Рецепт горького счастья

Это просто перед глазами жизнь. Это просто мелькают этажи. Но я падаю вверх, В этом лифте остался чей-то смех. Это больно, но больше не сдержать. Это сахар на лезвии ножа. Я на сотни частиц, Для меня не останется границ. Вдыхай мои молекулы. Неважно, где и с кем ты. Вдыхай и отпусти меня. Я больше не люблю тебя. Вдыхай мои молекулы. Неважно, где и с кем ты. Вдыхай и отпусти меня. Я больше не люблю тебя. Прости меня… Это капля на дне твоей души. Будет вечно до слёз тебя душить. Я твой личный провал, Но другого я и не ожидал. Из войны не выходят без потерь. Но я из каждого плеера тебе: «Кто, кому, проиграл? У Love story, увы плохой финал!» (Данте)

Колетт вернулась к рассвету. Свет в окнах особняка Байо не горел. Но стоило ей потихоньку войти, и кивнуть полуспящим охранникам, чтоб они не поднимали шума, Байо в халате и тапочках, с мокрой головой, вышел навстречу. Он смотрел на неё так, словно они были женаты, и она изволила не явиться домой на ночь. Боль в ноге у Колетт чуть успокоилась, но вовсе не потому, что травма была пустяковая, а потому, что она выпила сильное обезболивающее по дороге. Когда Байо поздно вечером, почти ночью, не солоно хлебавши, покидал дом Эго, Колетт отказалась ехать с ним. Франсуа был шокирован её заявлением, и она чудом уговорила его воздержаться от каких-либо выводов. А теперь стало ясно, что без объяснений просто уйти в комнату и закрыться не получится. — С добрым утром, — ни один мускул на лице Байо не дрогнул при произнесении этих слов. Будто голос шёл из автомата. — Чего так рано? Антони выдохся? Или ты взяла перекур и слиняла? — И тебе не хворать, с лёгким паром! — парировала Колетт. — А вообще-то: тебя никто не гнал — мог бы оставаться. И подождать меня. — Ты, может, и не гнала… — Тогда, в чём дело? — Колетт сложила руки на груди. — Может, ты хотела, чтоб я, как пёс, сидел на крылечке и благодарно ждал тебя, хозяюшку, с плёткой в руке? — Снова пил? — нахмурилась Тату. — Трезв как стёклышко! — Если бы ты остался, и подождал меня, то… — Быть третьим? — задохнулся от возмущения Байо. — Да что вы! Как можно портить такие моменты?! — Франс, это уже точно переходит определённые границы. С какой это стати ты записал меня в шлюхи? — Колетт стала говорить громче и с яростью. — Вот только не надо сейчас мне втирать очки, что это всё от вашего с Эго конфликта. Ладно? Ты, задевая меня, стремишься почувствовать себя лучше? Не стыдно? — А тебе не стыдно? — Байо уже не спрашивал. Он утверждал. — Ночевать у незнакомого мужика, при том, что живёшь ты со мной, при том, что ещё совсем недавно ты боялась его, как огня? Колли? Ты ли это?! — Тебе больше ничего в голову не лезет, да? — она сдёрнула с плеча небольшой клатч. — И с чего это ты вдруг так заговорил? Я не живу с тобой, Франс, если забыл. Я у тебя в гостях. А это разные вещи. — Да, конечно, — бросил ей мужчина, садясь в плетёное кресло. — Сегодня погостить у одного. А завтра у другого. Что здесь криминального? Современные же люди! Верно я говорю? — Франс, что с тобой? — Колетт подошла к нему, нагнулась и прищурилась, глядя прямо в глаза. — Это началось недавно. Совсем недавно, так ведь? Ты можешь мне внятно рассказать сейчас: что именно значат твои закидоны? — Оу, что я чую, Колли, — закатил глаза Байо. — Никак, ты у нас теперь подшофе? — Это от ноги, — Колетт сразу смутилась, резко выпрямляясь и сжимая руки в кулаки. — В смысле, что я хотела выпить таблетку, но Эго сказал, что лучше будет выпить… чего покрепче. — Ты на чай нашему великому доктору хоть оставила? — Байо, хватит кривляться. Нет? — А что? Может, Эго тебе не только обезболивающее предложил, но и… личную жизнь наладил? — Судя по тому, как тебя заботит чужая личная жизнь, мне сдаётся, что ты никак не устроишь свою. И это тебя бесит, Байо. Больше всего тебя бесит именно это. — Колли, я свободен как ветер в поле! — Сильно сомневаюсь, — девушка качнула головой. — Иначе, как объяснить твои внезапные позывы ревности на пустом месте? Ведь я ничего не путаю? Ты сейчас закатываешь мне сцену, как ревнивый муж? — Я сейчас пытаюсь сделать всё, чтоб ты не допустила ошибку! — мгновенно поднялся из кресла Байо. — Если бы я не думал о тебе и не заботился о твоём благополучии, то не стал бы и пальцем о палец ударять. Неужели не ясно? — И каким это образом Антуан может помешать моему благополучию? — усмехнулась Колетт. — После того, как я осталась без хорошей работы, знаешь ли, уже ничего не страшно… — Вот! Ты сказала «Антуан», — сразу подметил изменение в её интонации Байо. — Ты теперь его называешь и по имени? — Ну и что? — Ничего. — Байо снова надулся, как мышь на крупу. — Меня ты теперь чаще зовёшь по фамилии. А его — по имени. Это о многом говорит. — У тебя шарики за ролики зашли, Франс. — У меня ли? — спросил мужчина. — Ты, когда об Эго говоришь, то аж в лице меняешься. Не замечала? Колетт только молча отвела глаза. — Я не слепой, повторяю тебе это уже в сотый раз! — Что тебе от этого? — Колетт глянула на Байо резко, как если бы наотмашь била. — Какая разница, что я чувствую к нему? Франс, это мои проблемы. — Что же вы делали вдвоём с Эго столько времени? — его зеленые глаза вспыхнули странным огнем и резко потемнели. Становясь похожими на болотную топь. — Что вы могли обсуждать в течение всей ночи? Или он наизусть тебе читал свои статейки? — Нет. Мы разговаривали. — Красноречиво, — недоверчиво хмыкнул Байо. — Краткость — сестра таланта? — Я не обязана отчитываться. — Но хоть обобщить можешь? — Это касается только нас, — Колетт была спокойна на вид. И, казалось, даже совсем не напрягалась, отвечая. — Каждый ведь думает в меру своей испорченности… — Не уходи от темы, — перебил Байо. — Если ты думаешь, что у мужчины и женщины нет общих тем, кроме потели, то, боюсь, ты, Франс, катишься в пропасть. Из которой выбраться очень трудно. Даже больше скажу — невозможно. — Колли, милая моя, кому ты рассказываешь? — он широко улыбнулся. — Да если бы я был уверен в том, о чём ты сейчас упоминала, то я давно бы затащил тебя в койку и не парился. — Какой же ты бываешь невыносимый! — Тише! — шикнул Байо. — Детей разбудишь. Коллет стиснула зубы и отвернулась. — Постарайся выбросить эти мысли из головы. — Какие именно, Колли? — Байо прожег взглядом её спину едва ли не насквозь. — О том, что пора бы уже тащить тебя в кровать, или о том, что… — Обо всём! — Колетт подняла вверх указательный палец, прерывая Байо. — Шутки шутками, но я тебе уже говорила: между нами ничего не может быть. — Всё уже могло бы быть, если бы я не ступил тогда, — с некоторой долей печали сказал Франсуа. — Френдзона, она, знаешь, Колли, как ряска — вроде, видишь, и стараешься туда не попасться, но если уж коготок увяз — всей птичке пропасть! — Франс, ты сейчас пытаешься мне сказать, что… влюблен? — Коллет повернулась к нему и замерла, пораженная услышанным. — Что? — А сама как думаешь? — Я думаю, что ты переутомился. — Не увиливай! — Байо качнул головой, сделал резкий шаг в её сторону. — Посмотри мне в глаза и скажи то, что думаешь. Без всяких там формулировок заковыристых — без пафоса. Просто скажи, что у тебя никогда не было желания развить наши отношения дальше, чем просто «дружба»? — Не поверишь — не было, — ответила Тату. — Ну… может быть, однажды, когда я переживала, а ты… — Да, помогал тебе справиться со стрессом, — кивнул Байо, внимательно смотря на девушку. — Ты ещё тогда сказала, что если бы я не был тебе таким хорошим другом, то мог бы стать самым лучшим парнем. — В том и дело, Франс! — Колетт всплеснула руками. — Ты мне друг! А это уже априори означает, что мы не можем быть вместе, как пара! Иначе весь смысл дружбы теряется! Пойми! — Головой — понимаю, — мужчина согласился с ней. — А где-то внутри словно за веревочку какую тянут. И что-то всё время рвётся наружу. — Франс, ну чего ты? — почти сдавая свои позиции, проговорила Тату. — Можно подумать, что на мне свет клином сошёлся? Мы же разного круга, как ни крути. У тебя другие планки. И другие приоритеты. Разве нет? — Вы с Эго тоже разного круга. — Байо не мог не уколоть подругу. — Только это тебе не мешает строить ему глазки. — Ты же сам этого хотел! — Когда это?! — взвился Байо. — Колли? — У тебя провалы в памяти? Байо сильно смутился. — Хорошо, пусть так, но… — Франс! — Тату начала уставать от него. — Прекратим этот бессмысленный разговор. Прошу тебя. — Кофе будешь? — Франсуа глянул на журнальный столик, приютившийся в углу. — Остывший уже, правда, но… — Нет, спасибо. — Зря, — сказал он, делая глоток горького кофе. — Бодрит. — Ты хоть спал? — С детьми прикорнул. — ответил Франсуа. — Мне теперь не до сна. Одна проблема на другой. И третьей погоняет. Черт возьми. — Всё, я иду спать. — Колетт устало потёрла глаза. — Какие у тебя завтра планы? — А что? — мужчина поставил чашку на блюдце. — У тебя есть дельные предложения? — Одно точно есть, — заверила, кивая, Тату. — Ты обещал сидеть с детьми. Поэтому — я после обеда, пожалуй, поеду домой. — Как это — домой? — Франсуа опешил. — Колли, подожди, куда это ты собралась? Зачем? Что ты будешь там делать? В своей халупе без нормальных условий?! — Искать работу, Франс, — сказала Тату. — Искать работу, устраивать свою жизнь дальше. И, по возможности, помогать тебе. Если это, конечно, потребуется. — Ещё как потребуется, — Байо сразу кивнул. — Колли, ты не представляешь, что я должен тебе рассказать… точнее, мне некому больше рассказать. Не с кем этим поделиться. А носить в себе — я не выдержу. И не дай мне бог когда-нибудь стать таким же параноиком как Эго. — Оставь ты его уже в покое, — попросила Колетт. — Франс, если ты на полном серьёзе ревнуешь меня к Антуану Эго, или, может быть, его ко мне, то, я могу тебя успокоить — ничего не было. Он от меня шарахается, как от прокаженной. — Допустим, что я ревную тебя к нему, — сказал Байо, фыркая. — Но… с чего ты вдруг взяла, что может быть наоборот? — Знаешь, а у меня тоже есть вопрос, который не даёт покоя, — заявила Тату, усаживаясь в кресло, и давая понять, что сон всё же откладывается. — Может, прояснишь? — Если знаю, о чём речь — ради бога. — Мы так и не закончили разговор по поводу его биографии, — напомнила Колетт. — Тогда в доме. Не забыл? — Дай-ка я угадаю. — Байо присел на подлокотник кресла. — Хочешь знать, почему же Эго в гомосексуалисты записали? — Ты читаешь мои мысли. Жаль, что не все и не всегда, — хохотнула Тату. — И к сожалению, чаще ты принимаешь ситуацию только на эмоциях. А ведь юристам это несвойственно. — Вот такой я загадочный, — не остался в долгу Франсуа. — Эго тоже многое несвойственно, из того, что я сегодня наблюдал. Боюсь даже представить, что ты можешь с ним сделать, если вы вдруг… сойдётесь в будущем. Колетт после этих слов резко дёрнулась. И Байо буквально кожей почувствовал, как она напряглась. Мужчина ласково опустил ладонь на её предплечье, заставляя снова откинуться на спинку. — Это я о возможных перспективах, поварёшка. Не нервничай пока. — Нет, всё в норме, просто… нога снова заболела, — соврала, отчаянно краснея, Колетт. — Я уверена, что до того, как мы сойдёмся с Эго, ты уже наконец-то сойдёшься с кем-то, кроме меня. — Мда уж, один-один, мадмуазель Тату, — со вздохом разочарования сказал Байо, щёлкая девушку по носу. — Признаю — ты меня сейчас сделала. — У меня был хороший учитель. — Премного благодарен за столь лаконичный и непредвзятый отзыв. — Байо шутливо раскланялся. — А насчёт ориентации Антони я могу тебе сказать только одно: он не является ярым сторонником гетеросескуализма. Или гомосесуализма. — То есть… он — бисексуал? — Колетт даже испугалась этого предположения. — ты что, серьёзно? — А чему ты так удивляешься? Половина всего населения планеты сейчас, так или иначе, имеют сексуальных партнёров из обоих полов. Это вполне нормально. — Получается, что у Эго были партнёры-мужчины? — Наверное, были, Колли, — пожал плечами Байо. — Я не выяснял деталей, знаешь ли. Мы пару раз заговаривали на эту тему — он всегда старался придерживаться крайней толерантности. — Антуан Эго, такой, каким ты знал его раньше, да вдруг придерживается крайней толерантности? — фыркнула Колетт. — Об интимном или сокровенном даже критики умалчивают. — Если верить твоим неосторожно брошенным словам, то у Эго проблемы на личном фронте из-за сексуальной недееспособности. Так? — Да, есть такое. — Тогда какой там сокровенный интим? — спросила Колетт. — Девяносто процентов гомосексуальных отношений строится на животном голом сексе. — Кто тебе это сказал? — А на чём же ещё? — удивилась Тату. — Детей им не родить, гулять под луной за ручку — это только для сопливых подростков, знакомиться с родителями — не вариант — затопчут, а вот работа и хороший секс, если он, конечно, такой хороший, что мужья бросают жен, и уходят вылизывать чужие жопы, то… — Признайся, отлегло от сердца, когда я сказал, что Антони не гомик? — поддел девушку Байо. — Колли? — Отлегло, — не стала лукавить Тату. — Только я всё равно не понимаю: с чего бы вдруг Эго быть бисексуалом? — А чего ж ты, Колли, у него сама не спросила? — Вот ещё! — она снова залилась краской. — Делать больше нечего! Что бы он обо мне подумал! — Да, видимо, ты вляпалась, поварёшка, — вздохнул Байо. — Если тебя заботит, в первую очередь, что он о тебе подумает, а не то, как не допускать таких ситуаций, то… это говорит только об одном: ты втрескалась, и теперь будешь делать всё, что делают все влюбленные идиоты, совершая самые большие ошибки в своей жизни, и потом, неоднократно жалея о них, но всё же, оправдывая себя этим внезапно вспыхнувшим сильным чувством… да? Колетт очень хотела бы опровергнуть слова Франса. Но понимала — сейчас ей нечем крыть. Разве что, начать ему пересказывать их разговор с Антуаном Эго, но тогда бы всё выглядело ещё хуже. Это было бы предательством с её стороны по отношению к Антуану, который, хоть и не сразу, но всё-таки смог довериться ей. — У меня нет шансов, по-твоему? — Тату постаралась говорить как можно бесстрастнее. — Франс? — Откуда мне знать? — Байо тоже старался ничем себя не выдать. — Ну, ты же так любишь заниматься сводничеством. Вот и отвечай. — Колетт пихнула его локтем в бок, и Франсуа сморщился, как будто лимон съел. — Я слышала, как ты упомянул о какой-то Люси… Кто это? Его бывшая девушка? — Да, ключевое слово — бывшая, Колли, — сказал Байо. — Моя протеже. В некотором смысле этого слова. — Даже так? — брови у Колетт резко поползли вверх. Она удивилась ещё больше, чем от предыдущих новостей. — Получается, что у вас с Эго уже какая-то договорённость есть? Сколько, когда и откуда? — О чём ты? — отозвался Байо. — Колли, даже если бы всё было так, то… — Я не поверю, что ты просто так его знакомил с кем-то. — Плохо же ты обо мне думаешь. — Извини, думаю, как есть, — ответила Колетт. — Франс, давай-ка, не темни. — Рентген ты мой несчастный, — взвыл Байо, потирая лоб. — Ладно… скажу. Когда-то давно мы с Эго по пьяни заключили мега-сделку. Он уже и не помнит, судя по всему. А мне напомнила об этом его расписка. — Расписка? Кровью что ли? — Почти, — чуть улыбнулся Байо. — Это было ещё в универе. Он тогда выглядел из рук вон плохо: тощий, длинный, с торчащими в разные стороны ушами и очками на пол лица. Умничал всюду. Списывать не давал. От него шарахались даже. Девчонки, я имею в виду. — А ты, стало быть, не был обделён девочками? — Да, не был, — самодовольно заметил Байо. — Я предлагал ему некоторых — он отказывался. Ну и понятно ведь — секонд-хенд кому нужен? И вот как-то мы надрались здорово по какому-то поводу. Кажется, это был едва ли не единственный раз, когда Эго так напился, что себя не помнил на следующий день. И в разгар вечеринки, когда его отказалась девчонка целовать, когда горлышко бутылки указало на Антони — он сорвался. — И что он сделал? — спросила Колетт. — Пьяному ж море по колено, — замялся вдруг Байо, явно чего-то не договаривая. — Короче, мы заключили с ним пари, что я, как самый любвеобильный, найду ему достойную пассию, и тогда он, может быть, поверит в то, что любовь есть. И ещё, конечно же, обеспечит мне безбедное будущее. Было и другое условие: девушка должна была принимать его таким, какой он есть, а уж если и он начнёт ради неё меняться, то и подавно — состояние мне своё отпишет… — У него ж не было тогда никакого состояния. — Да, не было. Но в этом и прикол — я до сих пор ему кого-то ищу, а он до сих пор делает вид, что презирает отношения, построенные исключительно на чувствах. — Да, он мне говорил, что, по его мнению, счастливая жизнь складывается лишь из комфорта, денег и уверенности в том, что тот, кому отписывается твоё имущество, в случае чего, — не окажется последним жуликом.