Единственно правильное

А вот и последний день перед отъездом. Сегодняшний день Кевин и Зак снова посвятили работе, впрочем, как и я. Зак отлично руководил и помогал всем, будучи с любым сотрудником наравне. Он отлично улаживал конфликты и с любым находил общий язык. Его все уважали, как начальника. А Кевина любили, будто брата родного. Омега вертелся в магазине, помогая продавцам-консультантам, болтая с посетителями и неизменно продавая им что-то. Не втюхивая товар, запудривая мозги, а просто советуя, как друг, будто каждый посетитель магазина с ним сюда и пришёл, чтобы присмотреть что-нибудь особенное. Дедушки обладали природным обаянием, каким-то человеческим магнетизмом. Их все признавали. Но в нашем городе ситуация была несколько другая. Взять хотя бы отца Ника, как-то рассорившегося с Заком на родительском собрании. У нас дома люди другие. Или… Нет. Люди везде разные, а отношение совсем иное… Всё зависит, судя по всему, от степени близости людей. Чем больше они знают друг друга, ну, или им кажется, что знают, чем больше вещей их связывает, тем чаще они относятся к окружающим предвзято, считая, что имеют на это право. Думая, что это правильно, что они знают. А, по правде говоря, люди мало что знают. Они лишь ощущают, но не пытаются анализировать. Отношение людей ко мне, с приездом сюда, не поменялось ничуть. Хотя, нет, никто не смел поднять на меня руку. У них на то не было веских причин, ибо любого я сторонился и чувствовал себя в безопасности только в магазине и номере. Людям не нужны причины. Они готовы возненавидеть лишь из-за внешности. Только из-за непохожести. Это как расизм. В чём смысл этого мировоззрения? Давайте скажем ещё, что кареглазые — уроды. Что цвет волос определяет положение в обществе. Что все должны выглядеть, пахнуть, жить одинаково, по шаблону. На уроках в школе «Индивидуальность — это хорошо», «Надо уважать личность», «Все мы равны». Но на деле большинство считают подобные учения бредом. Красота — главное. А что такое красота? Это то, что принято большинством. Не важно, что считаешь ты сам, если тебе нравится то, что, по их мнению, уродство — ты и сам урод. Молчи и подчиняйся или будешь раздавлен. А что ещё главное? М? Запах. Течка. Гон. Секс. Нет-нет, дети — это не совсем то. Дети — удел семьянинов. Дети — плод секса. Их можно оставить, их можно убить, от них можно «защититься». А зачем дети? Просто, чтобы продолжить род. Иной омега не желает детей и спокойно идёт на операцию, чтобы лишить себя функции деторождения. Кому-то такие омеги не нужны. Кто-то, наоборот, рад, что можно без помех кувыркаться в постели. Это — нормально. Нормально убивать детей, делать аборты, заниматься всякой похабщиной, курить, пить, резать вены ради удовольствия. Но! Тебя загнобят, если ты не пахнешь, не красив по их стандартам, если ты не испорчен, не вливаешься в коллектив и не принимаешь их правила и стиль жизни. И ещё. Если альфа полюбит альфу, а омега омегу — пиши пропала. Если ты, конечно, не оторва, способная заткнуть общество, которое противиться существованию частицы тебя самого, твоей натуры, которой ты не выбирал. А они ведь выбирали… Сами выбирали шлюшничать и убивать себя. А теперь гнобят тех, кто сделал прямо противоположный выбор или его вовсе не имел — и вытирают ноги. Людям не нужен повод, чтобы убить кого-либо морально. Физически — нет, страшно за свою шкуру, а унизить, раздавить, указать на своё место — пожалуйста. Это же не страшно, это же не преступление. За это же, мать вашу, не посадят, так чего париться! Все пекутся лишь о себе и своём счастье. Даже мирное существование какого-то отдельного человека может омрачить жизнь зазнавшихся имбецилов. Мораль давно для всех пустой звук. Её не соблюдают, потому что у всех всё внутри прогнило и совесть затихла на долгое время, а законы и наказания за моральные преступления никем не предусмотрены. А жертвам уже и не на что надеяться. Остаётся лишь потерять всякую веру и подчиниться, принять тот факт, что ты отброс и ничего не стоишь. Народ крайне изобретателен. Люди обходят законы, избегают наказаний, с завидным мастерством могут завуалировать все свои грехи, но при этом сделать то, чего они хотят. Вот бы эту изворотливость на доброе дело. Но кому нужны подобные умения? Только у тех они вырабатываются, у кого есть, от чего изворачиваться. И вот, я боюсь. Боюсь уезжать отсюда, потому что меня ждёт школа. И Фил… Не думаю, конечно, что они своей бандой придумают нечто столь изобретательное, что заденет мои чувства, но омрачит школьное существование — это точно. Фил же в банде старшеклассников… Основной состав у них — десятиклассники. Ученики же одиннадцатых классов не спешат нарываться перед выпуском. Но есть там всё же пара старших ребят. Можно сказать, руководители. Они за любое месиво и проблемы каждого участника их группы они решают все вместе. Нет, не из-за того, что они, якобы, «команда», а потому, что все желают развлечь себя и потешить своё самолюбие. Эванс даже попрощался со мной до отъезда, когда рабочий день закончился. Конечно, не только со мной, но и с дедушками. На том наше общение подошло к концу и никто из нас не собирался помнить друг о друге более, чем пару часов после расставания — у нас были свои заморочки. Да и что помнить, если больше не встретишься с этим человеком? Ну, мы так думали. А мир-то тесен оказался. Но об этом позже. Вечером мы собрали свои вещи, а рано утром сели на обратный поезд. Меня не оставляло тревожное чувство даже в разговоре с дедушками. Они же были в приподнятом настроении и с радостью вспоминали о своём магазинчике. Приехав затемно, мы даже не стали разбирать сумки — завтрашний рабочий день требовал выспаться, а мне ещё собраться с духом. Впрочем, куда я денусь, так что волноваться о том, что будет завтра, в скором времени прекратил. Лишь собрал учебники и тетради и лёг спать. Утро началось довольно неплохо — на улице солнце, прохладно, сам я выспался, хоть и встал в шестом часу, и даже приготовил завтрак на скорую руку. Как всегда, Кевин с Заком уехали на своей машине, а я пошёл пешком — от дома до школы не далеко. А в школе я даже как-то не замечал, как скучковавшиеся омеги, альфы, да и целые классы шушукаются, поглядывая на меня, выпуская какие-то явно колкие шуточки и заливаясь общим злым смехом. Войдя в класс, я понял, что собрались пока только некоторые альфы — они, как обычно, приходили рано, в отличии от наших омег. Хотя, нет, вон за мной зашёл наш красавец-спортсмен-комсомол Поли. Он тоже рано приходит. До урока ещё минут двадцать-тридцать, так что я сажусь за парту и открываю черновик, вырисовывая в нём что-то в ожидании урока. И за сим занятием снова не замечаю смешков, повышенного внимания к моей персоне и то, как четверо альф подходят к последней парте, за которой я, собственно, и сижу. — Клифф, а, Клифф? — обращается ко мне с хитрой пошловатой улыбкой Райан — возмутитель всеобщего спокойствия и любитель попререкаться с учителями, а иногда и с директором, строя из себя дурачка. Я предпочёл его игнорировать. — Где был всю неделю любимчик нашего класса? Я лишь поднял на него раздражённый взгляд и вновь промолчал, но уже ожидая контр-удара. Ради чего-то же он пришёл. Значит, есть, что сказать и чем задеть. Только вот как же бесят эти их долгие вступления. — Молчишь? А я скажу, — интересно, зачем спрашивать, если и так знает? — Подставлял свою шлюшную задницу Филу и Сэму. Ну и, как ощущения? Давалка дешёвая. А сколько ломался, цену набивал. Я от сего заявления только и мог, что беспомощно открыть рот. Откуда они это взяли? Я, конечно, всё понимаю, но чтобы такие слухи распускать… и суть даже не в том, что они грязные и вообще личные, а в том, что абсурдные. Впрочем, видимо, только для меня, ибо все охотно, как я погляжу, верят в этот бред. Фил вполне мог придумать такой план мести (Убожеский, честно говоря), но каким боком тут Сэм, одиннадцатиклассник из их группы? Чтобы усугубить положение? Совсем скучно бедняге стало? Ах, да, у нас же с ним и счёты личные есть! А я и забыл. Какой же этот парень мелочный, честное слово. Случилось так, что, примерно год назад, в кабинете химии он разбил набор реактивов, решив невовремя подраться с одним из своих одноклассников — они группой альф последними уходили с урока. Я же принёс тогда собранные тетради всего класса для проверки домашнего задания — у нас последний урок был отменён из-за мероприятия, но задания всё-равно надо было сдать. Тогда я справедливо заметил, что не стоило бы устраивать разборки в кабинете, на что получил убийственные взгляды пятерых старшеклассников, так и говорящие — молчи, выродок. Они скрылись быстро, а я положил тетради на учительский стол, вздохнул, и позвал уборщицу, сам тоже помогая ей убирать осколки. В класс вернулась учительница химии. С ней у нас были хорошие отношения — сказались мои положительные оценки и даже два доклада на конкурсы исследований в области химии. Сказав, что, придя в класс, так всё уже и было, я смог отделаться от дальнейших разбирательств. Но учительница-омега была не глупа, так что догадалась, что повинен во всём кто-то из десятого "А". А там уж, я думаю, она смогла выловить кого-то из пятёрки хулиганов этого класса и разузнать, кто виноват. Сэм, которому досталось по первое число, да ещё и надо было возместить ущерб, видимо, решил, что проболтался я. После он не поленился, и со своим дружком, который тоже получил нагоняй, выискал меня в школе и я не смог отделаться от пары-тройки тумаков. А потом меня ещё долго травила вся эта пятёрка. Как бы невзначай, мимолётом, бросая едкие замечания и зажимая по углам, больно вжимая в стены, таская за волосы, да и вообще, изощряясь, кто на что горазд. — Не знал, что я так весело провёл время, — хмыкнул как-то далеко невесело я, откладывая ручку в сторону и ожидая ещё каких-либо реплик в свою сторону. — Я тоже весьма удивился, — поддакнул, хищно скалясь, самый рослый альфа из нашего класса, Трой. — Оказывается, ты тот ещё извращенец. Любишь с обоих сторон? Как насчёт меня и Райана в следующий раз? Да, эти два обалдуя были закадычными друзьями — курить вместе ходили, пили вместе, огребали весте, видимо, теперь и сексом решили заниматься вместе. — Я буду третьим лишним, вам наедине лучше будет, — я не смог сдержать смешка. — Ах ты мразь, — от чего-то сразу загорелся Трой. — Что, по больному ударил? Прости, случайно вышло, — я мило улыбнулся, продолжая играть наивного, хотя понимал, что нарываюсь. Но, опять же, почему я обязан терпеть? Пусть другие терпят, а я уже устал молчать. — А ну пойдём-ка, — сжав огромные кулаки до побеления, рыкнул альфа, схватив меня за шкирку. — Ты только не переусердствуй, — хмыкнул, шагая где-то чуть позади, Райан. Я уже понял, что, куда бы они меня не вели — доведут, так что не сопротивлялся. Только вот идти по коридору, когда тебя тащат за шкирку, как котёнка — унизительно, так что я попытался резко вырваться из хватки. Не получилось. В ответ меня только ощутимо так встряхнули. — Да отпусти ты, сам дойду! — неожиданно я взрычал, почувствовав негодование, перерастающее в ярость. Меня резко отпустили и я, прямо посреди школьного коридора, развернулся лицом к Трою. — Прикольно показывать свою силу на том, кто слабее? Унижать просто за существование? Весело подначивать и докапываться? Вам всем делать нечего, выродки? Что из вас потом получится, кретины?! — Смотри, как училка базарит, — гоготнул один из шестёрок нашего «дружного» класса. — А ты бы не нарывался и всё было бы норм, — как-то сморщившись брезгливо, отвечал Райан. — Это не я к вам подошёл и начал о Филе да Сэме болтать, — резко шагнув в сторону альфы, что взбесил меня ещё больше своей физиономией. Во мне всё кипело. Почему вокруг меня одни идиоты? — Будто бы вы не хотели добиться от меня какой-либо реакции. Я вам скажу, так, по секрету, что к Филу и Сэму в этом плане я никакого отношения не имею. Будто вы не знаете, как рождаются слухи! Всем лишь бы друг другу насолить! Какие же вы мелочные! — Не кипятись, Клифф, — псевдо-ласково промурлыкал, взявшийся из ниоткуда, Фил, а рядом с ним, расплывшись в довольной гадкой улыбочке, стоял красавец школы — Сэм, чёрноволосый, кареглазый, высокий и хорошо сложенный альфа. — Не хотел, чтобы все знали, какая ты давалка? Ну, прости, милый, но в постели ты и вправду ничего. Фил хищно облизнулся, а меня всего передёрнуло. Сзади довольно прогоготала четвёрка моих одноклассников. Сэм вдруг подошёл ко мне и что-то вякнул про то, что я и ротиком работаю неплохо. Неожиданно сам для себя я отвесил ему звонкую пощёчину. Рука горела, а на щеке этого индюка появился чёткий красный отпечаток. Звери. — Падла, — прошипел в тихом бешенстве Сэм и резко схватился за мои волосы, потянув вверх. Я только и мог, что попытаться уменьшить боль, встав на цыпочки и вцепившись в его руку ногтями. Жаль, что они у меня короткие, не такие, как у омег. На глазах выступили слёзы, я сказал ему прекратить этот концерт. Альфа чуть отпустил руку, чтобы я смог стоять нормально, но хватку не ослабил и потащил меня за собой, в сторону туалетов. Зайдя в уборную, он велел кому-то из кучки парней, увязавшихся за нами, попридержать двери. — Остуди пыл, тварь, слишком много себе позволяешь, — прошипел змеёй Сэм, открывая кран с ледяной водой и резко опуская мою голову под его струи. Холодная вода выбила у меня воздух из лёгких. Я брыкался, царапал его руку, пытался извернуться и пнуть альфу в ногу, но безуспешно, я только быстро уставал и задыхался от злости и страха. Через некоторое время он резко отстранил меня от умывальника, я уж думал, что всё, успокоился, но ему непременно нужно было добить. Сэм ударил меня коленом в живот, а потом и пнул на прощание, попав куда-то в бок. — А если он кому-нибудь расскажет? — забеспокоился за свою шкуру шестёрка, уже выходя из туалета вслед за остальной довольной компанией. — Пусть только попробует — я живо рот заткну этой суке. Слова Сэма доносились до меня в искажённом виде, я не мог уловить их смысл. В ушах стучала кровь, вода с волос капала на форму, воротник так же был насквозь мокрым, болели места ударов. Меня била крупная дрожь, по телу бегали мурашки и я всё ещё будто задыхался. Сидя на грязном кафельном полу, я кусал губы и думал, как же я ненавижу правила этого мира. Как же ненавижу людей, это вездесущее стадо баранов. За что? Почему? Зачем? На всё есть ответ, но… Этих объяснений мне мало. Я не понимаю. Когда подростки, дети, люди успели стать зверями? Я стремительно разочаровывался в обществе. Вроде, я не плакал. Даже не жалел себя. Жалел людей, — моральных убийц и жертв — народ, общество. Сидел в прострации и думал — обо всём и ни о чём. Звонка на урок я не слышал. Форма давно уже промокла во многих местах и противно облепила тело. Звонок с урока заставил меня в очередной раз вздрогнуть. Заносились пятиклассники. Девятиклассники из параллельного класса что-то громко обсуждали прямо за дверью, ожидая, когда младшие выйдут из кабинета, чтобы зайти самим. Вдруг дверь в туалет открылась, вошёл один из альф из девятого. Их класс занимается на физкультуре вместе с нашим, так что друг друга мы вроде как знали. Парень посмотрел на меня мимолётом и больше не уделил никакого внимания факту моего существования. Тем же лучше. Но не сомневаюсь, что вскоре все узнают о том, что я сидел в туалете, и явно после какой-то разборки. Я вернулся в кабинет, где оставил свою сумку. Учитель другого класса посмотрел на меня со смутным подозрением во взгляде и спросил, что случилось. Я отмолчался, собрал свои вещи, и пошёл домой. То, что у нас ещё семь уроков, волновало не сильно, в отличии от того, что я, вообще-то, как бы, замёрз. Оставалось только подумать над тем, что я скажу дедушкам... Или ничего не говорить? Дом встретил тишиной. А ближе к вечеру, я, зайдя в социальные сети, в нашу классную беседу, узнал ещё много нелестного о себе. Как оказалось, да, теперь все знают, что случилось перед первым уроком. Том: Сэм из одиннадцатого устроил Ханту разборки в туалете. Кот: Поч? Они ж вроде как переспали. Том: Видимо, подставился ещё кому-то. ХЗ. Стиви: Оу, любовный треугольник? Том: Многоугольник, если быть точным. Фил там тоже был. Уильям: Ха-ха, мне б так. Фродо: А у тебя уже так. Уильям: Не, я не настолько испорченный. Шон: Сказал тот, кто БДСМ увлекается. Уильям: Завались.