам альфа. После первой встречи с ними он думал, что малыш невзлюбил его, раз постоянно пытался скрыть носик в шее родителя и всем своим видом показать, что не хочет общаться с кем-то, помимо омеги. А сегодня оказывается, что Джинджин успел раскрыть их семейный секретик, хотя прямо сейчас никак не может поднять взгляд на альфу. — Буду надеяться, что всё-таки немного понравился… — он не заканчивает предложение, словно теряясь в своих мыслях, потому что только сейчас всерьёз задумался, кто же перед ним сидит: альфа или омега. У него ещё нет своего запаха, который сразу бы подсказал о принадлежности, да и Бэкхён за две их встречи ни разу не говорил об этом, предпочитая милое «Джинни» либо же полное имя ребёнка. — Альфе, — подсказывает тихонько омега, когда ставит перед Чанёлем глубокую чашку с ароматным чаем, и с нежностью смотрит на сына, легко взъерошивая волосы на его макушке. Малыш сразу же реагирует на знакомое прикосновение улыбкой. Он протягивает ручку к папе, а потом прикладывает ладошку к губкам, намекая, что проголодался и пора бы уже заморить червячка. — Хочешь кушать, папин маленький защитник? — Бэкхён словно забывает совсем о том, что они не одни, начиная сюсюкаться с ребёнком, одаривая мягкие щёчки поцелуями. Затем скрывается в прихожей на пару минут, чтобы принести то самое пюре, из-за которого они сегодня пережили маленькое приключение, и немного подогревает его до комнатной температуры. Из шкафа изымается небольшая ложка, по ручке которой играют нарисованные божьи коровки, и сразу же идёт в ход, когда омега аккуратно зачерпывает пюре, поднося ложечку к Джинджину. Тот аккуратно съедает предоставленную порцию, дожидаясь следующей. А Чанёль смотрит с умилением, отпивая маленькими глотками вкусный чай, вылавливая из него губами небольшие кусочки сухофруктов. Наблюдает за тем, как маленький альфа довольно и звонко хохочет, когда папа хвалит его за хороший аппетит и в кои-то веки отсутствие капризов за столом. Бэкхён, наверное, и не замечает, что неосознанно повторяет за сыном все движения: приоткрывает рот, когда это же делает и Джинджин, облизывает губы, чтобы стереть несуществующие остатки пюре, и улыбается, словно и сам может почувствовать вкус персика. Альфа никак не может оторваться от чужого счастливого взгляда, от всей этой картинки счастливой семьи, в которой не хватает только главы семейства, главного защитника папы, который, наверное, ещё на работе или просто уехал по делам. Эти предположения проходятся внутри непонятной болью или, скорее, завистью, как утешает сам себя Чанёль, особенно когда Джинни внезапно перехватывает маленькую ложечку, неумело зачерпывая пюре, и протягивает её с улыбкой папе, чтобы тот попробовал вкусняшку. Это выглядит настолько волшебно и по-домашнему, что у него неосознанно вырывается: — Забрал бы вас себе. Буквально несколько мгновений проходит, прежде чем он понимает, что только что ляпнул. Становится до жути неловко, и не только ему: Бэкхён застывает на месте и растерянно смотрит на альфу, на полпути останавливая занесённую руку. В его взгляде плещется какая-то дикая смесь непонимания, удивления и полной обескураженности от только что услышанного, а Чанёль не знает, куда себя деть. Лишь рассматривает с волнением каждую стену и рисунок на скатерти на столе, но отчего-то совсем не хочет просить прощения за свои слова, потому что они были искренними, а он не привык извиняться за подобное. Да, это было неожиданно даже для него самого, слишком резко и… неуместно: он сказал омеге с ребёнком, замужнему омеге, что хотел бы забрать их себе. Правильным в такой ситуации было бы встать из-за стола и немедленно покинуть этот дом, чтобы в дальнейшем избегать Бэкхёна и не быть больше его рыцарем, хотя он и на самом деле не был бы против принять этот титул на постоянной основе. И альфа уже собирается подняться, чтобы кинуть быстрое прощание и ретироваться с места своего позора, пока всего два слова, тихо произнесённые омегой, не останавливают его: — Так забери. Реагировать на эти слова слишком тяжело. Они производят полнейший диссонанс, взрыв в мозге, потому что — как это вообще возможно? С кричащим об этом взглядом он поворачивается к Бэкхёну и застывает, застигнутый врасплох: на него смотрят с улыбкой, нежной и какой-то отчаянной в то же время. Чанёль уверяет себя, что эта надежда, пляшущая в тёмном зрачке, — лишь его фантазия, мираж, который на самом деле не может быть правдой. Но проходит целая минута молчания, две, а она всё никак не испаряется. Бэкхён вполне серьёзен. — А как же… — плюхаясь неловко на стул, хочет спросить альфа, но его понимают с полуслова. Вверх поднимается изящная ладонь, и чуть вперёд выступает пальчик, на котором должно быть обручальное кольцо, но его там нет. — Сбежал, — говорить об этом не очень приятно: какой омега может похвастаться не нагулявшимся и не насладившимся до конца прелестями молодости отцом своего ребёнка? Он уже давно не обижается, воспринимает их ситуацию вполне спокойно, ведь горе-альфа подарил Бэкхёну самый прекрасный в этом мире подарок, который смотрит на взрослых любопытными глазками, не понимая, что происходит и почему его вдруг перестали кормить. Бэкхён давно уже привык быть и за альфу, и за омегу в этом доме, но иногда ему всё-таки хочется хоть какой-то поддержки, опоры, настоящего рыцаря, который сможет и коляску починить, и спасти от невнимательного покупателя в магазине. А тут его хочет забрать к себе очаровательный альфа, знающий, что значит этот титул, и его не смущает маленький ребёнок. Кажется, он просто хочет семьи. Любящей и заботливой. Его вытянутую руку внезапно накрывает чужая, тёплая, шершавая и широкая. Пальцы аккуратно перебирают омежьи, мягко оглаживая костяшки, подбираясь к хрупкому запястью, чтобы потом вновь вернуться к ладони и сжать её в своей. Чанёль не говорит ни слова, даже не смотрит на Бэкхёна, пока проделывает всё это, словно чувствует, что слова здесь будут лишними. Хватка усиливается, альфа внезапно переплетает их пальцы и только потом обращает взор на омегу. У него будто весь пазл собирается воедино. Он вдруг понимает, почему Бэкхён никому не позвонил, когда оказался в беде с коляской, почему так зажимался и с такой большой благодарностью принимал его помощь, почему он и сейчас ни слова не говорит про отца малыша. Чанёль ни разу не услышал: «Вот я расскажу отцу про твои капризы», когда Джинни никак не мог успокоиться. Всё оказалось так просто. Омеге просто не к кому было обратиться, не о ком было говорить. В их маленькой семье всего лишь два человека: любящий папа и его любимый сын — маленький папин защитник. В душе зажигается что-то очень тёплое, приятное и совершенно новое — ответственность, которую так хочется взять за этих двоих, вырывается наружу, и Чанёль уже твёрдо уверен в том, что станет для этого сильного, любящего омеги настоящим рыцарем, только для него. Весь комок эмоций, который в счастливом ритме разбегается внутри, проникая в каждый сосуд и разрастаясь там пышными, нежными бутонами, в реальности отражается всего лишь улыбкой. И Бэкхён перенимает её, ещё пока не смело, но с готовностью сжимая ладонь альфы в ответ. — Останешься сегодня с нами? Чанёль останется. Исследует небольшую квартиру, пока омега поможет сыну искупаться, присмотрится к каждой фотографии на стене и вещице в совсем крохотной, но до жути уютной гостиной, где чувствуется заботливая рука этого прекрасного омеги. Он хочет перенести каждую долю любви, что царит в этом доме, к себе в квартиру, навсегда забрать маленькую семью к себе, стать для них настоящей опорой. Чанёль останется даже дольше, потому что Джинджин пока не готов оказаться в чужом, незнакомом для себя доме. Останется ради малыша альфы и его папы, который совсем скоро очень робко, со смущением будет позволять себе обнимать своего рыцаря по вечерам и баловать поцелуем в щеку по утрам, без которых Чанёль постепенно прекратит представлять свой день. Всю свою жизнь.