Наблюдая рассвет

      Мечты сбываются, вот так штука.       Назойливый сигнал будильника прогоняет прочь остатки прекрасного сна. Утро встречает такой привычной головной болью. Кислородное голодание — та ещё херня, это Бакуго понял уже давно. Смешно морщась и силясь разлепить глаза, он сонно выпутывается из спального мешка, застряв в том ногой. Никогда не привыкнешь… К слову, здесь, в космосе, что ни сон, то редкостная параша. Сегодня тоже приснилось что-то необъяснимое и неприятное.       Дурацкий сон. Вот Бакуго, а вот Деку. Рядом — группа дворовых мальчишек, те ещё задиры, да под предводительством… нет, не его, а чёртового Мидории. Они словно поменялись местами. Изуку теперь ходит с гордо поднятой головой, а его друг нервно поводит плечами, всегда плетётся позади и испуганно озирается, стоит кому-то произнести вслух его сраное прозвище:       — Ка-аччан! Каково тебе, беспричудному? — Деку премерзко улыбается, а «Каччану» хочется заехать ему в нос. Но группа мальчишек смотрит с нескрываемой угрозой, поэтому бедняга молчит, продолжая выслушивать претензии в свой адрес.       Ну…       Бакуго давно уже не мальчик, а эти дебильные сны продолжают его терзать. Один из постоянных минусов долгого пребывания в безвоздушном пространстве. Но что-то же должно меняться? Покинув свой отсек, космонавт плавно, словно пушинка, перелетает в коридор, держа свой путь в ванную. Личную гигиену, пусть и довольно ограниченную, никто не отменял.       Бакуго Кацуки в свои тридцать два — весьма опытный космонавт, совершивший уже немалое число полётов. Для капитана корабля он чересчур молод и горяч, но на удивление хорошо умеет держать себя в руках, когда этого требует ситуация. Этот везучий чёрт даже единожды высаживался на Луну, и восторгу этого, казалось бы, взрослого мужчины не было предела. Только вот это вам по секрету докладывается: сам восхищённый космонавт пообещал вырезать всю свою команду, если кто-то вдруг проболтается об этом. Всю, наверное, кроме Урараки.       Урарака Очако — радист. И не скажешь по ней, что такая серьёзная ответственность за весь корабль ложится на её плечи. Время и место посадки, обнаружение инородных космических тел, с которыми велика опасность столкнуться — её работа. А ещё она — душа компании, легко находящая общий язык с каждым новым товарищем. Бакуго это порой не на шутку злит, но он лишь усмехается в ответ; ведь Урарака со времён школы такая. Как известно, горбатого исправит лишь могила.       — Кацуки, ты опоздал на двадцать минут, — Очако хмурит брови, встречая давнего друга у дверей в душевую, — Опять проспал, поди. Ты хоть умылся?       Как же она хороша, когда молчит. Эх, твою мать.       — Умылся, — рыкнул мужчина беззлобно, умолчав о том, что мороки с водой в космосе чуть более чем достаточно, и ей ли, радисту, не знать, — И у меня, вообще-то, до работы ещё полчаса свободного времени, так чего прикопалась?       Оп. Снова он использует эти выражения из «словаря безграмотного, неотёсанного человека», как обычно говорит Урарака. Но на этот раз она пропускает всё мимо ушей и даже не злится, лишь подлетев поближе к капитану и щёлкнув его по лбу.       — Время-то, конечно, личное, но лучше использовать его на благо и проверить оборудование перед выходом на связь, — умудряется же она занудствовать с таким счастливым лицом, — Ты у нас капитан или нет? Ну?       — Я, — кисло отбрехивается Бакуго, желая лишь того, чтобы она поскорее замолчала и вновь стала прежней приятной Ураракой, — Веди.       По пути они перебрасываются ещё парой слов о том, как сегодня спалось радисту. Она, как обычно, видит свои радужные сны и совсем не жалуется. И ведь не обманывает. Кацуки знает её настолько хорошо, что увидит малейшую тень сомнения на её лице и поймёт: соврала.       А знаете, Очако однажды соврала. Помнится, они свой первый полёт провели вдвоём, и она была действительно напугана. Жизнь космонавта полна опасностей: Урарака боялась, как и все новички. Боялась сгореть в атмосфере. Боялась утонуть в холодной воде. Боялась того, что накроются двигатели или системы вентиляции, что произойдёт что-то непредвиденное, что помощи не последует. Они оба знали, что наверняка не последует, но каждый должен быть готов к потенциальной гибели далеко-далеко от Земли.       Урарака всегда была необыкновенно смелой. Она умудрялась выделяться из всех, лишь бы помочь нуждающемуся и стать настоящим героем, а сейчас… взяла и предала свою мечту ради его эгоистичного желания. Просто потому, что обещала.       «Нет, Кацуки, это не так», — качала она головой, смахивая слёзы, после пробуждения от очередного кошмарного сна в первую неделю полётов. Бакуго корил себя, а вину за происходящее эта дурёха всё равно брала на себя.       «Я, наверное, слабая», говорила. А вот нихрена подобного. Кто вообще мог назвать её слабой? Но, пожалуй, иногда было просто необходимо давать волю чувствам, поэтому Очако проплакала целую ночь у него на плече.       А теперь она улыбается, как ни в чём не бывало. Сколько лет прошло? Два года или три? Они вместе так непозволительно много, что даже как-то чудно становится. Вот, конечно, история…       — Есть контакт, — она сидит в рубке в своём удобном креслице, на наличии которого сама же настаивала, — Кацуки, всё путём! Нас слышат!       — Так радуешься, будто в первый раз, — хмыкнув, Бакуго опирается подбородком о спинку кресла. На самом деле, он тоже нередко испытывает восторг, когда всё идёт по плану и Очако ничего не угрожает.       Всё это так размеренно, даже если они оба оторваны от Земли. И Очако такая же, как десять, пятнадцать лет назад. Кто бы мог подумать, что смена фильтров или тестирование систем — то, от чего будет в восторге девушка. Хотя, знаете, она ведь не простая. Всегда была такой и останется. Неземная она.       — У нас теперь действительно есть свободные двадцать минут до вещания, — радист сверяется с электронными часами, а потом переводит взгляд на Бакуго, — Ну, чем займёмся?       — Ну… Думаю, ты и сама знаешь, — усмехнувшись, капитан разворачивает кресло так, чтобы видеть лицо своей спутницы, — Пошли, в иллюминатор посмотрим. Тебе же нравится, а?       Лёгким движением отстегнув ремни, Урарака хватает Бакуго за руку, и они вместе покидают рубку. Удивительное дело — берёшь и летишь. Свет из иллюминаторов такой серебряный и холодный, что хочется лететь на него, как мотылькам. И Очако такая же тёплая и замечательная, как много лет назад, в тот самый день. Она сжимает его ладонь покрепче, и вот ноги уже касаются земли в нескольких шагах от сверкающего оконца.       — Смотри, Земля! — Урарака прикладывает палец к стеклу, указывая на необъятные голубые просторы, изрезанные тысячами золотых линий, — Где-то там, дома…       — Что будешь делать, когда сядем? — тихо спрашивает Кацуки, сам не зная, почему вдруг так вышло, — Чего тебе хочется?       — Хочу выпить горячего шоколада, — улыбается Очако, и на её губах пляшет звёздный свет, — И съесть кусочек тортика, наверное. В какой-нибудь хорошей кофейне. Конечно, сразу после того, как увижу маму с папой.       Капитан не может сдержать усмешки. Тяжело ей пришлось на борту без любимых сладостей, это верно. Урарака — та ещё любительница выпечки и мороженого, будто она и не вырастала вовсе.       — А ты? Чего хочешь, Кацуки? — слегка неуверенно спрашивает она, не отрывая взгляда от иллюминатора, — Ну, как приземлимся…       — Я? Хочу сводить тебя в лучшую кофейню в городе, — он зарывается рукой в её каштановые волосы и думает, что от чашки хорошего кофе тоже не отказался бы, — Пропади всё пропадом, если я не исполню такое простое желание.       .       .       .             Образы перед глазами плывут и смазываются белыми точками. Наверное, он просто не выспался… Бакуго трёт глаза ладонью, а когда открывает их, осознаёт что-то действительно странное. Что-то такое, чего он просто не мог объяснить.       Что за…       — Урарака, — она, бледная, как луна, смотрит в иллюминатор. Ни малейшего намёка на отражение в тёмном стекле, — Эй, Урарака…       — Кацуки?       Что это, чёрт побери? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему именно сейчас? Почему она произносит это вслух? Почему она смотрит так? Почему это происходит?       — Урарака, — хриплым, дрожащим от удивления и страха голосом шепчет мужчина, протягивая руку к силуэту, тающему на глазах, — Повтори.       Он вспомнил что-то очень важное.       Урарака никогда не называла его по имени.