×××
Прошло уже более месяца, как я находилась в ведьмачьей крепости. Прошёл Мидинваэрне, стояла середина Йуле. Зима крепко обосновалась в своих владениях и пока что радовала мягкой погодой: почти каждый новый день сопровождался крупными хлопьями снега. Долина Каэр Морхена укрылась белым покрывалом и ушла в долгожданную спячку. Горный свод утонул в белизне снегов, тёмные статные ели и сосны облачились в пушистые белоснежные шубы, согреваясь в ночах, а Гвенллех сковался толстой коркой кристального льда. Редкий порыв ветра взметал снег, искрившийся в полуденном свете. Такой вид представлялся мне ежедневно и ускользал. Настоящую нетронутую красоту я смогла разглядеть спустя лишь время. После того выезда к перевалу лишь подтвердились слова Эскеля. Проход завален. Никто и словом не обмолвился об этом. Но я всё поняла по их угрюмым лицам. Внутри был самый настоящий бунт и мятеж; хотелось кричать, стенать и рвать, но головой я понимала, что смысла в этом никакого. Чего воздух сотрясать зря? Старалась просто не думать о том, что мне придётся здесь пробыть до весны, пыталась даже найти какие-то преимущества в этом и хоть как-то утешить, подбодрить себя, но не получилось. Уж слишком сильно мне «врезал под дых» этот нильф. Тоска по дому и близким, беспокойные мысли касательно моей семьи порой захлёстывали и выбивали землю из-под ног. Я впала в уныние, закрылась ото всех. Готова была хоть на стены лезть. Целые дни и ночи, в тихих рыданиях, я проводила у себя, редко спускаясь вниз, чтобы сготовить ведьмакам, нацепив на опухшее лицо маску равнодушия. Сама не ела – не было желания. Получалось лишь через силу на угоду хмурому ведьмачьему взгляду. Ведьмаков похоже совсем не насторожило и не озаботило, что перевал был завален. Кроме одного. В тот вечер, после приезда, ведьмаки пили, как и последующие. Сильно пил Геральт. От того ведьмака, который повстречался мне в Стобницах, мало что осталось. Он стал абсолютно нелюдимым, избегал даже своих товарищей, в большей частности меня; странно и резко замолкал, стоило мне появиться в поле его зрения или слышимости. А я откровенно не понимала причин столь резких перемен. А может он всегда был таким? А я безмозглая дура, находясь в сердечном трепете, навешала на него гирлянды из розовых цветочков и бусин, уцепившись за иллюзию? Как оказывается мало нужно, чтобы высечь искру и распалить сердечный пожар. Его вынужденное внимание ко мне я приняла за чистое искреннее. Я и правда дура, раз втрескалась в этот иллюзорный облик. Геральт сделал своё дело – привёз меня сюда, и более его не касалась моя персона. Вдаваться в расспросы и выпытывать ответы у остальных ведьмаков я не собиралась. Уж больно много чести вам, мастер Геральт. После очередной попойки, я попросту заставила Весемира, надавив на его тяжкое похмелье, отдать мне ключ от гостевой, в которой располагалась. Стать игрушкой на пьяном столе пятерых мужчин – один из самых страшных моих кошмаров. Но разгул долго не продолжился, да и мой сон так никто и не нарушал ночными приходами. Вскоре ведьмаки вернулись в быт. Изрядно, пару раз в неделю, ведьмачья тройка, во главе с Весемиром, прочесывала долину в поисках пути. Старший ведьмак не был этому рад – он не хотел оставлять каких-либо следов жизни за пределами крепостных стен, но именно с подачи Геральта, Весемир не отменял этих выездок. Может старший ведьмак догадывался или знал, по какой причине Белый Волк так стремился сбежать отсюда? Но ничего не менялось: ведьмаки как уезжали с одним лицом, с тем же и возвращались. Я всё никак не могла привыкнуть к такой безэмоциональной среде. Не знаю, чем бы всё это закончилось, оставшись я в этом непроглядном плоском унынии, пока не увидела, что из себя представлял на самом деле ведьмак. Ещё десятилетия назад, в этой крепости возможно мало кто знал, что такое отдых и скука. Но не сейчас. Когда находиться у себя уже не было сил, я слонялась по крепости, за что частенько получала отеческий упрёк от Весемира. «Абы не придавило бы тебя где ненароком». А может и к лучшему было бы, случись такое. Ведьмаки же стали подобны хомякам в спячке. Ели, спали. Спали, ели. Даже худосочный Ламберт возымел на моих киселях более округлые щёки. И тогда старший ведьмак, тихо шуршащий и залечивающий старые рубцы крепости, подрядил «молодняк» к себе на помощь. Застучали молотки, заскрипели лебёдки, затрещали шпагаты, заскрежетал старый половник о стенки ведра, помешивая известковый раствор. Пыль в залах стояла столбом, как и брань молодого ведьмака, непонимающего для чего всё это нужно. Возможно, когда на него рухнет потолок, он поймет. Глядя на трудящихся мужчин, становилось даже как-то совестно находиться в стороне. Весемир сдался, устав от того, что я таскалась за ним ноющим хвостом, и также подрядил меня на простенькую работку «принеси-отнеси-подай». Всё равно это лучше, чем грязнуть изо дня в день в самой себе и считать углы. После очередных работ, я, уже привычно, собирала старые деревяшки, чтобы обогреть ими свою гостевую. Так сказать, безотходное производство. Только неожиданный звон и странный скрежет металла отвлёк от этого увлекательного дела. Грешным делом, глянула на потолок, но кованые канделябры ещё не думали валиться на пол. Тем более старые балки подпёрли новыми. Работа на сегодня была закончена, каждый разбрёлся кто куда. Подходя ближе к донжону, звук становился чётче и громче, противно дёргая за нервы, а увидев и сам источник, я смогла только рот открыть от изумления. Эскель и Койон, эти два олицетворения сдержанности, яростно размахивали мечами в сторону друг друга. Хотя, назвать это маханием было непозволительной ошибкой даже такой недотёпе, как я. Все движения были как будто связаны между собой, превращаясь в сложные пируэты и финты; не было такого, что кто-то из них путался в ногах и руках. Они не орали и не корчили лица в яростных и глупых гримасах, подобно городским пьянчугам, лишь редко скалились, парируя сильный удар. За них говорили их мечи. Всё происходило с такой филигранной точностью, что это завораживало, пугало, сковывало и скручивало все внутренности в тугой клубок. Чувствовалась сила, уверенность в себе и своих действиях. Так могли вести себя только мастера, знающие свое дело от и до. Вставать между ними было равно самоубийству. Я вздрагивали от резкого звона металла, боясь, что чья-то рубашка вот-вот обагрится. Ни доспеха, ни курток, лишь рубашки! В портках бы ещё начали выяснять отношения! Койон, отразив очередной удар долом меча, вышел из защитной позиции, перехватил меч, вычертив в воздухе вертикальный полукруг, и рубанул, что было сил, грозясь оставить Эскеля без правой руки, если бы тот не успел увернуться и уйти влево. Взяв инициативу на себя, Эскель резко ударил того под колено, и Койон упал, поддавшись вперёд. Меч свистнул в воздухе, готовясь оставить молодого ведьмака без головы. — Нет! — я кинулась с криком, бросив несчастные деревяшки прочь, и вцепилась в руку Эскеля, совсем не озаботившись, что и мне в пылу может хорошо прилететь. — Не трогай его! Ведьмак оторопел, меч не дрогнул: как застыл в расстоянии нескольких пальцев от шеи, так и остался. Койон, не выпустив оружие из руки, со змеиной гибкость выскользнул из-под меча, взметнулся, наставив острие точно под кадык ведьмака. Эскель нервно сглотнул. А я уже готова была проститься с этим светом и без сознания коснуться пола челом. — Больше мечом машешь, чем дерёшься, — Койон, часто дыша, с победной ухмылкой на лице, отвёл лезвие меча. — Ей спасибо скажи. Так бы повалял тебя ещё. А ты? — Эскель обратился ко мне. — Может уже выпустишь меня из своих цепких коготков? — Плохому танцору сам знаешь, что мешает. Я отдёрнула руки, совершенно не понимая происходящего. Спрятав мечи за спины, они пожали друг другу руки, словно ничего и не произошло. Эскель, засучив рукав, взглянул на оставленные мною отметины и смазанные дорожки от проступивших капелек крови. Я и думать не могла, что настолько сильно вцепилась в него! — Ещё одни боевые шрамы в твою коллекцию? Только такие обычно на спине оставляют. Ну а ты? Хоть порозовела. А то стояла бледной тенью. Койон подмигнул мне и удалился. А я стояла вся горячая и пунцовая, не осмеливаясь взглянуть на ведьмака. Эскель долго смотрел на меня, будто чего-то ждал. — Простите. Больно было? — пробубнив, я кивнула ему на руку. Он покачал головой, позволив мне немного расслабиться. — Ну откуда мне было знать, что вы всё это не взаправду? Выглядело уж слишком… — По-настоящему? Так и должно быть. Опыт и мастерство оттачиваются на практике, пусть и тренировочной. А такая практика должна быть максимально придвинута к действительности. — А если бы кто-то из вас пострадал? Вы же не на столовых ножах бились! Мечи-то не бутафорные! — Знала бы ты, сколько мы шрамов заработали, просто обучаясь. Кровь – не самая высокая цена, которую можно заплатить за это. И на сим удалился и он, оставив меня одну в неловком молчании. Как обычно: оставив пищу для раздумий непутёвой северянки. Тоже мне, ведьмачий мудрец. Отношения с Эскелем складываться перестали и теперь были «на расстоянии». Он меня не трогал, и я его старалась не трогать. По началу он был дружелюбен и участлив, а теперь – всё более равнодушный и снисходительный. Держался со мной уважительно, выдерживая дистанцию, отчего становилось совсем некомфортно. Со всеми было как-то проще, даже с Ламбертом. Но, как и с Весемиром, мне почему-то приходилось вести себя с Эскелем более почтительно, нежели чем с остальными. К вечеру того дня уже всё знали о моей скрытой и опасной атаке на ведьмака, и Ламберт не упустил возможность уколоть меня и Эскеля по этому поводу. А ночью, обогрев комнату и нырнув в постель, мне вспомнился тот ведьмачий бой, который всколыхнул и выдернул меня из какого-то оцепенения. Если они, уж просто тренируясь, так выкладываются, то что говорить и что представлять, когда они выступают лицом к… морде бестии? Даже простой люд знал, что связаться с ведьмаком только себе дороже будет. Объятые чёрными слухами и сплетнями, они своим мастерством, знанием, силой внушали страх и уважение. С ними нельзя было не считаться. А что я? Со мной отродясь почти никто не считался, никто не спрашивал, что мне важно и что желанно. Кази хоть орами и криками заставляла себя слушать и слышать. А что делала я? Терпела. Мирилась, прогибаясь под обстоятельства. А могла ли я вообще хоть что-то исправить? Считались ли те мои тщетные попытки? Я же простая деревенская девушка, в забытом прошлом – дочь когда-то уважаемого купца-морехода. Дочь купца-морехода, на которую поднимали руку все, кому была охота. Тот же самый Флоин. Получить бы хоть весточку из дому, узнать, как там все: живы ли, здоровы ли? Не объявлялся ли Дядюшка? Пары слов мне бы хватило и дало сил смиренно ждать прихода весны. И ничего не оставалось, как еженощно молиться и надеяться на лучшее. Но если жизнь дала мне шанс всё изменить, то почему бы не попытаться изменить отношение окружения к себе? Если по-хорошему не понимали, значит, будем по-плохому.×××
— Рианнон, я сказал нет. — Но почему? Я же не прошу сделать из меня ведьмачку! Хотела с глазу на глаз, а получилось как обычно. И теперь все знали о моём желании. Старый ведьмак устало вздохнул, стряхивая сор с ладоней, оперевшись спиной о деревянную балку. Остальные осторожно наблюдали со стороны, один лишь Ламберт не стеснялся: нацепил противную ироничную ухмылку. — Риан, ну зачем тебе это? Ведь ты же девочка. — К тому же, у нас уже был опыт в обучении…, — Койон не успел договорить, как Эскель, совершенно случайно и не нарочно, задел ногой ведёрко с гвоздями и то завалилось на бок. Но этих неаккуратных слов мне хватило, чтобы зацепиться и перевести на пользу себе. — Вот! Кто-то до меня так же просил вас, и вы не отказали! Даже на причиндалы не посмотрели! Чем я хуже? — Да никто нас и не просил, — ответил старший ведьмак, украдкой взглянув на Геральта. Как же вы похожи… — Да ладно тебе, Весемир. — Ламберт отлип от стены и подошёл ко мне. — Если дама просит, то мы просто обязаны исполнить её желание во всех тонкостях. К тому же, не забывай, чья она там неожиданность. Ух, ну и гадюка же ты! На каждом слове ядовитая саркастичная издёвка! Ну подожди. Моё терпение велико, но своё ты когда-нибудь получишь! — Это не займёт так много времени. — продолжил вредный ведьмак. — Становись. Никто откровенно не понимал, что он тут чудить собрался. Я недоверчиво покосилась на него и всё же встала чуть поодаль, где было больше места. — Смотри внимательно и запоминай. Дважды показывать не буду. Приёмы очень действенны. Расставь пошире ноги, голову повыше. — И выдержав эффектную обнадёживающую паузу, Ламберт меня окончательно сокрушил. — Коленочкой в пах, ребром ладони в кадык, и бежишь с благим ором прочь, сверкая пятками. Всё понятно? Ну и отлично. Поздравляю с завершением курса самообороны. Некоторые постарались сдержать ухмылку, я же медленно закипала от обиды, глядя снизу-верх на самодовольное лицо. Я решилась не распыляться и не тратиться на него, но в похлёбку я ему точно плюну, доведись случай. — Нет, не понятно. Хочу на практике закрепить. Не поможешь? Ведьмак, не изменив лица, покачал головой. Я с мольбой взглянула на старого ведьмака, но тот был непреклонен. Мне же осталось только смириться и вновь запрятаться в своей комнате. Ну когда я научусь просчитывать всё наперёд и угадывать чужую реакцию? Только в очередной раз предстала пред ними идиоткой. С какой стати я решила, что они согласятся? Я спросила, они отказали. Всё. Вполне логично. Но внутреннее дитя не желало принимать отказ и готово было пойти на любые ухищрения, чтобы изменить их решение. Ведь они же обучили кого-то, и этот кто-то – она! Ведьмаки всё чаще начали браться за мечи, в шутку упрекая меня, что с моих харчей они скоро в свои одежды не влезут. То ли комплимент, то ли действительно упрёк. Следить за их тренировками украдкой не получалось. Уж больно я шумная. Внимания они не обращали да виду не подавали, если я где-то рядом ошивалась или просто сидела рядом. Лишь предупредили, чтоб под ногами не путалась. Запоминать тоже ничего не получалось. Уж больно они оказались быстрыми. Но наблюдать было всё равно увлекательно. Ведь не каждому доводилось видеть их при исполнении, пусть даже тренировочном. Чаще всего доводилось наблюдать за Эскелем. Он часто тренировался в одиночку, полностью погружаясь и отдаваясь. Порой даже казалось, что он с рассвета до заката с мечом не расставался. Как и сейчас. Но было не до наблюдений. Тяжёлый ящик больно оттянул руки. Весемир, строго настрого запретив его тормошить, велел отнести ящик Эскелю, а я уже была готова скинуть эту поклажу, не заботясь, что внутри. Обойдя всю основную залу, сыскать мне удалось его тренирующимся неподалеку от донжона. Помня предостережение, я окликнула ведьмака, но тот был полностью сосредоточен. От раза к разу он не обращал на меня внимания. Держать было уже невыносимо трудно, и легче не стало, неаккуратно подперев я ящик коленом. В итоге, ящик полетел на пол. Ведьмак замер. — И всё же ты его уронила. — Да неужели?! Спасибо, что так скоро откликнулись! — огрызнулась я, стряхивая руки. — Всегда пожалуйста, — он отложил меч и подошёл ко мне. — Что в нём? — Почём мне знать? Весемир сказал, чтобы я отнесла его вам. Эскель достал из-за пояса охотничий нож и вскрыл ящик, крышка которого была забита на пару гвоздей. Внутри оказались какие-то странные мешочки, перетянутые бечевой и обложенные соломой. — Что это? — спросила я, заглядывая ящик со спины. Эскель забил крышку обратно обломком кирпича, ответив: — Бомбы. Я замерла. — Что? — Бомбы, — спокойно повторил он, глядя снизу-верх. — Если конкретно – Картечь. Очень демократичная штука: калечит всех без разбора, от твари до человека. — Это что шутка какая-то? — Почему же? Можем выйти, я тебе продемонстрирую этих крошек в действии. — Да вы издеваетесь надо мной что ли? Весемир всучил мне целый ящик, начинённый бомбами, а вы тут, зная, что стою рядом и что мне тяжело, махали в своё удовольствие железкой! — Могла бы просто поставить ящик и дело с концом. С ними всё равно ничего не случилось бы. — Могли бы просто отвлечься на минутку и забрать у меня эту мечту сапёра! — я продолжала грызиться. — Мне откуда было знать, что в нём? Станется с вас, пока я дождусь ответа от кого-либо! Даже на мою просьбу ничего вразумительного не сказали, — пробубнила я остатки слов. — А чем тебя не устроил курс самообороны Ламберта? Скажу без шуток, он весьма эффективен, если не растеряться на месте. — А вам приходилось быть девушкой, быть в разы слабее похотливого пьяного мужика, и пытаться отбиваться от него? Или порой от них? — Нет, не приходилось. Я, как ты видишь, мужчина. Только, увы, слишком некрасивый, чтобы меня хотели. Тем более мужики. Пусть даже и пьяные. — Спокойно сказал Эскель. — Тогда не вам мне говорить об этом. — Зачем тебе тогда это всё нужно? Решила мужиков сама брать силой? — Нет. — А что же тогда? Я замешкалась с ответом. Никому из них я не хотела признаваться в собственной слабости, а иной причины просить их не находила и не могла придумать. Глядя на Эскеля, желания поделиться чем-то личным не возникало. — Уже неважно. Занимайтесь своим делом. — И с этими словами я пошла к себе, обдумывая правильность своих поступков. — Признай, что за твоим желанием стоит не попытка защититься от пьяного похотливого мужланства. Тут нечто иное, — сказал Эскель, застопорив меня, не дав и сделать пару шагов прочь. Я обернулась, и он не спеша подошёл ко мне. — И это нечто иное ты должна доказать не ему. Или им. Количество не важно. Ты должна доказывать и убеждать в этом саму себя. И тогда с этим будут считаться другие. Я угрюмо смотрела на него, не желая давать согласие на его слова. — Так я и думал, — закончил ведьмак, терпеливо не дождавшись ответа. — Ну и что дальше? Поздравляю, от вас не скрылась моя слабость. Мне теперь от этого легче должно стать? Это как-то изменит мою жизнь? — Вряд ли, но признание собственной слабости – не есть грех. Возможно, ты слаба телом, но не духом. А это уже может повлиять на твою жизнь. Я недоумевала, к чему он клонил. От такого участливого тона я даже несколько растерялась. Стало даже совестно, что я вспылила на него на ровном месте. — Завтра утром буду жду тебя здесь, — сказал Эскель после короткого молчания. — Посмотрим, что из этого выйдет. — Вы серьёзно? — Я не могла поверить его словам. — Пока не знаю. Посмотрим, как долго я смогу выслушивать недовольство Весемира. Остаток дня я проходила с глупой улыбкой на лице. И утром следующего дня, даже не дав мне корку хлеба водой запить, Эскель, не дожидаясь, забрал меня к донжону, попутно наставляя, что поскольку это целиком и полностью моё желание, то рассчитывать на поблажки права не имею. Никакого нытья, соплей и слёз. Лишь покорное послушание и внимание. «Раз мы это начали, то доведём до конца. Тренировки будут ежедневно, утром и вечером. Рукопашный бой начнём позднее, для начала нужно узнать твоё физическое состояние». — Всё понятно? — подытожил Эскель, а я быстро кивнула. — Хорошо. Снимай куртку. Желание жеманничать пропало под его серьёзным взглядом, как и чувство некоторой воодушевлённости. Я послушно стянула куртку. Прохладный воздух стянул кожу мурашками. Увидев под курткой шерстяную тунику, Эскель взглядом приказал и её снять. Я мотнула головой. — Что я говорил касательно твоих «нет» и «но»? — Почему я должна её снимать? За стенами не Беллетэйн цветёт. И она мне не мешает. — В ней ты взмокнешь уже в следующую минуту. — Ничего, потерплю. Ведьмак не сказал ничего против и, протянув мне какие-то две длинные тряпки, ненадолго оставил меня, сказав, чтобы я ими перетянула кулаки. Сказано – сделано. Но его и это не устроило. — Ты решила сбить костяшки и натереть с добрый десяток мозолей? Или проверить на прочность свои связки и мышцы? — Эскель перетянул мне руки едва ли не до локтей. — Неудобно. — Ничего, потерпишь. Становись. И я пожалела, что не сняла эту чёртову тунику. Эскель гонял меня по крепости нещадно и был неподкупным на мой жалостливый скулёж. Взмокла я за пару мгновений, только и успевала смахивать налипшие волосы с мокрого и горячего лица. И это была только разминка! — Всё, не могу! — я хотела сорвать тунику, которую можно было хоть выжимать. А пахла она похлеще, чем рубашка портового пьянчуги. Только я схватилась за её полы, как ведьмак перехватил мою руку за запястье: — Хочешь с воспалением свалиться? За стенами всё-таки не Беллетэйн цветёт. — Но мне жарко! — Ничего, потерпишь. Да чтоб тебя! Беспомощно простонав, я лишь повыше засучила рукава, продолжая смиренно топиться в тёплой шерсти. В жизни бы и подумать не смогла, что я настолько деревянная и неповоротливая. И слабая! Вроде и была изнурена домашними хозяйскими делами, и всё же нет. Что у меня за ноги? Две негнущиеся палки! То отступлюсь, то упаду! А руки? Две тонкие изнеженные ниточки! Тот злополучный ящик показался мне невесомым пёрышком, когда Эскель поставил передо мной большой мешок, набитый песком. — Давай, давай! — подгонял меня Эскель, не позволяя сбавить темп. — Ты же собираешься мужикам морды бить, а не девиц по задку шлепать! Я хоть и старалась быть покорной и делать всё, как он говорил, но любое подобное замечание заставляло меня вспыхивать и прожигать ведьмака взглядом. Несмотря на всю суровость внешнего вида, в его глазах то и дело отплясывали какие-то озорные искорки. Видимо, мои трепыхания его очень забавляли, пусть он это и скрывал. Так же я замечала суровый взгляд старшего ведьмака. И кроткое внимание Геральта. — Ладно, на сегодня хватит, — сжалился надо мной ведьмак, распуская тряпки на моих руках, потому что я обломала пару ногтей, пальцы болели, дрожали и гудели, в конец перестав слушаться. — Разрешаю завалиться хоть куда, до куда доползёшь. — На сегодня? А вечером? — тяжко дыша, прохрипела я. — Оптимистка, — усмехнулся Эскель, аккуратно и неспешно выпустив мою руку. — В лучшем случае, что ты вечером встать сможешь. Я уже не говорю про завтра. Отдыхай. Для первого раза – сойдёт. Меня всю мотыляло от напряжения, как жалкий лист под шквалистым ветром. Сил во мне было – ни дать, ни взять. Доковыляв на дрожащих ногах до кухни, я почти залпом опрокинула в себя два черпака холодной воды, разойдясь в кашле. Позднее я пожалею об этом, но надо было как-то привести себя в чувство, иначе не долог тот момент, как я свалюсь без сознания. Эскель оказался прав – утро следующего дня началось с затяжного глубокого сна и жутких болей. Даже поворот на другой бок дался со скрипом зубов. А вид преспокойно сидящего ведьмака у изголовья, заставил вздрогнуть, схватив ногу острой судорогой. — Тяни носок на себя. От боли проступили слёзы. Да какой тут носок? Как бы не издохнуть! — Тяни, иначе я сам под одеяло полезу. И как обухом по башке дал. И непонятно, что больнее: тянуть задеревеневшую от боли стопу или ощущать острые укусы судороги. Судорога начала отступать, оставив лишь следы тупой боли. — И давно вы тут? — кое-как выдавила я из себя. Ведьмак ответил, что сравнительно недавно. Видимо я так устала, что забыла запереться. Впредь надо быть внимательнее. — Ну раз ты проснулась, то собирайся скорее. Жду там же, где и вчера. Я была готова зарыдать в мольбах. Делай со мной, что хочешь, ведьмак, но не заставляй меня повторить это вновь. Богами прошу! Ведьмак усмехнулся: — Видела бы ты сейчас своё лицо. — Это очень некрасиво, шутить надо мной в таком состоянии! — Я не мог упустить такой возможности. Но встать тебе всё равно придётся. Тебе нужно расхаживаться потихоньку, да и поесть не помешало бы. Быстрее восстанавливаться будешь. — Зачем вообще все эти силовые упражнения? — с трудом прокряхтела я, усаживаясь в кровати. — Я думала… — Что я просто покажу тебе пару приёмов и всё на этом? Тогда здесь школы Ламберта более чем достаточно. Если брать выше, то без силы никуда. Какой смысл будет в твоих смертельных выкрутасах, если заливное посильнее тебя будет? Я набычилась. Вот с трясущимся заливным меня ещё не сравнивали. Вот спасибо за мотивацию! — Не будет! — Докажешь мне это на деле. Спускайся, пока там всё не остыло. Нет, я уж лучше голодной полежу! Как он это себе вообще представляет? Пока я тут раскочегарюсь, ужин уже подавать надо будет, а пока спущусь, так уже и обратно подниматься придётся, ко сну отходить. И кашель так дерёт больные ребра и бока. Правду говорят, что у ведьмаков чувств нет! Так плохо мне ещё никогда не было.×××
Спустя дни боли немного утихли. Тренировки возобновились, и как мне показалось, стали более щадящими. Или я окрепла, или Эскель смягчился. А может дело в травках и настойках смирившегося Весемира. Так или иначе, восстанавливалась я от раза к разу быстрее, даже кашель как-то притупился. Так же стала замечать и внешние изменения. Я никогда не славилась хрупким и тонким костяком – не в мать пошла. Округлости и пухлости заработала на тавернских харчах. И сейчас они постепенно, но верно сходили. Рубаха больше не натягивалась у пупа, штаны приходилось затягивать на ремне потуже. Не знаю, к добру это или нет. Авось и в титьках сойду, а то надоело пуговицы пришивать от раза к разу, разведи я руки в стороны. Настал черёд и рукопашного боя. Сначала страдал старый манекен в дырявой мешковине, а потом начала страдать я, когда удары и приёмы стали отрабатываться на живой цели. Ох, и валяли же меня нещадно! Точно все полы собой подтёрла. Партнёрами выступали или Койон, или Эскель, и тогда тренировками курировал Весемир. Старый ведьмак несколько оттаял и уже ничего не имел против моих занятий. В его глазах я часто замечала толику светлой грусти, навеянной скорее всего воспоминаниями прошлого. И только Геральт так и продолжал держаться особняком. Но и я не стремилась нарушать его уединение. Вслед за его холодностью, в долину пришли безветренные крепкие морозы, освещённые ярким солнцем. И порой мы занимались за стенами крепости. Свою комнату мне не удавалось протопить полностью, одной партии старых деревяшек хватало на треть ночи, а к утру было холодно ровно настолько, сколько и за стенами крепости. Поэтому мне пришлось запереть гостевую до более тёплых дней и первых капелей и спуститься обитать на первый этаж. А точнее, на кухню. Променять главное достояние ведьмачьей обители – широкую дубовую кровать – на узкие лавки было несколько обидно. Хоть и выросла в деревенских застенках Стобниц, но ночевать на лавках-скамьях доводилось крайне редко. И поэтому, ночью я частенько падала с них, поднимая шум, пыль и бурчание мужчин. Из двух зол приходилось выбирать меньшее. Со столов падать оказалось больнее и выше. — Может тебе ещё одну лавку подставить? Его голос. Голос, обращённый ко мне, который я так редко слышала на протяжении моего одинокого пребывания в крепости, так неожиданно стеганул по внутреннему, вынудив сердце пропустит очередной удар. Накрыл руки дрожью, заставив вновь выронить сползшую на пол шкуру. С усилием я заставила себя не обернуться, не обратить внимания, сосредотачиваясь на своём жалком топчане. «Чёрт возьми, Рианнон! Он всего-то предложил тебе подставить лавку, а ты уже поплыла! Возьми себя в руки!» — сказала я самой себе, стараясь глубже дышать и унять свой трепет. Да что со мной такое?! Не дождавшись моего ответа, Геральт пододвинул уже третью лавку к моему спальному месту, встав за моей спиной. Да чтоб тебе пусто было, ведьмак! Сердце стучало уже под горлом, а пальцы нервно теребили жёсткую шерсть. Глазами пыталась заглянуть себе за спину, но видела лишь тень, которой он укрыл меня. — Злишься на меня, — не спросил, а скорее утвердил. Я покачала головой. Право, на что злиться? Если только на саму себя, на собственную глупость. Но как себя вести с ним после такого затишья? — Повернись ко мне, — я не спешила, и тогда он, аккуратно взяв меня за плечо, усеяв то множеством трепещущих мурашек, развернул к себе, не убрав руки. С приезда ведьмак не брился, и теперь щеки были покрыты густым жёстким волосом. Ворот рубахи был распахнут, на мерно вздымающейся груди дремал давно успокоившийся магический медальон. В полумраке кухни, его глаза едва мерцали мягким золотом. Смотрел на меня с какой-то грустью и досадой, но лицо было абсолютно непроницаемым. А я не могла питаться этими крохами – не насытят они меня. — Что тебе нужно, ведьмак? — обречённо процедила я, сбросив его горячую ладонь. Догадывался ли, какой трепет он вызывал во мне, хоть и держалась из последних, чтобы не прильнуть к его груди. — Что тебя беспокоит? «Какое тебе дело до моего беспокойства?» — Ничего. Что за странный вопрос? — И ты от этого каждую ночь мечешься? — Что, настолько шумно? Ну извините, что так надоедаю собой. Постараюсь впредь не докучать. — Я вынырнула из его тени, стараясь отойти как можно подальше. — Это тут причём? — А что тогда причём? Я не думаю, что ты пришёл сюда по какой-то иной причине. Опять Ламберт якобы уснуть не может? — Ты не слышишь, как они храпят? — Геральт кивнул головой в сторону очага и того, что было за ним. Не спорю, от ночи к ночи разномастный храп стоял столбом, особенно когда они хорошо «наедались», да и сейчас было не совсем тихо. — Так что это мы ещё должны спрашивать, как ты тут спишь. — Да какая тебе разница, каково мне тут? Я всем здесь равным счётом никто и теперь большего и не ожидаю. Это не вас облапошили и оставили торчать здесь до весны. Это не вы находитесь в неведении, живы ли ваши родные и близкие или нет. Так что да – мечусь я от балды, от глупого храпа. Ведьмак слабо усмехнулся: — В этой тонущей лодке ты не одна. Понимаю, какого тебе. Я хмыкнула: — Если бы понимал, не ходил бы забором от меня и не шарахался бы как от прокажённой. — Да будь хоть чумной. У меня всё равно не было, нет и не будет причин сторониться тебя. — Да? А весь прошедший месяц? Как это тогда назвать? — Моими личными причинами. — Ну раз так, то можешь дальше сидеть в своих личных причинах. Я нарочито широкими шагами двинулась к лавкам, жирно намекая, что более разговаривать с ним не желаю, но ведьмак ловко подхватил меня за запястье. — Не зря тебя Койон котёнком прозвал. Шипишь, вредничаешь. Вся шерсть дыбом. Того гляди – исполосуешь. — Огонёк запала из глаз исчез так же быстро, как и появился, дав место непонятному сожалению. — Ты всё время говоришь, что я не понимаю и не принимаю тебя. Но ты ошибаешься. Я так же, как и ты, заперт здесь. Так же, как и ты, нахожусь в неведении. Так же, как и ты, просыпаюсь от кошмаров. — А тебя-то что может терзать? — Что могу не успеть. Что могу окончательно потерять последнее, что мне дорого. Сколько времени я уже здесь потерял? И всё это может произойти только из-за чужой прихоти. Ведьмак сел на подставленную лавку, выпустив мою руку, устало вглядываясь в ровное пламя очага. Так уж получилось, что у нас с ним одни и те же причины как можно скорее покинуть крепость, только цели несколько иные. И не я одна пребывала в некоторой меланхолии все это время. Внутренний шипящий котёнок начал успокаиваться, а чуждое чувство заставляло проникнуться им, за что ругала себя. — И ты негласно обвиняешь меня в этом? — спросила я. Мне хотелось узнать, к чему он так бежал, хотелось успокоить его, уверить его, что он не потеряет то единственное дорогое. Но не могла, ибо не знала, что так трепетно дорого сердцу ведьмака. — Нет. Ты итак больше всех страдаешь в этой ситуации. Просто…, — ведьмак умолк, мельком взглянув на меня. Я подошла и присела рядом: — Просто что? Он долго молчал. Я терпеливо ждала, ведя внутреннюю борьбу, ругая себя за желание прикоснуться к нему. Он полностью развернулся ко мне и поднял взгляд. — Когда я вижу или смотрю на тебя, то понимаю, почему я должен идти дальше. Очень многое в тебе напоминает о ней. И мне стало грустно и обидно от его слов. Неужели сердце нелюдимого ведьмака занято, так слепо и безнадёжно? Чего ж теперь трепетать? Я не стала расспрашивать об этой злосчастной незнакомке, укравшей внимание ведьмака. Пусть ей пусто будет! — И всё же я понимаю. — Геральт тихо, почти шёпотом, продолжил: — Что ты – не она. Но от этого легче всё равно не становится. Сама не заметила, как скоро сократилось расстояние между нами. Своими сухими губами я чувствовала его участившееся дыхание, приравнявшееся к моему. Так близко к моему лицу, воруя мои вздохи. — И кто она для тебя? Любовница? Или любимая? Ведьмак грустно усмехнулся: — Ни то, ни другое. Она была, есть и останется для меня нечто большим... Словами резал по больному. Нечто большим… Даже так. Головой понимала, сердцем – не принимала. Провёл пальцами по щеке, заставив доброй кошкой ластиться о ладонь. И неожиданно он схватил меня за подбородок, притянув к себе. Я вздрогнула, не успев отпрянуть, да даже толком всё понять. Мимолётное касание губ, и ведьмак поднялся: — Доброй ночи, Котёнок.