×××
Утром меня снова разбудил морозный порыв ветра в лицо, половина которого выглядывала из-под одеяла. Ламберт, как обычно – грубо и бесцеремонно, не постучав, вошёл в мою комнату-гостевую, громко шумя железными вёдрами. Так уж довелось и решилось, что балконные двери открывать и закрывать легче, чем ворота, а вода в колодце уже всяко промёрзла, поэтому набирали снег с сугробов балкона. И всякий раз не важно – сплю я или нет, переодеваюсь или нет. Не первый и не последний раз он заставал меня чуть ли не нагишом. Койон, единожды обжёгшись, учтиво стучал в дверь, издавая минимум звуков, делая всё быстро. Но не Ламберт. Видимо, ему просто нравилось выводить людей из себя. Если у него нет настроения, значит и у остальных должно быть также. Набрав с горкой полные вёдра, что-то пробурчав себе под нос, ведьмак ушёл, громко хлопнув дверью напоследок. «И тебе доброе утро, дорогой Ламберт…» Вставать не хотелось совершенно, потому что с каждым днём в комнате становилось всё холоднее и холоднее. Пока нильф был здесь, было тепло, и ночью хватало одного тонкого покрывала. Но с его исчезновением постепенно уходило и тепло. В добавок к покрывалу появилось шерстяное одеяло, а на кучке серой золы с каждым вечером появлялась новая порция поленьев, которые я таскала украдкой с кухни. Учитывая ещё нерасторопность молодого вредного ведьмака, я в скором времени буду ночевать в ледяной комнате с узорчатым инеем на каменных стенах. И сейчас, по его милости, в комнате было свежо и прохладно, а я вся обтянулась дрожью. Наскоро переодевшись, я взглянула на своё отражение в напольном высоком зеркале. Зная хрупкость собственного здоровья, приходилось упаковываться по самые уши. И сейчас я была едва отличной от той стобнинской «капусты», которую вроде как давно оставила. Даже выражение лица было одним – усталое и несчастное. Но несколько удивлённое, глядевшее на солнечную ленту, протянувшуюся по полу от балконных дверей. Не веря собственным глазам, я наступила на неё ногой. Нет, не блик, не воображение. Настоящий солнечный лучик! Неужели буран наконец стих? Я стремглав сбежала вниз. Оставив кухню и одиноко сидящего Ламберта напротив очага, греющего воду в вёдрах, я спешила к светлым, сияющим, широко распахнутым воротам крепости. Даже рвущиеся от них холодные сквозняки казались тёплыми и наполненными солнцем. Как долго я этого ждала! — Ты правда сегодня собираешься покинуть крепость? — Геральт, подумай. Снег валил с неделю, а мы за пару часов только с лестниц спустились. Подожди с день-два, солнцем подтопит, морозом прибьёт, по насту и пойдёшь, коль горит так. Трое ведьмаков: Койон, Геральт и Весемир, стояли снаружи, держа в руках лопаты. — Я и так уже много времени потерял по собственной глупости. — Как и я. Все трое обернулись. Ведьмаки тоже знатно утеплились. — Вот кто солнце привёл за собой. Ну и утеплилась же ты, — подмигнул мне Койон, мельком глянув на солнце, кротко выглядывающее из-за скалистого хребта, лежащего позади нас. Геральт, коротко взглянув на меня, подхватил лопату и пошёл в глубь низлежащих дворов. Ну вот, опять. Что же на тебя нашло? От чего же ты так угрюм и скрыт? Есть ли моя вина в этом? — Ладно, отдохнули, пора бы и за работу. — А где ещё одну лопату можно взять? — Спросила я Весемира. Мой вопрос его несколько удивил. — Это что же: в Ламберте совесть проснулась? Не знаю, как там насчёт него и его совести, но во мне бурлило желание и готовность. Дайте мне лопату, и я вам всю крепость откопаю до самых Стобниц! — Какая тебе лопата? Ступай в крепость! Ну что ты как кошка вцепилась в неё? — Но я же помочь хочу! — у меня нехотя пытались забрать лопату, но желание было во мне сильнее. Но тут мне Койон протянул свою. Весемир, проиграв эту битву за собственность, укоризненно взглянул на молодого ведьмака. — А что? Желание дамы для меня закон. Старший ведьмак сдался, махнув на нас рукой. И вот так, ровно целый день, мы откапывали крепость. Снега навалило по пояс, и вообще немыслимо, как им удалось отпереть ворота крепости. Откидываемый снег сугробами всё рос и рос, становясь выше нас. Койон под шумок «баловался» с огнём – Игни, ещё один ведьмачий знак. За что на него бурчал Весемир. Хотя, спустя время, когда солнце уже стояло над нами, ведьмаки не чурались применять свою магию, не заботясь, что мощёные и утоптанные дорожки на следующее утро покроются толстой коркой грязной наледи. А я, как личность не столь одарённая, по старинке махала лопатой. Весь мой задор начал постепенно угасать: заныли руки, поясница. Природнившийся кашель становился продолжительнее и жёстче, поэтому я тихо давилась и задыхалась в приступах. Но старалась не показывать, ведь сама вызвалась на это, поэтому на сочувствие нет причин рассчитывать. Зря я всё-таки стянула шаль с головы. Лучше бы просто топилась салом в тёплой одежде, чем вот так, жутко перхая, чуть не выплёвывая лёгкие. — А ты всё переживал, Весемир. Что не успеешь замести все следы жизни до снегов, — Койон взобрался на крепостную стену, где когда-то нас встретил Ламберт по приезду. Солнце, которое уже успело покинуть своё зенитное место на небе, уходило на запад, не переставая греть. Мы наконец дошли до нижнего двора, и теперь ведьмаки отдыхали в тени навеса. Вскоре они к нему присоединились, оставив меня одну, смотрящую на них снизу-вверх. — Всё, хватит бахвальничать. Ты и без того молодец. Хватит сидеть на холодном, уже вся изошлась. Ступай в крепость, да к огню скорее. — Весемир одобрительно потрепал по плечу, добро глядя на меня. И ведь не объяснишь же, что не простудилась, что не из-за этого собакой хриплю. Знать бы самой, от чего это. Особенно, когда под правым ребром так резко и больно закололо. Войдя в крепость, от тепла меня разморило, и только сейчас поняла, до какой степени я устала. Руки висели плетями, ноги едва ли волочились. Хотелось здесь, на месте, улечься и заснуть. Но нельзя – мне ещё стол готовить. Сегодня мой черёд. Да и время как раз близилось к ужину. Собрав последние крупинки сил в себе, я поплелась на кухню греметь посудой. Каких-либо кулинарных изысков никто не ожидал. Съедобно? Голод не ощущается? И на том благодарствуйте. Роль стряпки пришлось перенять ровно после того, как в один из дней по кухне «дежурил» Ламберт, и к вечернему столу он подал стряпню тех же качеств, что и его характер. И весь вечер он ссыпал ядовитыми изящно-жирными намёками в мой адрес. Мол, единственное женское во мне: поведение и две выпуклые штуки под шеей. На следующий день, я показала ему, что нечего так мелко крошить обладательниц «штук». Ну и закрепилось как-то. Закончив стряпню и заварив себе крутой сбор, в который Весемир подкинул ещё травок, действительно облегчающих моё состояние, я ушла к себе в гостевую. И там, едва завидев кровать и коснувшись головой подушку, моментально уснула, забыв про сбор и колющую боль.×××
— Да не брыкайся ты! — Ты что удумал? Отпусти меня немедленно! Стоит ли говорить, что желание оставаться в крепости у меня пропало с недавних пор окончательно, и теперь я уже хотела чуть ли не со слезами молить Геральта увезти меня отсюда. Гнать кобылицу в карьере, невзирая на снега и ветры, усталость и голод. Подальше отсюда. Не из-за того, что я до одури истосковалась по родному дому, из которого меня погнали, а от того, что мне приходилось ютиться под одной крышей с четырьмя мужчинами. Тем более, с ведьмаками. И сейчас оно пылало более ярким, чем обычно, красным пламенем. Ламберт, воспользовавшись моим усталым и крепким сном, ловко спеленал меня в медвежью шкуру, водрузив к себе на плечо, и понёс вниз по лестнице. Сон махом рукой сняло. Молодой ведьмак прилично принял на грудь, заставляя меня задыхаться в сивушном перегаре. И теперь о благоразумности его будущих поступков задумываться не приходилось. Трепыхаться смысла нет, как и рыдать несчастным ребёнком, значит, пора молиться нестраждущим богам взвести наконец ко мне свои очи. Но видимо вся их помощь ограничилась тем, что они позволили ведьмаку в своём угаре, спуститься с лестницы, пронести по кухне, не уронив и не задев меня. Вынеся меня к столу, подобно основному блюду, я увидела, что весь сготовленный мною ужин разошёлся на славу, и что под него угодно ушли несколько бутылей самогону, которые уже стояли на полу. И лишь одна початая одиночкой стояла на столе. — Кое-как дотащил! Кошка в мешке меньше беснуется, нежели она. На, знакомься! — и с этими словами Ламберт скинул меня на чьи-то руки, ведь все знакомые мне лица сидели за столом и замылено глядели с неким укором на выходку молодого ведьмака. — Цири? На меня смотрел мужчина, внешне отдалённо напоминавший Геральта. Несколько крупное, обветренное морозами, лицо с тяжеловатыми чертами, с такими же золотыми глазами, как и у всех ведьмаков. В целом, нормальной наружности, не считая одной особенности. Я понимаю, что шрамы для ведьмаков – дело обычное и весьма привычное, и у каждого на лице красовался ремесленный знак, но на этом бестия разыгралась на славу. На левой стороне лица просто не осталось живого места – от глаза, через всю щёку и рот, пролегал ужасный кривой шрам. Оттого складывалось впечатление, что ведьмак постоянно скалился. Несмотря на отросшую бороду, шрамы она скрывала лишь отчасти. — Ох если бы. Однако она тоже неожиданное предназначение. — Усмехнулся Койон, с трудом жуя жёсткий кусок солонины. Незнакомец сразу перевёл взгляд на Геральта, но тот лишь опустил глаза. Я заворочалась, и ведьмаку таки пришлось меня опустить на пол и помочь хоть немного распутаться из этого кокона. Ламберт с пьяной ухмылкой наблюдал за нами. Не знаю от чего, ведь ничего плохого всё же не случилось, но меня так захлестнул гнев, что я, круто развернувшись на пятках, стёрла эту ухмылку с самодовольного лица звонкой пощёчиной. Правда, опомнилась слишком поздно. «Твою ж мать…» Гнев испарился мигом, и вместо него закипел страх. Что я наделала? Чем я только думала? Что на меня вообще нашло?! Подняла руку на ведьмака! На пьяного ведьмака! В окружении других пьяных ведьмаков! Все опешили, но никто ничего не предпринимал. Я уже готовила себя к наихудшему, сжавшись внутренне. Ламберт пару раз моргнул, взглянул на меня и выдал: — А у котёнка-то коготочки есть. Воспользовавшись всеобщим замешательством, я быстрым шагом умчалась к себе наверх. Закрыв дверь, медленно сползла на пол. Сердце отбивало лихую дробь, отдавая дрожью в пальцах. «Рианнон, дурья ты башка! Додумалась, на кого руку поднять! Да ещё в таком состоянии! Совсем всю голову выморозила! Вместе со снегом остатки ума откинула!» В голове роились различные варианты того, как молодой ведьмак будет «опускать» мне этот грех. В дверь три раза постучали. Я вскочила, едва не встав по стойке «смирно». Взгляд лихорадочно забегал по комнате, стараясь зацепиться за что-то увесистое и большое. На столе лежал резной металлический тубус. Ну хоть что-то от этого алхимика поимеется. Только я его схватила, как в комнату зашёл тот самый незнакомец. — От Ламберта собралась защищаться? — моё жалкое оружие вызвало у него лишь снисходительную ухмылку. — Нет нужды. Он выпил столько, что завтра, кроме похмелья, его ничего не будет заботить. Вот ещё. Ты внизу оставила. Он медленно прошёл к кровати и положил шкуру, а я стояла, как вкопанная, до белых костяшек сжимая тубус. — Там, внизу, знакомство не особо задалось. Да и я тебя принял за совершенно другого человека. Поэтому… Я Эскель. Добро пожаловать в Каэр Морхен. — Ведьмак протянул мне руку. Находясь в некотором нервном замешательстве, я с дуру протянула ему тубус. Однако, он не растерялся и пожал его вместо моей руки, никак не прокомментировав. Да так и ушёл вниз. Эскель… Утром следующего дня к завтраку поднялись все. Уж не знаю, во сколько они закончили свой фуршет, но гульнули они знатно. И очень грязно. Хотелось даже высказать им, что к обязанностям стряпки не стоит прибавлять обязанности поломойки. Но после вчерашней собственной выходки я решила послушно молчать. Лишь одно успокаивало и радовало. На небе уже второй день стояло солнце, и местами худые потолки звенели каплями об пол. Значит, что и в долине снег несколько подтает и вскоре можно будет двинуться обратным путём, забыв всё это как страшный сон. — Слушай, а ты как вообще добрался? Ты б знал, что тут неделей назад разверзлось. — Спросил старший ведьмак Эскеля. — Знаю, что здесь разверзлось. Ощутил. Такими буераками добирался, врагу не пожелаешь. Считай, до весны мы отрезаны от мира. — В каком смысле? — Ущелье завалило. Похоже, что лавина сошла. — А тогда как ты в долину попал? — Успел до облавы. В самые бураны попал. Решил однажды повернуть обратно, в ущелье переждать. По нескольку раз по одним и тем же местам петлял. Вместо ущелья – завал из снега и камней. — А объездных путей нет? — спросила я. Эскель мотнул головой. Я взглянула на Весемира. Старый ведьмак точно должен был знать долину, как свои десять пальцев. На что он мне нехотя сказал, что ущелье было единственным более-менее безопасным путём. Пробираться через скалистые заснеженные отроги равно самоубийству. Ложка с глухим звоном выпала из моей ладони. Так и сердце внутри оборвалось. Я встретилась взглядом с Геральтом. Абсолютно непроницаемое лицо. Только крепко сжатый, побелевший кулак выдавал его. Так что же теперь получается? Я здесь действительно до весны? Ну нет, должен же быть ещё какой-то путь! Какая-нибудь узкая спасительная тропка, ведущая прочь отсюда! Боги, ну хоть что-нибудь! Не оставляйте меня здесь! Мир вокруг будто застопорился. Время встало на месте, как и чужие слова в голове. «…Ущелье завалило». «…До весны мы отрезаны от мира». И раз за разом, постоянно сменяя друг друга, всё сильнее вбиваясь в сознание, заставляя дрожать всем телом. Не помню, как встала из-за стола, как дошла и поднялась по лестнице к себе, ни разу не глянув под ноги. Как прошла на балкон, закрыв тяжёлую дверь. И как закричала. Долго, протяжно, с надрывом, скатившись в итоге на хлюпающие завывания. Осипшее горло затянулось болью, и ничего не оставалось, как беспомощно и безнадежно рыдать, проклиная всё, на чем мир стоял. Проклиная богов, себя, Судьбу за очередную яму на моей и без того изрытой жизненной тропе. Но больнее всего было осознание другого. Изнутри меня обжигала обида на отца. Единственное светлое, что я не позволяла никому опорочить. Ты доволен, папа? Такую жизнь ты хотел для своей дочери? Неосознанно, ты впустил в наши жизни этого поганого нильфа, который запер меня здесь. И Он вернётся. Он теперь не оставит меня просто так. А всё ради чего? Чтобы спасти жизнь женщины, которая меня родила, и после твоей смерти почти забыла, что у неё есть дочь, погнав ту из дома? Сколько это можно терпеть? Зачем и почему я терплю это? За что мне все эти превратности? Хоть сейчас от безысходности срывайся с этого балкона и лети головой вниз! «Но ты не сможешь. Сколько раз ты пыталась – уже не счесть. И всякий раз не доведя дело до конца. Потому что боишься и нет сил у тебя на это. Неудачница! Слабачка!» Последний раз всхлипнув, утерев обожжённые холодом мокрые щёки, я взглянула на юг долины, где на голубом ясном небе стояло полуденное солнце в зимней дымке гористого горизонта. И где-то там был завален мой единственный путь отсюда. Вернувшись в комнату, взглядом зацепилась за стол, где ещё недавно сидел этот поганый нильф. Тряхнув головой, отбрасывая видение, я с рыком скинула всё прочь со столов. Стеклянная установка, различные стаканы, флаконы и склянки со звоном разбились, железные штативы загремели, кипы бумаг взвились над головой. Чернила кляксами орошили пол и старые ковры. Все его книги, заметки я затолкала в камин. Мне было плевать, насколько были ценны эти знания и чтения. Если бы было дорого и важно, он бы забрал с собой. «Тебя же он тоже не забрал, дражайшее ты Предназначение», — точил меня изнутри мой собственный правдивый червь, ещё глубже опустив меня в собственную дурость и детскую наивность. Тогда подавно горите огнём! Взяв очередную старую и толстую книгу, из переплёта выскочил камушек насыщенного винного цвета. Круглогранёный, отполированный, размером и внешне походил на крупную спелую вишню. Я хоть не ювелир, но почему-то была точно уверена, что даже безрукий вор прибрал к рукам такое. Не думаю, что это бутафорный камень. Наверное, это яхонт. И посмотрев на книгу лишь больше уверилась в этом. Переплёт из настоящей, пусть и несколько потёртой, чернённой кожи, с бронзовым гнездом для камня, с золочёными вензелями на корешке. Потянув за бархатную ляску, открыла книгу ближе к середине, но не поняла ни слова – не наш язык. Я вставила камушек обратно и отложила книгу. Бросить её в камин почему-то не поднялась рука. С таким-то оформлением. Однако поднялась, чтобы припасти её на «чёрный» день. Заложив её, да хотя бы этот камень, можно немало получить. Может зря я так, не глядя, взвалила всё в камин? Может там есть ещё какие драгоценные книги? Нет. Не хочу ничего видеть, связанное с ним. «Но книгу ты решила оставить. Сама поносишь его по свету, и сама же решила хоть что-то поиметь с этого чаровника». — Противный грязный червь всё точил и точил меня изнутри. И от собственного оправдания перед самой собой, я только больше убедилась в его правоте. Это плата за моё терпение к жизни. Вот такое оправдания я нашла себе. Книгу я запихнула в свою сумку, обернув в ткань. Глаза не будет мозолить и не придётся оправдывать саму себя. На столе так же лежал небольшой кожаный мешочек, внутри которого лежало три кристалла, сердцевины которых бурлили тёмно-синей дымкой. Будто капли воды, едва тронутые льдом, что приложи усилие, и они треснут, испустив свои души. Таких камней я сроду не видела. Слишком много дорогого у этого нильфа. Книги, камни, ароматы. Воздух в комнате наполнился и пропитался тяжёлым древесным запахом. Не зря его Ламберт «напудренным» прозвал. Даже в глуши, эти аристократы не могут позволить себе расстаться с последним, что будет связывать их с высокой жизнью, даже если она будет стоять на кону. И он так легко всё это здесь оставил. Он думал или надеялся вернуться сюда вновь? Ну что же, тогда тебе придётся вспомнить то же самое, что ты увидел, вернувшись на Север, спустя год от моего рождения. Я показала Весемиру кристаллы. На что он мне ответил, что они скорее всего является частью мегаскопа, и рассказал, что это вообще за вещь. Услышав, что они используется для связи и телепортации, и что с помощью него можно чуть ли не «подсматривать» за человеком, камушки, один за другим, полетели под каблук сапога и разлетелись тысячью осколков по полу, стелясь синей дымкой. Подлый гад! Запер меня здесь в крепости, как мышь в клетку, и таким образом решил следить и наблюдать за мной, подохну ли я здесь или нет? Хер тебе без масла! Забрав огарок догорающей свечи со стола, я вернулась к себе. Теперь с полной уверенностью спалить к чертям все его ценности. Слабенький огонёк жадно вцепился за обрывку, медленно, но уверенно, взбираясь всё выше и выше по куче, превращаясь в полыхающий костёр. Что мне ещё нужно такого сделать, чтобы он почувствовал всё то, что чувствую я? Вышвырнуть с балкона его кофры и сундуки? Сжечь их? Скормить всю комнату огню, чтобы даже ни одна пылинка не сумела напомнить мне о нём и о том, что сделал отец? Но не было сил. Да и нет желания предаваться этим детским, эмоциональным порывам. — Брось, Рианнон. Легче от этого не станет. На плечи легла старая медвежья шкура, которой я укрывалась по ночам. Я, изредка шмыгая носом, абсолютно бездумно и опустошённо сидела на полу, наблюдая за тем, как огонь слабел и тускнел, а пепельная кучка всё росла и росла, подобно недавним сугробам во дворе крепости от яростного бурана. Эскель закрыл балконную дверь и осторожно сел по правую руку от меня. — Поздно, — горестно усмехнулась я. Я не рассчитывала на каких-либо гостей, не рассчитывала на чьи-либо поддержку и понимание. Тем более, от ведьмака, о котором я знаю лишь его имя. И поэтому совсем не понимала, зачем он сюда пришёл. Я не знала, как себя вести с ним. Он спустил на нет моё уныние, взгляд сам норовил зацепиться за него и изучать. Было не по себе и очень нервировало, что он так близко сидел рядом со мной. А он так спокоен, безмятежен. Неужели ни одного ведьмака нельзя внешне «прочитать»? Оттого и прогонять не собиралась. Давай тогда вместе посмотрим в неловкой тишине, как умрёт последний язычок пламени. — Успокоилась? — спросил он. Я кивнула. Ненароком подстроившись под его редкое и глубокое дыхание, я смогла немного развеять свою внутреннюю бурю. А ведь он ничего физически не сделал! — Завтра мы – я, Весемир и Геральт, – собираемся выехать к перевалу. Если хочешь, можешь отправиться с нами. — Это правда, что ущелье было единственным проходом? — Я была не готова увидеть воочию заваленным свой путь отступления. Эскель, задумавшись, скрёб исполосованную щёку: — Нет. Есть ещё пути, но Весемир был прав, говоря об их безопасности. После такого бурана, большую их часть сумеем найти только ближе к весне. Знать бы ещё, куда так Волк спешит. Он многозначительно взглянул на меня, но я ничего не смогла ответить. Я и сама не раз задавалась таким вопросом. С какой целью беловолосый ведьмак так спешил покинуть собственную обитель? Или за какой целью он так спешил угнаться?