×××
— «Мастер, будьте терпеливее. Это именно то место, которое мне указали». — «Тарьян, если ты это выудил из разговоров простолюдинов, то я не постесняюсь и прикажу выпороть твою старую задницу прилюдно! Мы ждём здесь уже с лишним час! Кто он такой, чтобы заставлять меня ждать его? По-моему, это в его интересах – заключить сделку». — «Господин, прошу! Всего каплю терпения!» К нам приближались двое мужчин, увлечённых беседой. Тарьян, мой переводчик, не скрывал своего волнения, переминаясь с ноги на ногу, сжимая в руках тубус с бумагами. — Прошу прощения, господа, — прервал он их. — По воле случая, не вы ли являетесь представителями компании «Бирн и Лиам»? Нам очень важно видеть владельца. — Вы его нашли. Агнар Бирн, совладелец компании, — высокий, с ярким румянцем от крепкого мороза, мужчина, одетый в удлинённый красный кафтан, доброжелательно подал руку Тарьяну в знак приветствия, кивком прощаясь со своим спутником. — По какому вы вопросу? Сразу скажу, налоговую пошлину я оплатил в ратуше, бумага непосредственно в конторе… — Нет, нет! — затараторил Тарьян, прервав мужчину. — Будьте спокойны, мы не представители налоговой службы. Мы бы хотели заключить с вашей компанией сделку по доставке некоторых товаров. — Что ж, — мужчина несколько облегчённо выдохнул. — Тогда предлагаю обсудить всё непосредственно внутри. Не стоять же на морозе. Тарьян перевёл мне все слова северянина, пропуская вперёд вовнутрь. Как же сложно без языка да в чужой стране. Ещё 18 лет назад я не мог думать, что когда-то займусь изучением всеобщего, оставив нильфгаардский диалект. Бирн зашёл последним, стряхнув снег на пороге, и закрыл за собой дверь. Он прошёл за свой стол, со вздохом возгрузившись на стул, позволив мне рассмотреть того, кого мне так нахваливал Тарьян с самого нашего приезда в город. Высокий, крепко сбитый северянин, на полголовы уступающий мне по росту. Приятной наружности, несмотря на квадратную форму лица и тяжесть челюсти, которую он пытался скрыть за густой бородой более тёмного медного оттенка, чем сами волосы. Одет добротно, под стать большинству, крутящихся в сфере покупки, доставки и перепродажи. Но по мозолистым рукам видно, что он работяга и трудяга. На безымянном пальце правой руки тускло блестела в полуденном свете окон тяжёлая серебряная печатка с подчернённым рисунком. Родовой перстень? Северянин, заметив моё пристальное внимание к печатке, быстро прикрыл её ладонью, настороженно наблюдая за мной. — Итак, — начал он, прочистив горло. — Во-первых, как я могу к вам обращаться? — Марковир вар Риаган аэп Эйдан, — привычно переведя чужие слова, Тарьян представил меня купцу. — Он непосредственный заказчик. К сожалению, господин плохо владеет всеобщим, поэтому все операции и переговоры будут проходить через меня. Но заключительное решение будет, конечно же, за ним. Я же просто переводчик – Тарьян. Мы пожали друг другу руки. От рукопожатия приятно закололо пальцы, почувствовавших неожиданную эманацию, уходящую волной дальше по рукам. Глаза северянина резко вспыхнули переливчатой волной нефритового блеска, заставив того быстро отдернуть руку. Необычный цвет глаз. Резкая эманация. Интересно... — Вы простите мне мой нескромный вопрос, — купец тяжело прокашлялся, прикрывая рот рукой. — Но что вас сподвигло покинуть Юг и выдвинуться на Север? Вы не подумайте, что я какой-то там империалист. Просто, насколько мне известно, Нильфгаардская империя полна и славится множеством портовых точек. Я удивлюсь, если у вас есть дефицит в каком-либо товаре. — Тогда вы можете начать удивляться, — сказал Тарьян после перевода. — Потому что именно поэтому вопросу мы здесь. — Что ж. Я весь внимание. Дверь конторы неожиданно открылась, впуская вовнутрь молодого, присыпанного колючим снегом, посыльного с коробкой в руках. Между ними завязался короткий разговор, после чего посыльный, оставив груз подле стола, быстро покинул контору. — «Купец Жевор предлагает продажу за шесть крон поштучно. Бирн отказался и настоял держать цену прежней, без понижения», — прошептал мне мой переводчик. Шесть крон за штуку? Если перевести на нильфгаардскую валюту, то цена выходит низкой – всего два флорена за единицу. — Итак, — Бирн перевёл своё внимание на нас. — Мне бы хотелось узнать, что это конкретно за товары. Всё-таки мы занимаемся морской торговлей и доставкой. — «Отдай ему список», — потребовал я у Тарьяна после его перевода. Тот быстро выудил необходимую бумагу из резного тубуса, передав её купцу. Откашлявшись, он взял бумагу, ведя взглядом по её витиеватым строкам. — Судя по списку, я могу предположить, что вы, скорее всего, алхимик. И причём все единицы находятся не на Континенте. Но я одного не понимаю: не учитывая даже эту особенность, почти всё можно купить даже у здешних лавочников. Но, учитывая сезон, очень многого вы попросту не найдёте. Хотя, постойте… Вы не могли бы прочесть, а то строка несколько затерлась. — Скеллигский дуб, — прочитал ему переводчик, покорпев над смыслом бледной строчки. — Скеллигский дуб? — удивлённо переспросил купец. — Да будет вам известно, что дуб на Островах является чуть ли священным древом. Может вас заинтересует какой-нибудь другой крепкий аналог? — Увы, но Мастер желает именно эту породу, — неуверенно пробубнил Тарьян после моего ответа. — Его доставка и добыча здорово щёлкнет по вашему кошельку. Вы точно уверены? — Мастер говорит, что цена не имеет значения. Бирн, задумавшись, откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Периодически он брал перо в руку, производил какие-то расчеты на клочках бумаги, которые после отправлялись куда-то под стол. — «Почему он молчит? Что его не устраивает?» — «Видимо, он не хочет браться за это. Может он прав, Мастер? Чем вам не угодил простой северный дуб? Дёшево и сердито». — «Вот именно, Тарьян. Дёшево и сердито. А я хочу дорого и добро. Пусть простолюдье довольствуется берёзами и липами». — В общем так, господа. Так и быть, я возьмусь за доставку скеллигского дерева, но для всего остального я вам советую обратиться к здешним торговцам и травникам. — «Он взялся за дерево, но отказывается от остального. Говорит, лучше обратиться к торговцам». — «Почему он отказывается?» — Позвольте узнать причину отказа от остального, мэтр Бирн? — Убыточно, — коротко ответил он. — «Он ответил, что убыточно. Мастер, и право. Возьмём у торговцев!» — «Что бы я ещё раз тебя послушал, Тарьян! Проделать такой путь ради одного только дерева…» — «Господин, ну вы же сами знаете, какая ситуация обстоит сейчас между Империей и Скеллиге». — Ну добро, — сказал я, протянув руку для окончательного заключения. Не стану скрывать – я хотел вновь ощутить это приятное щекочущее покалывание, увидеть эту переливчатость оттенков сочного зелёного цвета. Но ничего не ощутил, ибо в контору так неприлично и беспардонно ворвалась запыхавшаяся женщина, походившая на кочан капусты, судя по обилию одёжек. Из-под шерстяного платка выглядывали взъерошенные коротко стриженные волосы. Женщина была через чур напугана и что-то быстро говорила. Тарьян, малость подзабыв про свои обязанности, с интересом слушал. Бирн всё мрачнел, а в глазах, чей цвет донельзя побледнел, нарастал всеохватывающий страх. — «Что происходит?» — ткнул я под бок своего переводчика. — «Боюсь, вы сегодня не заключите сделку, Мастер. Как сказала эта женщина, его жена находится чуть ли не при смерти. И он просит всё перенести». — «Какого чёрта?! Это же не займет так много времени! Тарьян, мы и так с неделю вылавливали его! Я не собираюсь торчать здесь более!» — «Господин, будьте человечнее! Это же непредвиденная ситуация!» — «Тарьян, при имперском дворе не будут выяснять, по какой такой непредвиденной ситуации я отсутствовал более назначенного срока. Строители тоже не будут ждать меня. Скажи, что я доплачу за неудобства». — «Он наотрез отказался и больше не видит нужды оставаться». Бирн резко встал из-за стола и направился к выходу, где его ожидала женщина, которая одним только своим появлением пустила под хвост всё моё потраченное время. Не гарант, что завтра его жене будет лучше, и что нам также удастся выловить его в городских закоулках торговых площадей. Рисковать своей шкурой я не собирался, но и возвращаться обратно с пустыми руками я наотрез себе отказал. — Стой, — я остановил его прямо в дверях. Мужчина обернулся, глядя на меня с нескрываемым недовольством. Мы с переводчиком встали и почти вплотную приблизились к нему. Тарьян был растерян и удивлен от того, что ему сейчас придётся сказать. Не скажу, что я был рад такому собственному решению, но отступать не в моих пристрастиях. Уж не знаю чем, но Бирн донельзя меня подкупал. То ли внешней строгостью и непредвзятостью, то ли чем-то неуловимо внутренним. Это настораживало, но интриговало и тянуло. — Мастер желает вам помочь. На Юге господин славится, как высококвалифицированный медик и лекарь, и является не последним лицом при дворе самого императора. Думается, что он смог бы осмотреть вашу жену. Не медли, Бирн. Я же вижу, что ты готов ради своей любимой отправить меня и весь мир в нужник. Не медли. — Я буду очень признателен и благодарен. Разумеется, что все оплаты вашего заказа я возьму на себя. Если столь необходимо, я могу заплатить. — Бирн стал подобен потерявшемуся ребенку – он пытался ухватиться за любую спасательную соломинку, бежать и просить помощь у кого угодно. Несмотря на то, что он пытался скрыть весь свой страх и волнение. — Как говорит Мастер, об этом позднее. Но это не всё… — Тарьян взглянул на меня, будто спрашивал разрешение на перевод моих слов. — Всё что угодно! Переводчик устало вздохнул: — Вы отдадите ему то, о чём не знаете и не ожидаете увидеть у себя дома. Тебе, наверное, интересно, почему я решился на это право неожиданности. Я прожил столько лет, отдав их все на службу обществу. Я лечил и спасал человеческие жизни, изучал и искал новые формы организмов, их трансформацию и изменение, писал трактаты и занимался переводом таких старых трудов, чьи страницы рассыпались в ветхий прах, чьи строки время стёрло почти подчистую. У каждого человека, будь он крестьянином или аристократом, наступает такой этап жизни, когда происходит пересмотр и переоценка жизненных устоев. На протяжении десятилетий я жил этим, считая, что вся моя деятельность – и есть моё предназначение в этом мире. Но во мне начали поселяться и расти, словно колонии примитивных организмов, те скабрезные мысли: это не твоё. «Ты тратишь время впустую, все твои труды идут насмарку и совершенно не котируются». Я тратил годы на поиски, но ничего не находил. И по итогу я просто решил отдать бразды правления собственной жизни воле случая, или как говорится в простонародье – судьбе. Не сказать, что я полностью и абсолютно убеждён в такой особенности этого мира, как нечто каждому предначертанное. Однако, нет доказательств того, что всё происходящее с нами – чья-то воля свыше. Порой мы сами неосознанно совершаем те или иные поступки, которые приводят к плачевным или радужным исходам событий. Знать бы, что тогда во мне больше сыграло – простая смертная леность и усталость или жизненное отчаяние обстоятельствами. Но главный порок всего человечества – безответственность. Всегда легче обвинить мир в своих собственных ошибках, нежели чем их признать. Возможно этот порок сыграл и во мне. Ведь я отчего-то же решил перенести свои проблемы на мир и его явления. Пусть «судьба» немного потрудиться, и найдёт моё пристанище в жизни. Я пользовался правом неожиданности не один раз. Но те «неожиданности» были неживые, а если и были живыми, то дохли слишком быстро, тем самым разрывая всё предназначение. Я столько раз просил судьбу дать мне дитя, дать мне будущего наследника моего достояния, чтобы все мои деяния не канули в бездну. Но она насмехалась надо мной и моей приобретенной бесплодностью, с которой я быстро смирился. Насмехалась над моими душевными метаниями и стенаниями жизни, подкидывала всё более разочаровывающие события. Внутри всё было обгажено её погаными птицами, и надежда, что мне когда-то удастся оставить её с носом почти покинула меня, но всё же теплилась слабым огнём. И я решил, что Бирн вполне мог быть отцом, который сейчас, раз и навсегда, предопределит судьбу своего отпрыска. — Хорошо, — неуверенно сказал Бирн. — Я согласен, — и сжал мою руку, кольнув волной сердце. Ну что ж, сыграем в последнюю игру. На улице гостил белый полдень, ветер поднялся и взметал только улягший снег, заставляя поднять жёсткий воротник утеплённого дублета по самые глаза. Что бы я ещё раз двинулся на Север в зимнее время. — «Спроси его, есть ли у него дети». — «Мастер…» — «Спрашивай!» — «Он сказал, что нет. Вы интересуетесь с медицинской точки зрения?» — «Определённо», — пробурчал я, мысленно насылая проклятия на судьбу, которой опять удалось оставить меня с носом, готовясь принять какую-либо вещь, купленную на торговой площади. Перво-наперво, мы зашли в гостевой двор, где всю прошедшую неделю мы с Тарьяном коротали за скудной кормёжкой и в холодной комнате. Я не рассчитывал оставаться здесь более, клопы и пронизывающие сквозняки осточертели донельзя. Я захватил свою сумку. Я не знал, с чем мне придётся столкнуться в доме Бирна, поэтому взял всё самое необходимое. Я хотел ограничиться только подручным, растрачивать свой резерв на кого попало не желал. Дорога до его дома оказалась максимально короткой. Из дома, не отличавшегося особым изыском и архитектурным устройством, доносились слабые вскрики. На пороге нас встретили две женщины, откуда-то со второго этажа доносился голос третьей. А ведь я мог просто всё спустить на руки местного лекаря, подождать ещё с неделю и без всяких неудобств и пререканий завершить свои дела и вернуться домой. Но я не привык быть вторым в чьих-то планах. Да и аудиенций с императором мне хватало. Я бесцеремонно сбросил тяжёлый, с налипшим снегом, плащ на чьи-то женские руки, схватил сумку, кивком позвал за собой своего переводчика и двинулся на второй этаж, невзирая на кидаемые в мою спину непонятные мне недовольства. На узкой лестнице Бирн норовил пройти по головам, но я его осадил и заставил ожидать в коридоре. В спальне, у кровати, на которой видимо и располагалась особа, спустившая на нет все мои планы, корпела женщина, пытающаяся чем-то её напоить. В комнате стоял стойкий запах кислого пота и противно-сладковатой гнили. Тарьян скорее прикрыл рот рукой, чтобы не прибавить к этой палитре запах переваренного завтрака. Учитывая специфику своей деятельности, такие ароматы были для меня вполне привычными. Но запах мне не понравился сразу. — «Выпроводи это жалкое подобие деревенского знахаря отсюда». — Сказал я Тарьяну, поставив сумку в изножье. — «Выбирайте выражения, господин. Не один вы тут, якобы одарённый, знакомы со Старшей Речью и её диалектами. Вы вообще кто?» — пробурчала женщина, оставив попытку напоить больную. — «О, какая неожиданность. Я тот, кто по своей глупости и воле случая освобождает тебя от работы. Тарьян, проводи столь одарённую особу отсюда». — «Я никуда не уйду!» — фыркнула она виновато улыбающемуся Тарьяну, отдёрнув руку. — «Я здесь по наказу господина Бирна! Так что не вам мне указывать!» — «Что ж», — сказал я, стягивая толстые кожаные перчатки, — «тогда окажи услугу, лекарка. Сядь на тот стул, замолчи и не мешай мне работать». Женщина опешила и, как рыба, лишь открывала рот, не в силах выдавить и звука. Воспользовавшись её замешательством, Тарьян услужливо вывел лекарку. Я протянул ему маску, не хватало, чтобы мой «язык» что-нибудь подхватил. Посмотрим, что тут у нас. Женщина. Не зрелая, но и не молодка. Обычно в таком возрасте, у женщин уже имеется пара-тройка детей. Из-за обезображивающего фона тронувшей её болезни, было трудно что-либо говорить о внешности. Она больше походила на восковую фигурку, которую положили в слишком тёплое место. Тело и лицо были желтовато-серыми и опухшими, и словно растекались по грязной постели. Укрытая несколькими шерстяными одеялами, впитавшими в себя влагу и запах мерзкого пота, она вся исходила крупной дрожью, хотя лицо было покрыто от жара налётом липкой испарины. Родовая лихорадка, что ещё тут сказать. Бич многих несчастных рожениц. Запущенная донельзя. «Извращённая», как называли мы её в своих кругах. Её не заботило и отвлекало от того хриплого бреда, в который её погрузила болезнь, что мои руки так нагло прощупывали её вздувшуюся шею, плечи, подмышечные впадины, живот. Живот. Чем-то туго перетянут. Что-то не так. Неужели бестия какая подрала? Я полностью сдёрнул с неё одеяла. Женщина рефлекторно попыталась перевернуться на бок и принять позу эмбриона, дабы сохранить хоть частичку столь скоро уходящего от неё тепла. Но то, что я увидел, ошеломило меня и повергло в ярость. Серые простыни были загажены зеленовато-жёлтыми водянистыми разводами и обильными, уже почерневшими, кровянистыми выделениями. Перевернув её на спину и быстро распустив тугие тряпки, буквально на моих глазах вырос беременный живот, натянув несвежую ночную рубашку. Бедняжка, да ты же рожаешь! — «Тарьян, приведи мне эту поганую лекарку! У Бирна возьми водку!» — процедил я. Но ведь тебе рано. Живот велик, но не настолько. Тебе как минимум ещё месяц на сносях ходить. Значит, что-то спровоцировало преждевременные роды. Взгляд сразу зацепился за комод, стоящий у двери. Зацепился за кружку, из которой лекарка пыталась напоить больную. От кружки яро несло хреном, но содержимое таковым не являлось. Жеруха обыкновенная. Противолихорадочное. Но при неправильной дозировке способно привести к выкидышу. — «Ну и что вам нужно от меня?» — недовольно спросила лекарка, следя за Тарьяном. Тот, закрыв за собой дверь, вручил мне непочатую бутылку холодной водки. — «Где ты обучалась медицине?» — спросил я, смачивая чистую тряпицу водкой и протирая руки. На моей практике мало принятых родов, но этот случай из ряда вон выходящий, и перво-наперво я бы хотел осмотреть её «внутреннее» состояние. Привносить дополнительную заразу мне не позволяла многолетняя практика. Судя по состоянию простыней, воды отошли около суток назад. — «Какая вам разница?» — «Равным счётом – никакой. Но по твоей вине Бирн, скорее всего, лишится ребёнка. Я попросту напишу одну очень интересную бумагу, и твой диплом отныне станет просто средством для подтирки гузна. Хотя он уже таковым является!» — «Подождите», — лекарка занервничала, но всё же не до конца всё осознавала. Каких сил мне стоило сдержаться и не треснуть этой бутылкой ей по затылку, или же напоить этой поганой жерухой. — «Какой ребёнок? О чём вы говорите?» — «Вот об этом самом!» — вспылил я, указывая на вздувшийся живот. Лекарка испуганно смотрела на больную. — «Господин, я не знала! Меня вчера утром пригласили сюда, никто мне не сказал о беременности!» — «Тебя что не учили, что перво-наперво пациента необходимо осматривать?! Какого чёрта у роженицы так сильно стянут живот? Ты в течение суток отпаивала её жерухой?! В какой дозировке?» — лекарка замялась, потупив без того тупые блёклые глаза. — «Отвечай!» — «Один к двум». — «Врёшь. От стакана несёт за версту! Пошла вон». — Я не мог больше сдерживаться, но воспитание удерживало. Лекарка, разразившись слезами, стрелой выбежала из комнаты, а может и вовсе из дома. Я же решил прекратить эту пустую растрату драгоценного времени и приступить к своим обязанностям. — «Тарьян, ты брезгливый?» — спросил я, наложив на дверь замок. Не хотелось бы, чтобы во время процессии сюда вломился Бирн. — «Мне понадобится твоя помощь». — Аг… Аг… Не должен… Ребёнок… — вздыхала роженица, едва мотая головой, будто ища кого-то. Жеруха самую малость ослабила лихорадочный фон, но бред отпустить не смогла. — «Тарьян, свечу». — Переводчик не успел ещё подойти ко мне с ней, как фитиль резко вспыхнул. Посмотрим, как обстоят дела изнутри. Лоно обжигающе горячее. Миниатюрные пяточки. Холодные, едва пригретые жаром матери. Бедное дитя... — «Тарьян, тряпку». — Ладонь была скользкой и в кровянистых разводах. Я видел столько смертей, столько крови, но эти пяточки сбили сердце с умеренного ритма. Стучало так, что отдавалось аж в кончиках пальцев. Вытерев ладонь, я медленно обошёл кровать, встав у изголовья. Лицо обессиленной матери было едва ли не земельно-серым. Ты ещё молода. Родишь ещё. Спасём хоть тебя. Я обхватил её тонкую, чуть ли не лебединую, шею. Черпай, матушка. Черпай, не стесняйся. Под ложечкой противно засосало. Я ненавидел отдавать собственную энергию и силы и делал это в исключительных случаях. Обезумевший организм катаканом вцепился и упивался моим резервом. Кровь начала отливать от моего лица и приливать к её, придавая ему здоровый красный румянец. Мутные серые глаза приобретали ясность и яркость, радуя блеском. Под пальцами гулко забились тонкие сосуды. Безобразие болезни отпустило, предоставив мне, ещё молодое, красивое лицо. Выточенные и хрупкие черты, достойные кисти художника или рук скульптуриста. И чем больше я на тебя смотрю, Рианнон, тем больше вижу разницу между вами. Ты папина дочка. От матери ты взяла только цвет волос и тонкий нос. А, ну и ещё разрез глаз. — «Слышишь меня?» — Обратился я к ней, не заботясь о языке. Она поймёт. Серые глаза испуганно, и так по-девичьи, смотрели на меня. — «Ребёнка уже не удастся спасти. Но тебя ещё можно. Но ты должна меня слушать абсолютно беспрекословно. Поняла?» Простимулируем ещё раз твои роды. Не слушая её непонятный мне плачевный лепет, я взял с комода смердящий настой жерухи. Организм сам знает, как избавиться от лишнего, я лишь немного ему подсоблю. Она послушно припала губами к кружке. С каждым глотком она менялась в лице, морща от боли лоб. Да, пить настой, сильно сдобренный магией – не самая сладкая и приятная вещь, но того количества энергии, которую она взяла от меня, надолго не хватит. Она мотнула головой, выбив кружку из моих рук, сотрясая дом криком. В дверь сразу обрушились удары. — «Не трать сил на крики!» — я рыкнул на неё, что оказалось бессмысленным. Тело взбунтовалось. Чудом нам удалось удержать ее, лежащей на спине. Она нещадно колотила маленькими кулачками по кровати, то и дело попадая то по мне, то по моему переводчику. Я покорно ожидал прихода схватки, положив одну руку на вздутый живот. Сердись, рычи, кусайся, кричи. Потом спасибо скажешь. Кончиками пальцев я почувствовал тонкие-тонкие сокращения. Магия дала о себе знать. Представляю, как тебе сейчас больно. Пощёчина звонко щёлкнула по её щеке, приводя в чувства. На миг она даже забыла, что происходит. — «Тужься!» Бессмысленно. Я не ощущаю ни малейшего сдвига. Считай, проворонили момент. Я приказал Тарьяну крепко держать её за локти, а сам же спустился к низу. Да будет проклят трижды каждый лекаришка, который любовно перед сном целует свой паршивый и никчёмный диплом, с запасом знаний деревенского травника, знающий только то, что лучше подтираться другой стороной лопуха! Я попытался надавить на живот, подтолкнуть плод. Но складывалось впечатление, что я пытался продавить стальной щит. Дождавшись прихода следующей схватки и запустив руку внутрь, я пытался предельно аккуратно «вытягивать» плод за миниатюрные ножки, как бы грубо это не звучало. Золотник находился в хорошем тонусе, и если бы роды проходили без осложнений, то ребенок бы появился в считанные секунды. Но при потуге, его будто что-то утягивало всё глубже. Так и оставшись с рукой в чреве, я дожидался следующей, непериодичной схватки. Поеденный резерв начал давать знать о себе: дрожь от ног начала подниматься выше по телу, появилась отдышка, что приходилось до боли в горле вдыхать спёртый противный воздух. Я закрывал глаза на секунды, чтобы восстановить хоть крупицы самого себя. Хотя я уже потерял счёт времени, и не знаю, – секунды ли скользили в сознании, минуты или часы. Надо это скорее заканчивать, иначе я сам свалюсь от этой слабости. Я взглянул на роженицу. Грудь резко вздымалась и опускалась. Под полуприкрытыми веками, серые бледнеющие глаза были наполнены смертельной усталостью и отрешённостью. Хоть и подпитана магически, но физически разбитый организм уже едва находил силы сражаться. Если мы провороним и этот момент, то на следующий нас с тобой уже не хватит. Она, морща лицо, начала уже привычно ворочаться. Подуставший Тарьян снова напряг руки, готовясь удерживать родовой гнев. Последний рывок. Я нырнул рукой глубже, нащупав тугой животик младенца, пересечённый пупочным жгутом. И под страшный крик матери, я буквально выдернул тщедушное, почти невесомое, тельце из чрева. Повисла вязкая тишина. На моих руках была девочка, синюшная, будто чернилами облили. Тонкую шейку перетянул толстый тёмный жгут, который так же обвив живот, уходил обратно в материнское чрево. Расплетать узел уже бессмысленно – время потеряно. — «Господин…» — окликнул меня Тарьян. На меня смотрели две пары глаз. Мать, собрав последние крохи сил, даже отняла голову от подушки и привстала на локтях, с трепетом глядя на меня. Я лишь мотнул головой. Любая смерть не проходит бесследно. Детская особенно. Мать с горьким воем рухнула на постель. Увы, но магия не всесильна. Мы можем обрушить звёзды на землю, но отогнать смерть... Хотя последнее кажется таким простым. Не отпуская младенца, я перерезал почерневший жгут и достал послед. Не найдя в комнате никакой подходящей пеленки, я обтёр и укутал малышку в рубаху, видимо Бирна, которая лежала на сундуке у окна. — «Тарьян, открой дверь. Впусти его», — сказал я, с трудом усаживаясь на стул, не выпуская дитя из рук. Я обессилено снял остатки замка, которые до последнего сдерживали отцовский шторм. Мой переводчик не успел даже подойти к двери, как она с грохотом отворилась и, едва не упав, в спальную ввалился медным пламенем Бирн. Вытащенный клеймор из ножен со звоном ударился об пол. Бирн, не отрывая взгляда, смотрел на крохотный свёрток в моих руках. — Агнар, я не виновата! Не виновата! Не виновата! — мать отчаянно взмолилась, надеясь найти неясное мне прощение. Бирн с тяжёлым взглядом смотрел на свою жену. — Господин Бирн, нам очень жаль, но… — Тарьян… Я прервал своего переводчика. Встал, едва покачиваясь со стула. В дверном проёме появились любопытные лица женщин, в которые мне хотелось просто плевать. Помощи от вас, как от козла молока. — Прости меня. У меня не вышло. Слишком поздно, — с этими словами я передал ему новоявленную дочь. На отцовских глазах блеснули скупые слёзы. Ты ждал это дитя. Но не дождался. Не знающий и не ведающий подумал бы, что у него в руках простой и пустой свёрток простыни. Но нет. В руках было Солнце, которое бы немного погодя озарило его сквозь снежный покров суровой зимы Севера. Ei feainne². Но солнце угасло, не успев дать единственный жизненный луч. Одним пальцем он приглаживал топорщившиеся тонкие волоски, и что-то шептал, баюкая свёрток. Он не был убит случившимся. Он был убит горечью жизни. Меня начало качать сильнее, что я едва успел схватиться за высокую спинку кровати, пока меня не подхватил Тарьян. Не понимал. Я ничего не питал, но силы так скоро покидали и ускользали от меня. Словно кто-то вредным паразитом вцепился в меня и тянул последнее. — Что будет с моей женой? — тихо спросил Агнар, не отрываясь от дочери, которая будто сладко спала. Сладко спала вечным сном. — Мастер говорит, что она оправиться. Но он должна быть постоянно под контролем. И… «Мастер я не могу так грубо говорить!» — прошептал уже мне мой переводчик. — «Говори». — И позвольте себе раскошелиться по более, чем на ту суку, по вине которой вы потеряли дочь. Бирн, не прерывая своего шёпота, убийственно взглянул на свою жену, над которой уже трудились женщины. В чём же ты её винишь? Не её вина, что ребенок пришёл на свет раньше и в чреве удушился. Тяжёлый взгляд вдруг сменился удивлённым, быстро вернувшись к ребенку. Я и сам не верил своим глазам. Синь холода медленно, но явно, сходила с округлых щечек, сменяясь розовым теплом. Я подошёл ближе. Едва морща носик, она открыла глаза. Ты открыла глаза, явив мне огромные сияющие нефриты. Такие же, что и у отца. И звонко закричала, подняв своим криком знамя нашей победы над смертью. Подняв знамя своей жизни.×××
— Хватит... Я уже не могла сдерживать удушающие меня слёзы. Но я не собиралась рыдать взахлёб. Не перед ним. Своими словами ты так больно толкнул меня в те воспоминания, когда был жив папа. А всё для чего? Неужели ты и есть корень всех моих проблем? — Вы же меня сюда позвали не для того, чтобы открыть тайну моего рождения, ведь так? — А ты догадливая, Caerme. Да, не для этого. Но мне до сих пор не ясно одно: почему ты меня не помнишь? Я даже не буду ничего говорить про твою актёрскую игру потому, что её нет. Ты самым естественным образом не помнишь, да даже не знаешь меня. — А откуда мне знать, если мы виделись единожды, когда я была в том возрасте, в котором даже себя помнить не могла? — Не единожды. Я недоумённо взглянула на его. По его виду можно было сказать, что он несколько занервничал, будто ляпнул что-то, чего не надо было. — Твой отец не понимал, что он отдал в награду за спасение своей жены. А может он это тщательно скрывал. Или по вам обоим плачет театр. Сказать честно, я и сам не до конца понимал и принимал произошедшее. Я рассчитывал на более подросшего ребёнка, а не на новорожденного. Тем более на недоношенного. И…, — он запнулся, взвешивая каждое своё слово. — Не принимай слишком близко мои следующие слова, но это так, и отрицать нет смысла. Ты мне была не нужна. На тот момент. Я просто не знал, что с тобой делать. Но и оставлять тебя я тоже не собирался. Почему-то… Я прямо сказал твоему отцу, что вернусь за тобой в более старшем возрасте. Спустя год я вновь вернулся на Север, и что меня ожидало? Абсолютно пустой дом. С каждым его словом моё желание врезать по этой безукоризненной, напудренной морде распылялось всё сильнее. Я стала тебе ненужной сразу после рождения, но ты так страстно желал забрать единственного, только-только новоявленного, ребёнка? И ты так легко об этом говоришь? Не принимай слишком близко? Да ты конченый нарцисс и эгоист! Такой же напыщенный жлоб, как и все аристократы! — Всё-таки приняла близко, — он усмехнулся. — Расслабь лоб, а то волнами уже пошёл. Я тоже сейчас могу сидеть, хмурится и прожигать взглядом. Потому что я потратил почти семнадцать лет на твои поиски, причем восемь из них – абсолютно впустую. Твой отец так тщательно скрывал тебя от меня. Настолько тщательно, что ни магия, ни шпионы, ни наёмники, да и всё это вместе взятое вкупе, – ничего не дало результатов. Абсолютно. Я уже начал сомневаться: а в самом ли деле ты – моё дитя-неожиданность? Потому что я ничего не чувствовал, не ощущал. Лишь после смерти Бирна… — Что?! — Я взлетела со стула и не могла поверить своим ушам. Неужели ты корень всех моих проблем? Тот, кто своим неаккуратным словом и напыщенным самолюбием пустил всю мою жизнь под откос?! Неужели передо мной убийца моего отца… — Успокойся, — он с лёгкостью перехватил и заломил мои руки, без труда стиснув меня. Его голос даже не дрогнул. — Я не причастен к смерти Агнара. — Лжёшь! Это ты всему виной! Подлец! Ненавижу! — кричала я сквозь слёзы, мечась в его руках. Он круто развернул меня лицом к нему, больно сжимая руки. — Я думал ты умнее, Jadeit. Как бы я смог это сделать, если потерял все нити, которые могли связать меня с тобой? — Ложь! Все твои слова – поганая ложь! Я помню людей! Ты подослал их! Ты их нанял! Ты это сделал! А ради чего? Ради чего ты лишил меня жизни? — Знаешь, скольких я нанимал на твои поиски? Они исчертили Север настолько, насколько это было возможно. И безрезультатно. У меня не было и мысли убивать твоего отца. Дай мне доказательства моей вины, и тогда я покаюсь перед тобой. — Пусти меня! — он покорно отпустил меня. Раскалённый до красна гнев из внутреннего перетекал во внешний – хотелось крушить, кричать, бить. Но холод смирения заставлял его лишь вредно шипеть. — Я искренне тебе сочувствую и соболезную. Смерть отца не прошла по тебе бесследно и до сих пор остро жалит. И я принимаю всё твоё недоверие. Но тебе придётся просто поверить, Рианнон. Цена твоим словам – грязный грош. Стоишь сейчас передо мной со спокойным лицом, и выгораживаешь себя. Ты позволяешь мне принять тебя?! Благодарю за столь великое одолжение, на корню изменившее положение всех вещей! Я не настолько глупая, чтобы верить на слово. Может ты не повинен в смерти моего отца, чего ты доказать не можешь, но ты, в целом, повинен в поганом течении моей жизни. Ты вторгся в ход природы, сыграл с ней партию, поставив на кон мою жизнь. Ты не должен был выиграть. Я не должна была выжить. Не должна была проживаться всю эту жизнь. И всё же, я должна быть тебе благодарна, потому что именно ты своим рискованным поступком подарил мне жизнь и те прекрасные восемь лет жизни с папой. И, видимо, только это перевешивало во мне бушующий гнев и желание вцепиться ногтями в твоё безукоризненное лицо. — Как бы там ни было, — несколько успокоившись, сказала я после долгого молчания, — вы так и не назвали мне истинной причины моего прибытия сюда. Он несколько задумался, сведя брови к переносице, взвешивая в голове каждое слово. Потому что знал, какую реакцию могут вызвать его неаккуратные слова. Нильф обречённо усмехнулся: — Я даже не знаю, как мне начать, чтобы не вызвать твою бурю вновь. Ганс доложил мне, что тебя нашли на юге Каэдвена, в провинциальном городке под названием Стобницы. «Поганый город и жизнь у неё там поганая». И это не мои слова. А поскольку у меня доверия к нему больше, чем к ведьмаку, то и его слова я приму за чистую монету. Особенно, учитывая некоторые события последних пяти лет твоей жизни. И поэтому... Я хочу забрать тебя в Мехт. — Куда? — Мехт. Государство-ленник Нильфгаардской империи. Оно находится... — Нет. — Я не договорил. Будь добра дослушать. — А в этом и нет смысла, — вновь прервала его я. — Ответ один. — Но… — Никаких «но». Я сразу сказала Геральту, что все тонкости вашего с ним уговора на меня не будут распространяться. Вы хотели, чтобы ведьмак меня привёз сюда? Он это сделал. Хотели меня видеть? Вот, я перед вами. А всё остальное меня уже не касается. Не стану скрывать: если бы я знала, что меня здесь на самом деле ждёт, меня бы тут и в помине не было. На сим и простимся. Не скажу, что эта встреча была приятной и долгожданной. — Рианнон, я столько времени потратил на твои поиски. Я просто не позволю тебе обрушить все мои выстроенные мосты. Но я и не смею принуждать тебя. Могу лишь только просить о малом. Ты только скажи, за что ты держишься в этих Стобницах? Так ничего ему и не ответив, хлопнув тяжёлой дверью, я спустилась вниз. Что за день? «Добро пожаловать в скверное прошлое»? По моей вине умер ведьмак; от рождения стала каким-то дитём неожиданным; но так и не узнала, кто скрывался за маской убийцы моего отца. Зачем я вообще сюда приехала? Зачем я на всё это подписалась? Зачем всем рисковала? Почему у меня всё забирали и ничего не давали взамен? Я не просила прекрасного. Просто хватит делать мне больно. Неужели нельзя сделать так, чтобы всё было хотя бы мерно и спокойно? — Зря лошадей распрягли. — Сказала я Геральту. Здесь, на кухне, ему составил компанию Ганс. Но, как ни странно, они молчали. Может они уже всё успели обсудить. Хотя этот индюк точно по более знал, чем говорил. — Запрягай снова. — Поговорили? Ты узнала, что ему нужно было? — Да, узнала. Ему просто жизненно необходимо было выставить меня круглой дурой перед самой собой. Не зря же меня заставили протащиться через весь Каэдвен. — Вот оно что. — Геральт задумчиво перебирал пальцами, сидя за столом. — Теперь мой черёд узнать, насколько я круглый дурак. А потом сразу седлаем лошадей. Посмотрим, кому, какой маршрут проложили. Ведьмак встал и направился на верхний этаж. ____________________ ¹ У меча предназначения два острия. Одно – ты... ² Его солнце.