Сердце бури

Увидев Энакина, канцлер первым делом спросил: — Как дела у магистра Кеноби? — Она борется за жизнь, — нейтрально ответил Энакин. Она бы гордилась таким спокойствием. — На все воля Силы, как вы, джедаи, говорите, — покивал канцлер. — Бедняжка. Признаться, я так и не смог досмотреть до конца ту запись, ее ведь транслировали по всем частотам, знаешь ли… Она так кричала… — Вероятность быть убитым или покалеченным — один из профессиональных рисков джедая. Оби-Ван с честью выполнила свои обязанности, чтобы приблизить победу Республики. «И почти умерла при этом». Кому он это говорит? Зачем? Канцлер, старый друг, и так все понимает. Он с самого начала был посвящен во все тайны, во все грязные мыслишки, которые сейчас кажутся бессмысленными и отвратительными. Сейчас Энакину казалось, что если он в одно мгновение станет идеальным джедаем, образцом смирения и покоя, последние часы просто сотрутся из памяти этого мира, и Оби-Ван снова будет в порядке. Без его неуместных чувств, но живой и здоровой. Это было так глупо, так по-детски, что Энакину становилось тошно от себя. Но что еще он может сделать для нее? Он знал лишь, что Оби-Ван заслужила, чтобы о ней говорили с уважением, а не с жалостью. Наводка оказалась правдивой, на Утапау Оби-Ван действительно нашла Гривуса. Было тяжелое наступление и поединок, из которого она вышла победительницей. А потом там что-то пошло не так. Если Энакин верно сопоставил имеющиеся у него факты — на планете появился какой-то мощный одаренный (Вентресс? Мол?), и этот соперник оказался Оби-Ван не по зубам. Сепаратисты предложили вернуть генерала Кеноби Республике и выдвинули какие-то совершенно дурацкие требования, вроде отступления на совершенно неважном сейчас участке фронта. Умно. Попросили бы чего-то серьезного — и им бы отказали, а так Сенат ушел на длительное совещание, пытаясь понять, в чем тут подвох. И пока шло это совещание, на все открытые каналы голо-связи Храма транслировалась съемка, как неизвестный в черном плаще ломает Оби-Ван кости. Энакин тоже не досмотрел запись до конца, да и не представлял, каким больным уродом нужно быть, чтобы смотреть что-то подобное дольше пяти минут. Запись еще шла, а на посадочную полосу Храма уже приземлился шаттл на автопилоте, внутри которого с трудом угадывалось слабое биение затухающей жизни. Помня о заслугах генерала Кеноби, Республика пошла на компромисс. Но Энакину хватило беглого взгляда на мешанину кожи, костей и масляно блестящих внутренностей, чтобы понять: они опоздали. Казалось, в ней не было ничего целого: искореженные, вывернутые под неестественными углами конечностями, развороченная брюшная полость со свисающей на брыжейке почкой, торчащие наружу ребра, что при каждом вдохе царапали легкие. И при этом — абсолютно целое лицо. Какое-то время она еще была в сознании, смотрела вверх невидящими глазами и что-то едва слышно повторяла, но потом ко всеобщему облегчению потеряла сознание. — И все же, ужасно несправедливо, что все это случилось с ней, — канцлер горестно покачал головой и отвернулся к окну, где темное заходящее солнце лизало верхние ярусы построек. — Все, что с ней сделали… Как ты намерен поступить, Энакин? Получат ли виновные возмездие? — Получат, — отчеканил джедай. Пожалуй, слишком мрачно для того, кто решил не поддаваться эмоциям. — Но я останусь на Корусанте, пока все не разрешится. Так или иначе. «Она умирает, она умирает, — билось в голове, — может быть, ее сердце останавливается прямо в эту минуту». — И каковы прогнозы? — Никто не берется… прогнозировать, — сперва это показалось благом, потому что «мы не знаем» звучит определенно лучше, чем «нет никаких шансов», но Энакин был не из тех, кто мог обретать надежду в неведении. Неопределенность мучила его и заставляла опасаться худшего. — Неужели все знания Ордена бессильны, чтобы спасти одну единственную жизнь? — вздохнул канцлер. «Такую дорогую тебе жизнь», — повисло в воздухе. — Джедаи и раньше умирали… — Возможно, тому виной излишний догматизм Ордена, который брезгует пользоваться спорными методиками для спасения своих адептов. — О чем вы? — напрягся Энакин. Эти слова хлестко ударили по нему, всколыхнув в душе улегшиеся было отчаяние и беспомощность. Палпатин мягко положил руку на плечо своему юному другу и заглянул ему в глаза. — Я говорю о том, что существуют техники исцеления, которых джедаи избегают, потому что те чуть темнее, чем нравится Ордену. Мне кажется смешным такой морализм. Какое имеет значение, к какой школе принадлежит методика, если она позволяет вернуть из-за черты возлюбленную, подругу, самого близкого во всем свете человека? — И что же, вы располагаете такими методиками? — спросил Энакин, мысленно умоляя, чтобы нет, нет, пожалуйста, нет, не сейчас, не в тот день, когда Оби-Ван умирает, и терять старого друга, потому что он — приверженец темной стороны, абсолютно не хочется. Дарт Сидиус чуть сильнее сжал пальцы на плече. — Я уже говорил прежде, мой наставник многое открыл мне, в том числе и о природе Силы, в том числе и о Темной ее стороне, — он смотрел прямо в глаза, такой же знакомый, понимающий, дружелюбный. Такой, каким был всегда, все тринадцать лет их знакомства. — Видишь, это вовсе не сделало меня плохим человеком. Позволь мне помочь спасти ее. Энакин едва ли мог ему ответить. Оби-Ван не хотела бы такого спасения. В Храме его уже ждал весь совет: большинство магистров были на Корусанте, некоторые присутствовали голографически. Одно кресло оставалось пустым, и Энакин старался не смотреть на него, чтобы не разлететься на маленькие кусочки. — Как прошел разговор с канцлером? Ты сообщил ему соображения совета по поводу необходимости ограничения его полномочий? — Нет, — откашлялся Энакин и, поймав на себе недоуменные взгляды, продолжил: — наш разговор пошел по другому пути, но это не имеет никакого значения. Канцлер Палпатин — Владыка Ситх, он сам сказал мне об этом и предложил спасти магистра Кеноби в обмен на присягу. — Все еще хуже, чем мы могли опасаться, — вымолвил магистр Винду. — Тянуть дальше некуда. Нужно устранить угрозу прямо сейчас, пока не стало слишком поздно. — Авантюра это, — дернул голографическими ушами магистр Йода. — Мне тоже кажется странным, что ситх так просто назвал себя, — вмешался Энакин. — Он столько лет водил нас за нос, подкидывал своих пешек, а теперь вот так просто взял и сказал мне, что… Магистры молчали, и сам Энакин не решился заканчивать свою мысль. «Он решил, что я перейду на его сторону, — тупо подумал он, глядя в одну точку. — Что я настолько в отчаянии… А я не настолько в отчаянии?». — В любом случае, этот вопрос уже обсуждался в совете, и мы приняли решение, даже если кто-то из членов совета с ним не согласен. У нас есть план действий. Арестовать канцлера и взять под контроль сенат до созыва чрезвычайной сессии. — Раз уверен — действовать ты можешь, помни лишь: силен враг и хитер. Действовать по его плану будешь ты — не по своему. «На политической арене мы уже проиграли, — подумал Энакин. — Теперь все решится в фехтовании, а там не слишком большое значение имеет, чей план. Вопрос будет в мастерстве». Кажется, он выпал из реальности, прикидывая, какие приемы мог бы применить, сражаясь с ситхом. — Скайвокер, ты останешься в Храме. Энакин встрепенулся. — Но почему? Моя помощь может понадобиться! — Кто-то из магистров должен остаться на случай, если мы потерпим поражение. Твоей силы и мастерства должно хватить, чтобы защитить тех, кто сейчас находится в Храме. Кто-то из магистров. В любое другое время Энакин был бы рад долгожданному повышению, но сейчас едва обратил на него внимание. Целители встретили его спокойно, но видно было, что им в тягость в очередной раз отчитываться о состоянии Оби-Ван. — Все еще сложно сказать что-то конкретное, она очень слаба, — мастер-джедай устало посмотрел через стекло в бокс, где в камере с бактой находилась магистр Кеноби. — Бакта препятствует заражению и ускоряет регенерацию, но этого недостаточно. Ухудшения могут произойти в любую минуту. Она была… странно спокойной. Бледная, с темными кругами под глазами, Оби-Ван будто просто прилегла отдохнуть после тяжелой миссии. Энакин сотни раз видел ее такой, уснувшей на кухне с недонесенным до рта ужином, замершей у головизора в гостиной. Это было привычно и навевало теплые воспоминания. В голове не укладывалось, что сейчас — все всерьез. Сейчас Оби-Ван страдает и находится в смертельной опасности. Он подошел ближе, и на него никто не шикнул, положил руку на бронированное стекло камеры. — Вернись ко мне. Я прошу. Я люблю тебя. Я все готов за тебя отдать, но вот беда — кроме тебя у меня и нет ничего… Ресницы под маской чуть дрогнули, запищал какой-то прибор. — Оби-Ван, — с надеждой позвал Энакин. Звук стал сильнее, тревожно замигали какие-то сенсоры. В бокс ворвались целители, Энакина оттеснили от камеры. — Что происходит? — спросил он шепотом. Кто-то из падаванов бросил через плечо: — Остановка сердца. —  Спите спокойно, моя милая девочка. Вы никогда не узнаете этого, но первым своим приказом я присвою вам звание Героя Империи. Это будет наша самая высокая награда, и вы — первая, кто ее получит. Вы ее заслужили. Ирония, правда? Вы всю жизнь сражались за Республику и верили в свой Кодекс джедаев, но нет во вселенной человека, который сделал больше для становления Империи и установления власти ситхов, чем вы. Вы воспитали мне Энакина, больного, изломанного своей неправильной любовью. Вы своими страданиями толкнули его на Темную сторону. Кто бы мог подумать, я работал над ним годами, направлял, обхаживал, как не каждый кавалер обхаживает даму — а он все равно выбрал вас. Вас, по-джедайски твердолобую моральную инвалидку с комплексом вины за все на свете. Впрочем, вы сами все и исправили, моя милая. Вам не пришлось ухищряться, как мне, хватило только минутной остановки сердца, чтобы юный Скайвокер отбросил все скучные орденские догмы и прибежал ко мне, умоляя сохранить вам жизнь. Вы герой, Оби-Ван Кеноби. Я никогда вас не забуду. Я бы оставил вас в живых, правда. Вы мне очень нравитесь. Но, думаю, вам не слишком-то хочется жить в мире, где я — хозяин. Я уважаю вас, Оби-Ван, и не хочу, чтобы вы страдали больше необходимого. Теперь умирайте спокойно. Остановить кардиостимулятор в ее груди было секундным делом, но именно в эту секунду сзади послышался мерный стук трости одного старого зеленого джедая.