Главное — последовательность и темп.
Выдох-вдох, выдох-вдох… вдох-выдох, вдо… нет, кажется, что-то опять пошло не так. Но радует, что оно всё же хотя бы идёт. Куда-то.
Со всхрипами, с всхлипами, морщась от боли и хватаясь то за саднящее горло, то за рёбра, под которыми всё скрипело, давило и стенало, но — Джон дышал. Главным образом, потому, что это была единственная возможность перейти в состояние, позволяющее размазать тварь, которая похозяйничала в его голове без малейшего намёка на тактичность и пиетет.
То, что изначально он по собственному умыслу и в личных целях пускал к себе нежеланного гостя Джон, естественно, уже позабыл от злости. Позабыл ещё где-то в районе первого шага — когда Бальтазар с присущими ему любознательностью и детской убеждённостью в собственной вседозволенности полез для чего-то копаться в личных Вампирских хрониках Джона Константина. Хотя так-то доппельгангер прямо на самом верху первым к выдаче валялся, если ты только за ним пришёл, а не за некой иной надобностью. Но Бальтазар, едва вломившись, уверенно и целеустремлённо направился к вампирам, пропиздовав мимо всех доппельгангеров, спиритических досок, бандитских катранов и прочих аспектов темы. Помочь разобраться с которой он вообще-то вроде как и вызывался. И в которую его потом пришлось просто пинками загонять. И то — демон активно рвался оттуда к однозначно более завлекательным для него событиям и происшествиям. Каким же? Вампиры ведь могут оказаться лишь верхушкой айсберга, подводная часть которого и представляет собой истиный тайный мотив.
Оставалось надеяться, что ответов на свои вопросы Бальтазар всё же не нашёл. Ну или во всяком случае, нашёл не в полном объёме — ведь демон абсолютно точно собирался порыться и поискать ещё, и дальше продолжая прикидываться, что не замечает попыток выбросить его прочь. А Джон реально (хотя и безуспешно) пытался.
Пытался депортировать своими силами, да. А когда понял, что не выходит, подсунул эпизод, попавший в общую выборку по какому-то ключевому, одному Бальтазару ведомому элементу. И от этой темы воспоминаний Джона Константина, хоть она и соответствовала поисковому запросу, демон, не выдержав, шарахнулся словно от купели со святой водой и вылетел из чужой памяти, как пробка из бутылки игристого вина.
Джон ни на секунду не сомневался, что добросамаритянство Бальтазару не свойственно. Более того — демонам оно вообще не доступно. Изображающий радение за жителей Лос-Анджелеса Винсент Вентимилья старался больше из любви к искусству, чем из веры в то, что Джон реально проникнется его псевдобескорыстием. Бальтазар с его готовностью помочь разгрести залежи информации в поисках нужной и вовсе смешон. Предлагает свою помощь, демон?! Да ещё и таким рискованным для самого помогающего способом: опуская барьеры, чтобы влезть в чужое сознание. При этом оставляя незащищённым
своё. Бальтазар не рискнул бы играть в подобные игры с самим Джоном Константином, если бы только не некие крайние обстоятельства, заставившие идти на такой риск.
Второй раз.
Кстатида. Осторожностью демон жертвовал уже не первый раз. Первый раз был, когда он с отчаянной (и слабоумной) отвагой отправился на освоение терра инкогнито квартиры экзорциста. Всё равно как человеку к тигру в клетку зайти. Поправка: к тигру, в дурном нраве которого человек твёрдо уверен. Поправка два: к тигру, не поддающемуся дрессировке. Даже Бальтазар не мог быть настолько тупым и самоуверенным, чтобы не предусмотреть возможности пичальных последствий. Которые теперь со стоической настырностью переносил, хотя и должен был осознавать, что это может ему обойтись в цену собственной жизни.
Так что же это оно такое, за что демон готов платить так дорого? Ведь он идёт просто напролом, грубо, едва ли не с открыто признаваемым личным интересом.
Джон был рад, что его расчёт сработал: Бальтазар настолько в буквальном смысле болезненно не желал узнавать того, чего не мог помнить, что оказалось достаточным лишь разок окунуть его с головой в нужное воспоминание — и полукровка самовышвырнулся из памяти Джона Константина. В которой начал себя вести уже совсем по-свойски, прямо как постоянный читатель в городской библиотеке.
Нахуй-нахуй такое щастье. Нахуй-нахуй таких постоянных читателей.
В конце концов, есть воспоминания, от которых бывает больно и самому их хранителю.
Вот взять того же Бальтазара. Там же целая космическая воронка сплошной черноты, над которой ярким неоном гигантскими буквами мигает вывеска: «Viiz…»
«Тому же Бальтазару» ожидаемо быстро надоели гуманистичные способы возвращения в сознание ранее отключённого от этого сознания человека. Утомившись увещевающе курлыкать, демон со своей обычной непосредственностью попросту с размаху влепил Джону затрещину, очевидно, рассудив, что так оно сработает быстрее.
Мне очень повезло, хладнокровно заметил себе Джон, что он не может сейчас лупить в полную силу.
Распахнул глаза. Встречая темноту с плавающими в ней цветными кругами. Багровыми. Горло во время «контакта с проникновением» было пережато так, что до сих пор казалось: вот-вот вообще трахея лопнет. Или уже лопнула. Да, точно. Наверняка лопнула трахея. Или лопается гортань? Джон не очень хорошо представлял себе, каковы должны быть признаки, и как это вообще происходит, но чувствовал твёрдую уверенность: у него однозначно что-то травмировано. Ублюдочный полукровка повредил ему там что-то самым радикальным и необратимым образом.
Демон, мать его. Конечно, Джон поостерёгся бы отдаваться в эти руки не для скуки, если бы Бальтазар пребывал в тонусе и боеготовности. Поостерёгся бы даже ради выяснения тайных целей демона. Слишком рискованно.
Б Л Я Д Ь
Всё те же «не для скуки» легли ему на плечи.
— Джонни-бой, ты там как, живой? Что-то ты бледноват стал. Так, ясно, время делать искусственное дыхание. Не волнуйся, Джонни, я ПРЕКРАСНО умею оказывать реанимационную пом…
Джон собрал всего себя в кучку и рывком отшвырнул своего «благодетеля». Хотелось бы конечно делать это, сопровождая вербально чем-нибудь наподобие «отъебись нахуй, мразь», для личного самоободрения, но уж как смог.
А мог он сейчас лишь судорожно ловить воздух ртом, как рыба, делая огромные, хриплые вдохи.
Отброшенный на край кровати Бальтазар оскорблённо фыркал, как кот, которого облили ведром холодной воды.
— Спасибо, что был так добр, и помог мне, Бальтазар, — бархатным голосом тепло поблагодарил он сам себя за Джона, и сам себе же ответил: — О, конечно, Джонни-бой, о чём речь, обращайся ко мне всегда, когда понадобятся мои услуги, какие между нами мо…
— Заткнись нахуууууй… — простонал Джон. — Уебууууу, тваааарь.
— О. — Бальтазар неприязнённо передёрнул плечами, и с осуждением взглянул на корчившегося экзорциста. — Джонни, мальчик, я конечно, тебя нежно люблю и всё такое, но я пока что не готов вступать с тобой в настолько близкие отношения. Мне нужно время, ну, ты понимаешь. Цветы-конфеты-ухаживания.
Ни черта эта тварь не знает, уж слишком беззаботно себя ведёт, подытожил Джон. Или наоборот? Слишком радостно порхает и поёт, как будто не понимает, чем для демона может закончиться пребывание в квартире экзорциста?
— Мне, может, тоже хочется, чтобы ради меня ты мотался в лемурскую оранжерею и добывал там какую-нибудь коллекционную орхидею, — действительно, почти напевно выговаривал тем временем Бальтазар. — Ну уж хотя бы на хороший качественный кофе, как минимум, я могу рассчитывать? Уж прямо до основания тебя выдаивать не стану, но на чашку настоящего кофе-то потянешь разориться? Не то чтобы у меня не нашлось денег на кофе. Просто чувствовать хоть какую-то заинтересованность с твоей стороны. А то что ты меня так по-обидному обесцениваешь? Не на помойке же подбирал. Джонни, я штучный товар, таких, как я, где угодно и кому угодно не дают, знаешь ли. Я люблю изыск, вообще-то. Люблю комфорт. Когда мне оказывают внимание.
Джон молча поливал неудержимыми слезами подушку, и мысленно оказывал полукровке такие знаки внимания, что тому, похоже, аж передалось на расстоянии. Бальтазар нервно поёжился, посидел немного в тишине, покосился на Джона, колеблясь в оценке его состояния, потом врождённая трепливость победила и он задумчиво начал:
— Так значит, доппельгангер. Двойственность. А ты должен знать, мой сладкий Джонни, кому обычно приписывают привычку вести двойную жи…
— Получишь ещё возможность посолировать. — Джон с трудом сел на кровати, держась за горло, точнее, за то, что там от него после демоновых лап осталось. — Пять минут мне только дай в себя прийти. Блядь. Можно же было как-то… поделикатнее?
— Нельзя, — отрезал Бальтазар, посвёркивая радостно глазами, и лицо его приняло хищное выражение. — Не я изобрел методу.
— И нет оснований носиться с ней, как со святой хоругвью. — Джон соизволил обратить на демона взор, преисполненный леденящего душу презрения. — Или ты и правда поверил, что я пускаю тебя, чтобы ты помог мне вспомнить нечто мной забытое?!
Улыбка демона начала меркнуть, иррационально согревая тем самым сердце Джона.
— Но… я же помог? — осторожно проверил ногой хрупкий лёд Бальтазар. — Без меня бы ты…
— Когда это я давал повод заподозрить себя в приступах склероза?!
— Ннно… — Бальтазар запнулся, озадаченно заморгав, качнул головой. — Ты не помнил лица того, кого успел увидеть на стройке…
— Ты, верно, шутишь? До старческой деменции мне далеко, а до амнезии мне не хватит трепетности натуры. И куда бы он делся, раз уж я видел его, пусть и критически короткое время. Или, может, тебе наврали, что я бухаю до беспамятства? Это клевета, не верь.
Джон, более не обращая внимания на пришедшего в лёгкое замешательство демона, сполз с кровати, принуждая себя к движению и физическому и мыслительному.
— Доппельгангер есть призрачный двойник лишь в сказках. В реальности призрачности в нём не так чтобы много. И меня далеко не призрачно вышвырнул в окно… да и в казино играл вовсе не как призрак. Вместе с тем, и на вас, жалких тварей, родом из преисподней, не сильно похож. А вот везёт ему и правда по-дьявольски. Чип — профессиональный игрок, он с малолетства живёт этим, но даже он не настолько везуч. Что имеем? Сущность, призванную самым клишированным со времён «Экзорциста» способом, чертовски удачливую, и умеющую расставлять приоритеты. Безобидных для неё ребят эта тварь не трогала, а вот мне люлей навешать не постеснялась. Ты, нечисть полукровчатая, время соло. Я имею в виду, что теперь готов заслушать тебя. Мне даже интереснее сейчас разные версии рассмотреть, и…
Всё время, что Джон расхаживался, переводя свой поток мыслей в слова, Бальтазар, сидя на краешке кровати, сложив ноги по турецки, и задумчиво собрав пальцы в щепоть у рта, проникновенно делился с невидимой аудиторией захватывающим повествованием о том, как сильно, как — просто жизненно необходима усталому демону была сейчас чашка хорошего, крепкого, свежеприготовленного американо. Или даже эспрессо. В принципе, он согласен и на крепкий капучино, но только — Восьмым кругом Ада заклинаю! — БЕЗ КОРИЦЫ. Потому что корица способна убить всё хорошее, что есть в кофе, в людях, в нелюдях, и в окружающем пространстве радиусом полмили. И ещё ею сдабривают свою еду всякие быдлопонаехавшие, типа джиннов и дэвов, от которых в последнее время в Калифорнии просто не протолкнуться, и куда вот только лезут, Лос-Анджелес им не резиновый.
Джон резко притормозил, прекратив нарезать круги по комнате, застыл на месте, с подозрением оглянулся на демона.
— Ты издеваешься надо мной, — догадался он.
— О, вовсе нет, Джонни! — воодушевился тем, что его наконец-то заметили, Бальтазар. — Я, как и ты, очень люблю кофе, но только, видишь ли, разница между нами заключается в том, что я люблю хороший, и…
— Да неужели? — Джон кивнул. — Ладно. Никуда не уходи. Я щас.
И отбыл на кухню, оставив Бальтазара слегка обеспокоенным.
Плотно сжав губы, быстро вскипятил в чайнике порцию воды, плеснул кипятка в первую попавшуюся большую кружку, туда же сыпанул порошкового кофе.
Вернулся в комнату, с кружкой в руках и решимостью в сердце.
— Ну, даже самый плохой кофе можно значительно улучшить добавлением в него большого количества сливок и сахара… — протянул Бальтазар, чуть привставая на кровати и вытягивая шею, чтобы разглядеть содержимое кружки.
Лицо Джона Константина, выражение которого не знаменовало никаких радужных перспектив демоническим слоям населения, было видно и так, безо всяких усилий.
Приблизившись к демону, Джон без раздумий и взвешиваний занёс над ним кружку.
Бальтазар, вероятнее всего угадавший его намерения сразу же, едва Джон грохнул чайником о плиту, скептически посмотрел на исходящую паром ёмкость.
— Горячий, полагаю, — констатировал он довольно спокойно, и, принудительно расслабив норовящие поджаться губы, насмешливо улыбнулся: — Ты ведь по-прежнему сохраняешь верность своим плебейским привычкам, правда, Джонни? Ну, наподобие заварить крутым кипятком псевдокофейно пахнущую взвесь из мышиного помёта пополам с пылью.
— Именно. И, когда я размешиваю сахар или сливки в заваренном напитке, я громко блямкаю ложкой о стенки чашки. Блямканье было?
— Увы, — вздохнул демон, неспешно стряхивая с себя налёт сарказма, и как в родное ныряя в белое одеяние невинности и чистоты, с прилагающимся к нему ангельским нимбом. — Да и ложки-то не было.
Мысленно Джон костерил себя на все лады, упрекая в малодушии и слабоволии, но заставить себя перевернуть кружку не получалось.
А Бальтазар сидел, подтянув колени к груди, чуть склонив голову набок, глядя снизу вверх, не пытаясь ни отклониться, ни отпрянуть. Джон стиснул зубы: блядь, очередная серия очередного сезона всё того же бесконечного сериала «Возвращение дикого ангела».
— Почему «увы»?
Слегка выпадая из образа, Бальтазар тихо, но неприятно засмеялся:
— Ты, кажется, собираешься вылить это на свою кровать? Было б веселее, если б это было что-то сладкое, и сдобренное жиром.
— Я собираюсь вылить это не на кровать, а на то, что я сейчас спихну с неё на пол, — Джон чуть опустил руку, отводя в сторону, прищурился. — Что-то заставляет тебя считать, что я этого не сделаю?
— Заставляет, Джонни.
— Я уже стрелял в тебя. Так, что ошмётками по комнате расшвыряло. Правда веришь, что я не смогу облить тебя кипятком?
— Верую в это, как истовый христианин во второе пришествие.
— Почему же?
— Известный же штамп, Джонни, — по неведомым Джону причинам демон выглядел абсолютно счастливым. — Тот, кто хочет что-то сделать, просто берёт и делает. Ну вот как ты тогда, со своим дробовиком и ошмётками по комнате. А тот, кто не хочет — тот просто начинает тянуть время. В фильмах этот штамп часто являет себя во всей красе. Знаешь, да? Когда вместе того, чтобы шмальнуть в злодея из того, что под рукой есть, герой начинает толкать пафосные и прочувствованные речи. Единственный эффект которых — это смутное ощущение у зрителя, что не всё так просто и однозначно в отношениях между этими двумя.
— Мы наверное разные фильмы с тобой смотрим.
— Что ты, Джонни. Ты вообще никаких не смотришь. Твой «Экзорцист» — это предел всему. Хороший фильм, кстати. Жизнеутверждающий. Прямо в лоб проповедующий, что никакая вера не способна победить зло, а сила молитвы и распятия — ничто против ветхозаветной одержимости. Ни один, ни другой священник не смогли одолеть демона, просто Дэмьен принёс себя в жертву, предложив себя в качестве нового вместилища. После чего самовыпилился. Обрекая себя на Ад, как самоубийца.
Джон почувствовал, как стынет лицо. Замороженным голосом проскрипел:
— Он пожертвовал собой. Своей жизнью. Убился, заманив в себя перед этим демона. И…
— …и попал в Ад. Особый сорт иронии, если он встретился там с тем демоном, да, Джонни? А ведь спрашивается — а чего столько ждал, девочке позволял мучиться, мамашке её страдать? Давно бы пробрал бы демона на слабо, и может, парочка не самых плохих людей продолжала бы жить.
— Законы жанра. Но это можно отнести к любому противостоянию. О чём будет весь остальной фильм, если главный герой убьёт главзло в первые тридцать минут.
— Остальной фильм будет о том, что убивший дракона сам становится драконом. Но, — Бальтазар улыбался всё так же счастливо, — этот сюжетный штамп предполагает переход Сияющего знамени белого рыцаря другому герою. А с Сияющим знаменем перейдёт и дьявольская везучесть, обычно сопровождающая главного героя на всём его трудном пути. Улавливаешь? Вот только что тебе благоволила удача и везло во всех начинаниях, но один неверный шаг, измена самому себе, и бездна взглянула на тебя с интересом, а ты, оглядевшись, обнаружил себя в толпе чудовищ. И одним из них.
— Што за чушь ты несёшь, грёбаная королева драмы, — скучающе прохрипел Джон.
И подумал: ну да, ну да, неудивительно, что у Бальтазара торговля только так процветает, разгоняясь как член по смазке. Десять минут подобного трёпа — и ты готов прозакладывать свою душу десять раз, только чтобы невыносимый полукровка заткнулся.
— Ну… чушь не чушь, а кофе твой остыл достаточно, чтобы перестать считаться кипятком. — Джон поперхнулся, а Бальтазар развёл руками: — Тебе всегда не хватало огонька, Джонни. У тебя холод и в сердце и в доме. Могу кстати помочь отогреть. Как то, так и другое. Моего огня хватит на нас обоих.
Джон завороженно глядел, как демон угорает со смеху. Вероятно, Бальтазар без притворства считал себя просто заебись каким смекалистым, остроумным и чёрт ещё знает каким. Самое смешное, что Джон по-прежнему мог облить его кофе. И не только это мог. Демон не должен быть в чём-то превосхо… нет. Демон просто не должен быть. Точка.
Если не хочешь выглядеть по-дурацки, обливай уж сразу святой водой.
Как. Всё. Сложно.
Джон зачем-то тоже заглянул в свою кружку, пробормотав:
— И в самом деле, когда в доме ни молока, ни сахара…
— Ни кофе, — тихим приторным голоском подсказал Бальтазар, — только коричневый растворимый порошок, на упаковке которого лживый производитель, не боящийся ни бога, ни дьявола, обозначил, что сей продукт современной индустрии есть «100%-я арабика».
Джон хмыкнул. Сел на кровать — подальше от демона, качнул кружкой:
— Так ты будешь? «100%-ую арабику»?
— Спасибо, добрый Джонни, но — нет. Боюсь, у меня твой
кофе вызовет анафилактический шок. А я у себя один. И у тебя тоже.
Джон с несколько секунд смотрел на почему-то очень и очень довольного полукровку, и сам с себя офигевал с безысходностью добравшегося почти до самого верха Сизифа.
Я держу у себя в квартире чёртова демона. Я хуй знает сколько возился, выхаживая его чёртову спину. Нет, то, что он её почти потерял по моей вине, принципиального значения не имеет, я всё равно не был обязан косплеить сестру милосердия. Я позволил ему залезть на мою кровать. Я впустил его в свои воспоминания. Я блять даже не смог облить его кипятком. А сейчас я ещё очень даже по-светски пытаюсь угостить его кофе. Я окончательно сошёл с ума, разум наконец полностью отказал мне в обслуживании, я безумен. Аллилуйя, аллилуйя, возрадуемся же, братья и сЕстры.
Он потёр лоб.
— Не думаю, что у меня найдётся что-либо ещё, что я могу тебе предложить.
— Ох, Джонни… мальчик… — Бальтазар неуклонно скатывался в свою повседневную манеру общения, давно и прочно выбранную им в качестве основной исключительно и специально для Джона Константина. — У тебя всегда что-то да найдётся… что ты мог бы предложить мне.
— Точно. — Джон решил не дать себе впасть снова в жажду членовредительства. — У меня ж где-то завалялись остатки виски.
— Хм. Намереваешься споить меня, Джонни?
— Определённо. Может, хоть подпоив, мне удастся вытрясти из тебя что-то полезное.
— Хм. Хм, хм. — Бальтазар собрал лоб морщинками, явно не в восторге от грядущих вероятностных вариаций «вытрясывания».
— Ты там кажется в моей памяти разносторонне покопался, — как можно небрежнее обронил Джон, прячась за кружкой с кофе.
Пора было перейти к тому, что его напрягало.
— Да так, слегка, — в тон ему и с той же небрежностью ответил Бальтазар, — старался изо всех сил предоставить тебе возможность провспоминать всё относящееся к твоему призрачному двойнику.
— Слава богу, он
не мой двойник. Но, знаешь, удивительная вещь. Я барахтался в воспоминаниях других дел и событий моей жизни.
— Да что ты?! Как это удивительно, Джонни.
— То есть, они, возможно, и имеют отношение к теме доппельгангера. Но.
— Ну так я знаешь ли в твоих воспоминаниях не как в своих ориентируюсь. Пока я всё по порядку разложил да салфетками протёр. У тебя там такой хаос, Джонни. Нет бы вот было всё по папкам рассортировано, и с сопроводительными надписями, а — прости за выражение, бардак. Как и вся твоя жизнь.
— Ты в этом бардаке как-то очень избирательно лазил. Всё как-то по темам, связанным с…
С
V. Которое едва ли значит «Вендетта». Этих
V вообще что-то как собак. Вампиры? Вентимилья? Ви… и что-то там ещё, производное от Владимира Ильича Ленина и цветомузыки? Или то самое
V, которое прячется на тёмной стороне луны?
Визареш. То, что прячется на обратной стороне Луны, зовётся Визареш.
Угу. И у Бальтазара в башке это имя, на сотнях языков написанное слоновьими по размеру буквами и даже клинописью, и даже иероглифами, на каждом углу встречается.
Бальтазар повёл подбородком, неожиданно резко и склочно объявил:
— Я устал, — и непринуждённо свернулся клубком на расхристанном постельном белье, пряча зевок за ладонью. — Я перенапрягся, отдал тебе остатки всех сил, Джонни, цени это, мой мальчик. Мне надо поспать.
И быстренько прикрыл глаза.
— Ты же не собираешься уснуть
на моей кровати?! — с недоумением недоверчиво уточнил Джон.
А Бальтазар совершенно однозначно делал именно это.
— Нет, так не будет, даже не надейся.
— Спокойной ночи, Джонни, сладких снов, я истощил себя ради тебя полностью, вообще можно сказать, в минуса упал, даже ты не можешь быть бессовестным, бессердечным и безжалостным настолько, чтобы отправить меня после этого страдать на твой соляной пол, — на одном дыхании выдал Бальтазар утомлённо, не открывая глаз, и сбиваясь в более плотный комок, словно стараясь занимать как можно меньше места.
Джон сжимал и разжимал кулаки.
— Я тоже, между прочим, хочу спать, — зло просипел он. — И есть. Я полдня провёл в холодной воде чужого бассейна. И конечно как всегда я успел только оплатить свой обед, но не съесть его, а при отсутствии завтрака и ужина такое положение дел уже становится критическим.
— Джонни, ну… Ешь. Или спи. Я же не запрещаю. Зачем же так скандалить и истерить.
— Нечего у меня съесть.
— Вот незадача-то. Хм, возможно, из нас двоих с памятью плоховато именно у меня, не напомнишь ли, я что, когда-то брал на себя обязанности быть твоей экономкой? Не я ответственен за отсутствие в твоём доме еды.
— Косвенно, — буркнул Джон, понемногу успокаиваясь (главным образом, благодаря новой сигарете — как говорится: если нет сил — надо покурить, если нечего делать — надо покурить, если нечего есть… тоже надо покурить).
— Поклёп.
— Я всё свое время и силы трачу на борьбу с такими, как ты, — продолжал чисто для проформы бухтеть Джон, — мне просто не до того, чтобы купить еды домой, а если я пытаюсь поесть в течение дня, мне не дают, дёргая звонками!
И раздосадовано швырнул сигарету в ступку. Попал.
Бальтазар приподнял голову, с интересом глянув на непритворно возмущённого Джона, подпёр щёку рукой.
— О, — помолчав, сказал он, — ну иди ко мне, мой бедный, измученный своим жестоким предназначением и обременительным даром мальчик. Иди я тебя пожалею.
И вытянул приглашающе руку, сопроводив жест дежурной покровительственной усмешкой.
Джон пару секунд пристально смотрел на него, потом одним слитным, резким движением приподнялся и стремительно подался вперёд.
Бальтазар моментально напрягся, отшатываясь от него, но Джон всего лишь улёгся на кровать на живот, упёрся в одеяло локтями, подпирая кулаками подбородок.
— Жалеть не надо, — заявил он, не сводя глаз с мигом расхотевшего спать демона, — лучше давай вернёмся к затронутой тобой по неосторожности, а может быть, с расчётом, теме двойной жизни.
— Кто у нас тут специалист по демонологии? — тут же начал придираться Бальтазар.
— Так по демонологии же. А этот вызванный дух не демон.
А вампиры не вампиры. Такими темпами и Бальтазар скоро окажется не полудемоном, а полуангелом.
Бальтазар перевернулся на спину, ойкнул: ожог на спине никто не отменял своей верховной властью. Плоть сошлась, но кожа ещё вся была в свежих рубцах, и им не понравилось, что их беспокоят. Перекатился тоже на живот, лёг, скопировав позу своего соседа по кровати.
Джон лениво наблюдал за его копошением, очень стараясь не уснуть — в сон клонило неимоверно, и даже голод не мог воспрепятствовать этому. Похоже, не только Бальтазар полностью истощил себя сегодня.
Валяться в одной койке с демоном, когда ты полностью физически и эмоционально вымотан — это не то чтобы самое умное, что можно было бы сделать в своей и без того безумной и сумбурной жизни. Эта мысль накрывает Джона, и укутывает с головой, словно душное тяжёлое одеяло, и дышать под ним так трудно, что приходится отбросить его в сторону. Как и ту мысль.
Кстати, зря. И следующие же слова Бальтазара это подтверждают. Равно как и доказывают, что даже полностью измождённые и вымотавшиеся демоны сохраняют способность соображать получше, чем специалисты по демонологии.
— Я правильно понял, Джонни, это ведь
они? Это те самые милые чудесные мальчики, что снабжают тебя твоими пресвятыми артефактами? К примеру, вот той самой солью, которую они украли при раскопках иерусалимского храма?
Б л я д ь.
Приехали.
Джон открыл начавшиеся слипаться глаза. Так. Не настолько уж хорошо, оказывается, Джон Константин наловчился фильтровать свою информацию, выпускаемую в сторонний доступ. Всё что касалось соли и иерусалимских храмов вообще бы стоило запикать.
— Если ты, — со вздохом начал Джон, — попытаешься хоть что-то сделать им…
— То что?
Джон даже приподнял голову, чтобы посмотреть на него.
Демон не издевался, не подкалывал, не пытался раззадорить. Он просто задавал вопрос.
Он блядь ПРОСТО хотел знать, что Джон Константин сделает, если чёртову полукровке придёт в голову слегка отомстить тем ребятам, которые привозили для экзорциста из своих сумасшедших приключенческих поездок разные милые вещицы. Одна из которых едва не прикончила самого демона.
— Ты ничего им не сделаешь.
— Почему?
Демонская сволочь продолжала спрашивать всё с той же предельной серьёзностью. И глядела с нескрываемым интересом.
— Потому что я сейчас разыщу чётки, обмотаю тебе ими шею, и буду тянуть, пока твоя голова от неё не отделится. Как тебе такая причина?
— Малореалистично, трудоёмко, неэстетично. Что-то ещё, Джонни?
— Ты нарываешься?
— Нет, Джонни. Я просто спрашиваю. Почему, ты полагаешь, я не могу сделать того, что, по всем очевидным резонам, обязательно сделаю, как только у меня будет возможность?
— Ты за этим полез ко мне в голову? — сцепив зубы, спросил Джон.
— Честно? Нет. Вообще не за этим. Это был ммммм… приятный бонус, скажем так.
Джон перекатился на спину. Раскинул руки, уставившись в потолок. Так. Соображалка отказывала. Брала и просто выдавала «НЕТ ПРИЁМА» на каждый запрос.
— Ты вообще понимаешь, что ты сейчас не в том положении, чтобы угрожать?
— Разве я угрожаю, Джонни? Разве?
Его хотелось убить только за уже одну вот эту спокойную, насмешливую улыбочку.
Джон закрыл глаза. Открыл. Бальтазар смотрел всё так же заинтересованно.
— Так, — процедил Джон. — Тебя, почему-то, тоже зацепил главный хит сезона. Я конечно в курсе, что вампиры и демоны всегда терпеть друг друга не могли, что очень странно, потому как вампиры именно что ответвлением от демонов и выступают…
— Гипотеза или личные домыслы, Джонни. Не стоит выдавать за истину.
— Что, уже переобулся, что ли? Ты мне это в своё время задвигал, про вампиров.
— Джонни… ну я просто немножко флиртовал и старался всеми возможными способами тебе понравиться, вот и нёс авторитетно всякую чушь, чтобы только произвести впечатление.
Угу, да. Произвёл. Понравился. Всеми возможными способами.
— Эта полуночная площадь, — Джон силился правильно сформулировать вопрос, потому что демоны как никто другой обожают некорректно поставленные вопросы, предоставляющие возможность напиздеть с три короба, а потом наивно на голубом глазу негодовать, чего это их обвиняют в лживости, они чистую правду говорили, ну-ка, вспоминай, что ты конкретно у меня спрашивал.
Площадь Mezzanotte. И призрачный дом. Фантом, высившийся над руинами, сложившимися горкой над фундаментом. Ах, эта прекрасная калифорнийская привычка строить дома из говна и палок. Волк из сказки про трёх поросят одобрил бы. «Вот она — лестница без перил, вот она — комната без дверей» — горько шутил Винсент Вентимилья, продолжавший яростно тереть обожжёнными руками покрасневшие и опухшие глаза, когда он и Джон поднимались по уже несуществующим в их мире ступенькам. — «А давным-давно это было удивительное место. Я был последним, кто уходил отсюда, запирая дверь на ключ и выбрасывая его в глубокое синее море».
— Площадь Старого королевства, куда ты ходил гулять с Полуночником, — едко приткнул Бальтазар, — как, Джонни, не жало тебе нигде выходить на дело с демоном в напарниках?
— Видел, что мы там делали? — без выражения спросил Джон.
В смысле: видел ли ты, сраный полукровка, как лучший демоноборец Побережья только что не под ручку с другим сраным полукровкой шагнул за грань доступной людям реальности, и, пройдя через растянувшийся во всю лестницу тамбур
Старого королевства, отправился вместе с всё тем же сраным полукровкой на истребление крылато-клыкастых.
Джон полагал, что на него так подействовал тот гнилой ритуал с кровью. Во всяком случае, стоя напротив развалины, когда-то бывшей зданием, он впервые увидел, как странно ведут себя все его цепочки, чётки, подвески и амулеты: они выныривали из карманов, плывя по воздуху, как в невесомости. Настойчиво тянули Джона за собой, к груде обломков… над которыми колебался, искривляясь, и становясь то более, то менее видимым призрак ранее стоявшего здесь дома. Это было настолько непривычно и странно, что Джон не только не удивился, но и даже не разозлился, услышав за спиной нерешительное покашливание. Полуночник Винсент, преодолевший пленяющий круг не без потерь для себя — стирал границу голыми руками — виновато моргал слезящимися глазами, и молча дул на огромные уродливые ожоги. Что-то он передал Джону тем самым ритуалом, но, кажется, и Джон при этом передал ему нечто, что помогло демону выбраться из ловушки собственными силами. Джон не стал спрашивать про закрытый контур, про древнее оружие, скорострельно шпигующее кровососов деревянными колышками, и даже про то, почему Винсент давным-давно не уничтожил гнездо, «заселившее» заброшенный район: демон же говорил, что не мог, и что «у меня не было вас, Джон Константин». И наверное, вся вот эта его сдержанность в поведении и проявлении любопытства не на ровном месте возникла.
Вот только как же много из того удалось увидеть Бальтазару.
Который, разумеется, не преминул отозваться — не то на вопрос Джона, не то на его мысли:
— Видел. В общих чертах. Вообще, Джонни, нехорошо уводить чужих демонов. Своими обзаводись. Если духу хватит.
— Обязательно обзаведусь. Есть одна прикольная девчонка…
— …существующая лишь в твоих ночных фантазиях на сон грядущий.
— Нет, реальная.
— Ах, бедная девушка, надеюсь, авансами ты её не закидывал, ведь пока она тебя дождётся, ты сто раз состариться успе… А. Понял. Это у тебя такой коварный план на будущее, сиделку себе хочешь заранее застолбить.
Кто те извращенцы, которые своей положительной реакцией на Бальтазаровы подъёбы убедили полукровку в наличии у него офигенного чувства юмора, из последних сил подивился Джон. Хотя демон что-то там плёл что вроде как водит дружбу с Загребалами. Да-да, дружба между демонами ада и полукровкой — самое житейское дело, а вы что, не знали, что ли?.. Ладить, так сказал Бальтазар — я всегда неплохо ладил с ними. С крылатой чёртовой дюжиной главных адских весельчаков. На фоне этих хохотунов, с их пониманием смешного, Бальтазар бы точно смотрелся просто королём шутки. Ну, это, конечно, если б они позволили ему остаться целым и говорящим после встречи с ними. Хотя бы говорящим. А вообще, кто знает, может, этот незатыкаемый фонтан красноречия действительно развлекал Загребал за их тяжкой работой. И к слову, истоки неиссякаемого трёпа полукровки могли бы как раз таки начинаться там, на том берегу Флегетона, когда он был вынужден целую вечность нести всякий вздор. Этакой Шахерезадой, у которой тысяча и одна ночь слились в одну, и которая прекрасно осознавала, что как только она заткнётся, её разорвут на части и притопят тут же, в кровавом кипящем потоке. Хотел бы я на это посмотреть, усмехнулся Джон, и тут же, сообразив, где и как мог бы приобщиться к подобному зрелищу, поспешно пофиксил: нет-нет, не хотел бы, ни за что и никогда. Спасибо, но — нет. Даже ради Бальтазара.
— Это даже не миф, — внезапно проговорил Джон. — И уж точно не легенда. Уверен, что такого не было, но всё же оно было придумано и включено в выпущенный издательством «Люцифер букс» вариант Библии.
— Ой, перестань, Джонни, — поморщился Бальтазар. — Ты не можешь верить в то, что «Библия Ада» была выпущена где-то и кем-то, кроме как на Земле и людьми. Вам просто нравится носиться с нею, как с… как со священной хоругвью. На самом деле это написанная так же и теми же обыкновенная Библия, расширенная версия. Плевать Люцифер хотел бы на дублирование ваших жалких книжонок.
— Но что-то как-то расширена она именно эпизодами неприкрыто пиарящими Самого и его неславное воинство. — Джон покусывал губы, догадка нащупывалась, но в слова облекаться отказывалась. — Вот и этот… сюжет. Визареш. Хочешь рассказать его в том виде, в котором он известен тебе?
Бальтазар красиво потупился, пряча багрянец зрачков за густыми ресницами. При этом внутренне — вот Джон это прям видел, как наяву — просто изо всех сил зажимал себе рот обеими руками.
— Ну не держи в себе, лопнешь ведь, — насмешливо поддел Джон. — Разве не поэтому ты притащился ко мне? Очередной жупел для адской нечисти. Одновременно выгодно подающий могущество Люцифера и дающий ещё один рычаг управления вами… баламутами. Вы ведь пиздец как боитесь того, что всё это правда, разве нет?
— Давно слышал, не помню деталей, — легкомысленно отбрехался Бальтазар. — Зато ты, как я вижу, жаждешь ими поделиться. Солируй, Джонни, сегодня день твоего бенефиса.
— Ладно, — так же легкомысленно согласился Джон. — Очередная сказочка про очередного недоумка, решившего, что силёнок у него достаточно, чтобы потягаться с Люцем.
По губам демона скользнула странноватая мрачная ухмылка, выгнула уголки рта книзу, и соскользнула змеёй.
— Да, прямо как Маммон, — подтвердил Джон.
Но ухмылка повторилась, и он разочарованно заключил, что не угадал причин, её вызвавших. Штош. Жаль, жаль. Но ведь реально: эти полудурошные постоянно упускают из внимания тот факт, что Люц не является демоном. Люц — ангел, причём самый дерзкий, самый непокорный, самый сильный из существовавших. И уж точно он не по зубам никому из тех убожеств, что под его началом ходят.
— Для краткости: один чванливый демон решил, что он что-то из себя представляет, и неплохо бы свергнуть власть Люцифера. Разумеется, у него ничего не вышло, восстание было задушено на корню, демона выпиннули из Ада, Небеса, посмотрев на несчастного, как на говно, тоже не поспешили приютить и обогреть, и демон улепетнул жить на Луну, где коротал эпохи и эры, прилипнув к её обратной стороне. Все его последователи, проклятые Люцифером, сбежали на Землю и рассредоточились по миру. Изгнанные демоны. Которым Ад навсегда отказал в приёме. Но они старались как могли поддерживать жизнь своего предводителя, транслируя ему с Земли забираемую у людей энергию. Проще всего её оказалось забирать с кровью, как это делают вампиры. Вот так появились они, вампиры-демоны. Упоминания о которых есть в каждой культуре. Они не похожи на обычных вампиров, они похожи на обычных людей. Ведут двойную жизнь, в том числе и человеческую. Ходят между нами, веками и тысячелетиями, и даже опытные охотники не могут их распознать. И тем более убить традиционными способами. Они могут себя вести тише или заметнее, в зависимости от фазы активности своего Верховного Лидера. Имя которому… Визареш. Визареш, притаившийся на тёмной стороне Луны.
— Это просто поразительно, как вам, людям, удаётся испоганить любой мало-мальски годный сюжет, — оживившись, оценил его рассказ Бальтазар.— Стоит ли удивляться тому, что вся ваша всемирная «история» — набор глупых сказок, многократно искажённых фактов, и откровенного… домысла, хотя надо бы называть вещи своими именами, а враньё — враньём.
— Не-не-не, даже не пытайся свернуть меня с того пути, — засмеялся Джон. — Ты там бормотал что-то насчёт двойников и двойной жизни. Ты считаешь, что этот призванный посредством доски Уиджи дух — именно что такой вампир-демон? Существо мистической природы, не отбрасывает тени, не отражается в зеркале… чем не?..
Бальтазар на призыв продолжить участие в доппельгангеровского толка дискуссиях не среагировал. И вообще, судя по его отсутствующему виду, погрузился со слов Джона в неспешные раздумья о чём-то своём, о демонском, и, вполне вероятно, крайне печальном. Во всяком случае, Бальтазару в его нормальном состоянии, когда он бывал полон боевого задора, вдумчиво-одухотворённое выражение лица было не свойственно. Впрочем, можно было предположить, что именно такое выражение снисходило на него в минуты глубокой внутренней сосредоточенности на обдумывании планов отмщения. За поруганные демонские честь, гордость, и достоинство.
— Я уже как-то упоминал о своих методах оценки полезности. Читай: методах оценки права на жизнь разных неблагих тварей. — Джон устало тёр лицо ладонью.
Кто я, где я, и по какому недосмотру до сих пор жив вон тот полукровка, что торчит здесь как хуй на именинах.
— Сейчас я пребываю в процессе оценки полезности ТЕБЯ. И в процессе оценки вероятности того, что ты просто-напросто ездишь мне по ушам, изображая всеосведомлённость и всезнание. Убеди меня, Бальтазар, что мне стоит оставить тебя в живых.
— О. А вот и они. Подвезли на ночь глядя. Мы о них с тобой говорили вот только что. Джонни, — полукровка невозмутимо пожал плечами, — то что ты сейчас делаешь — вот
это называется угрозами.
— Рад, что ты понял правильно. Ты уже удивил меня своими способностями, как фокусник, извлекать из чужой памяти нужные факты. Жаль, правда, что эти способности завязаны на таких жестоких манипуляциях, которые мне чуть не стоили горла.
— Джонни, но мне же нужно было выключить тебя. Заглушить, чтобы ты мне не мешал.
— Что, задушив?
— Не «за…», а «при…»
— Прелесть какая. Даже не предупредил.
— Ты бы тогда сопротивлялся. И вообще бы не согласился.
— Разумеется. Ладно, методы у тебя отвратительные, но действенные. Удиви ещё раз. Подсказка: ключевые слова «Визареш», «вампиры», «доппельгангер».
— Хм. Ну тут есть варианты.
— Слушаю.
— Я очень устал.
— Я тоже.
— Нет, Джонни, правда же, когда мой мозг утомлён, я не способен на продуцирование реально годных идей.
Бальтазар потёр ладонью затылок, зажмурился, покривился, и что-то там жалостливо провсхлипывал про пробитое до кости, и про неких психопатов, размахивающих своими керамическими тазами направо и налево.
— Это было блюдо, — автоматом парировал Джон. — Фарфоровое, и, кстати, старинное. Исторически ценное. Предыдущий жилец уверял, что оно из Вевельсбурга. Может, на стене у Гиммлера висело. А теперь этого раритета нет. Один вред от тебя.
— Я, то есть, виноват, что сия реликвия утеряна навечно?
— А то кто же.
Полукровка хмыкнул, снова потёр затылок.
— Джонни, мальчик, утомляя меня… ты никакой пользы не получишь. Мммм…и вообще… мне бы сейчас не помешал массаж темен…
— Массаж будет, Балти. Я даже уже говорил тебе, какой, чем, и чего именно.
— О. Да. Массаж простаты подручными экзорцистскими принадлежностями и священными артефактами, да-да, я помню. Почему простаты-то, Джонни? Неужели для тебя есть нечто сакральное и космогонически привлекательное в этой маленькой железе?
— Ох, я… а знаешь, а даже нахуй тебя слать не буду.
— Это очень правильно, Джонни. Потому что я всё равно не пойду.
Джон курил, глядя в одну точку. Мысли плавали. Растекались.
Доппельгангеров — в их классическом понимании — он никогда не встречал. Попадались среди нечисти любители покопировать людей, но это всё было не то. Перевёртыши, да… А здесь — другое. Доппельгангер. Удачно кто-то окрестил этого непризрачного любителя рисковых авантюр.
Доппельгангер-классика — это тёмная сторона личности человека
тёмная сторона Луны
антипод его морально-нравственному облику. Такой «доппель» воплощает теневые бессознательные желания, образ действий, мыслей, поведения, вытесненные человеком из-за несовместимости с сознательным представлением о себе. Представлением, сформированным под влиянием морали, нравственности, воспитания, принятых норм образа жизни. Всё то, что человек изживает из себя, как не соотносящееся с его «приятными и приличными» представлениями о самом себе, реализует вот такой тёмный доппель.
— Он даже может, — медленно произнёс Джон, — питаться за счёт своего протагониста, высасывая из него силы, сам же при этом обретает уверенность и стремится занять… Возможно, даже его место в мире.
— Вот ужас-то, — равнодушно поддакнул Бальтазар.
Недвусмысленно и совершенно однозначно опять примериваясь обустроиться на краешке кровати на ночной сон.
— Нет, — безвариантно покачал головой Джон, рассеянно мазнув взглядом по, и правда, как будто вымотавшемуся демону, который то проверял своё повреждённое предплечье, то пытался обозреть состояние спины, то озабоченно щупал затылок, — насчёт этого даже не мечтай. Твари вроде тебя на моей кровати спать не будут.
— Джонни, неужели ты опять спровадишь меня на пол? — кривляясь, с издёвкой спросил демон.
— А чё бы нет-то. — Джон щёлкал и щёлкал зажигалкой, повторяя себе: надо заправить, заправить надо, не забыть заправить, а то даже не покуришь. — Балти, огоньком не угостишь? Ну, если ты конечно ещё это можешь. Так-то на вид ты, если по чесноку, кажешься уже вообще ни на что не годным.
И он нехорошо засмеялся, пронаблюдав, как у Бальтазара от злости дёрнулась щека: демон был в полушаге от того, чтобы уснуть с усталости, как обычный человек, какие уж тут эффэктные трюки с огнём. Но самого Бальтазара, по ходу, такое положение дел выбешивало. И по ходу, признавать или обнаруживать это перед Джоном он ни разу не желал.
— Ты же видишь, эта ужасная соль, которую тебе поставляют твои ужасные мальчики, имеет накопительный эффект, — Бальтазар продолжал говорить как бы ёрничая, всё с теми же язвительно-издевательскими интонациями, но под ними всё более явственно ощущалась тревога. — Ещё одной ночи на полу я не переживу. Джонни… Утром тебя будет встречать мёртвый демон.
— Не имею ничего против. Среди всех видов демонов к виду «мёртвый демон» я питаю наибольшую толерантность.
Стряхивать пепел в латунную ступку было неинтересно. И вредно: Джон то и дело промахивался, пепел сыпался мимо, уровень срача в квартире неуклонно полз вверх по шкале интенсивности к отметке «НЕПРИСТОЙНО ЗАСРАНО».
— Какой же бардак всё-таки у тебя здесь, Джонни, — тихонько высказался, который раз отзываясь на неозвученные мысли Бальтазар, — прямо ровно точно, как и в твоей памяти…
Джон стиснул зубы и сигарету.
— … и в твоём сознании вообще…
Джон ожесточённо растирал окурок в ступке специальным костяным пестиком. Пестик он использовал при изготовлении различных порошковых смесей, и теперь при очередном зельеварении его придётся чистить. Блядь. И это всё тоже — из-за ублюдочного демона.
— … да и в твоей жизни в целом.
— Почему… почему, почему, почему, — произнёс Джон с тягостным вздохом, — ты способен ЧАСАМИ трепать языком обо всём, чём угодно, кроме как о том, о чём тебе предлагают поговорить?
— М? — Бальтазар приподнял одну бровь, нервно-сладко поёжился. — О чём это ты, Джонни? О том, почему я не бросаюсь обсуждать с тобой тысячу и один способ поимки доппельгангера? Я не охотник за привидениями, мой милый мальчик. Равно как и не альтруист, и не вершитель добрых дел. Друзья твоих неугомонных Расхитителей Гробниц влипли в историю? О, какая жалость… для них, но почему я-то должен гореть готовностью бежать спасать?
— Ну как я и сказал, — пробормотал Джон себе под нос, — никакой пользы, один вред.
Он соскользнул с кровати, обошёл её, медленно приближаясь к демону.
Бальтазар смотрел открыто и достаточно спокойно, и Джон снова недоверчиво хмыкнул:
— Думаешь, я этого не сделаю?
— Не сделаешь чего, Джонни?
— Ты мне не полезен. Не нужен. Так что…
— Так что что? — у Джона вдруг создалось впечатление, что тварь словно бы забавляется чем-то, самому Джону не доступным.
Это было обидно.
— Считаешь, какие-то моральные терзания и сомнения помешают мне отправить тебя обратно в Ад?
— Твои моральные терзания и сомнения?!.. Джонни, ты удивишься, но мои мысли не крутятся постоянно только лишь вокруг твоей персоны. Я не сосредоточен исключительно лишь на анализе только твоих поступков, мотивов, размышлений, и побудительных причин поведения.
— Настолько не сосредоточен, что аж в мою голову полез, чтобы покопаться в этих моих неисключительностях.
— Но…
тебе же требовалась помощь. Ты не мог справиться самостоятельно, вспомнить важное.
— А ты, хоть и не альтруист, решил помочь.
— Примерно так.
— Ага.
Сложенный вчетверо плед полетел к треноге. Разыскав где-то в недрах подкресельных закромов скатанные в ком и загнанные туда пинком при подметании демонские вещи, Джон швырнул их на пол: островками между кроватью и треногой, чтобы полукровка смог добраться до своего убежища, не соприкасаясь босыми ступнями с полом. Швырнул, и тут же пожалел: а чего это он тут такие райские условия этому мудаку создает. Хай бы шпарил прямо босиком, да по солёненькому. Потом было бы забавно наблюдать, как он подвывает, и на сожжённые ступни дует.
Вот оно, вредоносное действие усталости и регулярного недосыпа — становишься мягкосердечным, посетовал Джон, кивнул на имитацию дорожки из шмоток на полу:
— Давай. Я собираюсь лечь спать. Вали на своё место.
— Звучит так, — помолчав, дёрнул плечом Бальтазар, — словно собаку с хозяйского дивана на её коврик спроваживают.
— Нет. Собаку хозяин любит, это его четвероногий друг, товарищ, за приручение которого он в ответе. Собаку просто приучают к порядку, когда требуют, чтобы она шла спать на своё место. Приучают к правилам жизни с человеком.
— Ты приучаешь меня к правилам жизни с тобой?
Джон развернулся так стремительно, что демон чуть не шарахнулся в сторону. Поменял позу, опять сел, подтянув коленки к груди, примостил на них локти, обхватив себя руками. Укоризненно-опечаленно глянул на Джона, потом на пол, на треногу. И вкрадчиво-осторожно осведомился:
— А на кровати мне остаться прямо никак-никак нельзя?
Джон даже засмеялся.
— Ну, если опустить тот факт, что меня не приводит в восторг необходимость делить свою кровать с посторонним мужиком в принципе, то я, знаешь ли, ещё не настолько рехнулся, чтобы улечься спать с демоном под боком.
Бальтазар съёжился ещё сильнее.
— Джонни, я не займу много места, и не побеспокою тебя… — он глядел насмешливо, но поджимающиеся губы выдавали нежелание уходить в опасную близость к слою соли на полу. — Обещаю не домогаться тебя ночью. Ну или наоборот, как захочешь. Как скажешь.
Ну как же. Чтобы Бальтазар и удержался от своих обычно-пошлых подъёбов. Никогда. И на пороге смерти даже.
Джон провёл рукой по лицу. Смешно, да. Несносное существо правда полагает, что ему позволят тут остаться? Даже Бальтазар не настолько самонадеян. Значит, он просто стебётся? Полукровка не может верить, что ему разрешат спать в хозяйской постели.
— Как захочу, как скажу… — протянул Джон, смех подбирался к горлу, ощущение было колюще-царапающее, и да, это именно эта вот адская сволочь, что сидела тут напротив и делала наивные глаза, была в этом виновата. — М, не шутишь, Балти?
— Какие шутки, Джонни-бой, — прошелестел демон с томлением, — ты же знаешь. Всё, что скажешь.
— Отсоси, — отрывисто проговорил Джон, Бальтазар состроил ханжескую осуждающую мину:
— Ну вот как всегда, Джонни, я к тебе со всей своей нежностью, а ты…
— Нет, ты не понял, — перебил Джон. — Это был не посыл, а команда к действию.
— М… что? — поначалу непонимающе нахмурившись, полукровка вдруг подвис, когда до него дошло, а Джон вздохнул, закатил глаза, и, изображая всевселенское терпение, повторил едва ли не по слогам:
— Отсоси. Здесь, сейчас. Мне. Тебе ли объяснить, что подразумевает данное действие.
Гамма смешанных чувств и эмоций, отобразившихся на физиономии демона просто восхищала.
— Нет, то есть, ты что, ты без дураков, на самом деле хочешь… — запинаясь, начал Бальтазар, нервозно пробегаясь пальцами по волосам, и судорожно облизывая губы.
— Это у тебя условный рефлекс на призыв отсосать? Или это ты так разминаешься? — усмехнулся Джон, следя за движениями быстро пробегающего по тонким, неуверенно улыбающимся губам слишком заострённого для обычного человеческого язычка.
Не раздвоённого ли, случаем. Реально ведь слишком юркого, как у змеи.
Бальтазар прищурился, уничтожающе глянул снизу вверх.
— Разводишь, Джонни? — упрекнул он, улыбаясь уж совсем очевидно через силу. — Чтобы ты…
— Давай так. Слушать тебя дальше я уже не вынесу. Чем тебя заткнуть, на выбор? Скажем так, вторым вариантом могла бы выступить та самая «жуткая соль от жутких мальчиков». — Джон припомнил, что отволок поддон на кухню. — Мне-то бы это точно понравилось, в отличии от тебя. Но может, ты ещё способен доставить удовольствие не таким травматичным для себя способом?
Бальтазар с несколько ошарашенным видом качнул головой. Ещё раз облизнул губы. Придвинулся на кровати поближе, поджав под себя ноги. Нерешительно потянулся, взялся за пояс Джона. Замер. Глянул чуть исподлобья: непонимающий взгляд, и толика смятения в глазах — смотреть на это было натурально забавно, вот только проклятый смех, клокочущий у Джона пока что внутри, грозил продрать горло совсем не по-детски.
Отвлекая себя от неудержимого хохота, Джон запустил пальцы в густые мягкие волосы полукровки, и Бальтазар тихонько выдохнул, часто заморгал. Медленно-медленно потащил язычок ремня сквозь пряжку.
— У тебя руки дрожат от предвкушения, или страха? — Джон был рад, что до него тоже дошла очередь издеваться и язвить, не всё же только демонам глумиться. — Или от якобы усталости?
— Усталость — не помеха, — отбрил Бальтазар, вжикнув чужой «молнией».
— Ну да, мастерство-то не пропьёшь.
— Точно. А вот проебать его можно. — Бальтазар аккуратно упёрся ладонями в бёдра Джона.
— На колени, — подсказал Джон шёпотом, направляя действия словами и руками. — На колени встал. Твоя любимая поза, нет?
Ещё один быстрый взгляд снизу вверх. Бальтазар чуть прикусил губу. Опустил голову.
—
Твоя, — улыбнулся он вдруг, быстро отстраняясь, и вновь поднимая взгляд, — любимая поза христианина, нет? Наслаждайся своей кроватью в одиночестве и тишине, Джонни, сладких снов. Пусть они доставляют тебе столь желанное тобой удовольствие, на меня не рассчитывай.
И, расправив плечи и задрав подбородок, гордо соскочил с кровати и, быстро переступая по «островкам безопасности», собирая по ходу продвижения шмотки с пола, добрался до своей верной треноги. К которой тут же, едва обустроился на пледе, прислонился — как к родной. С вызовом глядя на Джона.
— Ну вот что такое! — Джон всё-таки засмеялся, и конечно горло тут же с готовностью опять отозвалось раздражающей болью. — Мне отказали в минете на ночь. Убогий полукровка, ты даже в таком примитивном качестве пригодиться не можешь. Как я и сказал: ни на что уже не годен. Считай, что профнепригоден для этой вашей демонской коммерции.
Мягкие черты лица демона на секунду перекосило от злости, но Бальтазар тут же взял себя в руки, и завёл привычную медовую песню:
— Оооо, Джонни, мальчик… ну, это один из тех случаев, когда можно потеоретизировать на тему того, для чего твой бог дал тебе руки… и применить один из вариантов на практике.
— Обойдусь, — фыркнул Джон, отправляясь на кухню.
Когда Бальтазар увидал, с чем Джон возвращается оттуда — побледнел в прозелень, и все ехидные улыбки мигом испарились.
— Нет, нет, нет, Джон, — заторопился он, заполошно заметавшись в своём маленьком убежище, — не стоит размещать это рядом со мной!
— Обсудим спорность этого заключения на третьем чтении, — пробормотал Джон, бухнув на пол четырехугольный поддон с комочками соляной крупки, и запихивая его под кровать. — А пока… как говаривал в своё время старина Плиний, «наибольшее удовольствие в жизни не может существовать без соли». Это к твоему мне пожеланию.
Демон повис на треноге, максимально отодвигаясь назад, и Джон тут же притворился удивлённым:
— Как? Моя кровать более не кажется тебе привлекательной? У, а я-то хотел взять тебя туда с собой.
Кажется, чьи-то демонские острые зубки отчётливо скрипнули.
— Джон, Джон, послушай меня, — комкая слова, быстро заговорил Бальтазар, — эта дрянь просто высасывает досуха, я не могу находиться с ней рядом, если ты оставишь это здесь на всю ночь, оно убьёт меня…
— О да, обездоленный с твоим уходом мир будет долгие годы оправляться от такой потери. — Джон сокрушённо покачал головой, напуская на лицо немного светлой тихой грусти в опечаленности неизбежным, потом встрепенулся, словно чем-то обнадёженный: — Но, знаешь, я всё-таки в него верю! Верю, что он сможет вернуться к нормальной жизни и будет существовать… даже когда тебя не станет. Хотя конечно продажи галстуков, запонок и парфюма упадут просто катастрофически.
— Не надо, Джон! — Бальтазар выцеживал слова сквозь стиснутые зубы, явно пребывая в ярости от того, что приходится просить, и в отчаянии от понимания того, что все просьбы абсолютно точно будут безрезультатны.
— Обязательно надо, Балти. Ты же помнишь, на чём мы с тобой сошлись? Я садист. И обязан вести себя соответствующе. Вот прямо и не хочу, а приходится.
И Джон решительно растёр окурок в опустевшей кофейной кружке.
— Да… — голос демона звучал так, как будто Бальтазар был близок к тому, чтобы рычать, — да чтоб тебя черти драли! Чтоб черти тебя драли вечность, чтоб ты в аду от Пыточников не вылазил! Чтоб…
— Стоп, — прищёлкнув пальцами, Джон заинтересованно повернулся к колотящемуся от злости демону. — Ты меня навёл на интересную идею. А что если договориться с Люцем. Попасть в Ад, при условии, что, пусть даже меня и будут черти драть, но только чтобы по соседству и тебя драли тоже, а? В болезни и здравии, на Земле и в Аду, в водах Флегетона и под баграми Загребал!
Джон таки не выдержал и захохотал — не хуже тех Загребал, глядя на взбешённого демона.
— Чтоб тебя черти драли, до самого Восьмого круга, — выдохнул Бальтазар. — И чтоб твоим дружкам, чёрным твоим копателям, прилетело. И их двоим друзьям. И чтоб… — упав голосом до шёпота, демон хотел было ещё что-то добавить, но его вырубило буквально на полуслове.
Соль, соль, соль, подумал Джон. Соляные пещеры, светильники, ванны…ингаляции, сухие сауны, в общем, всё то, что пытаются всучить вам магазины-на-диване и всплывающие рекламные окна, ратующие за здоровый образ жизни. Поправка: за здоровый образ жизни, который будете вести вы. Себе продавцы подобного контента замечательно позволят и лишний коктейль и лишний бифштекс и лишнюю связь на пляжах Майами, куда отбудут продуктивно проводить время после завершения продаж своих солевых ламп и лежаков.
Но что-то во всём этом точно было. Уже вторую ночь, засыпая над толстым слоем соли, которая до того два тысячелетия мирно проспала по соседству со Святым семейством, Джон проваливался в сон моментально, едва коснувшись головой подушки. И спал крепко и спокойно, без кошмаров и пробуждений, восстанавливаясь за ночь так, словно проспал целую неделю.
Надо загнать пару унций Миднайту, подумал Джон, уже отключаясь.
Вот только Миднайт, чтоб не сплоховать, продаст купленное по крупицам, и с конским ценником. Ещё и присовокупит к продажам историю, как два месяца бродил по пустыне, и услышал глас Божий, и последовал указанным путём, и обнаружил место упокоения земной родни Божьего же сына.
Нет-нет, не стоит продавать соль Миднайту. Ни к чему пробуждать в людях дух стяжательства.
***
Если б Джона спросили, он бы признался, что желает в тишине и покое счастливо доспать до самого вечера. Причём следующего дня. Но никто не спросил. Тема «чего желает Джон Константин» так-то никогда не превалировала в основных задачах мироздания.
По начавшей уже устаканиваться традиции Джона разбудил звонок Вентимильи. Вот только голос звонившего звучал как-то непривычно: невоодушевлённо и без итальянской обычной экспрессии. Согласившись на вялый призыв выпить по чашечке делициосо кафе форте, и сообразив, что до времени встречи остаётся на всё про всё сорок минут, Джон собирался в темпе вальса.
За прошедшие часы лопнувшую в ванной лампочку всё ещё никто не поменял, бритва так и числилась пропавшей без вести, щетина почему-то — вот что такое, в рекламных роликах-то она вполне себе мужественно смотрится — придавала бомжатского колорита, а за порогом квартиры торчали кошки, и четыре их штуки сидело в благоухающей рыбой корзине со шмотьём Джона.
И как другие вообще справляются со всей этой злоебучей бытовухой, а?!
Джон прихватил из квартиры ключи от прачечной, успел дежурно и беззлобно пнуть на ходу под рёбра застывшего в позе эмбриона полукровку, проорал «чё, как, не сдох ещё» уже выбегая в коридор и, минуя лифт, помчался вниз по лестнице.
Он совершенно без всякого зазрения совести спихал присмотр за своей стирающейся одеждой на двоих старушек со второго этажа, которым однажды по пьяной лавочке галантно бегал выносить мусор, вылетел из дверей прачечной, и тут же был вынужден снизить скорость: в подъезде было непривычно людно, необычно тесно, шумно, суетно и очень по-испански.
Сосед-алкоголик болтался неподалёку, взирая на всё происходящее с живым любопытством, завидя Джона, поднял пятерню в знак приветствия.
— Что здесь происходит? — громким шёпотом осведомился Джон, подбираясь по стеночке ближе.
— Заселяются, — тоже шёпотом пояснил сосед.
Квартал не обитаем. Квартал заселён.
— В ту квартиру, в которой кришнаиты жили. Теперь эти будут жить.
— Все они? — сипло ужаснулся Джон, судорожно пытаясь пересчитать снующих туда-сюда с тюками, мешками, коробками и узлами горячих говорливых испанцев.
Верните кришнаитов, ей-богу. Пусть поют и звенят колокольчиками. Нормальные вообще такие ребята.
К счастью, вселялась только одна громкая и шумная донья, которая не поленилась отвлечься на Джона для личного знакомства, за пять минут рассказала ему про соседей и дом больше, чем сам Джон узнал за полгода, назвала соседа-алкоголика как старого приятеля «Хью» (Джон при этом орал про себя «Шленогий, я настаиваю»), и сообщила что Хью отказывается поведать, чем Джон занимается.
— Да я просто не знаю, если честно, — смущённо сознался сосед.
Тут же Джон узнал от испанки, что вот сам Хью — страховой агент (Джон завис над тем, когда и кого Хью страхует, если пьёт с утра до вечера), а она сама была портнихой, а вот миссис Ашберри… ну, вы знаете, да?.. милая пожилая леди с шестого этажа, живёт в квартире над вами?.. она сказала, что Джон Константин скорее всего работает наёмным убийцей.
Джон не дрогнул ни единым мускулом лица. Никаких милых пожилых ледей над ним не жило. А
заселилась пару месяцев назад в квартиру над ним мерзкая старая карга, которая принципиально не пользовалась лифтом, ибо лифты — зло, и принципиально шпионила за всеми соседями, ибо люди — тоже зло.
Страстно мечтая съебстись побыстрее, Джон отбрехался, что является консультантом по вопросам теософии, и что-то ещё там мямля и раскланиваясь на прощание, вынес себя из дома к подъезжающему такси.
— Блядь, — высказался он, когда стекло напротив него опустилось.
Даже попятился назад.
Таксовать для него примчалась команда Пита Флаенса.
Вообще Питер был Морганом. Когда его спрашивали: «как, из ТЕХ САМЫХ Морганов?!», он небрежно вёл бровью, и, понизив голос, шептал: «только не спрашивайте у меня, где прадед спрятал свои сокровища, ладно?», хотя не имел никакого отношения к прославленному пирату. Джон Константин входил в число троих человек, доподлинно знавших, что настоящая фамилия Пита была Моргунов, а самого Пита больше двадцати лет назад ещё звали Пётр. Это знал Джон, это знал сам Пит, и старший брат Пита — Пол Морган. Который те же двадцать с лишним лет назад звался Павел Моргунов.
Флаенсом Пита стали звать после того, как он однажды ловил по всему Побережью двух ведьм, которые, по его уверениям, удирали от него на синем седане загадочной модели «флаенс», по итогу оказавшейся банальным «рено», и «флюенсом».
В Лос-Анджелесе Питер организовал целую рабочую бригаду, гордо именовавшуюся Орденом Светлого Круга. Название Питер придумал сам. В начале деятельности у Ордена даже было свое знамя. На котором Питер — не самый умелый художник — опять же самолично изобразил церковные чётки. Попытался изобразить. В художественном искусстве он разбирался ещё хуже, чем в магических заклятьях, слова которых постоянно путал и огребал в связи с этим проблем (или огребали те, кто имел наивность довериться Питеру). Чётки вышли похожими не на чётки, а на какую-то самого пошлого вида тряпку, в которой, при известном воображении, желающие могли углядеть подвязку, что и определило восприятие Ордена в целом со стороны внешнего мира. Никто кроме Питера и его ребят их организацию её пафосным названием не величал, все именовали их подвязочниками, а сам «круг» окрестили Орденом Подвязки. Не было никаких сомнений, что сей продукт острословия был порождён ехидством каких-нибудь полукровок, питающих классовую ненависть к охотникам и демоноборцам.
Если бы оставалось время, Джон вызвал бы нормальное такси, а подвязочников отправил бы по известному адресу, но вот беда — такси он вызывал впритык.
Падая на заднее сиденье рядом с Питером, Джон рассеянно глянул на незнакомого водителя. Пассажир на переднем сиденье был Джону известен: правая рука Питера, Рейнар.
— А что за Блейд у тебя, новенький?
Чернокожий здоровяк-водитель обернулся, растянул губы в чисто блэйдовской улыбке-оскале.
— Наш новый спец, — деловито пояснил Флаенс, — ас в экстремальном вождении и знаток вуду.
— Направляй, я довезу, — заверил вудуист.
Ну да. Делать-то троим обалдуям нечего, вот, решили Джона Константина повозить.
Питер лирично начал с какой-то бессмысленной чепухи про засилье лемуров, Джон терпел минуты три, но наконец не выдержал:
— Хватит, — оборвал он своего собрата-медиума, — они ничего из себя не представляют.
Но повадки принцев крови, и изображают из себя потомков самой древней земной расы, и умеют растворяться среди растительности. Да и растёт из-под их рук всё, что угодно… особенно орхидеи, с которыми они состоят в отдалённом родстве.
— Эм… — Флаенс вдруг запнулся, фыркнул, — ну, они уживчивые, они в сфере обслуживания в человеческой среде легко мимикрируют… Они милые, хорошенькие, необычные, яркие… и,
говорят, творят совершенно потрясающие вещи в сексе. Ну, эти их длинные и гибкие языки.
Эти их длинные языки. И эта способность лемуров размотать свой язык на пару футов, и, используя как ещё одну дополнительную конечность, к паре рук и паре ног, легко хватать предметы. Или душить. Или применять как-то альтернативно, так, чтобы нравилось людям, в мир которых лемуры твёрдо вознамерились проникнуть и проникали.
— Говорят?
— Творят, — сдался Флаенс под сдавленное хихиканье, доносившееся с передних сидений. — Эй, хватит! Вы, двое, не вы ли всегда на десять шагов впереди меня несётесь, когда мы отправляемся куда-нибудь типа «Амазонии»?!
— В чём дело, Питер, — поморщился Джон. — Вы ж не за просто так решили меня катать.
Флаенс переглянулся с Рейнаром.
— Ты ничего не замечаешь, Джон?
— Хотя бы намекни, что я должен, по твоему разумению, заметить.
— То, что должно произойти? Смотри сам — нарастает концентрация всего. Всё вдруг как-то усилилось. Всё словно готовится к чему-то. Предвестники. Каспер… я имею в виду, Вентура, он называет это предвестниками. Люди словно действительно сталкиваются со случаями сверхъестественного вмешательства, спасения некими светлыми силами.
И Флаенс с важным видом выдал нечто совершенно непроизносимое, состоящее сплошь из «кул-гы, сул-ты, жыны-мар-ды».
— Что это?! — с искренним ужасом спросил Джон, которому это остро напомнило о не самом его достославном эпизоде применения магических заклинаний, а Флаенс вздохнул одновременно горделиво и горестно:
— Начал изучать язык. Помнишь, ты у меня однажды попросил заклинание помощнее, чтоб какого-то особо вредного демона пронять?
— Уже не помню, да это и неважно.
— Да?.. Чёт мне кажется, ты потом орал, что я тебя подставил и переврал в том заклинании слова, отчего у тебя всё пошло не так и не туда… Демона-то хоть удалось проучить?
Кто кого проучил.
Хвала богам, Флаенс уже отвлёкся от дел давно ушедших дней, уныло продолжив:
— Дед у меня готовится к Даин Дерхе уйти, ну, то есть, того, в страну духов отойти. Я говорил тебе, он считается среди своих этим, бакши. Кара кам всю жизнь заклинает…
— ЧТО он делает?! — очень страшным голосом переспросил Джон.
— Дед, говорю, шаман, помрет скоро, мне написал, чтоб приехал, у него дар принимать. Как совсем помирать будет, к нему туда, в Каза… хан… стан… Нет, как это?!.. В общем, поеду. Но надо хоть как-то язык выучить, вот, пытаюсь. Я говорил, дед у меня сильный колдун, сильнее любого демона, мог и управлять ими, и изгонять их из нашего мира.
— Помню я всё про твоего деда. — Джон едва удержался от мата.
Да. Прелестное и действенное заклинание казахских шаманов. Которое Питер записал на слух. А Джон, как полный дурак, произнёс.
На внуке природа отдохнула, мысленно погоревал Джон, жаль деда, таких уже больше не делают.
— Питер, — помолчав, тихо произнёс он, — ну хоть ты не ври, в чём дело?
— Дело, Джон?! — удивился Флаенс настолько отвратительно фальшиво, что даже Рейнар с переднего сиденья обернулся и посмотрел на своего главного с укоризной, так, что Питер покраснел.
— Ооооо, — насмешливо протянул Джон, — так вон оно что… неужто тебя припахал Великий инквизитор?
Ну не на ровном же месте Флаенс стал звать Каспера Вентуру запросто по имени. Едва ли они на брудершафт пили. Как в своё время сам Джон с главой Инквизиторской СБ.
— Каспер сказал, ты неблагонадёжен.
— Шта.
— Джон. Они всё знают про тебя. Говорят, ты якшаешься с демонами-полукровками.
— Если отправлять в ад зарвавшихся засранцев — это якшаться, то да, я якшаюсь.
— Нет. Винсент-Полуночник.
— Полуночник?
— Ты много с ним общаешься.
— Знаешь, Питер, Полуночник — единственный из демонов, с кем действительно можно
общаться. Пусть он и молодой, пусть он полностью погружён в свои гангстерские игры, но он ничего не нарушает. Никогда. Ничего. И да, Полуночник постоянно навязывается мне со своей дружбой до смертного одра и со своей полезностью, кто знает, может, он мне когда и пригодится. Пусть считают, что он мой потенциальный агент, если им так легче.
— Да не легче им. Да и насрать, как мне кажется. Не в полукровках дело, в тебе. Не только Полуночник. Каспер сказал, ещё и антропоморфы, и лемуррикатос, и Мороки…
— Да что же это.
— Сказал, ты прикормил сойку-антропоморфа.
— И?
— Антропоморфы — считай что тоже демоны, Джон.
— А тебя значит за неблагонадёжным мной шпионить решили приставить.
— Джон. Я твой друг, ты знаешь.
— К слову, — повернулся блэйдоподобный водитель, — друзей-то у тебя не так, чтобы много, Константин.
Джон одарил его взглядом василиска.
— Друзья? Откуда бы им взяться? Кругом одни завистники.
— Ну так знаешь, говорят, не особо классно и полезно для здоровья твоим другом быть. — «Блейд» уже отвернулся и страшного взгляда Флаенса не видел. — Про тебя говорят, что ты — как чёрная метка, Джон Константин. И друзья твои на этом свете не заживаются.
Джон обескураженно сказал «хах», посмотрел на двоих знакомых подвязочников.
Рейнар с нескрываемым интересом разглядывал в окно лос-анджелесские улицы, Питер увлечённо рылся в телефоне.
— ЧТО?
— Что слышал. Я вот наслышан уже о тебе предостаточно. Все говорят. Все знают. От тебя стараются держаться подальше. Люди вокруг тебя мрут как мухи. Ты — проклятие и приговор, Джон Константин. Смертный приговор.
— Ну довольно уже. Довольно, Ру, — остановил водителя Флаенс. — Джон боец правильный, упрекать его — это просто Богу в лицо плевать.
— Спасибо, Пит, — выдавил Джон, — но не надо меня защищать.
— Увы, — Флаенс нервно рассмеялся, — боюсь, именно этим мне и предстоит теперь заниматься. Каспер будет требовать отчёты о тебе то и дело — вот просто жопой чую. Неспроста он меня в последнее время так к себе приближает — это только для того, чтобы подобраться поближе к тебе, Джон. Следи за своими шагами теперь, не оступись. Кайл Кристмас болт положит на то, что вы с ним вдвоём водку на брудершафт распивали после чехарды с ведьмаками. Он только отмашки ждёт, или даже того, что можно за неё принять, чтобы похоронить тебя заживо. Не предоставляй Касперу шанса сказать своему волкодаву «фас».
— Не «фас», а «взять», — хмыкнул Джон чисто из духа сопротивления.
Ему показалось, что «Блейд» хотел было что-то добавить на это, но Флаенс успел упреждающим жестом положить здоровяку руку на плечо, и тот промолчал.
— Джон, — Рейнар залез с ногами на сиденье, повернувшись лицом к сзади сидящим, обхватил подголовник сиденья, в сотый раз переглянулся с Флаенсом, — мы что хотим сказать… Винсент-Полуночник не самый плохой на свете демон. Но он демон. И если он до сих пор не проявлял себя с тобой именно как демон, то только потому, что так ему было выгодно. Он такой, как все они. Я канешн не знаю, чем он тебя так к себе привязал…
Пропиликало входящее сообщение Флаенсу, тот прочитал его и хрюкнул — без особого энтузиазма, почти что с тоской.
— Дай угадаю, — предложил Рейнар, — Великий инквизитор приглашает на лично им завариваемый чай.
Да, у всех должны быть маленькие слабости, сплюнул про себя Джон. Чай, который для своих гостей самолично готовит Каспер Вентура, приходящий в ужас от всех американских напитков, это единственное хорошее, что есть во всём Каспере.
— Тут меня высадите, — остановил водителя Джон. — И, Питер, я с места не двинусь, пока вы не уедете. Так что даже не надейся меня запалить. И вообще, там в инквизиторском дворце для тебя уже чайный лист кипятком заливают.
***
А Винсент Вентимилья уже ждал в закрытом кафе, где они встречались ранее, расположившись всё в том же углу.
Физиономия молодого демона была озадаченной и напряжённой, что ему было не свойственно. Круто заломленная уползшая куда-то вверх на лоб одна бровь, и покривлённый красивый рот намекали на то, что полукровка погружён в какие-то не самые весёлые думы.
— Вам говорит что-то имя Варда, комбаттенте? — начал он с места в карьер, едва поздоровавшись.
Джон внимательно оглядел его.
— Вы что, с Миднайтом второпях сегодня напялили шляпы друг друга?!
Полуночник молча стащил с головы шляпу, повертел её в руках.
— Нет, это моя.
И водрузил её на место под смешок Джона:
— Скажи, а ты специально одеваешься так, чтобы все думали, что ты только что с кастинга на роль Диллинджера?
— Ну что вы, комбаттенте. Тягаться в харизме с Деппом — занятие заранее невыигрышное. Думаю, если б Диллинджеру удалось хотя бы на полчаса выпросить себе увольнительную из ада, он бы использовал это время чтобы побежать лично жать руку своему киновоплощению.
— К слову, о фильмах, — Джон плюхнулся к демону за столик, на круглый стул, посмотрел на подскочившего к ним милого официанта-итальянца (наверняка собиравшегося предложить себя и кофейный ассортимент) таким добрым взглядом, что несчастный споткнулся на бегу и тихо отошёл было в сторону, но Вентимилья вернул его. — Так вот, о фильмах, — продолжил Джон, когда официант был отправлен ещё за двумя чашками кофе. — Как по-твоему, отец Каррас попал в ад?
— Разумеется, — Винсент улыбнулся непривычно холодно. — Он же самоубийца.
Совершенно нетипичная для него — всегда улыбавшегося очаровательно и располагающе, но типично демонская усмешка, когда губы растягиваются в презрительном изгибе, а из-под красивого загорелого лица строит рожи и гримасничает страхолюдская образина. Почему-то, должно быть, из-за эффекта неожиданности, Джона это болезненно хлестнуло, как внезапная пощёчина. Вот так-то, Джон Константин, стараясь не отвлекаться на неуместные в данном контексте досаду и разочарование, мысленно припечатал сам себя Джон, вот так оно — забывать, что симпатичный парень Винченсо Вентимилья прежде всего демон, и только потом авантюрист и адвокат мафии. Стоит ли удивляться, что они с Бальтазаром мыслят параллельно.
Обаятельный официант прибежал со свежим кофе на подносике, и Винсент тут же вынырнул из так не идущего ему образа адского отродья, а Джон молчал, пока эти двое радостно обменивались своей трескучей итальянской трепотнёй, и только когда официант свалил, рискнул продолжить их гнилую тему:
— Но ведь Каррас не имел целью убить себя, он убивал демона.
— Он собирался убить себя, — резко возразил Винсент, — он заманил демона в себя, потому что знал за собой силу проявить волю и сознание, и рассчитывал, что успеет сделать нужный шаг. Он предложил себя в расчёте на то, что ему повезёт обмануть демона. По факту, ему должно было удаться только выманить беса из Реган, дальше его личность должна была быть полностью подчинена. Но авторским произволом Дэмьен Каррас стал в нужный момент удачлив, как дьявол, сумел перехватить управление своим телом, и сознательно — сознательно, комбаттенте — убил себя. Он убил себя, не демона, понимаете? Он знал, что убить удастся только себя. Ничто не мешало демону после смерти Дэмьена своими же нефизическими ногами пойти, и опять вселиться в девочку. Ничто.
Джон, не поднимая взгляда, таращился на шапку пышной пенки над кофе, и механически всё мешал и мешал в чашке ложкой. Блям-блям-блям. Блям-блям-блям.
— Здесь есть корица?
Винсент с нечитаемым выражением лица смотрел на него в упор.
— Конечно, нет, — наконец, сказал он неприятным голосом. — Корица способна убить всё хорошее в кофе, людях, и окружающем их пространстве. Достаточно того, что наводнившая Лос-Анджелес арабская быдлота сыпет эту жуткую пряность во все блюда.
Блям-блям.
