00 mile

джено целует донхёка и всё вокруг приходит в полнейший хаос. в буквальном смысле. дребезжат дверцы шкафа, с полок падает несколько книг и ручки вылетают из карандашницы, свободно разлетаясь по всей комнате. донхёк отвечает на поцелуй и чуть сжимает волосы джено своими тонкими, чуть шершавыми пальцами, оттягивает немного, будто котёнок, точащий коготки о ковёр. с ним всегда так — будто находишься на волоске от смерти, на сладком последнем шаге в пропасть; опасно и невыносимо горячо. впервые, два года назад, когда джено побывал в донхёковом доме и услышал историю его странной особенности, начиная от рассказов матери о парящих погремушках и заканчивая на плюсах и минусах этого своеобразного таланта, то подумал о том, что его детективное расследование будет продолжаться, как и изучение донхёка. он убрал всю свою комнату, исключая стеклянные и в приниципе бьющиеся предметы, привинтил стол к полу, встречаясь с родительским недоумением, и даже компьютер прилепил специальной конструкцией из книг и скотча. и всё это для того, чтобы все эксперименты проходили с минимальным ущербом. но, на самом деле, расследование стояло на месте даже тогда, когда джено случайно-не-случайно опрокинул на донхёка чашку с горячим чаем. предметы не взлетали и шкафы не двигались с места, всё было так же спокойно, будто ничего и не происходило вовсе. и только спустя год, когда джено случайно заметил, как напрягается донхёк от малейшей близости: шёпот на ушко, поглаживания по бедру во время занятий математикой, объятия при встрече и на прощание — расследование сдвинулось с мёртвой точки. казалось бы, ничего такого, но печенье падало с кухонного стола, учебник алгебры приподнимался и донхёк неловко оправдывался тем, что так удобнее, листья с земли беспричинно зависали в воздухе в совершенно безветренную погоду. и это немного льстило. и начиналось это всё от обычного интереса, ведь джено чисто из научных побуждений горячо дышал в шею, настырно хватал за руку и даже один раз на прощание, переборов все свои внутренние «нет», оставил на пылающей донхёковой щеке лёгкий поцелуй. и всё бы так и дальше шло гладко, предметы бы взмывали в воздух и кружка на кухне, стоящая в опасной близости от края, дребезжала и эксперимент был бы очень даже успешным, пока донхёк не начал делать тоже самое. пока его горячие ладошки не стали слишком часто касаться, глаза — смотреть на чужие губы, а объятия — всё больше походить на попытки вжаться в тело джено. оправдания желанию стянуть с донхёка футболку джено так и не нашёл. всё это стало заходить куда-то за рамки простого-научного-интереса, ну, может, не на все сто процентов. когда они впервые целуются у донхёка дома, начинается самый настоящий ураган. подушки и одеяло взмывают в воздух, учебники и книги врезаются в потолок и абсолютно всё содержимое шкафов оказывается за их пределами. и стоит им отстраниться на секунду и предметы опасно теряют воздушную опору и резко опускаются вниз, донхёк не находит ничего лучше, чем снова прижаться своими губами к чужим и позволить целовать себя весь вечер, пока внизу не слышится хлопок входной двери, оповещающий о приходе родителей. джено неловко улыбается и извиняется за беспорядок, а донхёк, покрывшийся от чрезмерного смущения красными пятнами, больно пинает его в бок пяткой. а сейчас он сам тянется к джено, зажатый между горячим телом и стеной, мальчик-мечта, загорелая кожа, блестящие глаза и чуть вьющиеся от влаги волосы, ведь на улице дождь, а им пришлось бежать от автобусной остановки несколько поворотов до дома джено. любимая кружка джено опасно висит где-то в метре над полом, но даже это не мешает касаться донхёка так, чтобы он смущался и тихо, прерывисто дышал. не мешает поцеловать его родинку в самом центре тонкой шеи, не мешает ледяными руками провести под футболкой и улыбнуться легко, кусая нежную кожу над ключицей. ничего не помешает ли джено свести донхёка с ума, даже если вся комната будет разбита вдребезги. донхёк тихо шепчет, будто в бреду, просит перейти на горизонтальную поверхность, иначе он рухнет на пол прямо сейчас и задохнётся как рыба, выброшенная на берег. когда кожа соприкасается с прохладным свежим постельным бельём, донхёк улыбается и счастливо выдыхает — где-то у подоконника фиалки начинают кружиться вокруг рюкзака. комната с каждым поцелуем превращается в маленькую галактику с ценром в виде самого яркого солнца. когда джено целует донхёкову шею, оставля засосы там, где на все сто процентов будет видно, донхёк звонко стонет и сжимает волосы джено цепкими пальцами так сильно, будто хочет вырвать. всё это похоже на апокалипсис и взрыв сверхновой где-то совсем рядом с солнечным сплетением, потому что всего пару минут назад, когда они бежали по улице и смеялись, пытаясь прикрыть пиджаками головы, тело сковывал холод, а сейчас всё будто воспламеняется. донхёк — маленькая горячая искорка, никогда не гаснущая, а лишь убавляющая своё сияние на несколько мгновений; джено чувствует себя так, будто распылил по всей комнате газ и подносит ту самую маленькую искорку, что взорвёт дом к чертям собачьим. донхёк выгибается и громко, несдержанно стонет, потому что знает, как джено это нравится. знает и делает всё, чтобы столкновение планет стало неизбежным. чтобы половину галактики разнесло от одних только прикосновений и несдержанных поцелуев. на деле же разбивается, кажется, та самая любимая кружка джено, что раньше стояла на самом краю кухонного стола, на волоске от смерти, а сейчас так просто встречается со стенкой. донхёк резко вздрагивает, оборачиваясь на звук, и вся магия пропадает, вещи падают и всё, что остаётся — жуткий беспорядок. — чёрт. — прости, — донхёк виновато отводит взгляд и опускает ладони на чужие плечи, — но это и твоя вина тоже. — ты первый это начал, — джено хмурится, но затем снова улыбается, целуя нежно в висок. — ребёнок, — донхёк фыркает, отталкивая его от себя и приподнимается, — и вообще, ты говорил, что мы будем заниматься математикой. — получилось физикой, — джено подмигивает, донхёк пробивает лоб ладонью. книги аккуратно ставятся обратно на полки, осколки выбрасываются в мусорку под громкий вопль и включенный на телефоне похоронный марш, всё возвращается на место и снова приходят родители джено. донхёк говорит, что очень вовремя, посмеивается неловко и потирает шею. — слушай, прости, правда, я стараюсь это контролировать, но ты сам видишь, во что это выходит. в моей силе полно минусов и я не понимаю, как ты это терпишь. — зато убираюсь в комнате часто, мама довольна, — джено смеётся, но выходит, почему-то, не смешно. — всё в порядке, не волнуйся, мы много раз об этом говорили. — всё равно, — донхёк смотрит на пол и перекатывает в воздухе остатки осколков, опуская в мусорку. — ты для меня самый лучший, помнишь? — джено обнимает мягко, пытаясь донести до донхёка всю нежность и уверенность в том, что всё будет отлично. и донхёк верит, потому что джено никогда не умел врать. — помню.