Surface tension

1 - Как я мог перепутать данные? Нюша страдальчески закатила глаза. Сколько раз она слышала этот вопрос? Лосяш бормотал тихо, не рассчитывая на ответную реакцию, но она слышала. Слышала и не могла выбросить из головы. - Нюш, иди поспи, - ворвался в размышления хрюшки заботливый голос Совуньи. – Отдохни, отдохни, вон какая бледная. Мешки под глазами, да где ж это видано, так себя выматывать! Погубишь свое здоровье смолоду, глупая. Нюша не сопротивлялась. Послушно встала со стула и, медленно переставляя копытца, вышла из тесных рядов полок с книгами. Солнечные лучи мягко защекотали ресницы. Солнце... На полу – яркий круг падавшего из окна света. Который же сейчас час?.. И как долго она просидела на этом стуле, забыв обо всем, что находилось вне пределов заваленного книгами и непонятной техникой дома... Хрюшка подошла к окну. Поздняя весна, конец мая. Светает рано и оглушительно-ярко, с переливчатыми трелями, шелестом листвы и розоватыми проблесками безоблачного неба. Совунья всегда вскакивает на рассвете. Разминается на полянке перед домом и с головой бросается в дела, всегда энергичная, всегда собранная. Вот и сейчас, несмотря на ранний час, она полна сил. Нюша другая. Иногда она завидует Совунье и мечтает о такой же непрошибаемой жизненной энергии. Сама она слишком зависима от собственного настроения. Когда Нюша счастлива – все вокруг нее словно играет красками. Ее гнев и истерики в долине тоже хорошо известны. Но сейчас... она и сама не понимает, что происходит. Ей не хочется ни рыдать, ни кричать на Бараша за любые пустяки, - ей просто хочется, чтобы все было хорошо. Она не сразу заметила, что Совунья заботливо обнимает ее крыльями. – Иди, девочка, иди... я побуду здесь. Хрюшка отрицательно дернула пятачком. – Никуда не пойду, - не дожидаясь возражений, она высвободилась из объятий совы и направилась к раскладушке у окна. Пожалуй, она приляжет здесь. На часок, не больше... ей хватит. Нюша плюхнулась поверх одеяла и с наслаждением вытянула копытца. Что ни говори, а она неподвижно просидела на стуле всю ночь. Из открытого окна доносилось веселое щебетание птиц. Только сейчас Нюша поняла, насколько сильно она устала. Но сон не шел. Не отпускало что-то... давящее, безысходное. Даже присутствие Совуньи не приносило покоя. - Так, а ты, герой науки... вставай, вставай! Сколько ты кофе за ночь выхлестал, бессовестный?! Пошли со мной, хоть на воздух выйдешь. Спать ты все равно не уснешь. И ребенок из-за тебя страдает! Где только Бараша черти носят! - Как я мог... - Слышала уже! – не терпящим возражений тоном отрезала Совунья. – По новой переделаешь! Совсем спятил... вставай, кому сказала. Тебе нужен свежий воздух. Возня, пыхтение Совуньи. Она, конечно, сильная, но тащить на горбу Лосяша... Хрюшка вздохнула. В окно был виден маленький кусочек неба. Такого чистого и пронзительно голубого. Все ведь было так хорошо. Безоблачно, легко и радостно. В конце апреля Лосяш получил письмо. Ему присуждали Нобелевскую премию за работу, которую он забросил еще до переезда в долину. Кстати, почему именно, - Нюша так и не выяснила. Приглашение поставило на уши буквально всех. Кроме самого виновника торжества. Изучение взаимосвязи между простой порядочностью и размерами рогового покрытия лосей просто перестало его интересовать. Тот день хрюшка помнила так отчетливо, словно это было вчера. Лосяш отрезал: «Не поеду!» - и захлопнул дверь. А они остались во дворе, растерянные и огорченные, с так нелепо смотревшимися воздушными шариками в лапах. Крош, Ёжик и она сама. Слишком хорошо в долине был известен характер Лосяша. Его интерес к чему-либо, будь то взгляд на эволюцию живых существ или новый пирог Совуньи, невозможно было подогреть никакими внешними стимулами. Это должно было вспыхнуть только само собой. А в сочетании с истинно лосиным упрямством... В общем, сомневаться в том, что он никуда не поедет, не приходилось. Награды за работу, которую Лосяш оставил в прошлом, были ему не нужны. К тому же у него была новая страсть, забиравшая почти все его время. Крош и Ёжик, заядлые путешественники, подбросили ему идею повышения прочности обычных веревок. Разумеется, они преследовали свои собственные цели: с такими веревками ходить в походы будет еще удобнее. Но Лосяша эта тема неожиданно зацепила. Он подошел к делу со всей ответственностью: перерыл кучу литературы, заказал в интернете оборудование и реактивы... и понеслось. С начала весны в его доме непрерывно что-то кипело, перегонялось, испарялось через трубу дымом самых невероятных оттенков. Лосяш носился между установками, на ходу жуя бутерброды, что-то доливал, смешивал, проверял датчики. Два месяца непрерывной работы. А потом грохнул взрыв. Это случилось ночью, Нюша помнила, как вскочила с кровати под грохот и звон бьющейся посуды, всполошивший всю долину. Когда она выбежала на улицу, по тропинке к дому Лосяша уже мчались все остальные. Стояла ясная теплая ночь. Стрекотали сверчки, на небе перемигивались звезды. Как ни странно, дом не пострадал. Конечно, внутри разгром, гора битого стекла, поваленные банки с реактивами, разбросанные книги. Мокрое пятно на потолке, почему-то оно особенно запомнилось Нюше. А в целом – с чисто бытовой точки зрения, могло быть и хуже. Не теряя времени, Совунья подрядила на уборку Пина и Копатыча, и вскоре те мешками выносили во двор то, что было установкой по синтезу повышающего прочность вещества. Ремонту это не подлежало. - Эй... ты как? – Нюша неслышно подошла к неподвижно стоявшему посреди всей этой суматохи ученому и взяла его за копыто. Лосяш не слышал. Он смотрел на потолок остановившимся взглядом и, кажется, вообще не понимал, что происходит. Видеть его таким хрюшке еще не приходилось. Словно что-то надломилось, погасло в его глазах. - В испарителе... перемкнуло что-то. Х...холодильник взлетел и... Хрюшка вытаращила глаза: точно тронулся. Холодильники у него уже летают. В центре мокрого пятна в потолок вонзился осколок стеклянного цилиндра с извитой трубкой внутри. - Испаритель взорваться, - профессионально пояснил Пин, шествуя мимо с ведром. – Хлороформ? - С бензолом, - тихо подтвердил Лосяш, наконец медленно переводя взгляд на Нюшу. – Я почти закончил. Утром бы почистил – и всё. Его голос звучал бесстрастно и как-то непривычно глухо. Словно ученый сдерживал стоящий в горле ком. - Немедленно проветривать! – откуда-то издалека скомандовала Совунья, распахивая окна. Сладковатый запах чего-то химического смешался с ворвавшимся в комнату свежим ветром. Лосяш повел носом и медленно, словно лунатик, направился к тому месту, где буквально час назад располагалась установка. – Этого не может быть. Не может... быть... - Да ладно тебе! – подскочил Крош, хлопнул его по плечу. – Мы и с обычными веревками неплохо управляемся. Пошли с нами на следующей неделе? Тебе самому надо проветриться, весь пропах уже своей химией! - Крош прав, - снова вмешалась Совунья. – Заканчивай уже с ума сходить. И вообще, всем спать. Утро вечера мудренее. Ну и мастер же ты нас пугать... Бараш задержался на пороге. Хрюшка стояла к нему спиной, просто знала, что дверь открыта. – Нюш, ты идешь? - Идите, - она решительно взмахнула косичкой. – Я с Лосяшем побуду. Уж я-то разбираюсь в грусти. Совунья уходила последней. Смерила задумчивым взглядом Нюшину спину, и глаза умудренной опытом совы на миг подернулись влажной поволокой. Неслышно шмыгнув клювом, Совунья закрыла дверь. Хрюшка этого не видела. Лосяш продолжал неподвижно стоять на том же месте. Казалось, он не понимал, куда за несколько минут исчезло громоздкое переплетение колб, переходников и шлангов. Эта установка, занимавшая добрую треть его дома, красовалась на самом видном месте уже месяца полтора. А теперь ее не было. Стараясь двигаться как можно бесшумнее, Нюша поставила чайник, водрузила на стол две кружки и снова подошла к ученому. Ей было бы легче, если бы он с руганью и проклятиями носился по дому и призывал все кары небесные на свою непутевую голову и на подлый холодильник заодно. Бился рогами об стену, швырял тяжелые фолианты. Вполне нормальная реакция гениального лося на собственные неудачи. Однажды он, как рассказывает Совунья, застрял рогами в дереве, сетуя на какую-то астрономическую проблему. Подобные вспышки были хоть и бурными, но кратковременными, и грозу требовалось всего лишь переждать. Что делать сейчас – Нюша не знала. - Лосяш... – он молчал. Хрюшка нетерпеливо сдула со лба выбившуюся из косы прядку. – Лосяш, я воду кипячу. Пойдем пить чай. - Как я мог перепутать... Как Нюша ни старалась, она не могла понять глубины трагедии. Разве что жаль потерянного времени, но ведь это же такие мелочи. В тонкостях его экспериментов хрюшка даже не пыталась разбираться. Из объяснений Пина, с ходу ухватившего суть проблемы, ей удалось понять лишь то, что Лосяш задал ошибочные параметры отгонки, давление в колбе то ли слишком повысилось, то ли слишком понизилось, тут она уже забыла. Но это повлекло за собой все последующие события, включая полет холодильника, которым, к слову, оказалась та самая цилиндрическая штука со спиралью. - Пойдем... я сделаю тебе с пустырником. На тебе же лица нет, - крепко держа его за копыто, Нюша попыталась сдвинуть лося с места. Тому было абсолютно все равно. Зачем она осталась? Стоя сейчас рядом с Лосяшем, она вновь и вновь задавала себе этот вопрос. Неудачи в его работе даже при всей его гениальности не были такой уж диковиной. И обычно ему хватало дня, чтобы стихли вспышки гнева и перегорела острая досада. Лосяш быстро приходил в себя. Встряхивался после поражений и снова вступал в бой. Но сейчас... сейчас было иначе, и одному ему с этим не справиться. Нюша это чувствовала. Чем она, полнейший ноль во всех науках, кроме моды, может ему помочь, хрюшка не знала. Но в одном она была уверена точно: в таком состоянии Лосяша нельзя оставлять одного. Даже если ей очень хочется спать. И даже если утром у нее будут синяки под глазами и жуткая бледность, плевать. - Нюша, иди домой, - равнодушно бросил он, поднимая с пола какую-то склянку. Несколько секунд недоуменно смотрел на нее, потом поставил на прежнее место. - Ну уж нет! – хрюшка топнула копытцем. – Я останусь здесь. Каково тебе одному в пустом доме... а вдвоем легче. Обещаю, я не буду мешать. Просто, если тебе что-то понадобится, я буду рядом. Тем более все равно скоро рассвет... Ночи в мае короткие. Над лесом уже показались розовые отблески, и, казалось, после бессонной ночи Нюшу неминуемо должен был сморить сон. Хрюшка устроилась за столом, подперев копытцами щеки, и, просто чтобы хоть чем-то себя занять, медленно переводила взгляд с остатков заварки в кружке на сидевшего напротив Лосяша. – Слушай, ты спать вообще собираешься? – наконец не выдержала она. – Ты же потом работать не сможешь. - Нюша, я же сказал, иди домой. Почему-то ей казалось, что, не заговори она с ним впервые за несколько часов, Лосяш даже не заметил бы ее присутствия. Они сидели друг напротив друга, и, если бы Нюша хотела, она могла бы снова взять его за копыто. Только почему-то при этой мысли сердце в груди подпрыгивало как сумасшедшее. Лучи восходящего солнца рассыпались по книжным полкам. Нюша придвинула к себе уже остывший чайник. Скоро придет Совунья... раздаст указания и примется махать по всем доступным поверхностям цветастой метелкой, попутно сетуя, что «здесь же дышать нечем! Всё твоей химией пропахло!» Не нужно было это видеть, чтобы ясно себе представлять. Нюша только сейчас осознала, насколько пропитанный странными испарениями воздух этого дома стал для нее привычным. И почему-то сейчас ей совсем не хотелось, чтобы кто-то нарушал их разделенное на двоих ночное одиночество. *** - Нюш, ты встала уже? – подпрыгивая на траве в палисаднике перед домом возлюбленной, Бараш пытался постучать в стекло. Потом – просунуть под дверь свежую поэму, еще чуть позже – забраться на каминную трубу. Пока в светлую голову литератора не пришло наконец, что хрюшки, вероятно, нет дома. Куда она могла пойти, в такую-то рань? Оставив бесплодные попытки прорваться в розовую крепость, Бараш уселся на ступеньках крыльца и крепко задумался. Он писал стихи и был на самом пике вдохновения, когда в доме Лосяша опять что-то рвануло. Там вообще регулярно что-то взлетало, это уже неоригинально, но почему каждый раз в момент наиболее активного барашева творчества? Подгадывает он, что ли? Из всех наук, которыми занимался Лосяш, разве что астрономия была более-менее безвредна – ну, кроме тех случаев, когда он принимался строить прогнозы по звездам. Уже дважды предсказывал Барашу победы на личном фронте, только Нюше всё как с гуся вода. Где она, кстати, может быть... Бараш почесал рог. Разгромленную лабораторию гениального лося они все покидали уже глубокой ночью – поблескивали звёзды, казавшиеся в неподвижном черном бархате неба нереально близкими. Прекрасное время для серенад в палисаднике под окном любимой. Так, а все ли? Нюша... Нюша стоит около стола, она даже не обернулась, когда Бараш ее окликнул. Нюша осталась. Осознание этого факта словно пружиной подбросило поэта со ступенек. Бараш кубарем скатился с крыльца и рысью понесся проверять собственную догадку. Поэму он по инерции захватил с собой. Внешний вид многострадального дома-лаборатории ничем не напоминал о ночном происшествии. Разве что осколки, видимо, случайно рассыпанные при уборке, теперь ярко блестели в солнечных лучах. Стараясь не повстречаться с битым стеклом, Бараш осторожно обошел дом и заглянул в окно. За столом спиной к нему на табуретке устроилась Нюша, ее косичка заметно растрепалась, что выдавало крайнее расстройство обычно аккуратной хрюшки. Напротив нее, уставившись в никуда пустым взглядом, сидел Лосяш. Мысли его, по всей видимости, были где-то далеко: вряд ли он замечал даже Нюшу, наманикюренным копытцем бросавшую сахар в его чашку. Прикинув, что «никуда» сейчас находится чуть выше его, Барашевой, головы, поэт помахал Лосяшу свернутыми в трубку листами – ноль эмоций – и старательно сделал вид, что он совершенно не подглядывает. Да и почему он должен оправдываться? Бараш, в конце концов, рыцарь, Нюша – его прекрасная дама, которая по свойственной принцессам доброте осталась выразить сочувствие отрешенному от мира алхимику. Примерно так. Нюша же не банка с реактивами, чтобы заинтересовать этого абсолютно неромантичного лося? Он при всем желании не сможет выразить в стихах – да и в прозе, в принципе, тоже – всё восхищение ее красотой. Размышляя подобным образом, Бараш успокоился окончательно. Он отошел от окна и, заложив копыта за спину, направился по дорожке прочь. Навстречу, зажав под крылом привычный чемоданчик с лекарствами, торопилась Совунья. Бараш проводил ее взглядом, и уже через минуту из-за захлопнувшейся двери донесся ее резкий голос. С Нюшей сова говорила мягко, кажется, уговаривая ее лечь спать; ученого тормошила уже решительнее – до Бараша донеслось что-то про неумеренное потребление кофе и свежий воздух. А то первый раз как будто... всем известно, он пьет чай только в гостях. В остальное время этот маньяк от науки литрами глушит крепчайший кофе, - потому и не спит сутками во время очередных экспериментов. - Где только Бараша черти носят! – внезапно донеслось до поэта, и тот пулей скрылся в направлении качелей. Не хотелось ему сейчас встречаться с Нюшей. Разумеется, сердце прекрасной дамы принадлежит только ее рыцарю, но... почему она даже не обернулась, когда Бараш, уходя, окликнул ее? Ох как не хотелось признавать очередную обиду... Нюша умеет дергать за ниточки. Образно говоря! Бараш зажмурился и громко фыркнул, всем видом демонстрируя мирозданию, что не желает вспоминать о том позорном свидании. Но вот образно... о, в этом она мастер. То кокетничает, зовет на пикник, приходит на лыжах в горы вслед за Барашем, то холодна, как самая неприступная вершина. Сложно с ней. Бараш уселся на качели, несильно оттолкнулся от земли копытом. В конце концов, он единственный, с кем принцесса долины соглашается ходить на свидания. Не с каким-нибудь... вон, Крошем. Да ну какой Крош, эти двое еще не доросли до свиданий. Хотя кто знает, возможно, однажды закадычные друзья уйдут в кругосветное путешествие и у них будет в каждом порту по три жены. Разумеется, потом она заявит, что Бараш сам виноват. Недостаточно громко позвал, не подошел и не увел за руку... да мало ли. И почему только она такая красивая? Мерное движение качелей убаюкивало. Обычно в столь ранние часы Бараш еще спал. Он вообще не мог просыпаться раньше полудня. «Организм такой, - отмахивалась Совунья на все просьбы хоть как-то подогнать его биоритм под Нюшину утреннюю активность типичного жаворонка. – Это на всю жизнь». И Бараш смирился. В конце концов, что плохого в том, что по ночам он пишет стихи, а утро посвящает сну? Среди обитателей долины подобную точку зрения разделял только Карыч – тот, правда, стихи не писал, да и кто вообще знает, что ворон со столь бурным прошлым может делать по ночам. Но факт остается фактом, все остальные были жаворонками. Хотя нет, не все, Пина с Лосяшем забыл. Первый в принципе не различал день и ночь. То ли у пингвинов это в крови... Пин одинаково прекрасно себя чувствовал в любое время суток – вот уж чему можно позавидовать. А над Лосяшем Карыч подшучивал, что у того график сна – сутки через трое. Тоже не самая приятная крайность, Бараш пару раз пытался перейти на такой режим, в дни особо сильного вдохновения. С непривычки потом неделю в себя приходил. Сунув подмышку многострадальную поэму, Бараш спрыгнул с качелей и направился в сторону дома. Может статься, что после хорошего сна жизнь покажется проще, а обида на строптивую красавицу пройдет сама собой. Во всяком случае, ему хотелось на это надеяться. 2 Утреннее оцепенение как-то незаметно перетекло в обычный погожий день. Бараш уже крепко спал у себя дома, когда Совунья накрыла пледом сопевшую на раскладушке Нюшу, закрыла окно – «сквозняк, девочка простудится!» - и снова принялась за Лосяша. Влить в него дозу снотворного оказалось делом не из легких, и под конец вымотанная сова для успокоения нервов тоже проглотила парочку таблеток из собственных запасов. Солнце стояло еще высоко, когда проснувшаяся хрюшка обнаружила занятнейшую картину. Лосяш, носом вниз, на второй раскладушке, наспех разобранной и даже не застеленной, а на столе, обняв чайник и подергивая во сне лапой, выводила заливистые рулады неутомимая спортсменка. Нюша протерла копытцами глаза и встала. События прошедшей ночи слились в ее памяти в одну не менявшуюся на протяжении нескольких часов картину – в пение ночных птиц, полумрак пропитанной сладковатыми испарениями комнаты и пустой, безразличный взгляд Лосяша. Почему этот взрыв так его подкосил? Неудачи были раньше и будут позже, но что было в этой такого особенного... Нюша решительно не понимала. Иногда он бессильно утыкался в свои замершие на столе копыта, и тогда Нюша, приподнявшись, успокаивающе гладила ученого по рогам. Он ведь справится. И даже не вспомнит бледную мордочку Нюши, сидевшей всю ночь напротив, ее влажные от невыплаканных слез глаза и растрепанную косичку. И всё снова будет хорошо. Стараясь ступать как можно тише, она подошла к вытянувшемуся на раскладушке лосю. Что вдруг вспыхнуло в ней такое, чего никогда не было раньше? Ни к одному из ее многочисленных «джентельменов», ни уж тем более к Лосяшу, с которым она никогда и не пыталась особенно сблизиться. Она не разбирается в науках, он равнодушен к красоте юной принцессы долины. Что их могло объединять? Нюша тяжело вздохнула и так же осторожно отошла. От внезапного скрипа половицы на столе подскочила сова. И чайник с грохотом ухнул на пол. Зажав копытцами рот, хрюшка обернулась. Под ее гневным взглядом Совунья смутилась, однако ненадолго. Потирая поясницу, она сползла со стола. – Да успокойся ты, не проснется он. До вечера, по крайней мере, точно. Пусть спит, а мы с тобой пойдем, у меня еще куча дел. Пойдем-пойдем, - резким взмахом крыла сова предотвратила возможные возражения. – А ты вечером зайдешь, раз уж так не терпится. Лосяш чай не дитя малое, чтобы нянек к нему приставлять. - Мне не... не терпится, - пробормотала Нюша, искренне надеясь, что вспыхнувший румянец на ее щеках остался незамеченным. А в памяти внезапно вспыхнула строка давным-давно прочитанной книги: «... что мое сердце вот-вот выпрыгнет из груди». - Ну, как знаешь, - пожала плечами Совунья и, подхватив чемоданчик с лекарствами, вышла во двор. Хрюшка направилась следом. *** Когда Бараш, свежий и отдохнувший, выполз на свежий воздух, солнце уже клонилось к закату. Возможно, Нюша уже вернулась? Он пригласит ее на качели, прочтет новые стихи и подарит букет. Букет он, к слову, тут же нарвал на ближайшей полянке. Эй, а почему «возможно»?! Разумеется, вернулась, сидит перед зеркалом, прихорашивается и ждет своего рыцаря. Не следует заставлять даму ждать, подумал Бараш и с букетом наперевес припустил к дому возлюбленной. Так что, когда его окликнули, поэт споткнулся на ровном месте и выронил свиток со стихами. Ну, спасибо хоть не цветы. Даже не став его подбирать, Бараш круто развернулся на девяносто градусов и уже приготовился со всей (как он считал) присущей ему язвительностью отчитать того, кто посмел задержать рыцаря на пути к прекрасной даме, но так и застыл, озадаченный. На стыке двух тропинок стояла незнакомая девица и смотрела на Бараша столь же растерянно. В одном копыте она держала небольшой чемодан, другим прикрывала рот, чтобы сдержать улыбку, - видимо, поэт слишком уж комично выронил свое творение. Осознав это, Бараш смутился пуще прежнего. - Прошу прощения, - наконец выдавила она. – Я вас напугала? Бараш попятился. Что же у него на лице написано, если у симпатичной барышни возникают подобные мысли? Она явно была нездешней: лось в долине только один, это Бараш знал точно. Но она... – Вы лось? – ляпнул он, за что через секунду был готов откусить себе язык, - более глупого вопроса, чем о видовой принадлежности дамы, при знакомстве придумать просто нельзя. - Лосиха, - терпеливо поправила она. Фух, кажется, не рассердилась. – Вы не подскажете, как мне пройти к дому профессора Лосяша? - Профессора Лосяша? – переспросил поэт и тут же мысленно треснул себя по лбу. – Лосяша? Так здесь недалеко, - зачастил Бараш, надеясь, что у нее еще не возникло мысли о замедленной умственной деятельности собеседника. – Я вас провожу, - и неловко выхватил у дамы чемодан. – Только... вы, простите, кто? – наконец решился Бараш, когда пауза затянулась. Они шли по тропинке, тяжелый чемодан оттягивал копыто, однако отказать себе в удовольствии искоса поразглядывать гостью поэт не мог. С первого взгляда она показалась ему совсем девчонкой, быть может, даже ровесницей Нюши. Теперь, присмотревшись, Бараш понял, что она совсем не так молода. Хотя легкости и подвижности это у нее не отнимало. А внешность, ну... внешность как внешность, Нюша вот, несомненно, красавица, а эта – просто хорошенькая. Светлая коса уложена венцом вокруг головы, голубые глаза в обрамлении золотистых ресниц – очень поэтично. Но просто, без косметики, без Нюшиного блеска. - Ох, дырявая голова! – всплеснула копытами незнакомка. – Я же не представилась. Лосиния... ученица профессора Лосяша. Я приехала по поручению коллег – уговорить его присутствовать на церемонии вручения премии. Бараш недоверчиво покачал головой. – Уговорить? Лосяша? Да вы волшебница, миледи... Дама только отмахнулась. По мере приближения к цели Бараш каким-то шестым чувством замечал в ней нарастающую нервозность. Однако в целом ее самообладанию можно было позавидовать. Сколько помнил Бараш гениального лося – а это не год и не два – ни о какой Лосинии ему от ученого слышать не приходилось. Следовательно, и с ней Лосяш не виделся уже очень давно. Совунья, бежавшая навстречу с чемоданчиком под крылом, при виде Лосинии резко затормозила. Окинула ее взглядом, задержалась на чемодане в копытах Бараша и, похоже, сделала правильные выводы еще до того, как поэт вывалил всю известную ему информацию на этот счет. Для верности и от волнения повторив два раза. - Значит, ты, милочка, к Лосяшу... – задумчиво протянула сова, потирая крылом подбородок. – Видишь ли, какое дело... короче, подожди денек. Не в лучшей форме он сейчас. Вот как оклемается – так сразу. Поживешь у меня пока. Нет, возражения не принимаются. Временно забытый Бараш хмуро отошел в сторонку. Лосиния невозмутимо кивнула. – Благодарю. Временное жилье мне понадобится. - Ну вот и умница. Бараш! Развернулись и шагом марш к моему дому. А как ты добралась-то, деточка? «Деточку» Лосиния проигнорировала. – Сначала я планировала в ближайшем городе взять машину, - ровно ответила она. – Но при изучении карты поняла, что ни один из доступных перевалов на машине не пересечь. Ваша долина надежно защищена от внешнего мира. Конечно, я могла бы воспользоваться морским транспортом, но, признаться, я ужасно боюсь воды. Поэтому возможность преодолеть горы на самолете была настоящим везением. И я наняла самолет. - А, - понимающе кивнула Совунья. – У нас Пин на самолете тоже иногда в горы мотается. Там, говорит, красиво. - Возможно, - не стала спорить Лосиния. – Я как-то не смотрела по сторонам. Не ценитель. Бараш вытаращил глаза. О, эта точно найдет с Нюшей общий язык. Как можно остаться равнодушным к красоте гор? Неприступные вершины под снежными шапками, ветер, морозный воздух и вдохновение! Чемодан Лосинии ему уже порядком надоел, однако выставить себя перед дамой слабым животным поэт не мог. Поэтому, когда они подошли к дереву, в котором обитала сова, и поднялись по лестнице, Бараш с несказанной радостью опустил багаж на веранду. Джентльмен! Видела бы Нюша. Лосиния благодарно кивнула и протянула копыто для пожатия. – Вы очень меня выручили, - произнесла гостья тем ровным тоном, который Бараш уже успел запомнить. Возможно, в своем университете она читает лекции – в той же спокойной, четкой манере. Да, она наверняка преподает, экспериментаторы-практики у Бараша крепко ассоциировались с неряшливостью, бутербродами и некой безуминкой в глазах. У Лосинии этого не было. - Совунья, ты Нюшу не видела? – собираясь уходить, поинтересовался Бараш. Сова уже скрылась в доме, оставив дверь открытой, а Лосиния все еще стояла на веранде и осматривалась. - Видела, конечно, - донеслось из комнаты. – Мы вместе вышли, и она свернула к себе. Иди к ней, она тебя, наверно, ждет. Разумеется, ждет! – Нюша – это... хм, - Бараш специально запнулся, дабы придать больше таинственности своим словам. – Моя принцесса. А я – ее храбрый рыцарь. Лосиния с улыбкой кивнула. – Она, конечно, красавица. Бараш прижал копыта к груди. О, этот пожар души! – Она... она прекраснее всех женщин на свете! Она Мисс нашей Вселенной, идеал!.. Вам обязательно нужно с ней познакомиться. Вы надолго к нам? - «Как жаль, что вы наконец-то уходите», - процитировала Лосиния и рассмеялась. – Я постараюсь недолго мозолить вам глаза. Я же понимаю, что в столь замкнутом сообществе визитеры нежелательны. - Не говори глупостей, милочка, - вынырнул из грохота кастрюль голос Совуньи. – Ты училась у Лосяша... степень есть? - Кандидат биологических наук. – Суп-то сварить сможешь? – сова выпорхнула на веранду, сунула опешившей Лосинии в копыта половник и ненавязчиво подтолкнула ее в спину. – Последи за ним. Мешать по мере необходимости. Та не стала возражать и скрылась в доме. Совунья обернулась к Барашу. – Ну, чего ты? То про Нюшу спрашивает, то торчит здесь, как пень подосиновый! Или ты вон ей, - энергичный кивок в направлении дверного проема, - хочешь стихи почитать? - Нет, нет, - Бараш попятился. – И правда, пойду-ка я, - и он, шустро спустившись по лестнице, припустил в изначальном направлении. Нюша и впрямь, наверно, уже заждалась... Хрюшку он действительно нашел на крыльце ее собственного дома. Нюша плела венок из ромашек и выглядела при этом безумно трогательно. Барашу тут же захотелось об этом написать. – Мы с самого утра не виделись, - старательно изображая оскорбленное достоинство, начал он. Нюша фыркнула. – И сейчас я бы хотел пригласить тебя на прогулку, дабы загладить возникшее между нами непонимание. - Между нами возникло непонимание? – удивленно вскинула брови хрюшка, на миг даже оторвавшись от своего занятия. Бараш опешил. – А по-моему, кто-то слишком переоценил свое значение в моей жизни. Кто бы это мог быть? - Но... но... - Бараш! – гневно хрюкнула принцесса долины и водрузила на голову уже законченный венок. – Будь мужчиной! Прояви уверенность, в конце концов, покажи, кто в семье будет главным. А то ты всю жизнь заикаться будешь, «бее... мее...», пока жена вершит великие дела! Но так уж и быть, идем, - она поднялась со ступенек и величественно прошествовала мимо Бараша, взмахнув в его сторону косичкой. – Я провела эту ночь с Лосяшем. Ох как звучит! Нюша аж сама зарделась от двусмысленности фразы. Бараш копытом поднял отвисшую челюсть. - Но теперь я готова выслушать твою новую поэму. Она обо мне? - Д...да, частично, - влюбленный литератор торопливо семенил рядом. Вообще-то поэма была о горах, но разве не в Нюшином присутствии горы вдруг превращаются в «го-о-оры»? – Может быть, на качелях покачаемся? Хрюшка согласилась неожиданно легко. Несмотря на ворчливость, выдававшую плохое настроение, она все же была рада видеть своего преданного поклонника. Этот день вообще шел как-то наперекосяк. Типичный жаворонок, Нюша, заснувшая уже под утро, сейчас чувствовала себя совсем разбитой. Она пробовала днем поспать еще, но только час проворочалась в кровати. Пыталась читать – даже модные журналы не могли вернуть ей настроение. А теперь рядом с ней идет Бараш. Такой привычный, обыденный, и в то же время он – единственное, что сегодня случилось правильно. Случился Бараш. «Ну полный Бараш!» - с некоторым неудовольствием подумала Нюша, когда он внезапно выяснил, что где-то оставил свою поэму. - Я сейчас прочту наизусть! – стараясь спасти разваливающееся свидание, пылко воскликнул он и в возбуждении забегал перед ней. Хрюшка со скучающим видом опустилась на качели. - Да не трудись... и что мы будем делать? Ты даже конфет не принес. Смотреть на «го-о-оры»? Бараш почесал в затылке. – Да... прости. Я выронил стихи, когда меня окликнула Лосиния, а потом забыл их поднять. Пожалуйста, не сердись. Нюша уже не сердилась – она была удивлена. – Кто такая Лосиния? – чтобы Бараш где-то забыл свои стихи? Нонсенс! Для этого землетрясение должно случиться! - Она лось... ну то есть лосиха. Приехала выманить нашего Лосяша из его берлоги и увезти на вручение Нобелевской премии, представляешь? Удивительная женщина! Я рассказал ей о тебе, пока Совунья суп варила. Ну, это-то как раз неважно... рано или поздно эта мадам все равно бы услышала о первой красавице долины. Но кем она доводится Лосяшу? Нюша и сама не могла понять, зачем ей эта информация: ну был в долине один лось, теперь будет два, какая разница? - Она... родственница? – тихо поинтересовалась хрюшка. – Может, сестра или племянница? - Говорит, ученица. Совунья спросила ее про степень, Лосиния – кандидат наук. Это что значит? Как наш Лосяш примерно? - Нет, это ниже рангом, - машинально ответила Нюша, лихорадочно соображая. Вот уж не было печали. Родственница – дело другое, с родственников спроса нет. А так... кажется, эта Лосиния ей уже не нравится. – Она красивая? – уже более требовательно продолжила допрос хрюшка. Бараш крепко задумался. - Нет... не сказал бы. Красивая – это ты, куда ей до тебя. Она уже взрослая, а даже косметикой не пользуется, - хотя не факт, что это плохо, мысленно продолжил Бараш, вспомнив ядовито-зеленые тени в арсенале своей возлюбленной. – Ну и рогов у нее нет. Но ведь и тебе они не нужны? - Значит, если бы у нее были рога, она была бы красивее меня? – вспыхнула Нюша. – С каких это пор ты любуешься чужими рогами?! - Но у нее их нет, а если бы были... – не выдержал поэт, стукнув копытом по стволу дерева. – У меня тоже есть рога, и я имею право смотреть на чужие! - На женские?! – грозно хрюкнула принцесса долины, придвигаясь ближе. Бараш отступил на шаг. – Значит, я, одинокая и несчастная, сижу дома и страдаю, а он мечтает чужих учениц за рога лапать! Бараш осел на землю. В этом была вся Нюша: сама придумала, сама обиделась. Ему и в голову не приходило лезть к Лосинии с чем-то подобным – а вон поди ж ты. - Да ты... эмансипированная аксонема, вот ты кто! – и, воздев копыта к небу, поэт бросился прочь. Свидание было безнадежно испорчено. И смешно сказать, чем. Рогами дамы, которую он видел впервые в жизни. Нюша подергала себя за косичку. Опять ругается нецензурно... надо его от этого отучать, честное слово! Вот только эта Лосиния тревожила почему-то куда больше, чем новое словесное изобретение Бараша. Хрюшка прижалась лбом к веревке качелей. Ни за что на него накричала... Она ведь явно погорячилась, обвинив Бараша в пристрастии к чужим рогам. Он доказывал уже не раз, что список его симпатий состоит лишь из одного имени, и это имя – Нюша. Нужно извиниться, непременно нужно. Хрюшка спрыгнула с качелей. Но сначала... что там он говорил про Совунью? Возможно, у нее и удастся познакомиться с этой таинственной ученицей Лосяша. Присмотреться самой, наметанным женским взглядом...