настала пора возвращаться домой

Смирение. Смирение — это то, что Юнги неподвластно. Он никогда не умел смиряться. Он не смирялся, когда впервые оказался в этом времени без лекарств, без связи, без техники. Не смирялся, когда вернулся, умирающий от СПИДа. Не смирился, когда оказался в Японии прошлого, один на один с женщиной, в истории оставшейся безымянной героиней. Он хватается за этот жалкий обрывок своей личности — человека, который всегда сражался. Учащённое дыхание не возвращает ощущение реальности, Юнги слышит гул, который происходит в виртуальных реальностях, чтобы сохранить человеку понимание происходящего. Что происходящее не более, чем сеть единиц и нулей, вырисовывающих красивую картинку. Так Юнги проникается окончательно тем фактом, что всё вокруг — лишь история, написанная Тэхёном. Конечной точкой, пережившей разрушение Земли. Лежащей на земле, выпускающей из своей крепкой хватки существование миллиарда историй. В воздухе стоит запах металла. Юнги, немея внутри от ощущения замедления времени, смотрит в глаза Хосока. Хосок извиняется взглядом, чувствуя себя виноватым. Юнги смотрит на него и не может сказать вслух «прощай». Кто я? Юнги задаётся этим вопросом, насильно выламывая себя из паники от потери опоры под ногами. Он стоит, переводит огромные от страха глаза на умирающего Тэхёна и понимает, что это его единственный шанс. Спастись. По-настоящему спасти планету. Спасти Тэхёна. Мальчик из будущего. Самурай. Зеленоволосая девчонка. Фея. Ведьма. Инженер. Юнги не представляет, что делать и как. Но в его мозгу несётся мысль: а что если всё это уже происходило? Если всё это было раньше? Если он находится в этом времени как раз затем, чтобы спасти Тэхёна? Юнги хватает инструменты со столешницы, несётся к Тэхёну и, падая перед ним, прокатывается коленями по земле, к чертям сдирая кожу. Юнги прожил целую жизнь, но ему этого мало. Открывая контейнер со странными инструментами, Юнги вздрагивает, когда рука Тэхёна хватает его за предплечье. В его глазах настоящий страх, такой искренний, что Юнги забывается на мгновение, позволяя себе снова окунуться с головой в расходящиеся швы реальности. Такие глаза говорят громче действий и идей: Тэхён по-настоящему боится умереть, и он точно не знает, должен ли он выжить сегодня. Стал ли Чимин его конечной точкой. — Не дай мне умереть, — хрипит Тэхён, почти плача. — Не дам, — заполошно бормочет Юнги, давая искреннее обещание, — не дам. Ты не умрёшь. Юнги слышит истерику Чимина. Он видит краем глаза, как тот мечется вокруг себя, не может найти себе места. Хватает себя за волосы, смотрит на Тэхёна, будто не верит сам своему пронесённому сквозь жизнь желанию убить. У Юнги нет времени, у него чёрт знает сколько времени, чтобы разобраться в строении тела Тэхёна, но он успевает взглядом попросить Хосока. Сделать что-нибудь, потому что сердце Юнги обливается кровью от вида, как ломает Чимина. — Зачем тебе его ребёнок? — спрашивает Юнги, чтобы держать Тэхёна на плаву. — Переиграть сценарии. Что ты имел в виду? — Господи, как мне тебя не хватало… — вздыхает Тэхён, давя из себя подобие улыбки. — Я не Бог, — Юнги подкалывает без смеха в голосе. — Зачем тебе ребёнок? — Зачем тебе это знать? Тебе должно быть важно только то, что я помогу тебе не сойти с ума. — Тэхён, — Юнги перебивает его, — просто расскажи мне. Если меня уже нет, разве это имеет какое-то значение? — Я сделаю так, — Тэхён закашливается своим оранжевым гелем. — Так, что Намджун станет другим человеком. Грёбаное шоу интуиция. Юнги плохо понимает, зачем нужны все эти инструменты, но он ободряюще смотрит на Тэхёна, кивая. Тэхёна трясёт от боли, ему не до поддержки, а Юнги эта поддержка нужна сильнее воздуха. Юнги разрывает одежду на груди Тэхёна, оголяя глубокую ровную рану от меча. Внутри что-то странное, Юнги такого не видел, он не знает, что с этим делать. «Блять» — думает он. Если ты собрал машину времени, то сможешь собрать и одного андроида, разве нет? — Ты пробовал его убить? Сделать так, чтобы его не было? — спрашивает Юнги. — Так не получится. Я не могу повлиять на само существование человека. Люди — как переменные, но ты не можешь их сократить, — с трудом говоря, объясняет Тэхён. В мире Юнги выращивают органы, делают протезы. Намджун, оставшийся в замке, лучше бы разобрался в устройстве тела Тэхёна, но Намджуна нет рядом. Лучшим решением было бы схватить Тэхёна и перенести его хотя бы в будущее Юнги, к нормальным медикам-инженерам, только нет гарантий, что Тэхён пережил бы перемещение во времени. Юнги собирал машины, не людей. Он себя-то, органического, собрать не смог. Заставляя себя собраться, он осматривает тонкие разноцветные проводки и заглядывает глубже в рану. Внутри Тэхёна смесь чего-то полуорганического и техники. Гель не липнет на пальцах, но подсыхает, как самая настоящая кровь. Трубочки с ним внутри создают сложную сеть сосудов. Лёгкие вздымаются, как органические, но вряд ли это органика — лёгкие бы не прожили так долго. Юнги разбирает инструменты, бегло осматривая один за другим. Одна отвертка оказывается с нагревательным элементом. — Скаль… пель, — подсказывает Тэхён, чей голос вырывается механическим. Тэхён ломается. Юнги догадывается, что это устройство для спайки кожи. Он медленно проводит по ней, разрезая кожу послойно под вой Тэхёна. Но он не двигается, лежит на месте. Под коленями Юнги уже образовалась лужа из геля, покидающего тело Тэхёна, а механический голос, пугающий Хосока, пугает Юнги ещё больше. Тэхён выглядит как любая техника на грани перегрузки. Юнги, раскрывая его пальцами, видит под механической грудной клеткой что-то, очень напоминающее сердце. Насос бело-голубого цвета, раненый сталью, а оттого выталкивающий из себя гель с каждой пульсацией. Разорванные провода искрят, но не бьются током. Их нужно соединить, как-то припаять друг с другом, но месиво внутри не дает найти нужные. Это не бомба, где режь красный. Многие провода внутри Тэхёна одного цвета, а Тэхёну становится хуже. — Я не смогу, — отчаянно и быстро говорит Юнги. — Я попробую подлатать. Но я не смогу починить тебя. Я не знаю, как это работает. Тэхён морщится, жмурится, запрокидывает голову, мучаясь от боли, и Юнги думает, что он согласен на всё. Здесь нет права на ошибку, но Юнги, понятия не имея, почему руки ведут его сделать это, прижигает рваный край насоса. Тэхён вскрикивает и дёргается так сильно, что Юнги приходится упереться в него коленом, встать на его живот, а вторым придавить в грудь, фиксируя на месте. Эта операция на живую заставляет Юнги обливаться потом, Алекса в голове шумит, предлагая стабилизировать давление, пульс, адреналин, обозначая, что происходит что-то странное. Необъяснимое и опасное для её носителя. Юнги не хочет ничего стабилизировать. И он видит, как словно накаляется свет в воздухе: всё становится ярче, чётче, белее. Это свечение точно не видят Хосок с Чимином, сидящие на земле. Чимин в руках Хосока, тот пальцами обнимает его голову, не даёт смотреть на то, как Тэхён кашляет своей оранжевой кровью, задыхаясь. Хосоку страшно, Хосок не понимает, что происходит, он выглядит, как маленький ребёнок, а не бастард короля. Юнги не справляется. Пульс Тэхёна становится слабее, а лицо приобретает неживой серый оттенок. Юнги испуганно смотрит на него, понимая с нечеловеческим ужасом, что теряет Тэхёна. А вместе с ним теряет и себя. В голове почему-то возникает самый первый момент, когда Юнги взял в руки отвертку. Ему четыре года. И сразу же — ему двадцать. Юнги кажется, что ему сейчас двадцать лет. Он делает глубокий вдох, судорожно выдыхает, осознавая, что его внутренние часы умирают. Он убил так много людей, но под его руками никогда не умирали близкие, любимые. Юнги впервые теряет кого-то так, по своей вине: что он за тупица, зачем притащил сюда Чимина, зачем поверил, что он сможет себя сдержать? Юнги повторяет про себя мантры успокоения, что он не хирург, не психолог, а техник, но это не помогает. И это точно не спасёт Тэхёна от того, чтобы умереть и потерять весь мир. Что произойдет, когда Тэхёна не станет? Юнги уже чувствует, что всё просто исчезнет, как будто этого не было. Его воспоминания стираются, путаются между собой, Алекса тянет из последних сил, но в ней нет суперспособности бороться против времени. Она не может дать Юнги тех знаний, которых у него не может быть по праву его времени. Юнги страшно, и его зубы начинают стучать, а голова словно вибрировать от напряжения в шее. Тэхён начинает терять сознание. — Постой, постой, не уходи. Останься. Юнги хватает Тэхёна за щеки, пытаясь привести его в чувство. На его губах светло-оранжевая пена, Юнги не знает, что это такое, и почему оно пенится, но это что-то заменяет Тэхёну кровь. Крови в нём почти нет — она вся на земле. Тэхёну больно, его глаза норовят закатиться. Юнги мягко бьёт его по щекам, пытаясь заставляя смотреть. — Останься со мной. Пожалуйста. Он не знает этого человека, ничего не знает о нём, а его смерть воспринимается как личная трагедия. Что-то внутри Юнги не может вынести мысли о смерти Тэхёна. Что-то внутри него, вся эта душа и всё то время, переплетаются в агонии, выжимая из Юнги слёзы, проступающие на глазах. Юнги не хочет умирать. Он так не хочет умирать. Он знает, что исчезнет, если Тэхён умрет, чувствует это тем самым сошедшим с ума нутром, частью изменённого сознания, навсегда утонувшего во времени. И Юнги просто трясётся над его телом с отвёртками в руках, зная, что нужно скрепить провода. Каждый провод, который он соединяет, выдает странную искру, заставляя Тэхёна дернуться. С каждой искрой он становится тише, насос пульсирует медленнее, и Юнги уже готов всё бросить, поднять взгляд, посмотреть в последний раз на Хосока с Чимином, успеть попрощаться с ними, как в разрушенный храм забегает девушка. Юнги вскидывает голову. Девушка не выглядит испуганной, но её ноги быстрыми шагами подбираются к Тэхёну. Когда она садится напротив Юнги, её ледяной голос выдаёт: — Отойдите от него. Юнги бросает инструменты Тэхёну на живот. Голос девушки звучит слишком знакомо. Разглядывая её, Юнги не понимает, это понимает Алекса — она выбрасывает воспоминания о проститутке из борделя. — Айрин, — быстро говорит Юнги, но Айрин не обращает внимания. Вместо этого, она берёт другое устройство, которым соединяет несколько проводов между собой. Три провода — и глаза Тэхёна распахиваются. Тэхён выглядит измученно, держится на грани, но Юнги по себе ощущает, что время останавливается. Оно перестаёт гореть. Айрин выставляет в свою руку иглу, вытягивает из неё длинный прозрачный шнур, второй край которого вкручивает Тэхёну в насос. Насос делает первую пульсацию, и Юнги видит, как из тела Айрин начинает литься жёлтый густой гель. Не такой, как у Тэхёна, но очень похожий по цвету, с оранжевыми микрогранулами. Юнги не верит своим глазам: Айрин — это второй андроид, подруга Тэхёна, и всё прошлое десятилетней давности, когда Юнги был в этом времени впервые, переворачивается с ног на голову. — Кто ты на самом деле? — Я его помощник, — голос остается таким же ледяным. Напоминающим что-то. Не что-то, а тот самый голос, который звучит у Юнги в голове. Юнги не заметил этого тогда, был слишком уставшим и слишком в шоке. — Алекса?... — осторожно спрашивает Юнги. «Да, Юнги?» — Да, Юнги? Два голоса синхронно отзываются: в его голове и в ушах, голосом Айрин. Юнги растерянно падает на задницу, руками упирается за собой, смотря на девушку, которая уволокла его в отеле за монету. Он провёл ночь с её «братом» и с ней. Алекса. Это андроид Тэхёна. Алекса Тэхёна. Алекса Тэхёна заставляет реальность медленно срастаться, но Юнги, расслабившись, накатившей на него волной из стресса, страха и готовности умереть, переваривает в себе то, что только что произошло. Алекса последнего поколения чинит Тэхёна методично и уверенно. Юнги смотрит за движением её пальцев. По ним он бы никогда не сказал, что это эта девушка — машина, он всего лишь видит ещё одно подтверждение того, насколько его время на самом деле отсталое. Он смеялся над Хосоком и Чимином, на деле будучи таким же, как они. Неадертальцем из прошлого. Юнги хочет жить. Время ранит его. Время делает больно. Время наполняет его, словно сосуд. Протекают секунды, реальность, минуты, звон схлопывающихся реальностей. Время выламывает его кости. Время выворачивает его представление о правде, самом себе и том, что существует. Ни у кого ни в одной реальности не может быть веры, что он — конечная точка. Единственное существующее, единственное настоящее. Пространство — тоже материя, но что такое время? У этого вектора нет предела, и Юнги, ощутивший на себе взрыв миллиона вариантов развития событий этой реальности, чувствует, что сходит с ума. В эту секунду, смотря пустым взглядом на наполняющегося новой кровью Тэхёна, его сознание, пытающееся осознать себя существующим и настоящим, разрывается на прошлое, настоящее, будущее. И лучше бы Тэхён просто умер. Буря поднимается в затылке, биологические часы выламывают внутренние стрелки, сбиваются все ориентиры. Юнги теряется во времени, его взгляд стеклянный, и ему так больно от остановки этой непреодолимой силы и разрушения, что хочется кричать. Его время обернуло петлю вокруг шеи, придушило, раскачивает на невидимом маятнике. Это не дереализация, это не ощущение собственного несуществования, это чёткое знание, что ничто вокруг не реально, не единственно, не однозначно. Что люди перед ним — нарисованные цифры значений координат в пространстве. Объекты, существование которых лишь удачное стечение обстоятельств и чьих-то воспоминаний. Юнги думал, что он любил: по-настоящему, ярко, отчаянно, безумно, но стоя у предела своего времени, как он может любить, если его нет? Реальны ли все его чувства, если всё вокруг — нет? И даже он — не существует, может не дышать, умрёт — просто сотрётся из чьей-то памяти. Его время кончилось. У его времени нет любви. И он отдал бы всё, чтобы не знать этого. Юнги не знает, что происходит внутри него, когда он бережно прижимает к себе Тэхёна и плачет. Тэхён выживет, но Юнги не уверен, что в нём самом останется жизнь после того, как он почувствовал смерть времени на себе.

***

Одежда летит с Юнги на пол. Хосок срывает её, не жалея. Он тянет хлопок так сильно, что почти ранит кожу. Чимин хватает за талию так крепко, что Юнги ощущает не так давно пересаженную почку, печень. Юнги держится за плечи Хосока, прижимает его к себе, короткими ногтями впиваясь в него. Юнги оборачивается, ведомый руками Чимина, тянущими его голову, и распахивает рот. Язык Чимина врывается между губ, вылизывает жёстко и влажно, утягивает воздух, не даёт дышать. Ладонь Хосока ложится на пах, стискивает так крепко, что Юнги скулит через поцелуй. Рука Чимина локтем зажимает горло, притягивая к себе, прижимает спиною к груди. Хосок снимает штаны, пока Чимин тянет Юнги вверх, придушивая. Заходя в этот дом, Юнги сказал «сделайте мне больно». Он хочет почувствовать себя живым. Впитать всю их боль, ненависть, любовь, страсть. Забрать себе все их эмоции, провести их через себя, разбить себя и собрать заново. Ему нужно это — знать, что он существует. Что его тело чувствует до сих пор, что кто-то принимает его, нереального. Что Хосок с Чимином всё ещё здесь, что они останутся рядом, что не исчезнут под странным гулом и светлым небом, с которым пришло ощущение разрушения. Юнги абсолютно голый между ними — открытый, доступный, эмоционально раскрытый. Он словно снова на горах в Японии, абсолютно никакой, с красными от слёз глазами, не представляющий, как жить эту жизнь дальше. Что ему делать, куда идти, кем быть, как дышать, как заставить себя двигаться. Его двигают в сторону, на пол, на снятую с медведя шкуру. Чимин заламывает его к полу, как преступника, выламывает локоть и плечо. Юнги воет от боли, когда Чимин хватает его за волосы и прижимает лицом к полу. Им не нужно объяснять дважды: Хосок с Чимином знают, что такое любить через боль. Выражать свою любовь болью, чувствовать себя настоящими, принимать друг друга через боль. Единственное, что так сложно подделать; что всегда кажется настоящим. Никакого мазохизма, никакого возбуждения от того, как Чимин стягивает одежду. Треск ткани не сравнится с треском самого самосознания. Юнги не может понять, кем он стал, падая на бок между Хосоком и Чимином. Не знает, как исправить это, как поверить в самого себя на этом временном отрезке, если прикасаясь к ним его руки погружаются в мякоть искусственного тела Тэхёна. Смотря в глаза Хосока, лежащего перед ним, Юнги смотрит в глаза Тэхёна. В глаза времени. Эта река уносит его не домой, она уносит его в те края, где нет шанса вернуться назад. И Юнги, вспоминая свои последние десять лет, прокручивая их нажатием одной кнопки «повторить», не хочет признаться вслух, что жил их ради боли. Он цеплялся за эту боль: потери, утраты, боль физическую, боль от непонимания. Оно держало его на плаву, но сейчас, когда Чимин жестковато берёт его сзади, Юнги не может найтись. Хосок держит его ногу под коленом, подтягивает к себе ближе, у Юнги нет и сантиметра пространства. Они целуются сумбурно, пьяно, в поцелуе Юнги чувствует слабость Хосока перед его слезами. Хосок знает, что он не в порядке. Хосок знает, что он нездоров. Но он подчиняется просьбе Юнги отключить сознание, оставить только тело. Он упирается на локоть, приподнимаясь над Юнги, и Юнги видит, чуть обернувшись, как Хосок целует Чимина. Дико так же, как Чимин целовал Юнги — искренне, пылко, как будто не будет завтра. Но завтра и не будет. Не будет ничего, что после. Юнги не понимает время больше: он думал, они с ним семья, друзья, близкие, разобравшиеся друг в друге, но то вышвырнуло его на ковёр из шкуры медведя. У Юнги нет никого, кроме Чимина и Хосока. И вместе с тем — никого, кроме самого себя. Как сложить всё это, если и себя не существует? Юнги пытается не думать, целуя грудь Хосока, упираясь в неё лицом. Руки Хосока и Чимина раскрывают Юнги, Чимин оттягивает его ягодицу, Хосок притирается, будто хотят взять вдвоем, но Юнги не потянет. Он, чёрт, не потянет ничего больше, и он, скуля в Хосока, думает отчаянно рявкнуть им, чтобы отодрали его до неспособности ходить, думать, жить. Юнги держит Хосока за талию, заводит вторую руку за себя, пытаясь ухватить Чимина за лицо, за волосы. Он выворачивается, хочет ухватить поцелуй, но вместо этого ухватывает ощущение пустоты. Член Чимина влажно выскальзывает из него, и Юнги громко вздыхает. Эхо разносится по комнате, дыхание бы потушило свечи, был бы Юнги колдуном. Он не маг, не блядский заклинатель стрелок часов — он всего лишь чья-то память. Хосок тянет его за колено, входит одним сильным движением, глубоко и до упора. Пальцы Юнги соскальзывают по его талии, царапают его, из горла вырывается грудной шумный стон. Запрокинутая голова упирается в Чимина. Юнги подтаскивает его ладонь к своему члену, сжимает его пальцы вокруг себя, но ритм задаёт Чимин, дроча ему в такт движений Хосока — неторопливых, глубоких и очень грубых. Юнги не дают кончить, член Хосока снова сменяет Чимин, и Юнги приоткрывает рот, сказать, что они могут взять его вдвоем — в том, что ему будет больно, нет ничего страшного. В его теле нет никакого смысла, как и во всём, что происходит в этом несуществующем мире. Его собственная страшная сказка, ночной кошмар, где Хосок заталкивает пальцы в рот, прихватывает за челюсть. Во времени Юнги это было бы идеальной жизнью: его любят двое, трахают двое, понимают с полуслова. Но того времени для Юнги больше не существует. Тот иллюзорный купол — не его дом больше. Его дом в этой комнате. Когда он лежит на спине возле Хосока с Чимином, забросив одну ногу на Чимина. Растянутый, обмякший, опухший от стонов и слёз, точно некрасивый. У него нет сил гладить Хосока по животу, у Хосока есть силы только на то, чтобы, перебросив руку через Юнги, касаться Чимина. Юнги смотрит на них будто бы сверху: целая куча тел, руки, ноги, но нет границ. Юнги кажется, что он давно проник под их кожу, стал одним целым. И когда он смотрит на Чимина, знает, тот думает. — О чём? — только спрашивает Юнги, бесцветно и негромко. — Ты отдашь ему ребёнка Чжиын? — А ты хочешь, чтобы я отдал ему вашего ребёнка? — взгляд Юнги не меняется, он пустой. — Я хочу, чтобы мы никогда не умерли. Юнги хочется сказать, что он всегда будет с ними. Что он не покинет это время. Что он должен остаться тут, что у него нет ни других опций, ни желаний. Что ему не нужно возвращаться, если его никто не ждёт. Временной парадокс врастает в Юнги вьюном, крошечные белые цветы взрываются перед глазами, прорастая сквозь кожу. Юнги больно, но не от того, что его имели поочередно, до саднящего чувства, до нехватки дыхания, до нестерпимо налившегося кровью члена, теперь ноющего от жесткой хватки рук. Временной парадокс выбрасывает сознание из его тела. Юнги смотрит в глаза Хосока всего мгновение, но ему кажется, что проходит вечность. Юнги точно хотел что-то спросить у него. Время поперёк горла рыбной костью. Им нужно отдать ребёнка Тэхёну, если это последний шанс на спасение Земли, переиграть все переменные сюжета. Только если будет спасена Земля, вернется ли Юнги в своей реальности в прошлое? Останется ли он лежать здесь, когда младенец окажется в руках Тэхёна? Когда первоисточник — далёкое прошлое Ким Намджуна — перевоплотится во что-то совершенно другое, как единственная переменная, имеющая настоящее значение? Он моргает. Моргает ещё раз. Моргает третий раз. Картинки смазываются. Парадокс — конфликт памяти, выталкивающий его наружу из то ли воспоминаний, то ли прошлого. Его рассудок не смущает, что несколько секунд назад была ночь, была шкура, был огонь в камине. Юнги смотрит в море, сейчас день, горизонт чистый. Никаких призраков войны. Толькой той, что идёт в его голове, выжигая личность и имя. Кто-то смотрит в горизонт. Чьи-то кеды валяются на песке. Кто-то мечтает о том, что всё будет хорошо. Чьи-то мысли летят к дельфинам. Чьи-то мысли тонут в тёмном море, кто-то пытается ухватиться за них. Кому-то хочется плакать, кому-то — смеяться. Кто-то точно любит, а кто-то не испытывает ничего. У кого-то нет права на ошибку, но кто-то уже ошибся. Солнце в зените, светит в макушку. Кто-то поднимает взгляд к небу и видит купол. Солёный ветер бьёт по щекам, и он такой же не настоящий, как всё в этом мире, кроме Тэхёна. Юнги — кто-то, декорация из мяса, костей и чьей-то памяти. Ветер застывает, и Юнги думается, что Земля останавливается в этот самый момент. Он — дитя природы, науки, собственных родителей, чьей-то любви. Миллиарды людей в мире пытаются понять суть своего происхождения, ещё не понимая, что они не существуют. Во всём мире всего один человек, и это не Юнги. Кто-то чувствует тепло от плеч рядом. Рядом с кем-то сидят те, кого кто-то любит. Хосок и Чимин сидят по обе стороны, помогают чувствовать пространство, но они не помогут почувствовать себя. Юнги смотрит вместе с ними вдаль, но только он видит там границу. Бегущую строку, пишущую время реальности в сути существования Тэхёна. Юнги хочется верить, что его любят по-настоящему. Что это не временной или пространственный обман. Что это не чей-то план по искажению прошлого, и что Юнги не проживал эту реальность миллиарды раз. Ему, как и каждому человеку, хочется чувствовать себя единственным, настоящим. Но правда в том, что он — единственный в том смысле, что по-настоящему навсегда один. Он мысленно тянет руку к небу. Солнце лижет чьи-то пальцы. Кто-то чувствует холод ветра. Кто-то не представляет, как жить без опоры внутри себя. Кого-то растянуло на года, века. Юнги мысленно уносит на медвежью шкуру, он зажат между двух тел снова, и этот цикл повторяется с каждым разом, когда он опускает взгляд к горизонту. Пляж, плечи, рука в небо, поцелуи. Он видит будущее, что зациклено на повтор, и больше, чем сказать Хосоку с Чимином «я люблю вас», Юнги хочет попросить их, чтобы они прекратили это. Прекратили его существование в этой реальности. Всё начать с начала. В момент, когда он появился в лесу и потерял сознание от удара Чимина. Начинать всё заново, пока не попадёт в ту ветвь, где не будет знать, что вся его любовь — чей-то осадок на дне аквариума. Время — форма протекания физических и психических процессов, условие возможности изменения. Это необратимое течение от прошлого к будущему. Это физическая величина для определения координат пространства-времени. Любовь — чувство, глубокая привязанность и устремлённость к другому человеку или объекту. Это чувство, получаемое выработкой дофамина и окситоцина. Это чувство глубокой симпатии. Время — это то, что человеку не познать, не побороть. Любовь — это то, что не воспроизвести, не повторить, не испытать так же заново. Юнги знает определения, вырванные из контекста, но как рассказать всему миру простыми словами, что такое любовь вне времени? Он знает, что будет здесь всегда: в прошлом, настоящем и будущем, на стыке всех развилок и вариантов, в соединении всех вероятностей, в каждой формуле теории больших чисел. Любовь и время — непреодолимая сила, постоянно тянущая нас в одну точку пространства и времени. Мы возвращаемся сознанием в место, которое зовём домом. К людям, к тому моменту, когда нам было легче всего, лучше всего. Наша дорога домой — не более, чем дорога к собственным воспоминаниям; своему прошлому, когда мы были счастливы; к будущему, где мы будем. Юнги сжимает руку Чимина, пытаясь понять, где он сейчас находится. На какой развилке? Каком островке этого времени и пространства? Где в эфемерном чувстве любви находится его дом, его сознание? Всё, что знает Юнги, забывая своё имя и рассматривая в горизонте перекликающиеся события прошлого и будущего, это сколько бы раз ты не начинал сначала, всегда будет не хватать. Ни времени, ни любви.