Surface tension

1 На долину медленно опускался вечер. Долгие, теплые майские сумерки приходили на смену буйным краскам отшумевшего дня. Время, когда безмятежность гостеприимно раскрывает объятия, и не поддаться ей практически невозможно. Да не особо и хочется... а хочется просто лежать на траве в россыпях одуванчиков и мечтать. Для Бараша встречать вечера в таком настроении стало уже своего рода традицией. У него даже было любимое место на склоне холма – того самого, который с наступлением зимы превращался в обледенелую горку. Вытянувшись в траве и обняв копытами покачивающиеся на длинных ножках одуванчики, поэт лениво следил взглядом за плывущими по небу облаками. Полупрозрачные края их золотились в лучах застывшего над лесом солнца. Вот оно, вдохновение!.. - Кхе-кхе, - неожиданно раздалось над ухом, и сладкое дремотное оцепенение растаяло, словно дым. Бараш нахмурился и чуть повернул голову. Рядом, невозмутимо расстелив клетчатый плед, уселся старый ворон. Был он невероятно важен и даже (по причине одному ему известного торжественного события) в новой бабочке. А облака были такими загадочными и неторопливыми, и от их созерцания так не хотелось отвлекаться... – Бараш, поведай мне как мужчина мужчине... – а вон то облако похоже на воздушного змея. – С Нюшей последнее время ничего странного не происходит? Поэт тяжело вздохнул и вынул изо рта травинку. Если и могло в расписании влюбленного рыцаря оказаться время, когда не хочется думать о возлюбленной, то сейчас это было именно оно. Последнее время Нюша была странной. Причем границы «последнего времени» Бараш мог назвать с точностью чуть ли не до часа: то была ночь, когда у Лосяша взорвалась установка. Но, каким бы очевидным ни был ключ к необычному поведению местной красавицы, поэт его признавать отказывался. Ему легче было поверить в то, что по гороскопу у него период любовных неудач. – Карыч, не сыпь соль на рану, - буркнул поэт и снова взялся за травинку. – Нюша видеть меня не хочет, не пойму, в чем дело. Полбеды, если бы она злилась, но ведь она спокойна! Просто ей, видимо, не до меня. Что это может быть, как по-твоему? Ворон потер клюв. Кажется, Совунья не ошиблась, надо срочно возвращать девочку на путь истинный. Нет, Лосяш – прекрасный друг и собеседник, но видеть рядом с ним Нюшу, кокетливую модницу, такую непосредственную и юную... прогоняя странную картину, ворон для верности помотал головой. Нюша не создана для пыльных книг, сумасшедшего режима и бесконечных исследований, ей куда больше к лицу танцевать и одним взмахом ресниц покорять «приличное общество». Просто девочка устала от романтики, такое тоже бывает. Что ж, в таком случае нужно просто ей подыграть. – Видишь ли, мой юный друг... – начал ворон, подбирая слова. – Возможно, она хочет, чтобы ты проявлял больше мужества в общении с ней. Был более уверен в себе, не обращал внимания на окружающие мелочи... Поэт испустил еще один скорбный вздох. Карычу не следует знать о многочисленных конфузах влюбленного рыцаря. Ну разве Бараш виноват в том, что одно только присутствие прекрасной Нюши напрочь выгоняет из головы все стройные длинные фразы, а так тщательно накопленную уверенность заставляет раствориться легкой дымкой? Ведь она великолепна, она так грациозна и изящна... а на словах получается только «эээ...» и «кхм, ну...». Словно колдовство какое-то! Слишком долго объяснять. Бараш безнадежно махнул копытом. – К чему слова? Я должен завоевать ее поступками. - Так в чем же дело? – Карыч нетерпеливо замахал крыльями и чуть приподнялся над землей. – Очаруй ее действием, развей ее сомнения, даже если ты при этом будешь нем как рыба об лед! Не теряй времени, мой юный друг, и сердце красавицы вновь забьется только для тебя. Бараш недоверчиво покосился на собеседника. С чего вдруг Карыч, который последнее время ничего не видит дальше своих кроссвордов, решил принять в личной жизни молодого поколения столь активное участие? С другой стороны, он прав. Раньше странности Нюши относительно легко развеивались цветами или ведерком конфет. Но буквально вчера она спокойно, с каким-то едва уловимым печальным вздохом приняла букет и закрыла дверь перед носом стоявшего на крыльце Бараша. Она не была рассержена – она была погружена в свои мысли и потому, кажется, просто не обратила на него внимания. Давно в долине не происходило таких чудес. – Карыч... – поэт сглотнул стоящий в горле комок. – Мне нужна твоя помощь. Я теряю ее, Карыч. Ворон успокаивающе похлопал его крылом по спине. Будучи по стечению обстоятельств еще и неплохим психологом, он считал, что признать проблему – уже существенный шаг на пути к ее решению. И Бараш этот шаг сделал. Ведь он правда любит эту капризную девчонку! Любит, наверно, еще с тех пор, как они вдвоем лепили куличики в самодельной песочнице перед домом Совуньи. Сколько же воды с тех пор утекло... повзрослел кудрявый ягненок, повзрослела девочка, когда-то утиравшая чумазый нос листом подорожника. Боже, боже... – Естественно, я тебе помогу, - уверенно кивнул ворон. В голове опытного афериста уже роились десятки планов. – Но ты и сам должен себе помочь. Мы должны показать Нюше твои лучшие качества. - Уже было, - постная физиономия Бараша как нельзя точнее демонстрировала его отношение к очередному сомнительному предприятию под руководством ворона. Карыч поджал клюв: просить о помощи и быть заранее уверенным в провале – как раз в характере этого рогатого казановы. Хотя в чем-то он прав, их предыдущая кампания развивалась под тем же лозунгом. Какие качества Бараша они уже успели показать? Храбрость, сострадание, вроде даже ум. Ворон раздосадованно забарабанил крылом по краю пледа: какой же там вопрос был из кроссворда... что-то похожее на название растения. Борщевик? Белладонна?.. - Лаумеддас! – озаренный внезапно вспыхнувшим воспоминанием, завопил ворон, хлопнув себя крыльями по бокам. Бараш ошарашенно вытаращил глаза и от греха подальше отодвинулся в сторону. Карыч смущенно кашлянул и опустился на прежнее место. – Кхм. Задумался. О чем мы, стало быть, говорили? Ах да, покажешь ей свои лучшие качества. - Показывал уже, - все также скорбно пробормотал Бараш, отворачиваясь. Карыч всплеснул крыльями: - Ну так покажешь другие! Их у тебя что, всего три? – У меня их много, но ведь ей все равно... – Просто ты неправильно их показывал, - нравоучительно отметил ворон, подняв перо. – Но теперь тебе снова помогаю я, а я знаю, как привлечь внимание женщины, уж поверь моему слову. Ведь Нюша – это фонтан чувств, лавина, прилив, сметающий все на своем пути! При моем опыте это просто, - немного самодовольно закончил ворон и прикрыл глаза. - Просто? – недоверчиво прищурился Бараш. Просто, скажет тоже... Нюша непредсказуема, то рыдает, то смеется, с ней не знаешь, что будет в следующую минуту. – А что для тебя сложно в таком случае? Карыч приоткрыл один глаз. Солнце уже наполовину скрылось за лесом, его теплые лучи золотили верхушки деревьев. – Сложно? Сложно, мой юный друг, - это те, чьи чувства атрофировались за ненадобностью. Я во время путешествий встречал и таких кадров. Будь Нюша такой – я бы не взялся тебе помогать даже за все аплодисменты мира. Да и на твой успех не поставил бы ни гроша. Вот это сложно, даже для меня. А теперь, дорогой мой, давай подумаем, что ты умеешь делать. - Писать стихи, - незамедлительно ответил Бараш. Ну а что может быть очевиднее? Но он уже столько восторженных поэм посвятил Нюше, что начал в них путаться, а она так и осталась неприступной. Ворон отрицательно покачал головой: - Не подходит. Нужно показать тебя с более... земной стороны, что ли. Убедить ее, что при всей твоей возвышенности ты вполне твердо стоишь на ногах, имеешь жизненную хватку, что с тобой ее ждет стабильность и уверенность в завтрашнем дне. И да... постарайся сам поверить в то, в чем мы будем убеждать Нюшу. А то неловко получится. Бараш задумчиво кивнул. Показывать свою творческую натуру с такой стороны до сих пор не приходило ему в голову, и, признаться, он не чувствовал у себя ни жизненной хватки, ни уверенности в завтрашнем дне. Да и вообще, столь плоские стремления – это скорее по части Копатыча с его огородом. Бараш и в будущее смотрел поэтически – не в завтрашний день, а на неделю вперед. – Ты уверен? – с сомнением уточнил он, срывая новую травинку взамен сжеванной. – И как мы это покажем? Ремонт ей в доме сделать, камин почистить? – варианты один страннее другого. Карыч теряет форму... что ни говори, возраст. Ворон раздраженно отмахнулся. – Не говори ерунды. Тем более что в ее камине ты уже однажды был, это мы надолго запомнили. Нет, нет... здесь нужно другое. - Слушай, а как ты думаешь, может, заставить Нюшу немного поревновать? – внезапно озарило Бараша. Он выплюнул травинку и, гордо подбоченившись, устремил взгляд в сторону леса. – Только представь, она вспоминает обо мне – а я далеко, я очаровываю кого-то еще. А? - Кого? – хмыкнул ворон, наблюдая за разыгрывавшимся перед ним спектаклем. – Совунью, что ли? Тогда тренируй копыта: она по осени с полсотни банок варенья закатывает. Выдержишь – завоюешь ее сердце навеки. - Да нет, причем здесь Совунья... – Бараш покачал головой. Банки с вареньем и бесконечные сборы целебных трав его не привлекали. К тому же Совунья просыпалась на заре, когда он только ложился. – Я думал про Лосинию. Некоторое время Карыч размышлял. Про Лосинию он и сам последние пару часов нередко думал, но несколько в другом ключе. Она еще молода... по сравнению со старожилами долины, конечно, ну и по сравнению со своим руководителем тоже. Но если Совунья не сгустила краски, описывая ее характер, то Карычу-психологу этот случай представлялся весьма интересным. Дорого бы он дал за возможность побеседовать с ней наедине. – И что же ты про нее надумал? – не сдержавшись, поинтересовался ворон. Судя по сведениям все той же Совуньи, пытаться заинтересовать лосиху стандартным набором приемов из арсенала Бараша было делом гиблым. По всей видимости, подход к ней знал только Лосяш, а подключать его к афере по обольщению Нюши ворон не планировал ни при каких обстоятельствах. - Я мог бы... мог бы подсмотреть, что там за опыт у них с Лосяшем, и потом поразить ее своими знаниями, - Бараш возбужденно забегал по склону холма. Карыч поджал клюв: плохая идея. - И откуда ты эти знания возьмешь? – Как откуда? – поэт невольно поразился недогадливости напарника. – Из библиотеки Лосяша, естественно. Ночью проберусь. Карыч закрыл глаза крылом: очень плохая идея. Ночная вылазка в дом Лосяша сравнима разве что с хождением по минному полю: в этом бардаке, наступив на какую-нибудь незаметную ложку, рискуешь обрушить пирамиду барахла и компьютер впридачу. Э нет, в возрасте почтенного ворона такие встряски вредны для здоровья. – Не проще прийти к нему в гости и вежливо попросить воспользоваться библиотекой? Во всяком случае, это безопаснее. Но туда ночью... я не полезу! - Мда? И раскрыть интригу? - Да что ты понимаешь в интригах?! – взвился ворон, с несвойственной его возрасту прытью вскакивая с пледа. – Я научился плести интриги еще до того, как выпал из гнезда! Я аферист высшей пробы! - Так помоги! – топнул копытом Бараш. Ворон в гневе сжал крылья: сомневаться в его профессионализме – немыслимо! – Или я пойду один, - припечатал Бараш и, скрестив копыта на груди, отвернулся. В конце концов, что сложного? Можно взять с собой фонарь. Если Лосяш спит, то главное не шуметь, а свет его не разбудит. Если же не спит, то колдует во дворе, и тогда ходить по его дому и искать нужную информацию можно вообще беспрепятственно: ученый не отвлекается на подобные пустяки. Поглощенный идеей, Бараш уже не видел никаких помех. План казался ему идеальным со всех сторон. Ворон безнадежно покачал головой: как донести до влюбленного героя, что это очень плохая идея? Он не мог бросить Бараша одного – наломает дров, причем, учитывая предполагаемое место действия, в прямом смысле. И вместе с тем азарт... азарт, будь он неладен! Годы уже не те, чтобы пускаться на подобное. Но именно в такие моменты Карыч чувствовал себя как никогда молодым. – Я тебе помогу. Чего не сделаешь ради любви двух юных сердец... но ты должен беспрекословно меня слушаться, иначе Нюшу потеряешь безвозвратно. Она бы эту затею явно не одобрила. Бараш кивнул, сдерживая внутреннее ликование. Помощь Карыча неоценима: если у них все получится, внимание Нюши будет снова приковано к доблестному (и очень умному!) рыцарю, ну а если нет... то Бараш утешался тем, что в случае провала глупо выглядеть будет не он один. – Ты настоящий друг, Карыч, - серьезно заключил поэт, уже прикидывая, удастся ли ему вычистить от пыли свой черный плащ и маску или придется нести обмундирование Совунье. Ворон не менее серьезно кивнул: он подсчитывал общее количество предметов, необходимых им в их ночном предприятии. Брать рюкзак или не стоит, так дотащат? Над лесом оставался виден лишь самый край солнца. 2 Стрекотание кузнечиков странно, но вместе с тем приятно и певуче гармонировало с доносившимся из леса щебетом птиц. Казалось, вечер, опускавшийся на долину, изливается в этих звуках, без которых тихая вечерняя дремота будет лишена чего-то очень важного. В городе так не бывает. Лосиния замедлила шаг и подняла голову, всматриваясь в освещенное розовыми лучами небо. Так не бывает... так не было уже очень давно. Это случилось как-то само собой. Просто в один прекрасный день она поймала себя на том, что окружающий мир ей совершенно безразличен. Стоит надеть пальто или взять зонт – вот и все, что ей нужно было знать о происходящем на улице. Любование рассветами и встречу первых звезд на небосклоне она оставляла молодым. А потом злилась на невыспавшихся студентов и душила в себе эту злость. Разве дети, едва выпорхнувшие из родительского гнезда, виноваты, что она уже много лет лишена способности чувствовать мир вокруг? Броня защищала от новых потрясений. Не видя другого выхода, Лосиния привычно пряталась в свою броню. Всего три дня прошло с тех пор, как она своими глазами увидела закрытую от внешнего мира тихую долину. Безмятежность этого места лилась бальзамом на старые раны. «Все хорошо», - словно шептала долина своим лесом и полянами, приливом по песчаному дну, мягкими розовыми лучами в майских сумерках. – «Все будет хорошо». И Лосиния верила, как уже давно не верила никому. Когда она поднялась на холм, где стояло дерево Совуньи, солнце уже скрылось за лесом. Сова уютно расположилась на веранде в кресле-качалке, прикрыв лапы пледом и неторопливо потягивая чай. Лосиния еще раз оглянулась на розовый купол заката над верхушками деревьев и стала подниматься по лестнице наверх. Несмотря на усталость, спать ей не хотелось. Совунья приветливо помахала крылом. – Чай будешь? Садись, отдохнешь хоть... загонял тебя небось этот бессовестный? Лосиния опустилась на свободный стул. – Ничего... я привыкла. Мы часто работали до ночи, я как сейчас помню, как бегала на вахту договариваться, что мы еще остаемся. В институтах с этим строго. Сова понимающе кивнула и придвинула ей полную чашку. На дымящейся поверхности мирно покачивалась долька лимона. Пение кузнечиков, казалось, стало громче. То ли стихли все прочие звуки, что приносит с собой длинный майский день. – Поэтому он тебя бросил? Чтобы получить больше свободы для своей работы? Лосиха медленно покачала головой. Распространяться на эту тему ей не хотелось. Это было только их делом, профессора и его аспирантки. Ей и в голову не приходило обсуждать с кем-то события давно прошедших лет, которые она всеми силами пыталась изгнать из памяти. Лосяш уехал, и вместе с ним исчезла часть ее самой, ее беспечная живость, способность чувствовать. Опустошенная скорлупа механически продолжала выполнять привычные действия. У нее осталась только ее работа. Зачем это знать кому-то постороннему? – На то были причины, - негромко ответила она, помешивая чай. – Если он захочет, он расскажет вам свою версию. Я всего лишь приехала по поручению руководства института. Хотя... он свою версию уже рассказал. Маленькой хрюшке с рыжей косичкой. Почему именно ей, ребенку? Этого Лосиния понять не могла. Но, в конце концов, логика у Лосяша всегда была своеобразная. – Мужчины – они как дети, - словно подтверждая ее мысли, задумчиво изрекла сова. И промокнула салфеткой уголки глаз. Лосиния кивнула, и на несколько минут на веранде воцарилось молчание. Совунья лихорадочно соображала. Чтобы выудить из аспирантки Лосяша интересующие сведения, требовалось применить изрядное мастерство. Наиболее разумным казалось сейчас оставить эту тему, вернуться к ней позже, как бы невзначай. – Как тебе наша долина, дорогая? Этот вопрос лосиха и сама себе задавала на протяжении прошедших дней. Смогла бы она бросить все, оставить работу и дом и переехать сюда? Несколько лет назад – возможно, да, она бы не оглянулась. Но не теперь. Даже если ей предстоит возвращаться туда, где все опостылело до безумия. Лосиния тряхнула головой: самокопание никогда не доводит до добра. Что-то она расклеилась... как глупо и совсем на нее не похоже. – Здесь спокойно, - задумчиво произнесла она, рассматривая свои копыта. – У вас нет суеты и много личного времени. По-моему, это разумно. Не нужно терять время на дорогу до работы, к примеру. - Ну, знаешь, я в свое время на лыжах минут за пятнадцать добегала, - усмехнулась сова. Лосиния пожала плечами. - Вам повезло. Спасибо за чай, - она поднялась со стула и направилась к двери. – Пожалуй, я спать. Совунья проводила ее взглядом. Неожиданно лосиха остановилась и, стоя в дверях, обернулась. Взгляд ее был направлен куда-то вдаль. – Знаете, Совунья... в жидкостях энергию разрыва единицы поверхности называют поверхностным натяжением. Чем оно больше, тем крепче связь. Но так бывает, - она сглотнула стоящий в горле комок, - так бывает, ряд химических агентов снижает поверхностное натяжение. Связи слабеют, и единицу поверхности становится разорвать очень просто. Совунья вытаращила глаза: это еще к чему? Но Лосиния, похоже, уже не обращала на нее внимания. – В нашем случае это происходило из-за моей молодости и его ревности. Лосиха замолчала и скрылась в доме. Совунья так и осталась сидеть в кресле, пораженная и растерянная. Зачем ей сведения про поверхность жидкостей, без которых она счастливо прожила столько лет, сова поначалу не поняла. Но кто бы мог подумать, что свои отношения с научным руководителем эта девочка будет объяснять через физические механизмы. Оставшись наедине сама с собой, Совунья подперла щеку крылом и задумалась. Хорошо бы сейчас посоветоваться с Карычем... но ведь она сама не далее как три часа назад отправила его помогать Барашу. Нет уж, пусть занимаются своим делом, не стоит нарушать план. Мысли вновь и вновь возвращались к последней фразе Лосинии. Подобные ситуации умудренная опытом сова не одобряла в целом. Какой была, интересно, Лосиния, когда начались эти странные отношения? Девочка-студентка с ветром в голове, Совунья была в этом уверена. Но Лосяш, профессор, без пяти минут доктор наук, - он-то куда смотрел? Со свойственной ей живостью воображения Совунья заключила, что именно после разрыва с ним боязнь новой боли воздвигла вокруг Лосинии неестественную преграду равнодушия. Кто бы мог подумать... Сова выбралась из кресла и неспеша побрела в дом. Теперь ее мысли устремились к Нюше и ее странному новому увлечению. Слишком низкая вероятность, что лось отреагирует на это наивное чувство, можно даже сказать, нулевая. Но кто знает, как поведет себя Нюша, столкнувшись с безразличием к ее любви. Боже, да какая любовь, Нюша и не знает, что это такое! Одновременно Совунье хотелось и понаблюдать, пряча снисходительную улыбку, и отвлечь хрюшку от поспешного взросления, сунув ей в копыта куклу и отправив в песочницу к Крошу и Ёжику. Пусть подождет несколько лет, наберется какой-никакой мудрости – тогда и... Потратив солидную часть своей жизни на руководство детской спортивной секцией, сова насмотрелась всякого. Именно оттуда она вынесла несокрушимую уверенность в том, что конфликт поколений – страшная штука. Не поддающаяся ни логике, ни здравому смыслу. «... моей молодости и его ревности». Сова не вчера родилась, чтобы не понимать, что второе напрямую вытекает из первого: очевидно же, что юная симпатичная ассистентка пользовалась если не успехом, то определенной долей интереса у своих ровесников. Нет, а он-то куда смотрел? Зачем вообще связался с девчонкой, тем более собственной подчиненной? Бред какой-то. Растревоженная душа жаждала подробностей. 3 Ночь окончательно окутала долину темным покрывалом. Луны не было видно, и россыпь мерцающих звезд придавала небу какое-то особое очарование. Совунья лежала без сна, заложив крылья за голову и вслушиваясь в мерное дыхание Лосинии, и размышляла. В это же самое время в доме неподалеку кипела бурная деятельность. Бараш и Карыч, оба с шахтерскими фонарями на лбу (и в сценических плащах для большего драматизма) сверяли часы и спешно латали логические дыры в плане операции. Ради любви прекрасной принцессы им предстояло нелегкое путешествие в царство великих открытий и великого бардака. - Копыта поднимай, не вздумай шаркать ногами, - наставлял ворон, нравоучительно подняв крыло. Бараш в силу возраста мог и не обращать внимания, но Карыч, который во время дружеских визитов в дом ученого пару раз толкал или наступал на что-то незаметное, провоцируя обвал горы нагроможденных предметов, не горел желанием повторять горький опыт. Бараш согласно кивал. – Ничего не трогай, чему не знаешь предназначения. Наша цель – выяснить суть опыта, дабы пополнить твой багаж знаний. И, самое главное, - Карыч сделал небольшую паузу, подчеркивая важность собственных слов, - помни, я руководитель экспедиции, меня нужно слушаться и не задавать лишних вопросов. - Да помню я, помню! – Бараш нетерпеливо отмахнулся. По его мнению, ворон тянул время. Но в борьбе за внимание прекрасной Нюши дорога каждая минута! Поэт запахнул плащ, поправил фонарь на лбу и, не дожидаясь «руководителя экспедиции», направился к опушке леса: таким путем они могли выйти к задней стене дома Лосяша. Ворон непонятно усмехнулся, покачал головой и двинулся следом. Впрочем, спешили они или нет, это, по большому счету, ничего не меняло. Лосяш не спал. Он отправил Лосинию на несколько часов отдохнуть и с наступлением темноты расположился на ступеньках, краем глаза следя за происходящим в сосуде. Свет, лившийся из окон дома, позволял записывать протокол эксперимента и чертить палочкой формулы на дорожке. Собственно, именно поэтому он сразу заметил упавшую на изрисованный клочок земли вытянутую тень с косой на макушке. Немного удивившись, лось поднял голову: посетителей в такой час он не ждал. – Нюша? Еще не спите? Та, не говоря ни слова, прошествовала к ступенькам и уселась рядом с Лосяшем. – Я не помешаю, - с нотками мольбы в голосе произнесла она, явно прося разрешения остаться. Лосяш пожал плечами, но справедливо рассудил, что дальше удивляться не имеет смысла. Вряд ли она и в самом деле может чем-то помешать. Воцарившуюся тишину нарушал лишь едва слышный скрип карандаша по бумаге. Нюша, поняв, что прогонять ее никто не собирается, придвинулась ближе и заглянула в исписанный лист. – А где Лосиния? – задала она не дававший ей покоя вопрос. Ученый ненадолго перестал писать. - Спит, думаю. Сейчас от нее ничего не требуется, а я должен собраться с мыслями. Нюша кивнула. Если бы Лосяш наблюдал за ней, то легко бы понял, что хрюшку волнует что-то еще, о чем она пока не решается спросить. Но схема процесса, протекающего сейчас в стеклянной бадье, занимала его куда больше. Нюша смущенно засопела. – Лосяш... а Лосяш? А ты правда любил ее? Сильно-сильно, как в книжках пишут? Хрюшка даже покраснела от своей храбрости, выражение ее смущенной мордочки заставило Лосяша невольно улыбнуться. – Любознательная моя, я же не знаю, как это описывают в ваших книгах. К тому же нам и в голову не приходило сравнивать. Боюсь, я не лучший объект для подобных вопросов. От волнения Нюше казалось, что лихорадочный стук ее сердца слышен за версту. С той самой ночи, когда они друг напротив друга сидели за столом, она боялась даже мечтать о том, что внимание Лосяша будет принадлежать ей – ей одной. Ведь она ребенок в глазах соседей, и сейчас этот созданный, устоявшийся образ становился для нее невыносимым. События своей жизни Нюша всегда воспринимала на уровне чувств, редко затрудняя себя их анализом. Но сейчас, сидя на тускло освещенных ступеньках и наблюдая, как Лосяш чертит на земле непонятные символы, она путалась в несущихся галопом обрывках мыслей, ей казалось, что какая-то далекая часть ее сознания пытается скопом анализировать прошедшие годы. Ведь она – ровесница Бараша, Нюша помнила его рядом с тех самых пор, когда они вместе строили башенки в песочнице перед домом Совуньи. Этой песочницы больше нет, а Бараша уже давно никто не считает ребенком. А она... она так и осталась прежней, с поведением и привычками маленькой чумазой девчонки. И теперь, с трудом сдерживая панику, Нюша понимала, что не знает, как вести себя вне привычного шаблона. Она не знает, как быть взрослой. Ученый отложил исписанный лист и теперь молча смотрел на огонь своей импровизированной горелки. Чтобы хоть чем-то занять копыта, Нюша сорвала длинную травинку и принялась водить ею по строчкам формул на земле. В стеклянной бадье медленно перемешивалась мутная вязкая жидкость. – Что там? – Нюша кивнула в сторону сосуда. Почему-то сейчас ей казалось жизненно важным это знать. Лосяш искоса взглянул на нее и вновь улыбнулся. - Раствор сополимера в ТГФ, - ответил он, и Нюша едва не просияла от осознания того, что ее вопрос не показался ему смешным или неуместным. Это ее подбодрило. – Если хочешь, расскажу в деталях, но это довольно скучно. Хрюшка кивнула. История раствора в стеклянной бутыли заранее казалась ей увлекательнее всех поэм Бараша. Она сомневалась, что поймет хотя бы половину, но тем не менее. Лосяш неторопливо поднялся, взял ее за копыто (хрюшка с излишней поспешностью вскочила следом) и направился к установке. – Как я уже говорил вам раньше... я хотел обработать полимером походные веревки наших путешественников. Это повысит прочность волокон и их устойчивость к нагрузкам. Вот отсюда, - не отпуская Нюшино копытце, Лосяш коснулся им одного из шлангов, - подается растворитель. У Лосинии лучше получается крутить эти краны, мне, признаюсь, надоедает. Поэтому она сегодня полдня этим и занималась. В роли растворителя у нас ТГФ. Лосиния предлагала сменить, но с этим торопиться никогда не стоит. Потому что сменить она просила на ДМФА, а его надо чистить, иначе на всю долину несло бы рыбой. Ну вот как-то так. Посмотрим, что из этого получится... потом мы частично отгоним растворитель, надеюсь, на этот раз я ничего не перепутаю. Как я вообще мог так промахнуться, в голове не укладывается. - Ты просто устал, - тихо сказала Нюша. – Почему ты не хочешь, чтобы кто-то из нас помогал тебе? Ты подпускаешь к себе только Лосинию, которая уже давно стала частью твоего прошлого. Так позволь мне стать частью твоего настоящего, мысленно закончила Нюша. Сказать это вслух она не решилась бы ни за что на свете. Лосяш не отпускал ее копыто, и Нюше казалось, что если отпустит, для нее оборвется что-то очень важное. Она терялась в путанице новых для нее чувств, боялась и ждала продолжения своих полудетских фантазий. В конце концов, ведь это глупо. Она видит в самых простых словах нечто возвышенно-прекрасное, но, похоже, видит это только она одна. - Видишь ли, мы с Лосинией... мы как единица поверхности, для разрыва которой необходимо приложить определенную силу. Я могу объяснить так, что поймет физик или химик, но ты – вряд ли. - Почему? – Нюша распахнула глаза. Лось пожал плечами: - Потому что это поверхностное натяжение. Ты не знаешь, что это такое, когда кольцо вместо семидесяти отрывается при двадцати. Ей пришло в голову это сравнение незадолго до конца. Оно было самым правильным. Нюша затаила дыхание. Неожиданная догадка поразила ее настолько, что хрюшка инстинктивно сжала копыто Лосяша – и, краснея, уткнулась взглядом в землю. Он уедет с Лосинией, безразличной ко всему, но способной механически-точно выполнять его команды ассистенткой, а она, Нюша, будет стоять на обрыве, махать платочком и бессильно плакать от осознания упущенной возможности. Потому что она никогда не решится сказать хотя бы малую часть того, о чем успела передумать за эти дни. Примерно то же самое много лет назад случилось с Совуньей. - Лосяш... Где-то сзади, за домом, хрустнула ветка. Мгновенная Нюшина решимость исчезла так же внезапно, как и появилась. Бараш, получивший от напарника отеческий подзатыльник, обиженно засопел. Ворон высунулся из-за дома, наблюдая за происходящим на освещенной площадке. Лосяш и Нюша стояли у стеклянной бутыли спиной к ним, и присутствие отважных героев-полуночников пока оставалось нераскрытым. Но если Бараш продолжит в том же духе, то продлится это, по понятным причинам, недолго. – Говорил же, смотри под ноги! – Так не видно ж ничего! – буркнул поэт, поплотнее закутываясь в плащ. – И вообще, эй, а что Нюша-то здесь делает? Она же всегда спит в это время. Ворон промолчал: все было настолько очевидно, что рано или поздно Бараш догадается сам. Между тем Нюша обернулась и растерянно заморгала, вглядываясь в темноту. На мгновение ворону показалось, что она смотрит прямо на него. – Что там такое... Лосяш, ты слышал? А может, это... Черный Ловелас?! – неожиданно громко взвизгнула она, шарахаясь назад, и Карыч мысленно похвалил себя за быструю реакцию: он успел схватить Бараша за шиворот, предотвращая паническое бегство влюбленного рыцаря в сторону леса. - Да ну ерунда, - усмехнулся лось и, мягко обняв Нюшу за плечи, отстранил от сосуда. Хрюшка безвольно переступила копытами. – Осторожнее. Никого там нет, просто вы, любознательная моя, устали за день, и теперь вам везде мерещатся призраки. Бараш, в этот самый момент протискивавшийся в окно, отчаянно заработал ногами. Никакие не призраки, а единственный в своем роде возлюбленный этой прекрасной дамы! Карыч, прикрывшись захваченным по дороге березовым веником Копатыча, принялся изображать куст. И сквозь ветки своей импровизированной декорации заметил, как Нюша, неуверенно отстранившись от ученого, сделала шаг вперед. – Там... кто-нибудь есть? Бараш, судя по затянувшейся возне, похоже, застрял в оконном проеме. Ворон закрыл крылом глаза: это была очень плохая идея. Но тут влюбленный рыцарь наконец высвободился и обреченно бумкнулся об пол. Куст медленно отполз назад. – Я боюсь, - пискнула Нюша и для большей убедительности зажмурилась. Пусть она и не обладала особой житейской мудростью, но то, что девушке следует быть хрупкой и слабой, подсказал ей не иначе как голос предков. Лосяш только отмахнулся: - Милая моя, перестаньте. Идите сюда лучше. Вы что-то хотели мне сказать? Нюша нервно сглотнула. Ее решимость испарилась в неизвестном направлении. Снова начало казаться, что любые ее слова покажутся сейчас по-детски глупыми и неловкими. Ни она, ни Лосяш не заметили, как березовый куст, потирая крылом спину, выдвинулся из-за дома и застыл аккурат под гамаком. - Лосяш, я... можно я тоже буду тебе помогать? – выпалила первая красавица долины и прижала копыта к груди. В ее нынешнем состоянии для нее это было равносильно признанию в любви, и хрюшка мысленно поблагодарила мироздание за то, что в тусклом свете из окон не так заметны ее пунцовые от волнения щеки. Со стороны березового куста донесся тяжелый вздох, впрочем, его заглушило мерное жужжание мешалки. Карыч не мог не оценить комизм ситуации: все события последних дней так или иначе связаны с Лосяшем. Он единственный не замечал ничего необычного, и объяснение этому ворон видел только одно. Впрочем, это объяснение видели и все остальные: Нюша – ребенок, от которого ничего подобного просто не ожидали. Лось удивленно приподнял брови. – Можно, но зачем? Вам будет скучно, старательная моя, здесь нет ничего красивого. Нюша помолчала. Потом, решительно нахмурившись, подошла ближе и взяла ученого за копыто. – Ты уедешь с Лосинией и больше не вернешься. И мы... и я больше тебя не увижу. Я... буду скучать, Лосяш. На мгновение ученому показалось, что за его спиной из ниоткуда возник Копатыч и выплеснул на него ведро ледяной воды. Впрочем, это заняло только долю секунды. Нюша, отчаянно краснея, смотрела ему в глаза. Нюша. Он ее помнил совсем малышкой. А потом эта девочка остается с ним в ночь после взрыва, мужественно прорывается сквозь общую атмосферу подавленности, не обращая внимания даже на то, что при неработающей вытяжке аромат ее модных духов в минуту сменяется на резкую смесь запахов летучих реактивов. И причину этого Лосяш не понимал. - Поэтому сейчас я хочу тебе помочь, - пугаясь собственной храбрости, едва слышно закончила хрюшка. Березовый куст в который раз за вечер пожалел, что рядом нет Совуньи. Бараш в это время лихорадочно листал бумаги, сваленные на рабочем столе. Длинные распечатки методик, какие-то схемы, выполненный явно копытом Лосинии чертеж той бадьи во дворе... Чтобы вникнуть во все это, Барашу потребовалась бы как минимум неделя. Кажется, идея очаровать Лосинию посредством беседы об эксперименте была не так уж и хороша. Поэт отложил в сторону просмотренные бумаги и побрел обратно к окну: надо было выбираться. Карыч, искоса следивший за перемещениями напарника, поспешил на помощь. - Нюша, но с чего ты взяла, что я уезжаю? – Лосяш мысленно заключил, что рано он перестал удивляться: сюрпризы этого дня еще не закончились. К тому же условия сделки они с Лосинией больше не обсуждали, и ученый успел про них забыть. Лосиния вернулась в его жизнь так, словно не было этого перерыва в несколько лет, словно она просто выходила в соседнюю комнату за реактивами. В плане работы она ни капли не изменилась. Кто знает, может она и сама хотела бы вернуться. Нюша опустила взгляд, и Лосяш неожиданно заметил, что у нее дрожат ресницы. Не в привычной кокетливой гримаске, а от плохо сдерживаемого нервного напряжения. Не говоря больше ни слова, хрюшка развернулась и почти бегом умчалась в сторону своего дома. Лосяш озадаченно почесал рог: ну и вечер выдался... Разбираться в странностях Нюшиного поведения у него не было ни сил, ни желания. Сегодня она просится в помощники, а завтра в непонятном рвении опрокинет канистру растворителя и разревется, потому что испортила маникюр. Нюша была непредсказуема, но именно такую последовательность развития событий лось видел настолько ясно, как если бы это уже произошло. Не дай бог. Ученый для верности постучал по стенке реактора. Оставив установку спокойно жужжать в сопровождении хора кузнечиков, он вытер копытом вспотевший лоб и направился в дом. Бараш в это время уже направлялся к себе. Так ничего и не выяснив, теперь он был вынужден искать другие способы пробудить интерес Лосинии к своей скромной персоне, и это радости не прибавляло. Ох уж эта Нюша... на что только не пойдешь ради ее внимания. Увидеть ее в столь поздний час около дома Лосяша было для поэта полной неожиданностью. Ворон же домой не спешил. Когда его вдохновенная тень появилась в окне, Лосяш едва не выронил полный чайник кипятка. – А... коллега, это вы, - «да что ж за день сегодня такой?» - мысленно закончил ученый, но вслух, естественно, от столь закономерного вопроса воздержался. Карыч тактично кашлянул. - А я иду мимо, смотрю, у тебя свет горит... - Я работаю, - пояснил Лосяш и открыл входную дверь, впуская гостя. Ворон почему-то был по самый клюв замотан в театральный плащ. - А мне показалось, от тебя только что Нюша ушла... – невинно протянул старый аферист, выпутываясь из плаща и расправляя бабочку. Лось только страдальчески отмахнулся: - Если бы показалось... опять ваши козни, коллега? Теперь она хочет помогать мне в опытах, это ж додуматься надо было... - Ну так разве плохо? – все так же невинно вопросил Карыч, устраиваясь на стуле напротив ученого. Кажется, ранее он не ошибся в своих размышлениях: Нюша слишком юна, чтобы этот процессор с рогами воспринял ее всерьез, а Совунья в своем волнении за судьбы окружающих вновь перегнула палку. - Не знаю, друг мой... пока не знаю. Прим. автора ТГФ (тетрагидрофуран или фуранидин) - популярный апротонный растворитель, применяемый в орг. синтезе. Довольно летуч. ДМФА (диметилформамид) - еще один растворитель, применяемый в похожий целях. Вязкий, относительно ядовитый и, по мнению автора, в целом довольно неприятный. Обычно перед использованием нуждается в дополнительной очистке, так как разлагается с образованием диметиламина. Загрязненный продуктами разложения, он приобретает специфический запах. "кольцо вместо семидесяти отрывается при двадцати" - упоминается метод отрыва кольца, используемый для измерения поверхностного натяжения. 72,8 мН/м - ПН воды при 20С. Получить значения порядка 20 можно посредством добавления в раствор довольно мощных ПАВ.