В тот год ликорисы цвели пышнее.

Саске считал, что потеря родственных или любых других крепких связей грозит не только одиночеством, но и потерей всякой опоры. Все равно как эквилибристке закачаться, но главное вовремя выровняться и не потерять равновесие окончательно, иначе это закончится неминуемой гибелью. Однако до этого Саске не знал, что ему было бы тяжелее пережить: потерю или предательство. Потеря связей и родственников — суть природы, ее ход, который нельзя остановить: смерть предписана каждому. Но предательство — это уже выбор самого человека, судьба, которую он держит в своих руках. Саске мог смириться и пережить то, что его родителей не стало. Пусть даже посредством убийства. Но смириться с тем, кто это сделал, то есть, закрыть глаза на предательство, он не мог. Не был способен, не умел, не знал, не понимал, что такое может быть возможно. Предатели во все времена считались людьми хуже, чем самые заклятые враги. Враги — они в открытую враги, ты знаешь, кто они и как действуют против тебя. Хитрости и интриги — другое, но подвоха ты ждешь всегда. Предатель — он ударяет со спины, в тыл, в беззащитное место. Он нарушает твое шаткое равновесие, он меняет представление о друзьях, людях, мире. Он хуже, чем убийца. Он хуже, чем враг. Он палач спокойствия и доверия. Врагов надо обыгрывать, предателей — убивать. Уничтожать, стирать с лица земли, предавать забвению. Эти люди грязнее последних отбросов. Так думал Саске. Что он еще мог думать? У него отняли все: семью, дом, жизнь, работу, покой, друзей. Его лишили опоры, его опустили в вязкое болото одиночества, ведь это одиночество не зависит от общества: оно съедает целиком вне зависимости от того, кто тебя окружает теперь. Это внутренняя пустота. Но Саске смог сохранить равновесие. Ему еще рано было падать. Ему еще надо было отомстить за свое доверие, за доверие к людям, за одиночество, за боль, за горечь, за потерю. Ненавидеть и убить, так ты сказал, да, Итачи? Что ж. Твое слово — закон. Ты умрешь, обещаю, брат, но я не сделаю твою гибель легкой. Мы вместе насладимся нашими ненавистью и болью сполна, слышишь? Разделим нашу чашу до конца и посмотрим, кто ее все-таки осилит. За неделю, проведенную в изнурительном пути теплыми днями и холодными ночами, то по дорогам, то по чащам леса, Саске сменил кучу таверн, несколько гостиниц, хороших и плохих, но в итоге последние два дня, чтобы не остаться без средств, пришлось сэкономить на постоялых дворах и спать в ближайшем лесу, дежуря по очереди у костра. Однако несмотря на некую первую напряженность в общении друг с другом, каждый был словно в своей тарелке: Саске чувствовал себя более менее свободно среди Сая и Неджи, пусть и замкнулся в себе и своих мыслях, перекидываясь за день двумя-тремя незначительными фразами; ему было некогда играть в «детские игры», развлекаться, он тщательно продумывал в голове детали встречи с Итачи, вспыхивая, когда внезапно вспоминал о своих теперь навсегда запретных мыслях, но о многом он уже навсегда забыл. Сай впервые оказался настолько близок к жизни простых штатских шиноби, впервые не прятался за белой маской АНБУ, спокойно сидел возле костра, наслаждаясь его теплом, и по-простому вел беседу, с удивлением замечая, как ему начинает это нравиться. Неджи иногда придерживался задумчивой и мрачной позиции Саске, иногда расслаблялся во время ужина, разговаривая с Саем, однако когда все отходили ко сну, возле костра каждую ночь дежурил один Саске, отказываясь уступать кому-либо это место. Он часами, опустив подбородок на колени и задумчиво сузив глаза, холодно смотрел на пламя, которые отражалось и вспыхивало в его темных зрачках, оттеняло каждую черту лица, освещало позу, в которой ноги были сплетены между собой, а крепкие руки обхватывали их. В такие моменты слабый ветер, терявшийся в ветвях деревьев, играл с его волосами, перебирая мягкие пряди, складывая их непослушно на одну сторону. Саске не мог спать. Его мучили тяжелые сновидения, почти мучительные своей реальностью, и вновь и вновь переживать холодный ужас потери он не желал. Он не высыпался, но если по дороге удавалось поймать повозку крестьянина, беспокойно дремал в ней, укачиваясь и слушая ритмичный топот ног вьючного животного, вдыхая его запах деревни, казавшийся домашним и своим. Саске не любил молоко, которое изредка ставила на стол мать, с улыбкой заставляя своего младшего сына выпить его. Сейчас он бы с наслаждением глотнул его, с горечью насладился бы нелюбимым с детства вкусом, но при этой мысли в нем вспыхивала лишь тугая искра сожаления. Дорога в Отафуку не была трудной, на пути не встречались непроходимые болота, пустыни или заросшие и дикие леса. Наоборот, в отличие от той глуши, из которой Саске пришлось идти в Тандзаку, в город вела пусть и нескончаемо длинная, но дорога между полями, заброшенными, поросшими травами и сорняками. Для большей безопасности днем они шли в лесу, чтобы не наткнуться на нежеланных приятелей. Саске нравилось идти пешком по пыльной тропе, нравилось снова ощущать в себе дрожащее наслаждение от тоскливого чувства ностальгии, ежесекундно цепляющего душу. Он с удовольствием шел навстречу закатам, щурился на солнце, прикрывая неподвижные глаза рукой, встречал холодные рассветы, мок под дождями, которые плотно затянули небо в последние несколько дней. Стояла осень, а это значило, что дождь на пару с холодом может теперь затянуться на два месяца, с маленькими перерывами в день или иногда в полдня. Хотя с виду Саске был абсолютно спокоен и холоден, внутри в нем все постоянно болезненно дрожало и кипело как масло под крышкой, и чем дальше, тем было хуже. Он ежеминутно думал о том, что ждет его через пару дней, его лихорадило от злости и ненависти, одновременно с этим он не знал, куда деваться от боли, он ликовал, что поставит брата на место, но при этом, что будет, если он встанет перед его мертвым телом с руками, испачканными в крови Итачи, — Саске не знал и знать не хотел. Все, что ему хотелось, наконец-то столкнуться лицом к лицу с этим человеком и сделать все, чтобы узнать как можно больше правды. Если им предстоит серьезный разговор, Саске готов был выслушать брата без единого слова. Он клялся себе, что ни разу не перебьет, что бы он ни испытывал в этот момент. Шел очередной проливной дождь, размывая мягкую дорогу и пачкая ноги, усталые и истоптанные, в грязи. Идти по разбитой тропе стало почти невозможно, варадзи скользили по размякшей земле; они все продрогли, понимая, что в промокшие до последней нитки плащи кутаться совершенно бесполезно: холодный ветер пробирал до костей. Повисла серьезная угроза простудиться и слечь в постель, Саске уже глухо подкашливал в крепко сжатый кулак, убирая со лба слипшуюся от дождя челку. Его отяжелевшие от воды волосы постоянно липли к лицу, закрывали глаза, но больше всего его бесило то, что спина была мокрая, и как только дул ветер, казалось, она вот-вот покроется коркой льда. Спасение пришло вполне закономерно: открытые ворота на одном из разветвлений дороги явно говорили о том, что здесь начинается черта города Отафуку. Сквозь стену дождя Саске разглядел невысокое здание впереди, являющееся гостиницей, в которой пришлось остановиться. Денег оставалось не мало, а мокнуть под проливным дождем, тем более когда они уже пришли на место, было глупо. Ступая по размякшей дороге, Саске снова ощущал, как сильно колотится его сердце. *** Наутро дождь прекратился, но тучи так же неподвижно висели плотным и толстым серым покрывалом над головой. Саске, оперевшись руками о холодную и сырую раму окна и смотря вниз, на влажную дорогу и глубокие бочки, наполненные дождевой водой, зябко ежился, однако стоял все так же без рубашки. Их вещи сушились у хозяев гостиницы, которые радушно приняли их к себе и даже накормили, несмотря на позднее время. Судя по всему, в это неприятное время года совсем мало постояльцев останавливались в Отафуку, потому дворы принимали каждого человека с особенным вниманием и чрезвычайно радушно, предоставляя и теплую сухую постель, и горячую еду, и кров, чтобы укрыться от дождя. Хозяин, мужчина в преклонном возрасте с еще подвижным и живым взглядом темных глаз, но со сгорбленной, натруженной годами спиной, неспособной больше работать на полях, рассказывал, пока Саске и его спутники стряхивали воду с отяжелевших плащей, что их город уже с августа не видел солнца, встречая каждый день затяжными дождями. Дамбу на местной мелководной реке неподалеку прорвало, и лежащие близ западной границы города крошечные деревни потопли. Однако в Отафуку это было далеко не впервые, люди, рождавшиеся здесь, привыкали с пеленок к затяжному сезону дождей, распространяющему голод и эпидемии, в которых чаще всего гибли дети. Путники частенько подхватывали заразу, но местные, из поколения в поколение привыкая к этому и вырабатывая иммунитет, почти не реагировали на инфекции, продолжая работать и жить так, как работали и жили всегда. Что Итачи нашел в этом городе, в сырой и мрачной дыре, Саске не мог понять. Он понимал, что как место для одной-двух ночей это вполне обычная история скитаний шиноби, но находиться здесь более недели, почему? Что Итачи делать в разоренной голодом Стране Земли, в стране неотесанных, грубых дикарей промышляющих одним гончарным делом? Скрывается? Бежит? Почему тогда не к побережью, где нет поблизости границ великих стран и деревень, где его никогда не найдут, где даже нет шиноби? Если Итачи и надумал пойти на побережье моря, то место, куда он идет, все равно лежит в черте Стране Земли, а значит, будет постоянная угроза для его жизни. Или у него очередные свои соображения, понятные лишь ему одному? Саске раздраженно цокнул языком, устало и вымучено потирая лицо руками. Он выспался, не был голоден, дождь кончился, одежда высохла за ночь, и он был полон сил без устали искать человека по имени Учиха Итачи. Оставив Сая и Неджи досыпать, Саске, накинув на плечи предложенное ему юкато, спустился вниз, встречаясь с другими немногочисленными постояльцами. Молча, сухим кивком головы поприветствовав их, он пересек небольшой темный холл и зашел в маленькую боковую комнату, куда хозяйка, к удивлению еще совсем молодая женщина с округлыми руками и свежим чистым лицом, унесла вчера сушиться их одежду. Там сидел, раскладывая на полу отсыревшие дрова, хозяин, ползал на коленях по полу и разговаривал о житейских мелочах со своей женой, которая зашивала в это время одежду своих постояльцев. Увидев Саске, она встала и поклонилась, отвечая на его поклон; хозяин, поднявшись с пола, последовал тому же примеру, приветливо интересуясь, чем вызвано такое неожиданное посещение и спрашивая о том, как господину спалось в их гостинице. Саске поблагодарил еще раз за кров и вежливо, но довольно сухо поинтересовался, готова ли их одежда, и получил небольшую соломенную корзину с чистыми плащами и рубашками, выстиранными и выглаженными. Этого он никак не ожидал увидеть. Еще раз поблагодарив хозяйку и отказываясь от завтрака, Саске осторожно спросил, не останавливался ли у них человек с длинными темными волосами, среднего роста, с низким тембром голоса, чертами лица похожий на него, Саске: такое описание было достаточно точным для тех, кто мог вспомнить своих немногочисленных посетителей — большего пока не требовалось. Но хозяин и хозяйка, задумавшись, сказали, что к ним на самом деле не многие приходят, однако такого человека они точно не помнили. Но посоветовали походить по рынку: если человек, которого ищет молодой господин, будет нуждаться в пище, он пойдет именно туда, поскольку таверны очень дорогие и их мало, гостиницы очень скудны в питании, а рынок изобилует продуктами и восхищает своими размерами. Отафуку был таким же торговым и большим городом, как Тандзаку, но не таким шумным и пыльным, окруженным деревнями и сохранившим их сельский дух. Получив эту незначительную информацию, Саске, держа в руках корзину с одеждой, поднимался к себе, проходя под темными деревянными сводами коридора гостиницы. *** Сай и Неджи уже проснулись, когда Саске вошел обратно в номер. Сухо и мрачно посмотрев на них, он поставил посреди пола корзину с одеждой, садясь рядом на корточки и начиная искать в ней свою рубашку, плащ и штаны. — Одевайтесь, — холодно бросил он, вставая с татами: его вещи уже были в его руках. Саске сейчас жалел, что опрометчиво отказался от предложенного ему завтрака, не подумав как следует об этом, но желание тут же отправиться на поиски было выше его потребностей, и, кроме того, вечером их накормили довольно хорошо, поэтому сильного голода Саске не испытывал. Пусть таверны здесь и дорогие, но все же они есть, а значит, голод никому не грозит. Неджи и Сай о завтраке даже не вспомнили, лишь быстро убрали свои футоны и оделись. Спустившись вниз, еще раз поблагодарили за гостеприимство хозяина и хозяйку и вышли во двор, вздрагивая от окатившей их влажности. Было не холодно, скорее наоборот, душно. Казалось, что кожа постоянно покрывалась липкой испариной от влаги, висевшей в воздухе; Саске недовольно шел по влажной дороге, косясь на тяжелое, нависшее над ним небо. Потребовалось пройти еще около часа, чтобы попасть с окраины города, где они ночевали, в его центр; там, несмотря на погоду, во всю кипела жизнь. Отафуку был во многом похож на Тандзаку, несомненно, как, впрочем, и все торговые города. Те же двухэтажные серые деревянные дома, почерневшие от влаги, дерево которых смазывали, чтобы оно не прогнило раньше срока от сырости осени; те же лавки доброжелательных торговцев, рынки, люди, снующие по улицам, рабочие, возводящие дома, рикши, телеги, воины. Казалось, что только Коноха жила исключительно своей, тихой жизнью, отдельно от других городов. Возможно, потому что это был искони поселок шиноби, скрытый военный поселок, охраняемый у входа и выхода на его границах. Простых воинов и самураев феодала было намного больше, чем шиноби, живущих только в скрытых деревнях, где обучались в находящихся исключительно там Академиях для шиноби. Не везде во главе стран наряду с феодалами стояли Каге — их было лишь пять. Они управляли жизнью не только скрытых деревень, великих стран, сотрудничая со своими феодалами; только они были самыми важными фигурами в жизни шиноби и фактически главами их мира: Каге и совет старейшин. Отафуку резко отличался от Тандзаку тем, что в нем был тот самый очаровательный дух деревни. Крестьяне, сновавшие с груженными до верху телегами, крик животных со дворов, простая грубая одежда у бедных семей, бегающие по улицам мальчишки в порванных рубашках и с грязными босыми ногами, месящими грязь дорог и топчущимися по рассыпанному корму для птиц. Саске узнавал все это, узнавал черты Скрытого Листа и своего поселка, но с одной разницей: его родное поселение Учиха было намного строже, чище, идеальнее, там была вымощенная дорога, не было рынков, лишь местные лавки и к тому же принадлежавшие его многочисленным родственникам. Запах выпечки и рисовых лепешек тетушки — Саске обожал его. Тонкий аромат корицы, имбиря, местных трав и чрезвычайно дорогой и редкой ванили, привезенной из-за моря; хотя Саске не любил сладкое назло брату, принципиально, но этот запах всегда приводил его в восторг, не давая возможности пройти мимо. Сразу же после этого в чем-то несомненно трогательного и приятного воспоминания грянула оглушающая своей ужасной простотой мысль, что больше ни тетушки, ни ее знаменитой на весь клан Учиха выпечки нет и никогда не будет. Саске, словно резко вспоминая после секундного забытья, зачем он здесь, остановился посреди рынка, вглядываясь в торговые ряды и людей, кишащих здесь. — Что случилось? — Сай встал рядом, пытливо смотря в ту же сторону, что и Саске. — Хозяйка постоялого двора сказала, — небрежно бросил тот, — что Итачи можно найти на рынке. Я предлагаю разделиться и поискать. Встретимся в той, — Саске обернулся назад, указав рукой, — таверне. — Хорошо, — пожал плечами Неджи и сделал шаг вправо, как удивленно приподнял бровь. — Сай, ты разве не идешь в другую сторону? Тот отрицательно покачал головой, улыбаясь уже более естественной и непринужденной улыбкой. — Нет, я не могу оставить Саске-куна. Тот нахмурился. — Черт с тобой, — раздраженно бросил Саске. Неджи, усмехнувшись, не стал дожидаться, когда его спутники уйдут. Он, быстро осмотревшись по сторонам, нырнул в толпу и скрылся в многочисленных рядах рынка. *** Найти человека в огромном многолюдном городе, не зная наверняка, здесь ли он еще, неимоверно трудно. Можно потратить попусту огромную массу драгоценного времени на то, чтобы перерыть бесполезный город, в то время как Итачи бы уже начал продвигаться дальше к границе. Наверняка он не будет свободно разгуливать, зная, что его может арестовать и убить любой, даже простой крестьянин. Найти Учиху Итачи в этой ситуации равно как искать иголку в стоге сена, а тем более его, не генина, не джоунина, а одного из самых опытных и сильных шиноби в истории Скрытого Листа, к тому же, кто знает, под каким из плащей он прячет свое лицо? Не увидишь лицо — никогда не найдешь. У Неджи на самом деле — и он не лгал себе и не питал пустых иллюзий, как это делал Саске — не было ни малейшего представления о том, откуда и как начать свои поиски, каким образом увязать их с неизвестной целью Учихи Итачи. Саске пока еще был вне состоянии трезво рассуждать и мыслить, он даже не понимал, как по-детски глупа и наивна его идея. Обойти рынок? Весь? И что? Ну, что? Вряд ли бы Учиха Итачи стал появляться в настолько людных местах, когда как ему было бы проще затаиться на пустой окраине. Дело не в том, что Саске был неопытен или легкомыслен, напротив, но пока он еще находился в состоянии лихорадочного возбуждения от близкого нахождения рядом с собой брата, убийцы своих родителей, до сих пор обожаемого человека, Неджи знал, что его чувства еще живы, как никогда живы и подвижны, и это они заставляют его так необдуманно метаться, обожженные огнем ненависти и горечи. Окончательно загнав себя в тупик, Неджи остановился у одного из прилавков, пытаясь привести свои мысли и все умозаключения к маломальской логике. Ходить просто так по рынку не выход. Просто пустая трата драгоценного времени. Легче и надежнее в этом случае было бы обойти постоялые дворы, но в верности и надежности этого пути Неджи так же сильно сомневался, как и в идее Саске, но лучшего придумать пока он не мог. Проанализировав ситуацию еще раз и попытавшись найти другой, менее затратный и более полезный путь, Неджи обреченно покачал головой и с раздражением отошел от прилавка, ныряя в глубь толпы: все было так же неопределенно и размыто, как и сама затея со своего корня. В большинстве своих случаев, как показывала практика мира шиноби, шанс успешного конца таких поисков приравнивался к нулю, и всего лишь три человека, даже можно было считать, что два, вряд ли бы справились с задачей найти преступника, которого до сих пор не обнаружил никто из Пяти Великих Стран. Просто так бродить между рядов, выискивая свою цель, а вернее, ее тень, кто знает, какая она, эта цель, — даже генин, даже ребенок прекрасно понимал, что это совершенно бесполезная и напрасная трата времени. Без толку потратив на пустое хождение между рядами еще около часа, Неджи остановился у лавки одной из торговок травами. Делать было нечего, надо было хотя бы попробовать испытать счастье: потрогав мягкими пальцами прохладную сочную зелень, Неджи вежливо улыбнулся, стараясь придать лицу более дружелюбный вид. Действительно, напряженное и даже в чем-то угрюмое выражение рассеялось, черты лица как будто преобразились, особенно красиво гармонируя со светлыми фиалковыми глазами. — Добрый день, я ищу своего друга, он приехал в город около месяца назад. Возможно, вы его видели… — Господин, — вежливо и с поклоном ответила женщина, извиняясь за то, что перебила, — приношу свои извинения, но я работаю здесь много лет, и запомнить тысячи лиц… — Да, вы правы, это почти невозможно, но вы должны знать местных и тех, кто приехал, — возразил Неджи. Хозяйка лавки, немолодая женщина в опрятной хлопковой одежде, задумалась. — Верно, может быть. Но даже если я и видела вашего друга, вряд ли бы я его запомнила, к тому же у нас немало приезжих этой осенью. — Конечно, но дело в том, что он приехал сюда недавно. Я опишу его, — Неджи нахмурился, прекрасно понимая, что не сможет настолько четко описать Итачи, как это сделал бы Саске, но ничего другого не оставалось, кроме как следовать глупой идее, понимая, как абсурдно выглядит это даже со стороны обычной торговки. — Это молодой мужчина, с резкими чертами лица. У него длинные черные волосы, и обычно он их подвязывает красной лентой. Он вежлив, спокоен, обходителен, у него низкий голос и темные глаза. Он среднего роста, худой, я бы даже сказал, у него изможденный вид. И на лице у него, вот здесь, — Неджи провел пальцем косую линию от переносицы до щеки, — с обеих сторон морщины. Женщина задумчиво смотрела в одну точку, перебирая в памяти всех, кто был хоть чем-то похож на того, кого описал Неджи. — Нет, — она в итоге отрицательно покачала головой, в ее глазах мелькнуло неподдельное сожаление, — я приношу вам свои извинения, но такого человека я не могу вспомнить. К тому же под такое описание подходят многие местные, очень неопределенные и размытые детали внешности, по ним вряд ли можно найти человека. — Ничего страшного, — неловко и даже смущенно улыбнулся Неджи, чувствуя себя полным идиотом, — я отнял у вас время, простите. Спрашивать так у каждого не было смысла, это только выставило бы его полным дураком. Эти люди действительно не могли бы запомнить после годов работы здесь какое-то одно лицо, пусть оно и было запоминающимся и не похожим на остальные, но так, как его описывал Неджи, оно могло подойти под личность любого: практически у всех традиционно были темные волосы и темные глаза, это вовсе не отличительные приметы. Неджи почти беспомощно оглянулся вокруг, окончательно не зная, как ему и с чем идти к Саске. Нашел ли тот что-либо? Вряд ли, так же ходит, без толку наворачивая круги. На сегодняшний день единственным правильным решением Неджи считал вернуться обратно и повернуть до этого абсолютно бесцельные поиски в то русло, которое казалось ему наилучшим выходом из этой ситуации. *** Вопреки своим вовсе невеселым ожиданиям, Неджи оказался на месте сбора далеко не первым. Впрочем, говорить и спрашивать ему о чем-либо было вовсе не надо, он и так видел по лицам Саске и Сая, что они также не нашли ни единой зацепки, натыкаясь вокруг на одни разочарования. Стоило серьезно засомневаться, не пропал ли след Учихи Итачи с концами? — Ничего? — спросил Сай, взглядом провожая Неджи. Тот медленно, как будто отстраненно, покачал головой, мельком переведя свой взгляд на Саске. Тот, также косо смотря в глаза Неджи и встречаясь с ним взглядом, угрюмо сфокусировал зрачки на стоящей перед ним горячей пиале с чаем, потом поднес ее к губам, но так и не притронулся к покрытому глазурью краю: Саске явно был не в духе. Что-либо добавлять к тому, что и так было видно без лишних вопросов и слов, Неджи не стал, молча садясь рядом и скрещивая свои руки на широком деревянном столе, упорно принимаясь разглядывать их, как будто там были написаны ответы на все его вопросы. Однако долго молчать он не собирался, искося посмотрев на отвернувшегося в решетчатое окно Саске, который как будто был отдельно от остальных, погруженный в свои мысли, отрешенный, холодный, замкнутый. Он все больше замыкался, все больше молчал, все чаще находился в угрюмом настроении. Все, чего он хотел, это найти брата. От этого пойдет дальнейшая пляска жизни и смерти, а пока его жизнь замерла на паузе. — Я предлагаю, — уверено начал Неджи, серьезно смотря поочередно то на Сая, который заинтересованно и внимательно начал слушать его, то на Саске, который снова смотрел на неподвижный чай в пиале, но все же вслушивался, — больше не ходить по рынку. Это была глупая идея, признайтесь. — Для меня были хороши все способы, — наконец, прервал долгое молчание Саске. Он резко и категорично отставил пиалу в сторону, в его жесте и взгляде сейчас промелькнули истинные отцовские черты. Похоже, примиряться с неудачей он не собирался. — Саске, — Неджи покачал головой, — ты как шиноби в первую очередь, не смеющий действовать по воле эмоций, должен понимать, что все не так просто, как тебе кажется на первый взгляд. Найти человека, причем скрывающегося, причем Учиху Итачи, пусть даже он твой брат, проживший с тобой бок о бок всю жизнь, может быть не по силам даже тебе и твоему стремлению. — Мне не нужна ваша помощь, — внезапно резко огрызнулся Саске. Он явно злился, будучи в отвратительном настроении. — Мне нужно было дойти до города, но вас помогать я не просил. Это только мое дело, и как я буду его решать, и что я буду делать с Итачи, вас не касается. Сай не вмешивался, молча смотря то на одного, то на другого. То ли у него также не было настроения что-то добавить или возразить, то ли он вообще не считал нужным лезть сейчас в спор. — Кто знает, Учиха Саске, — холодно и даже небрежно усмехнулся Неджи, самоуверенно прикрывая фиалковые глаза, — может быть, это твоя судьба — никогда не найти брата. То, чем мы занимаемся, потакание твоим глупостям и эмоциям. Если госпоже Судьбе угодно сделать так, чтобы мы пошли по разным с твоим братом дорогам, так и будет, и Коноха тут ни при чем, как и наши усилия бессильны перед роком предназначения. Я никогда не разделял вашу с Изуной-саном ненависть к простым людям Скрытого Листа. Да, к главам кланов и совету, к тем, кто управляет нами грязно и без совести, но не к людям, невиновным и чистым людям. Судьба, Учиха, распорядилась, чтобы больше не было на земле кровосмешения между братьями. Саске слушал молча и даже, казалось, с неподдельным вниманием. Но все, что он ответил, выдержав паузу, это было короткое: — Иди к черту со своей судьбой. Больше никто ничего доказывать не стал. Саске говорить и слушать было больше нечего; в душе он искренне хотел бы остаться наедине с собой. Но никто не мог уйти: Сай был вынужден оставаться рядом с ним, Неджи еще не выполнил то, ради чего ему дали свободу и будущую жизнь. Над всеми повисла тяжелая и громоздкая атмосфера напряженности. Саске угрюмо смотрел в стол, кажется, ему было абсолютно безразлично то, что творится вокруг него. Нечто другое, мучающее его изнутри и не дающее покоя ни днем, ни ночью, намного сильнее заботило и терзало его, не давая примириться с длительным сидением сложа руки и выжиданием непонятно чего. Темные, усталые и воспаленные от недосыпания глаза пристально разглядывали трещины на старом дереве, потом метнулись в квадратный проем окна, где рассматривали, как дочь хозяина поджигает небольшой глиняный фонарь на входе в таверну, то и дело поправляя прядь своих смоляных волос, закрученных в высокий пучок. День подошел к концу. Еще один тяжелый день. Снова собирался дождь. Небо, потемнев от быстро наступающей ночи, медленно скручивалось в плотную и громоздкую фиолетовую пластину, поднимался сильный ветер, но в то же время все остальное вокруг затихало: скорее забивались в сухие укромные углы цикады и сверчки, мотылек, с минуту побившись о фонарик, залетел в таверну и сел на стену, сливаясь с деревом и неподвижно замирая; прекратили свистеть и чирикать маленькие серые птицы, клевавшие рассыпанный птичий корм; последний раз хлопнув острыми крыльями, они забились под высокие крыши домов, отряхивая темные перья, а кто-то нахохливался, приподнимая одну лапку и закрывая глаза, чтобы впасть в сон. Лишь один ветер, как живое и покинутое всеми вокруг существо, бушевал на улицах, как будто искал себе компанию. Саске, которому решительно все надоело и который жаждал побыть один, решил начать собираться, чтобы наконец в одиночестве успокоиться и раствориться в своих мыслях, которые бурлили и кипели в голове, одна сменяя друг другую, каждая настолько противоречивая другой, что невозможно ухватиться за какую-то одну, и все об Итачи, — разве он заслужил того, чтобы о нем постоянно думали? — каждая секунда, будь то ненависть или тоска, боль или злость, непонимание или просто, черт ее побери, любовь. Неудержимая, почти животная, живущая в Саске по-прежнему, и это была даже уже не та самая трепетная и нежная любовь, раздавленная ненавистью. Память, смеясь над своей же жестокостью и ликуя, когда по ее воле вновь начинали кровоточить едва подсохшие раны, услужливо каждый раз подкидывала то, что требовалось забыть, изгнать, уничтожить, но, черт возьми, ощущения, воспоминания были так коварны, так реальны, так живы. Саске в сотый раз шел по раскаленным углям, почти на шаткой грани безумия наслаждаясь и ненавистью, и болью, и страстью, начиная все с большей силой ненавидеть Итачи, испытывать к его холоду, жестокости и совершенству почти безумно бесчеловечную страсть — Саске не знал, откуда у него берется все это, — но сама мысль о том, что брат сделал с родителями, сметала все остальное на своем пути: этому проступку не было ни оправдания, ни прощения, по крайней мере, пока что не было. — Я думаю, — внезапно начал Неджи, — что завтра можно будет обойти все постоялые дворы и таверны, раз мы решили действовать по тому же пути. Но, Саске, ты должен хорошенько описать нам своего брата, и не только внешность, по одной внешности, как я понял, его не найдешь даже в самой Конохе. А теперь пора идти. Дождь собирается, — задумчиво, как будто самому себе, добавил Неджи, вставая из-за широкого старого стола с потертой столешницей из крепкого массива дуба. Все без колебаний встали следом за ним. Звякнули небрежно брошенные монеты, гремя и дрожа на твердой поверхности, иногда осмеливаясь блеснуть в свете фонарика; Сай и Саске молча согласились с идеей Неджи: другого выхода не было. На пороге таверны их встретил начавшийся дождь, переходящий в бурный, неудержимый ливень. Небеса почему-то снова плакали, и Саске проклинал их слезы. *** Место для ночлега долго выбирать не стали: под холодным проливным дождем не до выбора. Но это, как и в первый раз, оказалось приятное, чистое и приличное место с приветливыми и гостеприимными людьми, берущими недорого и предоставляющими не только кров, но и горячую пищу под ним. Хозяева были молодой парой, женщина ловко, быстро и с доброй горкой раскладывала по глубоким глиняным чашкам густую и острую рисовую похлебку, изредка ненароком поглаживая свой округлый живот, выпирающий из-под складок красного кимоно. Еда пришлась очень кстати, не ел лишь один Саске; даже не поднявшись в комнату, выпил еще одну крошечную пиалу чая и ушел на улицу, несмотря на дождь. Никто не стал его останавливать, Сай хотел было последовать за ним, но Неджи спокойно остановил его жестом руки: действительно, это было лишним. Поблагодарив за пищу и кров, они не спеша поднялись к себе, в небольшую комнату с маленьким окном и широким подоконником. В номере давно никто не жил, воздух был тяжелым и спертым, дышать пылью было нестерпимо трудно; Неджи распахнул створки окна, впуская в помещение ни с чем несравнимый запах дождя и его ритмичный глухой стук. Подоконник быстро намок. — Я ненадолго отлучусь, — внезапно сказал Сай, вставая с татами, где до этого проверял содержимое своей аптечки. Неджи, созерцающий танец дождя по лужам в саду, обернулся. Его длинные шелковые волосы, отливающие насыщенным и глубоким шоколадным цветом на макушке, по-королевски рассыпались по сильным плечам и крепкой твердой спине, когда от резкого движения с их кончиков слетела белая льняная лента. Фиалковые глаза смотрели без какого-либо определенного чувства, слегка равнодушно и отсутствующе, но как будто на секунду они блеснули любопытством. — И куда же? — За Итачи-саном следят, я знаю, где мне найти членов АНБУ здесь. Может, — Сай коротко пожал плечами, накидывая поверх себя так и невысохший плащ, — узнаю что-то про брата Саске-куна. Неджи ничего на это не ответил, подбирая с пола ленту для волос. Когда он остался один, то, свободно вздохнув и чувствуя, что еще долго никто не вернется сюда, перебирая пальцами складки своей походной формы, скинул с себя всю одежду, поддаваясь внезапному порыву леденящей свежести от окна, который смешивался с духотой помещения и парящей в ней влажностью воздуха. Темнота неосвещенной подсвечником комнаты и еще не захваченный ночью бледный свет, льющийся с улицы, перекликались друг с другом, бликами ложась на крепкое обнаженное тело Неджи, очерчивая складку его по-мужски сильных лопаток, подтянутого и упругого живота, твердых плеч, играя с красками на его волосах. Он медленно и глубоко дышал полной грудью, вздрагивая всякий раз, когда капли набирающего силу дождя попадали на его горячее тело. Зачем? Он не знал. Просто хотел наконец освободиться от одежды, как кошка гибко изогнувшись взобраться на подоконник и ощущать, как его кожу ласкает дождь. *** Дождь гремел все с большей силой, размывая и так уже достаточно размякшие и расползшиеся дороги. Он как огромная стена, плотная и шумящая, как падающий сверху водопад оглушительно обрушивался на город. Жители давно спрятались в своих теплых и уютных домах, откуда из окон лился знакомый бледный свет ламп и свечей. В такой ливень стоять под деревом, прислонившись спиной к его мокрому и холодному стволу и натянув капюшон плаща на голову, было бесполезно, Саске это понимал. Дождь упрямо и назойливо доставал его своими жадными лапами и здесь, под разлапистыми и мощными ветвями; Саске промок до нитки, но возвращаться в гостиницу он не хотел: нахождение рядом других людей было для него еще более раздражающе и невыносимо, чем ярое одиночество. Мысли были постоянно заняты братом, это невероятно злило Саске, невероятно раздражала почти бредовая зацикленность на Итачи. Такие люди, как он, должны быть навсегда преданы забвению, вычеркнуты из памяти, если не мирным путем, то насильственным. Такое существо, подчиняющее своим совершенством себе навсегда, не должно больше существовать в мире, его смерть решит и закончит все, Саске готов был убить своего старшего брата хотя бы поэтому: не себе, так никому другому. «Брат, — Саске в который раз зябко поежился, выглядывая из-под мокрого капюшона и вздрагивая от холода, — где ты? Во что превратил тебя этот человек по имени Учиха Итачи?» Он мысленно обещал себе, что все выслушает и, может быть, даже не тронет пальцем, хотя как знать, почти насильно в голове всплывали воспоминания теплых материнских рук, ее забота, улыбка, надежда на то, что когда-нибудь он поблагодарит ее и отплатит отцу за все, что тот ради них сделал. Но, увы, все, что оставалось сейчас Саске, это горько усмехнуться своим воспоминаниям и мыслям. Итачи в который раз сломал и забрал все. Как будто назло, специально придумал все это, с самого начала, с самого рождения месть непонятно за что. Даже если Сай говорил правду об убийстве Учиха, чего не могло быть, все равно Саске уже сомневался, что его не использовали. Он с самого начала чувствовал неладное, но как наивный ребенок верил, он всегда верил Итачи и его призрачному «другому разу». Саске изо всех прижал ладонь к корявой коре сырого дерева, поднимая голову вверх. Капли воды упали на нос. Итачи ответит, за все ответит сполна, за каждое слово. Сначала за родителей, Саске напомнит ему все. Потом за себя. Даже если он пытается сбежать, все равно Саске готов был его найти где угодно, ему нечего было терять, у него больше ничего не осталось. Он потерял все, вернее, добровольно отдал, но кто был в этом виноват? Конечно, он думал, если его будет окружать Итачи, ему всегда и везде будет хорошо и тепло, ему ничего не будет нужно, ничего иного — ложь. Глупо. «Ненавижу!» — Саске прикусил губу, сминая пальцами твердую кору дерева. Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Если бы Боги знали, как сильна моя ненависть. Но самое страшное было то, что даже после всего этого он сильно сомневался, ненависть ли это? Обида, да. Злость, несомненно. Но уже не ненависть. Глупо. Сотни раз глупо. «Ненавижу». Никакие уговоры о том, что брат жестоко и безжалостно убил их же родителей, на самом деле не помогали, повторять это про себя — бесполезный фарс. Сомнения были вовсе не из-за слов Сая. Саске всегда, даже в тот момент, когда покинул Коноху, не мог найти места от беспокойства, которое металось в нем и днем, и ночью, глубоко в душе создавая смутное предчувствие того, что тех, о ком думаешь и кем дорожишь, уже давно нет на свете. Сказать проще, Саске был в какой-то степени готов к смерти родителей, просто так Коноха бы не отдала на казнь другого преступника. Конечно, Скрытый Лист во всем виноват. Если бы не он, если бы не он… Тем не менее, Итачи после всего его бросил. Да-да, просто бросил, даже от этого, от осознания того, что родители умерли сами, а не от его руки, совсем не становилось легче. Тем более, тем более, у Саске оставался единственный в мире человек, которому он мог доверять, которого мог любить, о котором мог заботиться, так же охранять. Однако Итачи посмел отнять и эту возможность быть со своей семьей. За это, пожалуй, можно было убить. Саске не мог смириться с уязвленными доверием и преданностью. В итоге, не в силах больше стоять тут, промокая насквозь, но и не горя желанием возвращаться к своим спутникам, Саске медленно пошел по дороге, спускаясь с холма на восточную окраину города. Он не смотрел на серое небо, не злился на дождь, мрачно прячась под капюшоном. Все, что стучало в его голове и сводило своим навязчивым стуком с ума, — слово «ненавижу». *** Все оказалось ровно так, как Сай и думал. Он стоял перед небольшим домом, бывшей гостиницей, которая теперь была продана. Она была старой, сырой, пропахшей гнилым и ветхим деревом, но еще крепкой. Ее стены, потемневшие от дождя, скучно и тоскливо чернели в сумерках наступающей ночи, второй этаж почти не было видно из-за стены бесконечного и оглушающего своим грохотом ливня. Дом был продан Скрытому Листу. Сай, закрыв лицо капюшоном, какое-то время стоял перед бывшим роскошным парадным входом с открытыми настежь седзи. Деревянные доски, служившие крыльцом, не спасали от дождя: в щели и трещины разбухшей и прогнившей древесины просачивалась вода, мелкими каплями стуча о порог, в углублении которого стояла мелкая мутная лужица. В коридоре было темно, свет не горел даже в окнах второго этажа. Скорее всего, огонь не удавалось развести из-за дождя и сырости. Сай, чья одежда промокла насквозь, убрал со лба прилипшую мокрую челку и немного стряхнул свой отяжелевший от ливня плащ, по которому стекала вода, разбрызгиваясь по комнате. Дом ответил глухим эхо на острожный шаг и спокойный голос: — Кто-нибудь есть? Слоги, потонув в темноте и тишине, растворились в оглушительном шуме ливня. Сай, толком не видя, куда ему идти, так и остался стоять на пороге, разуваясь. Пол оказался влажным из-за раскрытых настежь седзи и неприятно холодным. К босым ступням, едва те ступили на татами, тут же прилипла грязь с улицы и забилась между пальцами. Сай тут был впервые. Его брат, не раз бывавший в этом доме по заданиям, рассказывал о том, как здесь неуютно и гадко, особенно в сезон дождей. Сай как никогда прежде был согласен с Шином. Казалось, это был мертвый, обветшалый дом стариков-покойников, покинутый новыми жильцами из-за опасения того, что крыша вот-вот рухнет, не выдержав обилия влаги. Но нет, у порога все же стояла чья-то пара обуви, стало быть, Корень АНБУ до сих пор не покинул это здание; Отафуку был тем городом, где постоянно приходилось перехватывать преступников из Страны Земли. Темнота и тишина сперва сбивали с толку, первый этаж не был жилым, поскольку вся мебель, которая скудным количеством, состоящим из двух чайных столиков, темнела в темноте, была покрыта толстым слоем пыли и грязи; кое-какие мелкие вещи, вроде чайников и шкатулок для пряжи, свалили в кучу и накрыли пожелтевшими белыми полотнами ткани. Сай прошел из проходной на кухню, но и там вокруг заброшенного в пепле очага было пусто. Постояв немного на пороге, он не нашел ничего лучшего, как найти лестницу на второй этаж. Найти ее оказалось не так трудно, как подняться по ней. При первом шаге на нижнюю ступень та зашаталась и заскрипела подобно скрежету несмазанной телеги, что Сай так и застыл, сомневаясь в том, что на втором этаже кто-то есть, учитывая состояние порогов. Но не успел он снова отступить, как наверху послышался глухой шум; Сай инстинктивно сунул руку под плащ, крепко обхватывая рукоятку своего верного меча. Половицы на верхнем этаже заскрипели, показалась чья-то фигура в длинном одеянии. Сай и незнакомец молчали, выжидая неопределенного момента, но чувство опасности все равно не покидало первого; он продолжал крепко держать меч, косясь по сторонам: возможно, на первом этаже все же кто-то был, притаившись и выжидая. — Кто здесь? Ты, Тераи? — наконец подал голос незнакомец. Сай тут же отпустил меч. — Фу-сан, это я, Сай. — Ты? — в голосе проскользнуло удивление. После непродолжительного молчания Фу (1) коротко и уже сухо добавил: — Поднимайся. Лестница ужасно скрипела, и в порядке вещей было запаниковать и засомневаться, особенно после того, как в темноте Сай оступился на высоком гнилом пороге, скользнув ногой вниз и чуть не упав. Перила, однако, были удивительно крепкими и твердыми, что вселяло некую уверенность. Преодолев это небольшое расстояние, Сай, коротко поклонившись, встал перед Фу и улыбнулся ему очередной фальшивой улыбкой: — Добрый вечер, сенпай. — Надо же, какая встреча и где. Что ты тут делаешь? Шимура-сама тебя прислал? — Фу прошел, даже не поздоровавшись, по коридору и зашел в одну из комнат, которую освещала маленькая свеча, горевшая на полу. Сай быстро снял плащ, дрожа от холода и сырости, но не без любопытства оглядывая место, где жил его бывший наставник. Шимура ценил Фу, сейчас переминающегося от холода с ноги на ногу и отводившего пряди рыжих волос за уши, и давал ему самые трудные и ответственные задания в организации. Этот человек славился в Корне АНБУ тем, что ни разу не проваливал миссии, в этом ему не было равных. Никто из них обоих не стал садиться на татами. Фу смотрел строго и выжидающе, даже казалось, с неким подозрением во взгляде хладнокровных карих глаз. Сай же, как будто не замечая этого, по-хозяйски оглянулся вокруг, поежившись и усмехнувшись: — Холодно тут у вас. — Хватит, — отрезал Фу. — Я знаю, что ты прячешь за своими улыбками. Что тебе? Как ты нас нашел? Почувствовав, что фарсу, действительно, нет здесь места, Сай перестал улыбаться, серьезно и уверенно заглянув в лицо напротив. — Сенпай, мой брат знал, где вы живете, он сюда приходил столько раз. Мне захотелось навестить своего учителя. А также я хотел бы у вас спросить, где сейчас находится Учиха Итачи-сан? Фу не поменял выражение лица и глаз, постно и сухо спросив: — Зачем тебе это? — Чтобы не пересечься с ним. Вы же следите за этим человеком. — Сейчас следит Тераи (2). Кроме того, это не твое дело. — Но я тоже вовлечен в это, — возразил Сай, но тут же осекся, когда увидел, что Фу кривит губы в усмешке. — Не валяй дурака, — бросил тот настороженным тоном, — зачем тебе Учиха Итачи? Только что открывшийся рот глотнул воздуха и закрылся, не произнеся ни слова. Сай не ответил на вопрос. Пожалуй, он даже не думал о том, что такой вопрос могут ему задать. Правда, ему, который только должен и делать, что по пятам ходить за Саске, не следовало знать, где Итачи, кроме того, он уже получил информацию о том, в каком городе ему не стоило появляться и как обстоят дела, большее ему знать не следовало. Сай так и не ответил, прикусывая нижнюю губу. Мелкий проступок, неосторожное слово, но чаще всего именно эти мелочи и губят шиноби. Пожалуй, Фу и так все понял. Нахмурившись, он с нажимом выговорил: — Что это значит? Что ты делаешь в Отафуку, тебе разве не велено было не приходить сюда? Учиха Саске ведь с тобой, так? Некоторые надеются, что братья сотрут друг друга с лица земли, но я считаю, что это не так. Итачи с легкостью предаст нас, я не доверяю ему, мы сами воспользуемся Учихой Саске, чтобы покончить со всем в нужное время. Тебя предупреждали, что сейчас вовсе не желательно сталкивать двух братьев вместе? — Я этого и не хотел, — Сай отступил на шаг назад, чувствуя себя последним глупцом, так жалко и неправдоподобно оправдываясь перед своим учителем. Где его ледяное самообладание и маска? Почему из-за нескольких месяцев, проведенных с Саске, она невозвратимо утерялась? Сай только сейчас осознал, что неимоверно и непоправимо изменился. Он вступил в ту жизнь, которая была для него закрыта, зашел в дверь взаимоотношений людей и потерял свою защитную оболочку в сжигающем ее яде настоящего мира с дружбой, переживаниями, мечтами, стремлениями, ненавистью, болью и прочими радостями и несчастьями. Но об этом рассуждать уже было поздно, по крайней мере, точно не сейчас, когда надо было подумать о своей шкуре. Фу, вооружившись кунаем, тяжело надвигался своей крепкой фигурой, продолжая со злостью шипеть сквозь зубы: — Ты ведь хотел дать им возможность встретиться? Знаешь, чем это кончится для Конохи? Признавайся: ты помогал Учихе Саске или нет? Шаг, и Сай уперся спиной в стену, вздрагивая от неожиданности и судорожно осознавая, что отходить назад больше некуда. Впрочем, как и лгать, когда он не был способен правдоподобно это сделать. Да и не хотел. Больше не хотел. Даже если бы ложь сейчас спасла его. — Да, — смелый взгляд чуть ниже глаз Фу, — я помогаю Учихе Саске. Фу остановился от простоты и неожиданности ответа, широко раскрывая от изумления и неверия свои глаза, и как будто вглядывался в Сая как в первый раз, словно не признавая, что этот человек и тот, которого он знал и когда-то вместе с его братом учил, одно и то же лицо. — Ты спятил. Это же Учиха, клан Учиха, враги Скрытого Листа! Как ты можешь говорить такие вещи и предавать свою деревню? Ты понимаешь, что за такой проступок тебя ждет казнь? Как ты, зеленый сопляк и безродная сирота, — Фу нахмурился, его губы, с застывшей в их уголках пенкой, вздрогнули, — посмел предать нас, дававших тебе кров и пищу, а? Сай, рукой нащупывая у себя меч, внезапно улыбнулся, пытаясь хоть как-то нормализовать ситуацию и дать себе время сориентироваться и обезопасить свое положение. — Кров и пищу? — повторил он, смотря в лицо Фу. Его глаза в этот момент блеснули чем-то злым, как глаза Саске. — Вы используете меня, как и Шина, пока я могу быть вашим оружием. Как только я стану слаб, вы меня тут же убьете. — Как ты можешь так говорить, я не узнаю тебя! Нет, ты просто запутался, тебя запутал этот чертов Учиха. Я говорил, что вне зависимости от ответа Итачи его нужно было убить, как сорняк вырвать с корнем. Шимура-сан слишком жалеет Итачи, его тоже нужно было уничтожить. Я буду настаивать в Скрытом Листе на том, чтобы убить братьев Учиха. Но в любом случае, ты стал слишком опасен для нашего бездействия. Это участь всех достойных шиноби — умереть на миссии, чтобы не быть обузой и причиной провала задания, особенно если ты слаб. Ты слишком большое ничтожество, чтобы оставлять тебе жизнь, — Фу, не намереваясь продолжать разговор, накинулся на Сая с кунаем, хватая его за плечо и толкая на себя, к смертоносному лезвию. Однако меч отразил кунай, но это было лишь начало. Сражаться с оружием в руках в небольшой темной комнате было бессмысленно и смешно, поэтому Фу и Сай перешли к схватке с кулаками, повалив друг друга на пол. Один оборонялся, другой пытался убить. Предатели во все времена и во всех странах считались хуже врагов, их удел — это смерть. Как член Корня АНБУ Фу был несомненно прав, Сай прекрасно понимал, что заслуживает наказание от тех, чье доверие он предал. Как и Итачи заслуживает наказание только от руки одного человека — Саске, своего кровного младшего брата. Только сейчас Сай понял, что это такое, предать и быть преданным кем-то, что это за разрушающая сила — месть и боль, обида и ненависть, ведь человек, некогда бывший учителем, пытался убить ученика за то, что тот предал их систему самопожертвования Скрытому Листу — одна из самых тяжелых трагедий в жизни шиноби после междоусобиц в семье. Но Сай хотел жить и не мог ничего сделать с этим желанием, как и сдаться сейчас, когда его глаза открылись. Перевернувшись пару раз, опрокинув стол и свечу, пламя которой уцепилось за какие-то бумаги, он взобрался на живот Фу, голыми руками стискивая его влажное от пота горло. Тот, лишившись кислорода, выпучил глаза, которые, казалось, вылезут из своих орбит. Его сморщенное лицо с открытым ртом, хватающим воздух, стремительно краснело, посиневшие губы выдавливали тяжелый хрип и беспомощно подрагивали, покрываясь пеной изо рта и испариной. Сай все стискивал его шею, надавливая на твердую трахею и чувствуя, как вот-вот убьет его, сломит пополам дыхательные пути, стиснув их изо всех сил в своих руках. В какой-то момент эта мысль даже показалась ему приятной. Но это был лишь секундный момент. В казнях и убийствах нет ничего романтичного: лишь грязный акт лишения чужой жизни права существовать. Почему это сейчас происходило, Сай не мог понять. Он пришел сюда просто поговорить, но получилось, что получилось. Или его жизнь, или смерть. Других вариантов не было дано. В конце концов Сай всегда ненавидел Корень АНБУ сильнее, чем кто-либо еще. Фу, из последних сил сопротивляясь, извивался под своим убийцей, и, слепо нащупав на полу слабеющей рукой кунай, он вдруг с безумной усмешкой скривил раздутые синие губы, по-животному хрипло крякая и пуская пену изо рта. Сай вздрогнул и стиснул зубы, коротко простонав, когда нож вошел ему в спину, спускаясь ниже и раздирая ее горячую плоть, но он не слез, а лишь сильнее сдавил горло Фу, как тот в последний раз вздрогнул, передернувшись всем телом и лицом, успокоился и перестал шевелиться. Его рука с ножом глухо и мягко соскользнула на пол, карие глаза неподвижно застыли на одной точке, раскрывшись так широко, как только могли. Сай устало отпустил свои руки вниз, буквально скатываясь на пол и корчась от боли в районе поясницы. Спина горела как в огне и невероятно ныла, казалось, что теперь невозможно встать от пульсирующей боли, но как только темные глаза увидели, как быстро бежит по комнате до этого незамеченный в схватке огонь, Сай неуклюже, чувствуя, как по его спине течет кровь, спотыкаясь два раза, встал, согнулся пополам, подхватил свой меч и, так же сгибаясь, бросился вниз по лестнице, в конце концов оступился и кубарем скатился вниз. Он едва-едва успел схватить свой мокрый плащ, и теперь, поднимаясь, Сай прикусывал бледные губы до крови от боли, выбегая на улицу и пускаясь бегом в гостиницу. Но долго он бежать не смог: его тело пронзила острая боль, в глазах потемнело, он как подкошенный, едва успев доползти до кустов, упал ничком, теряя сознание. *** Дождь, начиная стихать, пока все так же поливал город, ритмично и отрывисто стуча в темноте по крышам и плотным мясистым листьям деревьев и кустов. Неджи закрыл окно, сел на пол и укутался в длинное спальное юкато. Он только что вышел из купальни, теперь его влажные волосы сохли, рассыпавшись по спине тугими темными змейками. Дождь стучал и стучал, Неджи сидел в тепле и уюте, прислушиваясь к отстукивающему ритму рассыпающейся от удара о твердое стекло капели. Он старался не думать ни о чем тревожащем, пытался успокоиться и наслаждаться смесью темноты и звуков с улицы, расслабляясь и нежась в липкой дреме. Но как и всякую другую идиллию ее в итоге прервали: приятное не умеет длиться долго. С шумом открывая седзи и почти с глухим грохотом вваливаясь в комнату, на пороге появился Сай, тяжело дыша и покачиваясь. Неджи, который даже сперва не обратил на это странное состояние внимания, тут же потянулся за свечой и зажег пламя. Сай был бледен, бледнее обычного, хотя казалось бы, куда ему еще бледнеть. Все, что он сделал, это без объяснений сел на пол, снимая, а вернее силой стаскивая с себя мокрый плащ, оставляющий на полу лужи, и глухо кашлянул: — Мне нужна перевязка. Срочно. — Что случилось? — оставив свечной огарок догорать в одиночестве, Неджи потянулся рукой к своей походной сумке, переполз к ней на коленях и нахмурился в поисках ткани для перевязывания. Сай тем временем стянул с себя мокрую и окровавленную рубашку, морщась от боли и стискивая зубы, чтобы не застонать. — Мой сенпай меня раскусил, — поморщился он, кладя подбородок на свои колени. — На счет чего? — На счет того, что я их предал. — И? — Неджи, заметив краем глаза, как рядом с ним упала та самая порванная ножом на спине рубашка, края разреза которой пропитались кровью, достал и мазь. — И меня попытались убить. Но в итоге убил я. И мне это неприятно. — Что поделаешь? Либо ты, либо твой сенпай. Либо жизнь, либо смерть, третьего нам не дано. Повернись спиной, — Неджи со знанием дела начал осматривать небольшую косую рану, надавливая пальцами на ее края. Он старался делать это тактично и осторожно, но все равно выходило слишком больно и временами даже как будто неумело, однако он справился и потянулся за прохладной мазью. Она была темно-коричневого цвета, холодная, с неприятным травяным запахом, резким и отвратительным, она щипала подобно спирту, как будто рану раздирали когти дикого и голодного зверя. Сая иногда передергивало, но все же он не издал ни единого звука, закусывая губу иногда до крови. Блики от потухающего пламени маленького огарка плясали по его неестественно бледной коже, почти мертвенной синей, ложась многочисленными тенями на плечи и лопатки, на выгнутую дугой поясницу. Неджи смазывал рану тщательно, почти уже автоматически, неожиданно для себя полностью погружаясь в это занятие. Наконец, отставив мазь в стороне и скрестив ноги, он потянулся за бинтом, как свеча, вспыхнув последний раз особенно ярким огнем, потухла, испустив дымок и погружая все вокруг себя во тьму. Глаза не сразу привыкли к распустившейся черным цветком темноте, но через минуту уже четко различали очертания предметов; Неджи, кладя одну из рук Саю на его худое, но крепкое и холодное от дождя плечо, перекинул один конец повязки через его грудь. — Меня учили, что следует наложить компресс, чтобы не поднялась температура, подожди немного, — внезапно спохватился Неджи и, захватив с собой кусок только что оторванной им перевязочной ткани, подошел к умывальной чаше и смочил в ее холодной воде бинт. Неподвижно смотря на свои бледные руки, которые казались фарфоровыми, Неджи вдруг тихо спросил: — Почему ты предал Корень? — Не знаю, — немного подумав, ответил Сай. Сзади него раздались мягкие и тихие шаги, и тут же на рану легла холодная ткань, принося долгожданное облегчение горящему телу. — Я подумал, что так будет правильно. Это все Саске-кун, — через минуту добавил он, когда Неджи снова начал обматывать его спину бинтом. — А ты зачем пошел с нами? Неджи с минуту помолчал, придерживая Сая за плечо и продолжая накладывать ему повязку. — Мне выгодна эта месть. Мы с Изуной-саном всегда знали, чем закончится история братьев Учиха. — Так ты знаешь правду? — удивился Сай. — Догадываюсь, если сказать точнее. — Зачем тебе месть Саске-куна? Сай стиснул зубы и вздрогнул, когда бинт перетянули слишком сильно и резко, стягивая его рану. — Меня освободил Изуна-сан, — тихо сказал Неджи. — Он дал мне свиток, по которому я смогу работать как обычный шиноби в Стране Огня. Но я хочу вернуться обратно в Коноху, на ее окраину. Я не хочу, чтобы Саске трогал людей, живущих там, но и старейшин, предавших меня, я не хочу видеть. То, чего я желаю, — Неджи грустно усмехнулся, связывая концы бинта, — это отмстить главной ветви клана Хьюга. — Месть? Сай обернулся, когда руки, перевязывающие рану, соскользнули вниз с его гладкой спины. Неджи сидел на пятках, положив ладони на свои узкие колени. Его фигура в юкато, и этот проклятый беспрестанный дождь, и тепло, и блеск его фиалковых глаз — казалось, Сай впервые увидел этого человека, он во все глаза смотрел на него, впитывал каждую черту и думал о том, каким, наверное, прекрасным, дурманящим тяжелым запахом пахнут его каштановые волосы, густые, рассыпающиеся в руках. Неджи как будто со злостью отвернулся, сжимая ладонь в крепкий кулак. — Я всегда хотел показать, что будучи в побочной ветви, я могу стать всем для клана Хьюга. Но мою мечту разрушили. Ты, я, Итачи, Изуна, Саске — мы все прошли через одно и то же, мы желаем одного и того же и желали одинаковое для себя — счастья. Все, все, все, все рухнуло на наших глазах. Наша же жизнь выбросила нас. Там, в деревне, мне было хорошо, пусть я и недолюбливал главную ветвь, я не хотел расставаться со Скрытым Листом, но теперь, используя ненависть Саске, я смогу свободно вздохнуть. Изуне-сану, тебе, мне — нам всем хочется освободиться от Шимуры Данзо, Саске сделает это за нас, потому что его ненависть будет и есть больше нашей. Мне не хотелось бы смерти Итачи, он — достойный человек, но если это укрепит ненависть Саске, то другого выхода просто нет. У нас никогда нет выхода. Потому что быть шиноби — это проклятье. Сай во все глаза смотрел на Неджи, внимательно вслушиваясь в его слова, вникая в их смысл, и ему все больше и больше хотелось стать частью настоящей Конохи, истинной, быть с другими шиноби, как Неджи, как друзья Саске. Это невероятное желание распалялось и жгло его изнутри, ведь он был таким же шиноби Скрытого Листа, только из другого отряда, ему ничего не стоило перейти под управление Хокаге, изменить все с этими людьми, изменить Коноху, жизнь ее шиноби и самому начать жить. Жить. Что это такое, жить? Сай не знал. Но он был счастлив от мысли, что когда-нибудь он попробует на вкус это слово. Вернется домой, зная, что у него есть друзья, дом, свои занятия, работа. Какое счастье! Настоящая, неподдельная жизнь! — Завтра твоя спина будет в порядке, старайся не мочить рану, — добавил Неджи, смотря прямо в глаза напротив. Сай, опомнившись, кивнул, протянул руку и улыбнулся, но на этот раз искренне, тепло, как никогда раньше. Он всей душой желал счастья Хьюге Неджи, желал быть его другом, это был первый чужой человек, с которым он хотел подружиться; Сай, продолжая улыбаться, прошептал: — Спасибо, Неджи-кун. Тот, помедлив, кивнул и по-доброму усмехнулся. Дождь все барабанил и барабанил, продолжая затоплять канавы и низины города. От него не было спасения, стояла осень, время, когда начинаются сезоны дождей, но к границе Страны Земли они будут сходить на нет, будут рассеиваться плотные тучи, снова сверкнет ослепительно-острый луч солнца, за которым, возможно, и следует Итачи, но казалось, это будет только в следующей жизни, а здесь и сейчас, в темной комнате, в тишине и одновременно под ударами дождя Неджи смотрел на Сая, наконец достаточно громко спросив, чувствуя, как ладонь напарника до сих пор лежит на его: — Ты когда-нибудь любил? Сай отрицательно покачал головой. — Нет. — И я нет. А эта картина завораживает. Внезапно Неджи сбросил с себя руку Сая: — Как же я завидовал, завидовал как последний подлец, когда видел это. Как мне хотелось, мне, такому же одинокому и брошенному жизнью, как и мы все, хотелось тепла и ласки, черт ее дери. Я видел, своими глазами видел, как хорошо это тепло, как желанно чужое тело. Я подглядывал, случайно, но подглядывал. Я смотрел, как им было хорошо, несмотря ни на что, и ненавидел их. — Кого? — нахмурился Сай, сбитый с толку таким неожиданным поворотом разговора. — Братьев Учиха, — Неджи поджал губы, протягивая руку вперед. — Я не понимаю, почему так сильно завидовал, когда видел, что к другому человеку можно прикоснуться вот так, — прохладная ладонь коснулась лица Сая. Оба замерли, как будто испуганные и обескураженные этим жестом. Они долго смотрели друг другу в глаза, всматриваясь и не в силах отвести потерявшиеся в темноте взгляды. Стук дождя. Это он сводит с ума. Рассыпанные и еще влажные волосы Неджи, его губы, тонкие, аристократичные, низкий голос, фиалковые глаза — все это близко, слишком близко. Снова дождь, бесконечный дождь над головами жителей Отафуку. Бледная полупрозрачная кожа Сая. Холодная, как спасение от удушающего жара, пышущего изнутри. Ветер, сильный, промозглый, заставляющий Саске, сидящего на пустой набережной, кутаться в плащ. Наконец губы сомкнулись. Это было удивительно, сладко, дурманяще, удушающе, Неджи буквально душил Сая своим поцелуем, тот отвечал, не владея собой и своими новыми ощущениями. Все, что ему хотелось, это обнимать изящное и по-мужски сильное тело, успокаивать его и обещать, что он еще полюбит, отомстит, станет лучшим шиноби в клане и Скрытом Листе. Просто успокоить, как это сделает самый близкий друг. Скользить под юкато жадными желающими руками, сбросить его, позволить чужим ладоням стянуть с себя остатки одежды — о, как все же восхитительно пахли волосы Неджи, его темные рассыпанные и еще у корней влажные и такие теплые волосы. Никто до конца даже не понимал, что происходит между ними. Неджи позволял холодным рукам ласкать свое тело, откидывал голову, ему было приятно и ужасно горько, ему было плохо и хорошо, уютно и отвратно. Он смотрел в глаза Сая, он был с ним, это было так просто и вовсе не стыдливо, как должно быть, без лишних метаний, естественно. Дождь начал заканчиваться, ливень прекращался, но повисшие тучи так и не рассеивались, нагоняемые холодным северным ветром. *** Саске вернулся рано утром, когда в Отафуку едва-едва начинала закипать жизнь, серыми осенними буднями отражаясь в лужах. Он ни секунды не спал в эту ночь, но чувствовал себя куда лучше, чем раньше. Время, проведенное наедине с собой и своими мыслями, пошло ему на пользу: Саске немного успокоился, наконец-то собравшись. Когда он вошел в снятую ими комнату, попутно здороваясь с повстречавшейся ему на пути хозяйкой и прося ее просушить его плащ, он встретил настоящий переполох. Неджи и Сай, видимо, уже взяв у хозяев завтрак, начали засыпать его вопросами и беспокойствами. Пока Саске завтракал, а за ночь и вчерашний вечер, проведенный без ужина, он сильно проголодался, ему принесли корзину с чистой одеждой, а плащ оставили сушиться над огнем. Неджи в это время, перевязывая длинными бинтами свою ногу, снова предлагал пройтись по тавернам и постоялым дворам, и его идея выглядела куда лучше, чем бесцельное хождение по городу весь день. Саске, доев и допив чай, отряхнул руки и без интереса оглядел комнату, в которой так и не переночевал. Футоны были уже скатаны и убраны, все стояло на своих местах, как будто никто ничего и не трогал. В некоторых, далеко не подробных деталях Сай рассказал о том, что с ним произошло, и Саске раздраженно цокнул языком: после внезапного убийства члена АНБУ высока вероятность того, что сюда пришлют еще нескольких человек для расследования, а значит, надо скорее заканчивать с поисками, чтобы не нарваться на Коноху. Решив не дожидаться, пока его плащ полностью высохнет, Саске проверил свое оружие, без которого он с ранних лет привык не делать ни шагу, и, не теряя больше времени, они все вышли, по пути договариваясь встретиться в той самой таверне, что и вчера. *** Постоялых дворов оказалось не так много, как можно было представить в достаточно крупном торговом городе, всего лишь не более двенадцати, зато таверен нашлось куда больше. Не все эти места сияли чистотой и уютом, попадались грубые и неразговорчивые хозяева, которые сразу же, как только у них начинали что-то спрашивать, небрежно говорили, что ни о чем не знают. У таких людей что-либо выведывать или попытаться узнать было абсолютно бесполезно. Саске невероятно точно описал Неджи своего старшего брата, не только его внешность, но и тембр голоса, как он говорит, как чаще всего держит руки, как держит голову и многое другое, что никто не мог знать, кроме его самого близкого родственника. Разошлись как и вчера: Неджи в одну сторону, Сай с Саске — в другую. Первый пока бесцельно ходил по тавернам, встретив только две-три небольшие гостиницы по пути. Поиски шли бесполезно, Неджи начал серьезно и не без злости задумываться о том, чтобы обойти каждый дом, каждую проклятую комнату в чертовом городе. Он начинал ненавидеть многочисленные лужи вокруг себя, духоту и одновременную с ней сырость, уже хотел свернуть с бесполезной улицы, на которой не попалось ничего из нужного ему, как увидел старую вывеску постоялого двора. Выглядел он неопрятно и неуютно. Дерево было старым, посеревшим, пахнущим подвалом и как будто прогнившим насквозь: едва Неджи зашел внутрь, ему ударил в нос тяжелый и спертый запах сырости и дождя, который обычно бывает только на улицах. Его встретил немолодой мужчина с сединой в темных волосах, невероятно высокий, со свирепым взглядом узких зелено-карих глаз. Он, дождавшись пока Неджи подойдет к нему и поклонится, встал с ящика, на котором сидел и, даже не отвечая на поклон, недовольно бросил глухим басом: — Мест нет. Неджи, в первую секунду растерявшись, тут же собрался, отрицательно качая головой. — Нет, мне не нужно место. Я хотел бы спросить у вас, не останавливался ли здесь один человек, я… — Хозяин! — раздался быстрый и громкий топот, и из соседней комнаты вбежала худая невысокая девочка в бедной и простой одежде и с наспех собранными волосами. Она, отдышавшись и посмотрев поочередно то на Неджи, то на хозяина, быстро проговорила, кланяясь: — Добро пожаловать, господин. — Что тебе? — небрежно бросил хозяин. Девочка тут же собралась. — Дядюшка, вас зовут на кухню, кто-то что-то опять разбил. — Сейчас, — мужчина посмотрел на Неджи. — Я слушаю. Тот, понимая, что от него ждут четкого и ясного ответа, начал объяснять, как выглядит тот человек, которого он ищет. Неджи не упустил ни малейшей подробности, детали, которая была известна лишь близкому другу, что казалось, он знал Итачи всю жизнь, и этот непринужденный ход разговор — все указывало в случае подозрения на то, что они с Учихой Итачи были знакомы давно и очень тесно; однако единственное, что предусмотрительно не стал упоминать Неджи, это имя того, кого он искал. Вряд ли в этом гнилом доме кто-то что-то знает о клане Учиха или о разыскиваемом преступнике, но для осторожности все же было решено умолчать об имени Итачи. Хозяин, немного подумав, пожал плечами. — Не знаю. Я не помню такого человека. Простите, — с этими словами он прошел мимо девочки и скрылся в одном из соседних помещений. Неджи, едва сдерживая колючую досаду, цокнул языком. Он уже был уверен, что даже если кто-то знал об Итачи и прятал его у себя, то вряд ли бы сказали об этом, кто же выдаст того, кто скрывается, но все же, все же… все же! Неужели и этот день пройдет точно так же, бесплодным путем? — Господин, подождите, пожалуйста, — окликнула его та самая девочка, когда Неджи выходил, запахивая на себе плащ и нахмуриваясь. Но все же пришлось обернуться. Девочка была худой и слишком уж миниатюрной, лет десяти-одиннадцати, но не более того, в бедной, но опрятной и аккуратной одежде. У нее был нездоровый изможденный вид, глаза впали в глубокие глазницы, она была некрасива собой, но что-то в ней было поразительное, то, что заставило Неджи с улыбкой оглядеть застывшую перед ним щуплую фигуру, которая в смущении скрестила за спиной руки, робко снизу вверх, даже исподлобья поглядывая на молодого господина. — Что случилось, сестричка? — по-доброму улыбнулся Неджи, нагибаясь к ребенку. Девочка, услышав в голосе спокойные и ласковые нотки, расслабилась, неуверенно начав: — Вы только что говорили об одном господине, я, кажется, видела его. Глаза Неджи сверкнули. — Где? — он присел перед девочкой на корточки, кладя свои руки ей на плечи и внимательно смотря на ее впалые щеки. — Если дело в деньгах, я… — Нет-нет, — испуганно замотала головой девочка, — мне ничего не надо. Просто вы искали этого человека, и я хотела помочь господину. Я видела его у своего дома, на южной окраине, за рядами на рынке, где торгуют тканями. Я там живу и там много недорогих лавочек, о которых не знают приезжающие люди. Я живу напротив дома, где оружейная лавка, а рядом живет старик, продающий лекарственные травы. Я видела того человека там, он каждый день примерно в это время покупает у старика травы, однажды он даже помог донести мне корзину с овощами. Он очень добрый и хороший, он погладил меня по голове и потрепал за щеку моего сводного младшего брата, он ему очень понравился, он сказал, что у него тоже есть младший брат, — девочка застенчиво улыбнулась, перебирая от смущения пальцы. — Я хорошо помню его голос и глаза. Я вчера у лавки старика слышала, что он сегодня уйдет из города. — Ты сможешь проводить меня сейчас туда? Но девочка отрицательно покачала головой: — Я не могу, я на работе, — проговорила она, но тут же поспешно добавила: — Мой младший брат проводит вас, только проследите, прошу вас, господин, чтобы он пошел потом домой, он еще маленький и без помощи потеряется. — Хорошо, не волнуйся, — Неджи, потрепав девочку по голове и сунув ей в сухую костлявую руку монету, улыбнулся и выпрямился, вставая на ноги. Девочка пару секунд с удивлением смотрела на деньги в своих руках и тут же ловко убрала их под юкато, громко крикнув: — Юкимару! Юкимару! Юкимару (3) не заставил себя долго ждать, с топотом влетая в приемную. Он был еще совсем ребенком, лет пяти-шести. Увидев Неджи, он тут же остановился, виновато и испуганно смотря на сестру. Но как только та поманила его рукой к себе, то Юкимару тут же подошел ближе, уже медленно, спокойно, но все же спрятался за спиной сводной сестры, схватившись за край ее рубашки. Неджи ласково и тепло смотрел в огромные детские глаза, наполненные и уважением, и любопытством, и страхом, ведь это не местный нищий, как он сам, а молодой и, наверное, богатый господин, высокий, сильный, уважаемый, может даже воин или сам шиноби. Юкимару сморщился, когда сестра за ухо оттащила его от себя. — Проводи этого господина до нашего дома, и пусть, если понадобится, он подождет у нас под крышей, хорошо? Он будет ждать того господина с кольцом. — С кольцом? — переспросил Неджи. Девочка уверенно кивнула головой. — Да, на безымянном пальце правой руки у этого человека красивое серебряное кольцо с огромным красным камнем. А на лице след от ожога. Неджи задумался. «Странно. Я не помню, чтобы Итачи носил кольца. Саске должен был знать, есть ли у его брата какие-либо украшения. Ожог?.. Верно, он получен во время резни клана. Или это вообще другой человек. Нежели и в этот раз я ошибусь? Хотя… только один человек будет видеть в чужих детях своего младшего брата». Ласково погладив по голове и потрепав мальчишку по еще детской пухлой щеке, после чего его глаза загорелись доверием, Неджи взял его за руку и вышел с постоялого двора, напоследок приняв поклон девочки, закрывшей за ними седзи. Неджи было удивительно тепло и приятно сжимать маленькую и крепкую руку мальчика, который заинтересованно и не без трепетного замирания сердца смотрел на него, широко раскрыв фиалковые глаза. Детское любопытство незамедлительно принесло свои плоды. Неджи не надо было долго ждать самого обычного вопроса от детей: — Вы шиноби, господин? Хьюга улыбнулся, проходя сквозь ряды рынка и по-прежнему держась за крепкую ручку. *** Хьюга Неджи был абсолютно уверен, что на сей раз увидит самый нищий и старый район города, в котором живут одни бедняки, но это оказалось не так. Улица действительно была на самой окраине города, рынок шумел уже совсем далеко, и если бы не помощь мальчика, Неджи вряд ли бы нашел место, которое было ему нужно: девчонка объяснила чрезвычайно плохо. Вдоль дороги, влажной и рыхлой от прошедшего дождя, но вовсе не размытой, как в других частях города, тянулись невысокие, старые, но довольно ухоженные постройки, в которых были нараспашку открыты седзи. Женщина из одного маленького дома выносила татами, расстилая их около своего жилища, и трясла футоны, то и дело оправляя свое юкато, когда рукава на нем задирались слишком высоко. Улица оказалась живой для окраины: по ней бегали и кричали дети, одна маленькая девчонка, поскользнувшись на грязи, упала в лужу, кто-то засмеялся, кто-то помог, и снова продолжилась игра, правила которой помнил до сих пор даже Неджи. Иногда в домах встречались небольшие уютные лавки, владельцы которых устраивали их в собственных жилищах, отводя под это первый этаж. Юкимару, все так же продолжая сжимать чужую руку, остановился посреди дороги, поднимая голову и тихо говоря: — Я живу тут, господин, — палец указал на дом с правой стороны. Потом мальчик повернулся в другую сторону. — Вон лавка старика. Рядом с ним — оружейная. Я пойду? — рука попыталась выбраться из хватки, но Неджи и сам отпустил ее. Не глядя на мальчика и напряженно смотря туда, куда ему указали, он автоматически сунул в маленькую ладошку монету. Действительно, в одном из домов расположилась небольшая лавка, на прилавке которой стояли большие, потрепанные и кое-где сломанные соломенные корзины, в которых пучками лежала салатовая свежая зелень. Ее терпкий и резкий запах, как только Неджи подошел ближе, головокружительно ударил в нос: это были те самые лекарственные травы, их которых делали отвары и которыми лечили ожоги. Хозяин лавки, сгорбленный старик, сморщенный и сухой, казалось, он сломается или даже рассыплется, если до него дотронуться, сидел на высоком сундуке, старом и с поржавевшими железными вставками, пожевывая пересохшие губы и изредка склоняя голову проходящим мимо знакомым. Следующей лавкой была оружейная, к ней и решился подойти Неджи, желая спрятаться в ее тени и наблюдать, но едва увидел тень фигуры, подходящей к магазинчику с травами, понял, что сейчас не время метаться, и быстро скрылся в тени одного из домов, прячась у раскидистого дерева. К лавке старика действительно подошел невысокий человек, но мужчина это или женщина было трудно распознать, а вернее, невозможно. На нем, на человеке, был длинный темный плащ с широким капюшоном на голове, и как только он подошел к лавке, как старик без лишних слов, медленно и едва шевеля затекшими ватными ногами начал складывать в свободную глубокую корзину какие-то травы. Скорее всего, это был его постоянный покупатель, у которого не требовалось спрашивать, что ему нужно. Вероятно, это был именно Учиха Итачи, приходящий сюда ежедневно. Неджи стоял в тупике, не зная, что ему сейчас делать. С одной стороны, в нем мгновенно проснулся инстинкт шиноби: он готов был начать слежку, чтобы узнать, где прячется Итачи. Но, с другой стороны, где уверенность, что это именно он, а не кто-то из местных? Длинный и бесформенный капюшон плаща шиноби еще ни о чем не говорил, его могли носить и даже носили штатские, недаром шиноби были незаметны в толпе в своей простой одежде, кроме того человек молчал, но даже если бы он и разговаривал о чем-то со стариком, вряд ли бы Неджи что-то услышал: он стоял слишком далеко. Раздосадовано скривив тонкие губы, он судорожно раздумывал, что же делать дальше. В такие моменты он крупно жалел, что у него нет на плаще капюшона, как в накидке АНБУ у Сая и Саске. Пробовать пойти ближе? Слишком рискованно, Итачи в любом случае его узнает и тогда можно смело забыть о слежке. «Что же делать, что же делать?» — Неджи, цепляясь, отчаянно цепляясь за свою находку, уже готов был подойти ближе, как все разрешилось само собой. Человек напротив, взяв в руки корзину, ненароком уронил со своей головы капюшон, и Неджи с облегчением увидел, как запылали огненные волосы молодой женщины. Когда она, проворно перехватывая ношу, начала снова натягивать на голову упавшую накидку, то увидев ее точеное лицо в профиль, каких-либо сомнений в том, что это женщина, не осталось. Неджи свободно вздохнул, чувствуя, как напряжение отходит от пульсирующих кончиков его пальцев; сердце, застучав в какой-то момент слишком быстро, теперь гулко ухало; под плащом стало жарко. Как сегодня ночью. Неджи сейчас не хотел отвлекаться ни на воспоминания, ни на другие посторонние вещи, которые отвлекали его от дела. Он был шиноби, с детства был выучен этому сложному искусству, и теперь, даже если он противостоит одному из самых сильных в истории деревни людей — Учихе Итачи, взять себя в руки и сохранить самообладание ничего не стоило для шиноби такого уровня, каким был Хьюга Неджи. Пользуясь моментом, он без всякого напряжения, как это сделал бы любой покупатель, естественно и спокойно подошел к лавке старика, встречаясь с его потухшим взглядом. Старик оказался очень древним, таким, каких редко встретишь. Его обвисшая и совершенно дряблая кожа на лице, в морщинах которой утонули стеклянные миндалевидные глаза, была коричневой от загара. Волосы седым и жестким клубком были завязаны в тонкий пучок на макушке; руки, сухие и как будто совершенно бескровные, дрожали. Продолжая пожевывать губы и тяжело вздыхая, он наблюдал, как Неджи с любопытством рассматривает травы, и наконец прохрипел булькающим и сиплым голосом: — Добро пожаловать, господин. — Доброе утро, старик, — поклонился Неджи. Мельком глянув на травы, он спросил: — Я искал снотворные травы, мне сказали, что у вас лучшие лекарственные растения, — Неджи указал рукой на корзины. В них, как казалось на первый взгляд, лежали не только сами листья растений, но и разнообразные корявые корни, цветы, засохшие шипы, порубленные ссохшиеся стебли, кора деревьев, сушеные плоды. Пожевав губы, старик медленно встал, обходя свою лавку, и похлопал дряблой рукой по одной из корзин: — Вот тут, вот тут. Неджи нагнулся. Это были сухие листья какого-то неизвестного ему растения, почти растертые в пылеобразный порошок, зелено-бурой пылью осевший на дно корзины. Старик видимо выжидал, держа наготове плетеную коробочку и стуча дрожащими пальцами по краю обтрепанной соломы. — Да, немного можно, — сказал Неджи, рассеянно вглядываясь в сторону дороги. У него была идея спросить у старика об Итачи, возможно, он не страдает старческим склерозом и вспомнит, о ком идет речь, но хорошо помня свойство старых людей много разговаривать, Неджи прикусил язык, протягивая на ладони деньги и забирая снотворное: была возможность, что старик все расскажет Итачи, и тот не будет ждать, пока к нему нагрянут. — Заварите и добавьте в воду или чай, господин, будете спать долго и крепко, как младенец, — прохрипел старик, возвращаясь на свое место. Неджи, снова поклонившись ему, отошел к оружейной лавке, находя там надежное место, где мог и следить, и слушать, и не быть раскрытым. Он держал в одной руке банку с порошком, внимательно рассматривая, как тот пересыпается с одной стороны на другую как песок; казалось, что он даже блестел. В воздухе витала удушающая духота. Неджи начинал ненавидеть этот город. Сыро, тучи как тяжелое ватное одеяло, непроглядные. Возможно, когда-нибудь здесь будет солнце, но как будто в другой жизни. Неджи не помнил, сколько минут или часов он стоял, ожидая непонятно кого и чего. Хозяин оружейной лавки был разговорчив, пришлось тратить время на болтовню с ним, попутно разглядывая предлагаемое оружие. В какой-то из моментов Неджи решил, что хватит, надо бросать это дело, найти Учиху Итачи невозможно, как передумал, наконец-то за несколько выматывающих часов, проведенных в разговоре со словоохотливым хозяином лавки, услышав ритмично приближающиеся шаги. Неджи отвернулся, прячась за глухими стенами оружейного магазинчика и начал делать вид, как будто рассматривает сюрикены, проверяя пальцем их лезвие, раскладывая перед собой и одновременно подбрасывая в руке банку со снотворным. Хорошая вещь. Без сомнения пригодится. Шаги, как Неджи и предполагал, остановились непосредственно у лавки старика, и он едва сдерживал внутреннее ликование. Ему посчастливилось быть на многих опасных и сложных миссиях, все рукоплескали ему, называли гением клана Хьюга, когда он с первого раза выучивал новую технику и был основным звеном в командных заданиях. Но в слежке, как сейчас, он еще никогда не участвовал, для него это было в новинку, причем, как оказалось, ему как и всегда едва ли не с первого раза светила удача. — Вам как всегда? — голос у старика стал более живым и подвижным, чем во время разговора с Неджи. Однако покупатель промолчал. Возможно, он кивнул. — Что же вы будете делать без моих лекарств, когда уйдете? — сипло рассмеялся старик, но показалось, как будто это проскрипела старая несмазанная телега. Звякнули монеты. Неджи напрягся, почти вплотную пододвигаясь к краю створки оружейной лавки. — Не спрашивайте, Марубоши-сан, поэтому я и беру у вас в этот раз много трав: буду сушить на досуге. Спасибо за все. Кровь отхлынула от лица Неджи. В кончиках его пальцев что-то кольнуло, верно, пульс ненароком участился; как только незнакомец, забирая с собой товар, начал уходить — было слышно, как его шаги отдаляются и становятся все тише, замирают, — Неджи тут же выскочил на улицу, не замечая на себе изумленных и любопытных глаз обывателей. Человек, только что купивший травы, уходил все дальше, шел медленно и неторопливо, величественно. Он был в длинном песочном плаще, с капюшоном на голове, двумя руками придерживая у груди огромную корзину. Нельзя было, как и с прошлым разом, понять, кто это. Но голос Итачи даже Неджи узнал бы везде. Его необычный, низкий и спокойный голос, с нотками усталости, холода. Рассудительность в тембре, нечто неуловимо мягкое, стальное и осторожное — Учиха Итачи, это был Учиха Итачи, и Хьюга Неджи, неслышно и незаметно скользя за ним по пятам, когда их начала разделять толпа, продолжал повторять про себя это имя, не веря своим глазам и ушам. Он был обрадован, в то же время изумлен и удивлен тому, зачем Итачи нужно столько лекарств, каких, куда он направляется, будет ли у них время найти его и дать возможность братьям переговорить, ведь даже если он, Неджи, сейчас, проследив до конца и выяснив, где живет Итачи, пойдет сразу к месту встречи — Сай и Саске могут прийти только к вечеру. В таком случае Неджи был готов пойти на все, даже на то, чтобы самому предстать перед Итачи. Зачем это ему было нужно? Неджи и сам не знал, но это было его задание, и он привык доводить задания до конца; к тому же — и Хьюга только сейчас уловил в себе эти мысли, — Саске хоть и не был его другом, но был одним из них, один из шиноби Скрытого Листа, стало быть, ему нужно было помочь. Ничем неискоренимые коноховские мысли. Неджи шел на достаточном расстоянии от Итачи, их разделяли люди, пару раз он терял спину Учихи, обтянутую песочной материей, но все же продолжал идти за ним по горячим следам. Они плутали, избегали особо людных мест по типу скопищ таверн и рынков. Итачи шел, как будто не чувствуя и не боясь опасности быть пойманным и арестованным, как будто не был разыскиваемым во всех странах преступником класса S. Обогнув всю линию рынка и выйдя в небольшой переулочек, Неджи остановился, прячась за одним из деревьев: Учиха Итачи вошел в небольшой двухэтажный дом с забитыми внизу окнами и скрылся там. Переждав еще несколько минут и удостоверившись, что выходить тот не собирается, Неджи вышел из своего укрытия, приближаясь к дому, где прятался Итачи. Это был обычный заброшенный многокомнатный дом, даже не бывшая гостиница, как укрытие Корня АНБУ. На улице было довольно людно, но, правда, не настолько, чтобы постоянно ходили толпы людей. Неджи, продолжая осматриваться, посторонился, когда мимо него проехала телега с груженными доверху овощами. Зрительно запоминая это здание, он решил обойти вокруг него, пытаясь найти запоминающийся и самый рациональный путь сюда. Запахнув плащ и быстро, почти бегом обогнув здание, он остановился, обомлев: со строго противоположной стороны как раз раскинулась та часть базара, где вчера проводил свои поиски Неджи: он снова нашел взглядом ту женщину, продававшую травы. Отсюда было недолго и до вчерашней таверны. Прикинув, что сейчас около десяти-одиннадцати часов, и у них в запасе еще два-три, Неджи посчитал, что, следовательно, ждать своих спутников он может не более часа. Расталкивая покупателей и осыпая их всевозможными извинениями, он со всех ног бежал к таверне, в которой они все договаривались встретиться. *** Саске был не просто не в духе. Он был не на шутку разозлен, Сай, прекрасно видя это, не стремился начать с ним разговор. Саске мрачно и раздраженно вертел в руках глиняную пиалу, не притрагиваясь к ней, только один раз за все время едко бросил: — Чертов город. Их поиски оказались абсолютно бесплодными. Никто не видел и ничего не знал об Учихе Итачи, кто-то даже начинал любопытствовать, зачем и кто его ищет, что настолько выводило Саске из себя, что один раз ему пришлось приложить силу. Одного из любопытных наглецов, посмевших спросить, не подойдет ли господам соседний бордель для передышки, он просто избил, вымещая на нем все, что накопилось за эти дни. Сай насилу расцепил их обоих, за что сам получил неслабый удар в живот. Саске все больше походил в последнее время на безумца; почти ничего не евший, несколько дней не зная, что такое сон, он раздражался и злился по всякому поводу, особенно, если это касалось его брата. Он все больше замыкался в себе, все больше отстранялся от людей и мира, загораживаясь от них холодом и вечной угрюмостью, и сейчас, опустошенный, разбитый и слабый, он сидел в таверне, совершенно бессильный, уставший, вымотанный за все это время. Саске осунулся, похудел и больше не мог продолжать взваливать на себя все. Он готов был послать Итачи ко всем чертям, ненавидеть его на расстоянии, еще больше, еще сильнее чем когда-либо, но он валился с ног от усталости даже от этой мысли. Снова собирался дождь, темные глаза безразлично и равнодушно смотрели на потемневшее небо, совершенно безучастно прожигая его своим взглядом. Старая таверна невероятно располагала к себе, ее темные, но ухоженные и всегда чистые столики, немолодые хозяева с их ненадоедливой дочерью, тихие гости. Ароматный чай с божественным запахом трав, аппетитный запах готовившейся руками хозяйки еды, тепло, нечто домашнее и родное в атмосфере — Саске все больше успокаивался, приводя себя и свои растрепанные чувства в порядок. Это был всего лишь нервный срыв и не более того, теперь он был абсолютно умиротворен, кроме того, он не оставлял надежды найти своего старшего брата. Его цель так близка, в этом городе, возможно, в соседнем доме. От этой мысли внутри все цепенело и останавливалось, как будто кто-то холодной рукой осторожно, но сильно сжимал учащенно бьющееся сердце. — Пойдем, — Саске кивнул головой на улицу, твердо опираясь руками о столешницу и привставая со своего места. Сай, опомнившись, дернул плечом: — Я думаю, что на сегодня тебе хватит. — Мне надо найти Итачи, — сверкнувшие глаза, и возразить было нечего. Сай вздохнул, собираясь встать: решимость Учихи Саске и его твердое желание ничем нельзя было переломить, он не собирался реагировать на увещания окружающих его людей. Но не успели они пройти и шага, как их жестом руки остановил Неджи, только что вошедший, а вернее, влетевший в таверну, внезапно едва ли не сталкиваясь со своими спутниками. Саске, когда ему твердо надавили на плечо, заставляя вернуться на место, сел обратно, вопрошающе и с неким удивлением приподняв одну бровь. — Что у тебя? — с нотками недовольства спросил он, как будто злясь, что его отвлекли от важного дела. Но в ответ ему тут же качнули головой, словно приказывая немедленно замолчать. — Я, — начал Неджи, и голос, в отличие от его все еще сбитого дыхания, был удивительно спокойным, — нашел людей, которые мне посоветовали сходить к одному старику, торговцу травами, Марубоши-сану (4). — Марубоши-сан, — повторил Саске, смотря все так же в стол. Кто-то вошел в таверну, громко и раскатисто рассмеявшись. Неджи сглотнул, напирая на стол. — Саске, ответь. Ты его знаешь? Тот помедлил с ответом, но в итоге холодно взглянул отрешенными глазами на собеседника: — Не думаю, что знаю, имя мне показалось знакомым. В деревне жил человек по имени Марубоши Коске, его называли вечным генином. Он не был Учиха, но хорошо знал медицину, был когда-то домашним врачом моего отца и лечил Итачи в младенчестве. Я его не помню, говорили, что он умер до моего рождения. Старик, если и жив, должен быть очень стар. — Стар, говоришь? — Неджи, усмехнувшись, кивнул головой в сторону окна. — Да он старее покойного Первого Хокаге. Возможно, тот старик и есть Марубоши-сан. Итачи его точно знает. — Итачи-сан? — Сай изогнул бровь. — Да, — и тут Неджи быстро выпалил, — я нашел Итачи. Он приходил к этому старику. Но надо поспешить, после обеда он уедет отсюда, и мы его уже вряд ли найдем. Секундная тишина. Сай выпрямился. — Подожди. Итачи-сан приходил к этому старику сам? Без сопровождения? Ты, наверное, обознался, Итачи-сан… Сай так и не договорил. Саске, как будто это известие полностью выбило его из состояния душевного равновесия, на страх всем посетителям, обернувшимся в непонимании, вскочил и схватил Неджи за его еще поднимающиеся в тяжелом дыхании плечи, бледными бескровными губами прохрипев: — Где он? Неджи сперва не понял, что нашло на Саске, откуда взялось торжествующее бешенство в его покрасневших и закипевших глазах. Лицо его стало неприятно бледным, кровь отхлынула от него, делая кожу на вид белее листа бумаги. Учиха Саске выглядел не просто пугающе в этот момент, он выглядел чудовищно страшно. В него, казалось, вселился сам дьявол; он снова тряхнул Неджи, крича ему в лицо голосом, захлебывающимся всеми возможными эмоциями: — Где он?! Где?! — Там… — прохрипел Неджи, возмущенно нахмуриваясь, — где торгуют травами, на рынке, дом старый… обойдешь… и там… отпусти меня наконец! Дослушивать Саске не стал. Оттолкнув от себя Неджи и проигнорировав изумление и испуг в глазах публики, он вылетел из таверны, почти обезумев от услышанного. Ветер со всей силы ударил ему в лицо, он ничего не помнил и не видел перед собой, кроме сияющих кроваво-красных цветов; бежал, слыша, как его окликали сзади Сай и Хьюга, расталкивал всех покупателей и продавцов, люди оборачивались ему вслед, что-то кричали вдогонку, а Саске отталкивал каждого, кто встречался на его пути, его даже схватили за руку, и, кажется, это был Сай, который хотел привести его в чувства, но Саске только оттолкнул его от себя, как бешеный несясь вперед, задыхаясь, задыхаясь и еще раз задыхаясь. «Итачи… Итачи!» *** 1 — http://narutopedia.ru/wiki/%D0%AF%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D0%B0%D0%BA%D0%B0_%D0%A4%D1%83 если интересно вспомнить, как выглядит Фу 2 — http://narutopedia.ru/wiki/%D0%A2%D0%B5%D1%80%D0%B0%D0%B8 информация о Тераи 3 — http://ru.naruto.wikia.com/wiki/%D0%AE%D0%BA%D0%B8%D0%BC%D0%B0%D1%80%D1%83 для тех, кто хочет вспомнить, кто такой Юкимару 4 — http://narutopedia.ru/wiki/%D0%9C%D0%B0%D1%80%D1%83%D0%B1%D0%BE%D1%88%D0%B8_%D0%9A%D0%BE%D1%81%D1%83%D0%BA%D0%B5, а это для тех, кто хочет вспомнить о Марубоши Коске