Voodoo Love

      Эрмаль снял ботинки и взял их в руки.       Ощущение земли под ногами перенесло его на много-много лет назад, когда мама впервые привезла их с братом и сестрой в это волшебное место.       Он шел по дорожке, окруженной мелкими фиолетовыми цветами, пока не добрался до той точки, где бирюзовые волны Адриатики с шумом разбивались о прибрежные скалы. За ним по пятам следовал Фабрицио.       Соленый запах моря полностью окутал Эрмаля. Вдохнув полной грудью, он повернулся к только подошедшему Моро и обхватил его за талию, а где-то вдалеке от них на мелководье бегал мальчишка, преследуемый своей собакой.       — Здесь очень красиво… — констатировал Фабрицио, одаривая легким поцелуем кудри Эрмаля, раздуваемые холодным морским ветром.       — Это одно из моих самых любимых мест… — объяснил Мета и указал на горизонт, где виднелся кусочек суши, отделявший небо от моря, из-за которого начинало виднеться солнце, даря мужчинам необыкновенной красоты оранжевый рассвет. — Отсюда видно мой дом.       Фабрицио, казалось, не понял и Эрмаль усмехнулся, глядя на его озадаченное выражение лица.       — Это Албания, Бицио.       Это побережье было самой восточной точкой Апулии, и оно же было ближе всего к его родной земле.       — Ты скучаешь по своему дому? — спросил Фабрицио, после того, как расстелил полотенца и они сели рядом друг с другом всего в нескольких метрах от моря.       — Конечно скучаю, я так давно там не был… — он с тоской смотрел на горизонт, откинувшись назад и вытянув вперед ноги, на которых не было ни следа загара. — Особенно я скучаю по своей бабушке… Я обещал ей приехать на это Рождество, но вместо этого…       — А вместо этого появился я и буквально привязал тебя к себе, — закончил фразу Моро, ощутив укол вины. Эрмаль улыбнулся и протянул руку к его щеке, проведя большим пальцем по скуле мужчины.       — На следующее Рождество я возьму тебя с собой, чтобы она тебя наказала… Знаешь, моя бабушка очень строгая и использует довольно ортодоксальные методы воспитания… — он увидел, как Фабрицио нервно сглотнул, заметно испугавшись, и рассмеялся.       — Хватит издеваться. Меня пугают старики. Помню одну старую тетку моего отца, так вот она хватала меня за щеки каждый раз, когда видела, — с широко раскрытыми от ужаса глазами рассказывал Фабрицио, что еще больше рассмешило кудрявого: он почти всхлипывал от смеха, представляя себе эту картину.       Моро скрестил руки на груди и надулся, сделав обиженный вид; даже Аните не всегда удавалось сделать это также убедительно.       — Вот засранец, у меня детская травма, а ты ржешь!       Эрмаль встал на колени и взмахнул руками, делая вид, что пытается прекратить смеяться.       — Ладно тебе, Бицио, с чего мне еще смеяться, если не с тебя? — Фабри развел свои татуированные руки в стороны и заключил в объятия тело кудрявого, притянув его к себе, так что тот не удержал равновесие и рухнул сверху на Моро. Они так и лежали друг на друге, смеясь, словно маленькие дети.       Фабрицио погладил его по лицу, убирая кудри, спадающие на глаза. Он был так красив, его Эрмаль…       Мета прильнул к слегка растянутым в улыбке губам Моро, давая начало нежному, горячему легкому поцелую. В этом оторванном от мира месте они чувствовали себя далеко от безумия повседневной жизни, от своих менеджеров, от правил и обязательств.       Они были свободны любить друг друга.       К счастью, солнце в этот день было не слишком палящим, несколько небольших туч были раскиданы по небосводу, что не мешало им любоваться албанскими горами.       Воспользовавшись возможностью, Эрмаль рассказывал и другие воспоминания из своего детства, самые приятные, которые у него были, пока они лежали бок о бок, слово за слово, среди ласк и поцелуев, оба уснули.

***

      Фабри протянул руку, ища тело Эрмаля, но нащупал только раскаленное полотенце.       Открыв глаза, он принялся растерянно искать взглядом кудрявого и обнаружил его, стоящим по щиколотку в воде, наблюдающим за медленно садящимся солнцем, окрашивающим небо яркими красками.       Он схватил телефон и включил камеру, чтобы запечатлеть этот восхитительный момент: одна, две, три фотографии.       Моро улыбнулся, когда понял, что в итоге не снял ничего, кроме своего возлюбленного: вот он стоит, вот бросает камешки в воду, вот разглядывает морскую гладь.       Подняв взгляд, Фабрицио увидел Эрмаля, который, возвращаясь к нему, спрашивал, что тот делает с телефоном в руке.       — Я тебя фотографировал… — объяснил Моро, показывая снимки.       Эрмаль громко рассмеялся, а потом быстро поцеловал Фабри.       — Эх, Бицио, просто признай, что моя задница — лучшее, что ты когда-либо видел, поэтому ты воспользовался первой же возможностью сфотографировать ее, чтобы потом распечатать и повесить в рамочке на стене своей комнаты, чтобы… — он даже не закончил фразу, его красноречивый взгляд говорил лучше всяких слов, поэтому Фабрицио слегка толкнул его в плечо, впрочем, тут же притянув его обратно к себе и заключив в объятия.       — Зачем мне фотографии, если я прекрасно помню каждую деталь, каждый твой изгиб, — шептал он на ухо Эрмалю, одновременно нежно целуя это чувствительное место, зная, что это сводит с ума его парня.       — Вернемся домой? Здесь все еще слишком светло для нас… — поднявшись, они побежали, держась за руки, как влюбленные подростки, широко улыбаясь друг другу.       Кто бы мог сказать этому тринадцатилетнему мальчишке, бегущему по этой тропинке со своими братом и сестрой, что через двадцать три года он точно также будет бежать здесь рядом с любовью всей своей жизни?       Потому, что любовь — ничто иное, как самое чистое проявление чувств, идущих из самого сердца.       И его любовью был Фабрицио.       Любовью были они оба.