Драбблы по Les Miserables

На ключ: Making History История лепится руками людей. Руками холеными, утопающими в пене накрахмаленных кружев, и руками простыми, грубыми, перемазанными сажей и кровью - просто вторых надо куда больше, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. Грантер тонет в пьяном мареве и тоскливым зверем глядит из спертого воздуха Мюзена; Анжольрас зовет людей на баррикаду. То, что происходит - попытка творить историю, и это те самые руки, что могут что-то изменить. - Ты позволишь? Своей рукой Грантер цепляет пальцы Анжольраса, липкие от подсыхающей крови, сплетает со своими, сжимает в последнем ободряющем жесте и дерзко смотрит в лица ощерившихся стволами военных. Смотрит с вызовом в лицо всему миру: я не верю в дело революции, но я верю в этого человека. Они исчезают с лица земли в грохоте выстрелов и клубящегося запаха отгоревшего пороха, который уже не чувствуют. Они умирают за дело революции, но в масштабе истории - это просто пылинка, встревоженная сквозящим в Европе ветром мятежных настроений. Они умирают за дело революции (по крайней мере, один из них), но это их личное дело. В следующей жизни они встречаются в мирное время, но жажда менять мир к лучшему горит в одном из них все так же сильно. А второй - второй отчетливо знает, чем всё это кончится. И собирается быть рядом. *** На ключ: Obsession - Ты знаешь, он помешан на тебе. Он знает, он не слепой. Жан вечно чувствует на себе тяжелый взгляд темных, маслянистых, неприятных глаз, провожающих внимательно каждый его жест, каждое движение, словно прикипевших к его тени. Этот человек заставляет его чувствовать себя не в своей тарелке, ощущать постоянный дискомфорт, потому что, если честно, такое назойливое внимание напрягает. Мягко говоря. Жан не боится, нет, между дискомфортом и страхом стоит делать различие. Этот, как он просит, чтобы его называли, Эр, доставляет ему дискомфорт. Но, кажется, Эр совершенно этого не понимает и продолжает таскаться за ним, появляться на каких-то вечеринках, тоскливо глядеть на него поверх очередной бутылки. Хорошо хоть, алкоголь не провоцирует того на агрессию, лишь подливает какой-то неизбывной тоски во взгляд (хотя временами это даже страшнее). Эр смотрит на него, как на сияющее божество, и от этого взгляда продирает мурашками по спине. Однажды пьяный Эр все же ухватил его за запястья нетрезвой стальной хваткой и зажал под лестницей чужого дома; Жан до сих пор чувствует горячечное, шибающее запахом алкоголя дыхание на своем лице, и снова чувствует себя грязным и липким. Ему не было страшно в тот момент - страшно стало чуть позже, когда Эр, приблизив лицо, принялся лихорадочно бормотать что-то про переселение душ, про круги реинкарнаций, про сны, цветущие триколорами и кровью. Честно говоря, к тому, что его попробуют изнасиловать, Жан был готов куда больше, чем к эзотерическим кружевам слов. Эр же в ту ночь мучительно вглядывался в его лицо, рассказывая все это, и в итоге отшатнулся, с безумными глазами и потерянным видом. И даже не попробовал поцеловать. Эр помешан на Жане, это почти доходит до нездоровой зависимости; он верит, что умер вместе с ним в прошлой жизни, плечо к плечу, ладонь в ладонь. Он бесконечно ждет в нем отклика тех же воспоминаний, но у Жана в голове - ватная тишина и неузнающая пустота во взгляде. Он не вспоминает, сколько бы Эр ни ждал. Жан и не может вспомнить, потому что это - не он. Потому что вернувшаяся в мир в двадцать первом столетии душа Анжольраса покинула его за десять лет до возвращения к жизни Грантера.