00 mile

ренджун говорит, что у того парня убили кого-то близкого. джемин только усмехается и доедает мерзкую кашу, приготовленную где-то на грязной кухне, и непонятно из чего вообще, но есть надо, а сдыхать не хочется совсем. каждый, кто сидит сейчас в столовой, каждый кого-то терял и от того, что у этого мальчишки кого-то там убили, хуже стать не должно. джемин знает, о чём говорит. — думаешь о том, что это пустяк? — ренджун мнёт во рту чёрствый хлеб, пытаясь стереть с лица засохшую кровь. — да. — не будь так жесток, он человек, а не безмозглый кусок мяса. вспомни себя, когда.. — заткнись. то, что случилось тогда — исключение. он умер почти у меня на глазах, а я поступил как мразь. — ты даже не знаешь, что с донхёком случилось. ну, того парня так зовут. — мне плевать как его зовут. зачем ты вообще мне о нём говоришь? ренджун вздыхает и встаёт из-за стола (по щеке размазана всё та же кровь, только теперь с разводами от попыток её стереть) с потрескавшимися тарелками в руках. грязными и плохо отмытыми. — я пойду на кухне помогу. а тебе говорю об этом, чтобы ты ему помог так же, как я тебе когда-то, придурок. тем более он новенький, не знает никого, а ты можешь оказаться с ним на одном поле боя и не сможешь наладить контакт. из-за вас может сорваться миссия и вообще.. — я понял, прекрати, — джемин морщится, снова впихивая в себя кашу и запивая водянистым чаем, — поговорю я с ним, но только потому что ты просишь. донхёк за столом в центре зала вяло мешает что-то в кружке и глядит куда-то в стену, а затем резко оборачивается, смотря джемину в глаза. своими пустыми и тёмными-тёмными, будто в них литрами вливали керосин и поджигали мёртвые тела, оставляя только жалкие костные угольки и усыпанную пеплом землю. ничего кроме смерти и скорби. и джемину на секунду становится стыдно. // тяжесть оружия в руках неприятно давила на больные, обмотанные бинтом пальцы. кожа удивительно быстро трескалась и кровоточила, маленькие ранки становились всё больше и джемин боялся даже не боли, а заражения крови. — хён, я в медицинский, — джэхён на это лишь кивает, даже не глядя в его сторону, и прицеливается в быстро движущийся манекен. тэиль снимает пластыри, повязки и жидкие переплетения бинта: качает головой и задумчиво гудит, как старый отцовский ноутбук, перегруженный лишь одним поисковым запросом. — почему ты раньше не пришёл? — думал, что само пройдёт, — джемин пожимает плечами и смотрит куда-то в сторону, потому что перед тэилем вдруг становится как-то неловко, а всё только потому, что джемин вновь оказывается полнейшим идиотом. — думал он. если и дальше бы так думал, от твоих пальцев ничего бы не осталось. теперь лечить будет гораздо тяжелее, — он устало откидывается на спинку старого скрипучего стула, — и больнее. — хён! — оба резко оборачиваются и джемин даже думает, что ему кажется, — хён, помоги. ёнхо на пару с юкхэем крепко сжимают того самого донхёка, что сейчас только кричит и выбивается из крепкого захвата. тэиль срывается с места как ошпаренный, дрожащими руками разбивает ампулу с какой-то жидкостью и судорожно набирает в шприц. — держите его крепко, чтобы не дёрнулся. лекарство вводит быстро и, вероятно, болезннено. донхёк, кажется, кусает юкхэя за руку, на что тот лишь смеётся и похлопывает пальцами по месту, за которое держит. донхёк закатывает глаза и обмякает. джемин только сейчас замечает на чужих щеках слёзы. — что случилось? — тихий вопрос, нарушающий звенящую тишину. — даже не знаю, — ёнхо подхватывает донхёка на руки и аккуратно кладёт на кровать, как маленькую безвольную куклу. — тэён вернулся с миссиии весь грязный и в крови, а этот, — кивок в сторону лежака, — он сначала упал и отполз к стене, а потом начал плакать и орать. — ты знаешь о нём что-нибудь? — говорят, что у него кто-то умер, но подробностей я не знаю. — джемин безразлично пожимает плечами, но обеспокоенно смотрит на вздымающуюся грудь и грязную камуфляжную форму. — мне ренджун сказал. — я слышал, что его джено нашёл на прошлой экспедиции, — юкхэй потягивается и у него ужасно хрустят суставы, заставляя тэиля поморщиться, — могу позвать. — давай. и быстрее. «вечно джено кого попало с улицы подбирает, люди не собаки.» джемин снова садится на стул за тэилев стол, рассматривает баночку с предложенным лекарством и морщится, когда открывает и чувствует неприятный запах. собирается спросить у тэиля, что это за дрянь, но натыкается на чужой взволнованный взгляд и сведённые у переносицы брови. — тэиль-хён? — он смотрит стеклянно на джемина и, замечая баночку в руках, проговаривает тихое «каждый день перед сном на мытые руки» и снова возвращается к сверлению взглядом донхёкового лица. // джено говорит, что не знает подробностей и надежда на то, чтобы как и раньше игнорировать донхёка — исчезает. потому что тупой интерес и суровое наказание тэиля узнать об этом мальчике побольше делают своё, и приводит это к тому, что джемин всю ночь сидит на соседней койке и наблюдает за спящим донхёком. сейчас, с закрытыми глазами и безмятежностью на лице, он совсем не похож на человека, тронутого войной. не похож на того, чьи близкие гибли от мерзких существ, ломящихся в каждый дом и кусающих всех подряд. волосы, покрытые тонким слоем пыли не блестят и их настоящий цвет едва ли можно назвать каким-то кроме «вроде коричневый, а вроде и чёрный», но джемин облизывает пальцы и проводит по макушке, стараясь отмыть еле вьющиеся пряди. тёмно-каштановый поблёскивает при свете лампы. джемин боится, что он проснётся, поэтому тут же отводит ладонь в сторону и снова садится на кровать напротив. пытается вспомнить, что случилось, когда погиб юта и что было после. плакал ли джемин при виде крови, плакал ли, когда слышались выстрелы, плакал ли, когда снова и снова видел отвратительных не_живых. и не может вспомнить ни одного такого раза. лишь робкие, загнанные всхлипы по ночам ренджуну в плечо, не более, не на людях. им всем и так хватает боли у себя в груди, а видеть, как плохо кому-то из своих — тяжелее в разы. юта вырывался изо всех сил и последнее, что он сказал ему, было «беги». и джемин сбежал, как самый последний трус. без боеприпасов и без напарника. он чудом уцелел, хотя за ним гналась буквально стая зомби, голодных и полных животного желания пополнить ряды ещё одним теплокровным. и он до сих пор винит себя за то, что оставил его, потому что на базе ещё был антидот и юту можно было спасти, даже если бы по пути джемин сам позорной собакой повалился на землю от усталости, он бы на руках донёс его, искусанного и, самое главное, живого; а всё, что осталось от него — вещи и маленькая груда камней на заднем дворе с импровизированным кладбищем без тел. — где я? — хриплый голос выводит джемина будто из транса, заставляя поднять глаза на донхёка. он лежал всё в той же позе, только его безжизненные глаза были чуть приоткрыты. — в госпитале, — джемин наклоняется, скрестив руки на коленях, — жду, пока ты проснёшься, — донхёк чуть хмурится и пытается подняться, шатаясь и чуть не падая обратно. — зачем ждёшь? — чтобы порасспрашивать. — джемин смотрит, как он разминается и чуть улыбается. хруст разносится по помещению и джемин думает, что тэилю бы точно не понравилось. — и что же? — что с тобой случилось, когда тэён вошёл. — кто такой тэён? — он замирает и ровно садится, глядя наконец джемину в глаза. всё такими же пустыми и бесконечно чёрными. — куда он вошёл и почему со мной должно было что-то случиться? — может тебе еще в подробностях рассказать о том, как ты тут орал и плакал, пока тебе не вкололи успокоительное? — я.. — донхёк широко раскрывает глаза и даже спину лишний раз выпрямляет, — я не помню этого. взгляд в сторону. — думаешь, что есть смысл врать? — я не вру! — резко вскрикивает донхёк и мнёт ладонями постель. — думаешь, что я поверю? думаешь, что кого-то заботят твои хрупкие нервы, милый? думаешь, что все станут терпеть твои крики на всю базу и что тебя не пристрелят как паникёра? всем плевать. и если ты хочешь жить, — джемин резко встаёт и приближается к чужому лицу, — то выкладывай, с чего тебя так коробит. донхёк молчит. молчит минуту, две, десять. молчит. молчит, будто в нём борятся два маленьких человечка, решающих что-то ужасно важное, что-то, от чего зависит их собственная крохотная жизнь. тишина взрывает воздух вокруг них и джемину начинает казаться, что всё вокруг заполняется невидимой водой. он вспоминает ренджуна и его успокаивающий шёпот, после которого джемин выдал всё, как оно есть. вспомнил аккуратные крепкие объятия и колючие волосы, поглаживания по спине и почти мантрой произносимое «ты не виноват». поэтому чуть двигается вперёд, грубовато беря донхёкову ладонь в свою. джемин присаживается рядом на кровать, забираясь с ногами, уже предчувствуя ворчание тэиля. — послушай, — донхёк поднимает голову и смотрит на него. — я знаю, что у тебя погиб кто-то близкий и хочу сказать, что понимаю. моего напарника схватили на моих же глазах. расскажи мне, что случилось, — джемин чуть крепче сжимает руку и ближе наклоняется заглядывая прямо в то тёмное и опасное. — я.. я сожалею, что твой друг погиб. прости, но я не могу сказать. донхёк встаёт и, покачиваясь, выходит из помещения, аккуратно прикрыв за собой дверь. // каша снова не лезет в горло, но ренджун буквально заталкивает в него еду. сегодня на вылазку, и джемин всеми силами старается не думать о том, что она может быть для него последней. в столовую заходит донхёк, смеряя помещение выискивающим взглядом и, замечая джемина, сталкиваясь с ним взглядами, немного замирает, а затем снова принимается высматривать место. но единственное, где есть знакомый человек — джено — занимается джисоном. донхёк даже вздыхает, потому что выхода, увы, нет. — что такое? — ренджун заинтересованно смотрит на джемина, тыкая ему ложкой с кашей в приоткрытый рот. — ешь. — ничего. донхёк ставит на стол свой поднос, чем ужасно пугает ренджуна, тут же вздрогнувшего и промазавшего из-за этого. ложка с кашей проезжается по всему джеминовому лицу. на секунду за столом повисает молчание, но после того, как лукас, наблюдавший за всей картиной, начинает громко смеяться, неловкость пропадает. донхёк улыбается. джемин готов схватить ренджунову ладонь, окунуть её в кашу и водить по лицу, лишь бы он снова засиял. // осквернённый грязной кровью нож поблёскивает на палящем солнце. кажется, он называется мачете, но джемин не придаёт этому значения, ведь единственное, что волнует, это его огромная длина и возможность рубить всё подряд. в городе снова тихо, но мерзкие шипения будто преследуют. план простой: зайти на склад и постараться вытащить всё, что можно унести. звучит достаточно просто, но на деле едва ли выполнимо. ёнхо с винтовкой медленно идёт впереди, распахивая двери ногой. сегодня их четверо и, если повезёт, все вполне могут вернуться домой. — включаю свет на три.. — джемин прекрасно знает, что стоит лампочкам на верху вспыхнуть, ко входу хлынет толпа, жаждущая крови. джемин знает и тихо шепчет «удачи», пока ёнхо отсчитывает секунды. слышатся первые хрипы и выстрел за выстрелом. // сил нет. абсолютно. джемин готов упасть на землю и отдать себя на растерзание, но что-то толкает его вперёд. до базы максимум сотня метров, где-то впереди все трое живых напарников, а сзади город, погибающий от натиска мертвых. можно остановиться, можно спокойно и тихо начать идти, но джемин видит огромные облака, что приближаются и снижают их шансы на жизнь в сотни раз. где-то впереди все трое живых напарников, сзади сотни мёртвых, а между ними что-то среднее, заражённое. джемин проклинает себя за то, что не надел перчатки, что грязная кровь попала на раскрывшиеся, ещё не успевшие затянуться ранки и новые, прорезавшиеся от натиска. тэиль сказал, что антидот есть, джемин молится, чтобы это было так. запёкшаяся на лице кровь противно стягивает кожу и грязь отвратительно сушит, но джемин из последних сил вбегает на территорию базы, где все тут же принимаются закрывать ворота, но он продолжает бежать. через длинные коридоры и ошеломлённых напарников. так они друг друга называют. тэиль, замечая окровавленные ладони, испуганно таращит глаза и хватает ампулу, а дальше только пустота. // в лазарете слишком светло, от чего сразу же начинают болеть даже закрытые глаза, тонкая кожа века совсем не защищает. всё тело затёкшее, болит от ушибов, все ссадины и синяки дают о себе знать. что-то сырое проходит по его лицу, но джемин не смеет дёрнуться, чувствуя, как по коже стекает тёплое, водное. когда ткань перемещается на шею, он открывает глаза, и видит сначала лишь очертания, а затем пытается приподняться, чтобы проверить, релально ли оно. — тихо, тихо, — голос как сквозь толщу ватных подушек доходит до него и распознать становится слишком сложно, — тебя из мёртвых достали, а ты так дёргаешься, везунчик. ещё пара минут тишины, движений тряпкой и попыток разлепить плёнку на глазах и джемин может увидеть загорелую кожу, узловатые пальцы, розоватую от крови тряпку и лицо. чуть улыбающееся. — я не везунчик, — донхёк усмехается. — а кто? — джемин. — я знаю, да и ты меня тоже, — он снова улыбается, а джемин морщится, когда донхёк надавливает на синяк на ключице. — ренджун попросил посидеть с тобой, а я не смог смотреть на твоё грязное лицо. — обошлось без происшествий, ты не плакал снова? — будешь издеваться и я вылью всю эту воду на тебя. — ладно-ладно, — джемин вытягивает вперёд руку и осматривает забинтованные пальцы. плотный бинт, наверняка с нормальной подкладкой внизу и угрожающий пластырь с мумином на запястье — стопроцентно дело рук ренджуна. донхёк ещё долго сидит с ним, слушает глупые истории с базы и ни слова о грустном, о прошлом до катастрофы и о вылазках. только о светлом. джемин не спрашивает донхёка ни о чём, но, заглядывая во всё такие же пустые, хоть и искрящиеся смехом, глаза, тянется спросить хоть что-то. сдерживается и только глупо улыбается, говоря, что забыл, что хотел сказать. донхёк аккуратно берёт руку джемина в свою и мягко водит по бинтам, говорит, что всё будет хорошо и что он не виноват. секундное чувство дежавю, глаза в глаза, вспышка и еле сильно сжатая в ответ рука. джемин думает, что спросит как-нибудь в другой, более подходящий момент или подождёт, пока донхёк сам всё расскажет. а пока что он сжимает его руку в своей, морщась от боли, но продолжая улыбаться.