×××
Всё изменилось. В хорошую ли сторону? Нет. Ты в очередной раз кинула мне в руки грязную золотую монетку под названием шанс. Не надоело ли тебе, криворотая? Богам вновь стало скучно пить густое, тёмное вино на их лучезарном пантеоне? И мне вновь дали шанс повеселить их своим страданием и великим терпением. Первое, что я увидела, очнувшись – ничто. Лишь пульсирующая, вихреватая мазня чёрного и серого цветов. Мир буквально заорал мне в уши, оглушив напрочь. Даже собственные мысли били в набаты в тяжёлой, одурманенной голове. От обилия звуков и круговорота серой черноты меня замутило. Попытка перевернуться со спины на бок сурово треснула мне по затылку, резанув по глазам вспышкой боли. Тело мне не подчинялось, стало каким-то чуждым. Если я ещё помню, как было до этого. Всё ощущалось как-то в разы сильнее, глубже. Звуки стали громче и резче. Обоняние утончилось: нос сильно раздражали витающие в воздухе запахи мерзкопахнущего пота, сухих трав, сладковатого эфира и других химикалий. Сердце... оно билось не так, как обычно: в разы медленнее, более натружено. Дыхание стало редким, спокойным, более глубоким. Исчезло противное густое клокотание, тяжёлые хрипы и сиплая одышка. Речное чудище свержено? Это ли победа? Первое, что я ощущала и до поныне – боль и смертельная усталость. Неизвестно откуда во мне были и остались хоть какие-то крохи сил и воли. Было больно даже моргать, дышать. А так хотелось зажмурить глаза, заткнуть уши, оставить этот водоворот странных ощущений. Но скрип старых дверей зубастой пилой крепко и больно вгрызался в меня. «Чёрт выдери тебя кто бы ты ни был, да закрой эту проклятую дверь поскорее!» В дверях появился грязный, смазанный и высокий силуэт, половину которого съело огромное ослепительное пятно. Пятно приближалось и росло, обжигая глаза даже через закрытые веки. И хоть шею выверни да сверни, оно было везде, поедая серую черноту. «Да вы издеваетесь что ли?!» Чья-то холодная ладонь легла на лоб, сокрушив моё тело волной резвых мурашек. Шорох ткани, глухой скрип кожи кушетки занял всю голову. Боги, ну пожалуйста, сделайте мир хоть чуточку потише! И мир стал тише. Божья милость или их жалость ко мне? Ещё бы мир на место поставить, чтоб серым волчком не вертелся, тогда я точно воспою каждому богу его песню. — Легче? Так, обождите. Я что уже всё? Того самое? Я уже слышу кого-то из них? Или он один, и прочее количество остальных оказались плодами фантазии человеческой природы? Отчего любая моя прихоть находит сиюминутное исполнение? Я открыла глаза и окружение вроде бы как встало на место. Чуть плыло, и всё же этого было достаточно, чтобы вспомнить и понять, где я. Гостевая комната. Второй этаж. Крепость. Каэр Морхен… Ведьмачья крепость, куда меня привезли по чужому указу. По его указу… Я медленно повернула голову вправо, ровно настолько, насколько у меня это вышло. Тем разъедающим пятном оказался горящий фитилёк свечи, которая теперь стояла в изголовье. И я увидела того, чьё имя без моей воли накрепко врезалось в мою память. Марковир вар Риаган аэп Эйдан. Что с тобой стало? Очень сложно было воспринимать мир в серых оттенках. Как и его самого. Волосы, некогда бывшие густыми и противно зализанные на бок, теперь заметно осеребрились на висках и висели грязными волнистыми патлами. Чернота теней залегла в появившихся морщинках, резко исчертивших лицо. Он заметно исхудал, скулы так и норовили вспороть тонкую, почти белую кожу. Под опухшими глазами залегли тяжёлые тёмные мешки. Когда-то до противного безукоризненное и гладкое лицо теперь было покрыто косматой отросшей щетиной. Он больше не держал осанку, даже не пытался делать этого – он обессилено развалился на кушетке. Было до жути странно слышать, как часто он дышал, как старательно и гулко билось его сердце. Из пышущего здоровьем мужчины он превратился в разбитого, будто изгрызенного болезнями и алкоголем, старика. — Легче? — тихо повторил он. — Немного. — прошептала я, боясь нарушить хрупкое и созданное им спокойствие окружения. — Это уже многое значит. – Он с облегчением откинулся на спинку. — Ты невероятная. Видимо, у твоих богов или чего-то иного действительно огромные планы на тебя. — Да, им видимо очень интересно, от чего я всё-таки издохну, если меня даже ведьмачья мутация не взяла. Игра стоила свеч? — Ты мне скажи. Я ничего не ответила, уставившись в потолок. Он не сводил с меня глаз. Всё слишком смешалось. — Это всё временно, Рианнон. Только не волнуйся. Я всё поправлю. Скоро станет легче и лучше. Самое сложное уже позади. Позади? Знал бы ты тогда, как ошибался. Легче не становилось. Каждая его правка где-то да давала осечку. Организм на последних силах пытался избавиться от чужеродного, которое также не хотело покидать «тёплое» местечко, и от этой вражды бунтовало всё: тело то отнималось и не подчинялось никаким желаниям, то дёргалось, как безумное, стягиваясь ужасными судорогами. Становилось до немыслимого страшно, когда резко пропадало зрение или слух. Или когда сердце отбивало за две с половиной сотни, норовя пробить грудь, или от силы два десятка раз за минуту. Меня захлёстывала злоба и обида на него, невзирая на все его заслуги, когда я криками просила его вернуть всё как было, хотя бы немного. Но нет. — Теперь ты должна сама, ибо далее так продолжаться не может. Я не хочу, чтобы тебя разорвало, как шарик, от пресыщения или чтобы я совсем сгорел на месте. Меня то и дело насильно отпаивали и откармливали какой-то дрянью, с которой порой нещадно полоскало. Вот так мне должно было стать легче? Мне становилось легче только когда на язык попадали капельки опиума. Лучше бы я померла от речного чудища. Но нет. Богам же так интересно, чем закончится эта история и как её можно ещё развернуть. Как бы ни было, Марковиру стоило отдать должное. Ему во второй раз удалось оставить меня на этом свете. Удалось почти филигранно настроить работу организма: в моменты моего «сна» он корпел над книгами и свитками, гонял в своей стеклянной установке эликсиры и вары. Гостевая превратилась в самую настоящую лабораторию со всей соответствующей литературой и приспособлениями. Денно и нощно он был рядом со мной, выстраивая всё на нужный лад, как музыкант свой инструмент, забыв, что такое полноценный сон, еда и отдых. Иногда он всё же обессилено ронял голову на стол или кровать и сразу же засыпал. Мне же становилось несколько совестно от такой его работы на износ ради моего же блага. Но что-то изнутри подтачивало и не давало проникнуться. И было несколько удивительно в один из дней обнаружить вместо Марковира темноволосого мужчину со страшным шрамом на лице, сидящим в изножье кровати, с книгой в руках. Глубокие провалы в памяти медленно, но мерно заполнялись, и я вспомнила почти всех обитателей крепости и некоторые вещи, связанные с каждым. И пока всё на этом. — Я Эскель. Марковир рассказал нам о некоторой амнезии, случившейся после мутаций. — Я помню тебя. — едва усмехнулась я. — Разве забудешь, как ты меня гонял по крепости? — Сегодня я на карауле, — объяснил ведьмак, потирая рваный шрам. — Кое-как уговорили его немного отдохнуть. Твоего чаровника сейчас стоит беречь, как зеницу ока. Я кивнула, согласившись с его словами. Теперь я повязана с Марковиром не только дурацким Предназначением, но теперь ещё и жизнью в целом. Не самая радужная перспектива. — Как ты? — Да вроде бы ничего, — я пожала плечами. Право, не знаю, с чем сравнивать. — Марковир сказал, что нам удалось победить рак и вывести его… как их там? Мутантостазы что ли? Не помню. В общем, больше в моих лёгких не сидит речное чудище. — Это действительно радует. А что с остальным? — Слух вроде бы восстановился, теперь у меня нет такого ярого желания убить мышей, скребущихся в подвалах. Тело больше не отнимается. Зрение восстанавливается – я ещё в конец не поняла, как мне теперь это делать. Раньше всё было как-то само собой, а теперь... — Редкий случай доводится, когда приходится самому сужать или расширять зрачок. Но ничего, ты быстро освоишься. — Только нужно ли мне всё это? — По крайней мере, хуже не будет. Ты ничего не потеряла, приобретя это. — У меня теперь такие же глаза, как… как у вас? Ну, как у всех ведьмаков? — почему-то именно это из всех изменений волновало больше всего. Ведьмак отрицательно покачал головой. — Хм, может поэтому у меня ничего не выходит? — Нет, не из-за этого. Зрачок у тебя теперь такой же вертикальный, как у нас. Цвет только другой. — Как у Койона? — Лучше. Я недоуменно посмотрела на Эскеля. Ведьмак встал, отложил книгу и отошёл к рабочим столам чародея. Вернувшись, он вручил мне небольшое зеркальце: — Сама убедись. Я долго не решалась взглянуть в него. Вдруг изменения оказались не только внутренними, но и внешними? Вдруг моё лицо теперь покрыто страшными рытвинами и струпьями, а волос на голове осталось только с три штучки? Я только отдалённо помнила, как я выглядела до всего произошедшего. — Сколько прошло времени с того дня? — Пошла вторая неделя. — Вторая неделя, — эхом повторила я, не веря в его слова. У меня такое впечатление, что прошла целая жизнь. Только одним богам известно, как они отразились на мне. — Это значит… — Закончился Йуле. Начался Имбаэлк. — Имбаэлк... А за ним Бирке? Значит, скоро начнётся таяние? — Не так скоро, как бы тебе хотелось. Бирке. Почкование. Весна… Почему-то от мыслей о весне стало несколько тепло. Я вздохнула и взглянула в зеркало, и по плечам прошлась волна дрожи. На меня смотрела бледная, исхудавшая и выглядящая больной девушка. Рисунок сосудов местами резко исчертил лицо так, что казалось, будто это синяки. Губы, уголки которых воспалились, покрылись сухой гнойной корочкой. Нижняя челюсть казалась до жути тяжёлой и крупной на фоне синюшной худой лебяжьей шеи. Глаза утонули в глубине синяков. Но ни коим не сменили нефриты на мягкое золото. — Видимо, Марковиру также полюбились твои глаза, как и многим, — сказал ведьмак, следя за моей реакцией. — Жуть, — дала я оценку собственной внешности, вернув Эскелю зеркальце. Надеюсь этот образ не застрянет в моей короткой памяти. Страх и только. Но мимолетом мне всё же захотелось взглянуть на всю себя в полный рост. Я засучила длинные рукава сорочки. Локти замотаны, а сами руки были бледны и худы, где-то тёмными пятнами сидели синяки. Откинув одеяло, я несколько удивилась, увидев, что ноги, ниже коленей до щиколоток, были перетянуты тугими повязками. На мой молчаливый вопрос Эскель никак не ответил. — Кто-то идёт, — сказал он. Я кивнула, ибо тоже услышала поднимающиеся шаги. Невероятно... Пришедшим оказался Марковир. Не похоже, что отдых и сон пошли ему на пользу. Если он вообще спал. — Я же просил известить меня, если она очнётся, — с неким укором сказал он ведьмаку, подходя к постели. — Мне помнится, что ты просил известить тебя, если вдруг что-то пойдёт не так. Марковир устало и слабо махнул рукой, не желая разводить словопрения. Он запалил множество свечей одним лишь мановением руки. Но нам с Эскелем было и так всё видно. Невероятно... Чародей справился о моём здоровье, придвинул к кровати высокий, узкий столик и приступил к осмотру. Высчитал пульс везде, где только возможно, блуждая латунной трубкой по моему телу. Согнул и разогнул всё мои конечности, несмотря на моё вредное шипение сквозь зубы, следя за моей реакцией. У меня ещё трёх зубов во рту не хватает. Отлично. Он распустил повязки на руках, осмотрел мои синюшные локти, передавил вены наложенными выше жгутами, вымочил тряпицу в спирту, и загнал иглу, собирая в стеклянную пробирку кровь, казавшеюся и вовсе чёрной. Быстро запечатав пробирку, он отложил её и взял другую. Из раза в раз приходилось претерпевать эти малоприятные осмотры. Было не по себе, что Эскель был рядом и внимательно следил за всеми действиями, почти не глядя производимые Марковиром. Закончив сбор крови, он спустился к ногам, бесцеремонно задрав сорочку, вызвав волну моего возмущения. Как оказалось, я была ещё обмотана от самой гузки до коленей. Как я только не ощутила и не увидела за длинным подолом? Распустив тугие повязки, Марковир осмотрел мои ноги, щупая везде, где только можно. Как только его пальцы коснулись бёдер, я тут же запахнулась одеялом. — Рианнон, ты опять? Оставь своё женское жеманство. Я почти закончил. Я буравила его взглядом. Последним мне хотелось, чтоб мне лезли под подол в присутствии кого-либо. Марковир устало смотрел на меня сверху-вниз, не понимая, чего я зря указываю бровями на Эскеля. Но благо, что сам ведьмак умом не обделён и сам всё быстро понял: — Я, наверное, здесь больше не нужен. Пойду, пожалуй. Ведьмак быстро и тихо скрылся вон из комнаты. — Не думал, что ты его стесняешься. — Закончи с этим быстрее, чем обычно, — сказала я, откидывая одеяло. — Будет сделано. На живот сама перевернёшься или мне подсобить? Ответом ему было моё старческое кряхтение и измученный скрежет зубов. Такое ощущение, что я, при своём же состоянии, пыталась опрокинуть огромного быка. Я вся напряглась, в ожидании, что он опять загонит дренажи. Из-за того, что я всё это время поглощала в немереных количествах вары и эликсиры, не вставала и фактически не двигалась, мои ноги распухли и стали похожи на два дюжих свиных окорока. Марковир надсекал кожу и загонял шунты, по которым стекала непонятная жижа и сукровица. Хоть и была я в те моменты в дурмане, но видеть, как какая-то трубка ошпаренным ужом с противным хлюпом копошится под кожей – ощущения совсем неприятные. — Мои поздравления, — сказал Марковир с ноткой гордости в голосе. — Лимфостаз уверенно сходит, и всё же наблюдается небольшая отёчность в области лодыжек. — И что это значит? — прокряхтела я, сумев перевернуться на бок. Он натянул и поправил подол моей сорочки, но во мне совсем не осталось сил шипеть. — Это значит, что пора начинать вторую стадию восстановления. Диета, эликсиры и тренировки. — Ты что собрался из меня ведьмака делать? — Да зачем же? — Марковир отошёл к столам, расставляя пробирки по штативам. — Твой организм на протяжении последних лет вёл усиленную и ожесточённую борьбу с раком, сопротивляясь из последних. Теперь мы должны создать все благоприятные условия, чтобы не возыметь никакого обратного эффекта. — Думаешь он вернётся? — Не вернётся, уверяю тебя. Твой организм довольно неплохо принял ряд мутагенов-блокираторов. Теперь тебя даже чума вряд ли не возьмёт. Но проверять это – настоятельно не рекомендую. Однако, эти мутагены могут проявить и другую свою роль. Чтоб не допустить подобного или максимально уменьшить реакцию отмены, твой организм должен быть подготовлен. — Ведьмаков так же готовят, разве нет? — И всё ты о ведьмаках. Да, не спорю, — чародей вернулся и присел в изножье кровати, держа в руках пузатый закупоренный флакончик. — Предварительная подготовка, Испытания травами, тренировки. И на выходе получаем искусственно созданный, превосходный, полностью адаптированный, лишённый жалости и сострадания, организм, предназначенный для зачистки реликтов, оставшихся после Второго сопряжения. Десятилетиями ранее ведьмаков делали по таким схемах, по отрывкам которых следовал я. И благо, что всё случилось и завершилось более, чем хорошо. Но, однако сделал я это, не исходя из цели создать ведьмака с женским геномом. Это уже сделали до меня. Я сделал это с медицинской точки зрения. Чтобы вылечить тебя. Так уж вышло, что именно такая последовательность даёт более высокие шансы на благополучное завершение мутации. Даёт более высокие шансы на выживание. И поэтому, — он откупорил флакон и протянул мне, — пей.×××
Началось всё с малого. А дальше было больше. Первые попытки встать не были удачными. Стоило мне оторваться от постели, как кровь стремительно покидала голову и обрушивалась в разбитые ноги, сваливая меня на пол или в руки Марковира. Меня в буквальном смысле учили ходить заново. Как годовалого ребёнка, поддерживая за руки, Марковир таскал меня по гостевой, не имея жалости. Моё бренное тело стало мишенью, в которую будто какой-то косоглазый и подслепый лучник обстреливал стрелами боли куда ни попадя. Но приходилось смиренно претерпевать. Приходилось терпеть и прелесть эликсиров, настоек. Вонючие, кислые, горькие, обжигающие язык, глотку и всё остальное нутро – они настойчиво вливались рукой чародея. — Ну хоть в одном ты не потерпела изменений, — сказал он недовольно, пытаясь оттереть бурое расползающееся пятно на дорогой буретовой рубахе. — Пей! Вскоре я пошла сама. И первым делом вышла на балкон. Я не узнала долину. Я никогда не жаловалась на свои слух и зрение. Но это абсолютно не сравнимо с тем, насколько они обострились сейчас. Свежий, холодный воздух высокогорья вскружил и ударил в голову, настолько он был сладок и приятен. Ветер подхватывал летящий мокрый снег и плотно облеплял стены крепости. Облака заволокли небо плотным серым одеялом, нехотя пропуская слабый солнечный свет. Полуразрушенная смотровая башня, возвышаясь, рассекала белую дымку, отбрасывая длинную чёрную тень на долину. Было необычно и странно ясно услышать, невзирая на гул высокогорного ветра, как щебечут, неся тонкое веяние ранней весны, сойки или трещат кедровки в лесах. Точно видеть торчащие из шапок снега сотни тысяч хвоинок сосен и елей. Видеть каждую щербинку старых камней, возложенных в крепостную стену. Имбаэлк ушёл за свою середину.×××
— Этого недостаточно. Марковир громко шаркнул ногой, невольно захватив всё моё внимание. Эту бессонную ночь, сидя друг на против друга, он коротал на кухне вместе Весемиром, не давая старому ведьмаку покоя. Но похоже тот был совсем не против. Поскольку Весемир является чуть ли не самым старым ведьмаком из ныне живых на всём Континенте, он стал последним оплотом древних знаний, насколько ещё позволяла его пока ясная память. Он видел, как юные мальчики проходили испытания и мутации, и после – взращивал и обучал новоявленных ведьмаков. А чародей крепко присел на него, советуясь во многих тонкостях, касаемых мутаций. И Весемиру нравилось, когда младшие поколения шли к нему за советом. Мои «гуляния» и спуски-подъёмы по треклятой винтовой лестнице (эти чёртовые разнопёрые 152 ступени!) от кухни до гостевой стали иметь малый успех. Несмотря на обилие еды, трав и эликсиров, моё тело, которое после всех этих «морфоз» стало похоже на дряблую, кривую, уродливую грушу, не претерпело внешних изменений. Старшим ведьмаком было предложено возобновить мои кулачные тренировки, но осторожный Марковир наотрез отказался. Он обращался со мной как с диковинной драгоценностью, исключая любое воздействие внешнего мира на меня и одновременное моё взаимодействие с ним. Да он стал самой натуральной курой-наседкой, только через чур внимательной и грозной, чем его ближайшие родственницы – деревенские квочки-несушки. Я попусту начала сбегать из-под его тотального контроля, прячась в закоулках крепости, за что получала крепкие нагоняи ото всех. И чтобы исключить мой бездумный и опасный одиночный бродяжь по крепости, Мраковиру пришлось уступить и занять меня делом. Естественно, всё под его чутким контролем, которого стало в разы больше. Взятие крови, пота в пробирки, подсчёт частоты дыхания, пульса, даже скорости каких-то кислых белок — он делал всё, испытывая моё терпение на излом. Кусаться и царапаться смысла не было – никто не слушал моего мнения, и все вокруг знали, как будет лучше для меня. — Почему недостаточно? Рианнон очень хорошо приняла тренировки, несмотря на перенесённые мутации. И вкупе с эликсирами она неплохо набирает мышечную массу и вес. — Не спорю, но не так быстро, как хотелось бы. — В этом деле не надо торопиться. — Знаю, но она уже достигла собственный предел на данном этапе. Введение чего-то нового в её диеты для улучшения показателей становится бессмысленным занятием. Надо выводить её на другой уровень. Дверь кухни была слегка приоткрыта, и даже в полумраке кухни я ясно видела, как тонко скользило недовольство по лицу старого ведьмака, который смотрел на чародея, что-то вечно пишущего и считающего в своих бумагах и пергаментах. Интересно, они знают, что за дверью скрылась я? — Ты из неё ведьмачку собрался сделать? Марковир издал короткий тихий смешок, отложив перо: — Уже все по несколько десятков раз задали мне этот вопрос. Даже сама Рианнон. И в очередной раз я отвечу: нет. Не собрался. И в очередной раз я повторюсь: я хочу исключить любые отклонения от нормы. Чем выше её показатели, тем дальше мы отходим от так называемой грани. Это сейчас она стабильна, потому что находится под неустанным и бдительным контролем. Но я же не всегда смогу быть рядом с ней. И я также не хочу обрушить все свои плоды стараний и трудов. Я хочу стабилизировать её на максимум. Adducam ad specimen[1], так сказать. — Во дворах крепости и лесах долины ещё долго будут лежать снега, вплоть до Беллетэйна. Да и то, я не стал бы так рисковать, выводя её на Мучильню. Есть ещё один вариант... Весемир замолчал, задержав внимательный взгляд на приоткрытой двери. Как и чародей, я терпеливо ждала, затаив дыхание. Хрустнув костяшками пальцев, сжатых в кулаки, ведьмак сказал: — Обучить её фехтованию. Попеременная физическая нагрузка. Повышение тонуса мышц. Развитие выносливости. Ускорение метаболических процессов. Улучшение работы дыхательной системы, что не мало важно для неё. У меня сбилось сердце, кольнув грудь забытым и пропущенным ударом с двойной силой. Как мне сможет помочь орудование мечом, если у меня сердце порой забывает о своей работе, и начинает шалить в обе стороны? — Не уверен, что это подойдёт – травмоопасно. — Ну тогда залей её воском, засунь в стеклянный футляр и носи в своём исподнем. Там-то она точно не пострадает. — На кухню вошёл Ламберт с недовольной миной. Чего ты забыл здесь глубокой ночью? Вот твоих-то советов ещё не хватало. — Не нравится – предлагай иное. Предложить нечего – вези её в другое место. — Доброй ночи, Ламберт, — процедил чародей сквозь зубы. — Как бы ни было, — Старший ведьмак прокашлялся, недовольно глядя на своего бывшего ученика, — но Ламберт прав. Мы другого не умеем. Нас только этому научили.×××
— Сколько можно тебе говорить, Рианнон? Это не кругляшок. Это называется навершие рукояти меча. — Ну оно же круглое. Койнон усмехнулся и встал, хлопнув Эскеля по плечу: — Удачи тебе! А ты так меч не держи. Мы проводили его взглядом. Ну и иди! Как будто ты больше меня знал, когда был голопузым юнцом. — Да ей Бож! Зачем мне вообще знать, где и зачем это кругленькое навершение? — Навершие, — поправил меня Эскель. — Это надо знать, потому что я не буду объяснять тебе так же, как изъясняешься ты. К примеру, я не скажу тебя взять меч на обратных хват за режущую часть и бить ручкой с острыми и торчащими штуками, и с кругляшком на конце. У меча нет режущей части. Режет ножик. Меч – рубит и колит. И эта «часть», как ты выразилась, называется клинок. И нет никаких ручек. Есть рукоять. А торчащие штуки – это гарда, выполняющая роль защиты и противовеса. Я скажу тебе так: меч на обратный хват, взятие за клинок, нанесение удара эфесом. Эфес – это всё, начиная от гарды и заканчивая… навершением. Ведьмак едва улыбнулся целым уголком рта. Подстегнуть меня решил? Ах ты ж… — Вообще-то, правильно будет – навершие, — поправила его я, важно задрав нос. — Но, однако, зачем мне бить рукоятью, когда есть вот такой клинок в два локтя длиной? — и при попытке вычертить смертельный только словом вензель, меч со звоном выпал из моих неловких рук. — Ай молодец. Клинком зарубить любой дурак сможет. А ты попробуй рукоятью. Однако тебе и этому учиться придётся, — сказал Ламберт, обтягивая старый манекен мешковиной. Ну подожди, Ламберт. Когда-нибудь острие моего меча коснётся твоей худой гузки! — Давай ещё раз повторим стойки. Отдай мне мой меч, пока он ещё каким-либо образом не пострадал, — Эскель внимательно изучил состояние клинка, протёр его промасленной тряпицей и загнал в ножны. — А ты бери свой и на позицию. — Опять мне с этой палкой плясать? — заканючила я, без охоты взяв в руки бутафорный деревянный меч. — Не пищи. Тебе ещё долго придётся с ним обниматься. Манекены я обтянул. Не запорите их, — сказал Ламберт, отряхиваясь от сора. — Деревянным мечом? — Она и без меча сумеет. Да чем я тебе только не угодила?! — Не обращай внимания. На позицию. Теперь в боевую стойку. Ноги правильно поставила? Посмотри. Сам меч уже должен тянуть тебя встать в верную стойку. — Да он лёгкий слишком. Твой меч в разы тяжелее, и с ним куда приятнее в стойки вставать. — Ты если с деревяшкой не горазда, куда тебе за сталь браться? В стойку, я сказал! Тяжесть тела – точно посередине. Видишь, как должны быть поставлены ноги? Хорошо. Позиция. Стойка. Ещё раз, позиция. Обратная стойка. Правая нога скосила. — Ну и что? Совсем чуть-чуть же. — Это твоё «чуть-чуть» неплохо так меняет центр тяжести и увеличивает угол наклона корпуса. — Какой же ты педант. — Я не расслышал? Хочешь ещё раз позаниматься с Весемиром? — Всё, всё, молчу. Так правильно? Позиция. Стойка. Позиция. Обратная стойка. И так пока колени не затянуться тупой болью от попеременного полуприсяда, пока не разойдутся в дрожи плечи и бедра от перенапряжения. И всё под неустанным молчаливым наблюдением Марковира, сидящего чуть поодаль, кажущегося тенью. [1] Довести до идеала (лат.)