***
— Вы уверены? — командир отряда «аллигаторов» поднял глаза на троих мужчин, стоящих по ту сторону огромного стола с разложенной на нем картой. Каким-то внутренним чутьем Белов, Космос и Фил только ускорили шаг, когда увидели поднимающуюся в небо новую группу мощных вертолетов. На протяжении последних полутора суток полеты, казалось, производились безостановочно. Классическая тактика давления на противника сейчас, как им казалось, может иметь совсем не тот результат. А потому ворвавшегося в казарму командования Космоса никто сдерживать не стал. — Найдите десять отличий, — положив на стол перед полковником две фотографии, Филатов продолжил буравить того взглядом. — Нам сообщали о возможном пленении сотрудников ФСБ, — полковник идиотом не был, а потому смотрел на картинки ровно две секунды, по одной на каждую, — но разведка так и не смогла добыть подтверждений этому. — Нахрен!.. — басовито чертыхнувшись, Космос отпихнул взявшего его за руку Белова. — На пенсию вашу разведку! Это, — хлопнула по фотографиям ладонь, — не подтверждение? — Успокойте вашего друга, Александр Николаевич, — командир «аллигаторов» продолжал сохранять завидную выдержку. — Никто не говорит, что в свете новых фактов мы оставим прежнюю тактику. Но именно из-за этого, — переброшенный с друзей на фотографии и обратно взгляд, — сейчас пороть горячку не просто неразумно, а более того опасно. — Опасно и дальше продолжать давить на конченых отморозков, которые не дрогнут поставить ребят в качестве живого щита! — Космос искренне не понимал, почему они уже пятнадцать минут знают, где Пчёлкин, и ничего не делают. — Хатини до кучи, что урод конченый, еще и падок до эффектных представлений, — оставался невозмутимым офицер, и только покусывание губ выдавало цену этого спокойствия. — Уйти по-тихому не в его характере. А потому… — Товарищ полковник! — в казарму вбежал офицер чином чуть пониже и положил на стол планшет, четкая картинка которого резко контрастировала с шипящим звуком и шумом, за которым слов было не разобрать. — Это идет сейчас на весь мир. Президент уже в курсе. — Выключить все телефоны! — скомандовал полковник так, что все моментально выполнили команду. «В случае, если вы выполните наши условия, у вас будет еще шанс спасти своих людей. Я даю вашим сотрудникам пять минут, чтобы сообщить вам о моем обращении и стать участником нашего прямого эфира. А пока об исполнителях главных ролей…» — уже более четко раздалось из динамиков. А увиденное следом заставило не только Космоса, но и Фила с Сашей, заскрипев зубами, зарыться руками в волосы так, что они даже не заметили вырванных в отчаянии клоков. — Коршун, я Сокол. Замрите. Оставайтесь на месте, но не светитесь, — не отводя взгляда от экрана, командир «аллигаторов» схватил рацию. — Понял тебя, Сокол, — прошипела та в ответ. — Гнида! — одновременно с тем, как кастет врезался в грудь Пчёлкина, вынуждая его ноги подкоситься, а самого его повиснуть на руках держащих его боевиков, Кос был готов сквозь экран протянуть руку к стоявшему на переднем плане боевику в маске и замкнуть пальцы на его шее. «Двое сотрудников ФСБ, так и не назвавшие своих имен, будут казнены на глазах всего мира, чтобы показать нашу решимость бороться с неверными. Казнены вашими руками, господин Президент». В ту же секунду появившегося в кадре Введенского поставили на колени лицом к камере и закрепили в его ногах небольшую коробочку, провода шедшие от которой выдавали в ней отнюдь не сундук с пиратскими сокровищами и даже не шкатулку с секретом. Демонстративно приближенная камера продемонстрировала светящиеся на ней цифры — «45:00». Затянув последний провод, державший плечи Введенского боевик отпустил его и отошел на несколько шагов. Старый офицер старался держаться, но по его виду было понятно, что даже такое шаткое положение сейчас отнимает у него неимоверное количество сил. — Эти часики начнут свой отсчет, как только первая из моих машин сдвинется с места, — продолжал в камеру, как все в казарме уже поняли, Зафар Хатини. Вернувшись к нему, бездушная техника вернула в кадр и еле стоящего на ногах Пчёлкина, почти затянувшиеся раны на груди которого снова закровили, постепенно окрашивая землю у его ног в красно-бурый цвет. — И чем дольше ваши вертолеты будут висеть над моим лагерем, тем меньше у вас будет времени добраться сюда сушей и успеть обезвредить не только их, но и помешать тому, что произойдет, как только прозвучит «ба-бах»… — театрально изобразил озвученную угрозу курд. — Двухминутная готовность, — подняв глаза на принесшего планшет офицера, командир вернулся к просмотру, не дожидаясь ответа. — Что он задумал? — все происходящее на экране и так не нравилось Филатову, но чувство, что это не все прописанные в сценарии боевиков сцены, не покидало его. Но то, что он и все остальные увидели потом, заставило не просто оторопело замереть. Они, пятидесятилетние мужики, воспринимающие самые жуткие фильмы ужасов как сказочку на ночь, вздрогнули от осознания не знающего предела жестокости «сирийского дьявола», как прозвала Хатини мировая пресса.***
Сквозь тщетно пытающееся справиться с болью сознание, а отключиться сейчас Пчёлкин не мог себе позволить, уже не обращая внимания на мигающий глазок камеры, Витя почувствовал, как его потащили в сторону. Когда его ударом под колени тоже уронили на землю, он, видевший произведённые с Введенским манипуляции, был уверен, что его ждет то же самое. Но вместо проводов он почувствовал стягивающие его запястья веревки. В тот момент, когда обнаженная спина коснулась прохладной пока еще земли, Витя немалым усилием открыл глаза. Но лучше бы не открывал. Раздувшиеся от нервного напряжения фыркающие лошадиные ноздри прямо напротив его лица перекрыли все предыдущие ощущения. Когда веревки опутали лодыжки, Пчёлкин вспомнил угрозу Зафара о превращении его тела в несколько отдельных составляющих. Все, что происходило с ним сейчас, именно к этому и вело. После общения с кастетом ни о каком сопротивлении не могло быть и речи — все силы уходили на противостояние боли при дыхании, не говоря уже о чем-то другом. Поэтому, когда боевики отошли от него, Витя молился лишь об одном. Чтобы лошади рванули, когда он уже ничего не почувствует. Пока что те стояли спокойно, сдерживаемые курдами, что-то ласково нашептывающими им в уши. — Так, — послышался голос Зафара, — будет с каждым неверным, кто посмеет ступить на нашу землю и посягнуть на наше право жить здесь. Так будет со всеми, кто поставит себя выше Аллаха, даровавшего нам это место под солнцем. Смотри, мир, и думай, готов ли ты заплатить тысячи таких цен за желание своих правителей запустить свои загребущие руки в наши богатства. Когда тень упала на его лицо, Пчёлкин непроизвольно отвернулся в противоположную сторону, туда, где, качаясь, как былинка, Леонидыч пытался удержаться в вертикальном положении и, словно почувствовав его взгляд, тоже повернул голову. — Понимаю твое желание сказать последнее «прости» своему командиру, но не советую шуметь, если хочешь попытать удачу и выжить. Хотя я сильно сомневаюсь, что помощь подоспеет вовремя. Я же подонок, не так ли? Что мешает мне коварно передвинуть время на таймере? Резко брошенный на усмехающегося Зафара взгляд, без лишних слов красноречиво желающий тому рано или поздно повторить путь любого из них. Сжатые в кулаки руки, замедленное тяжелое дыхание и вмиг пересохшие губы в тот момент, когда Зафар, махнув рукой, велел державшим лошадей боевикам отойти. — Я буду скучать, — с силой нажав на освежённую рану на груди Пчелкина, прошептал Зафар. — Увидимся, — прохрипел тот, в одно слово вложив все, что думал и чувствовал сейчас. Медленно поднявшись, Зафар направился прочь к стоявшим за импровизированным забором машинам. Остановившись возле одной из лошадей, он погладил ее морду, на удивление доброжелательно что-то промурлыкав на ухо. После чего, поправив поворот камеры так, чтобы она транслировала крупным планом Пчёлкина, а Введенского скрыла за пределами ракурса, подошел к последнему и — Витя четко это разглядел — изменил время на таймере. Наблюдая лишь спину Зафара, Пчёлкин, тем не менее, не смог сдержать удовлетворённого «да-а-а…», когда, немалым усилием подняв голову, Леонидыч послал в курда свои последние ему пожелания, метко попав, судя по всему, в глаз. Вытерев рукавом лицо, замерев, Зафар вдруг наотмашь ударил Введенского по лицу. Тот пошатнулся, но удержался. Поднявшись, Зафар, более не оборачиваясь, продолжил свой путь к машинам и, прежде чем захлопнуть дверь, дал знак задержавшимся возле Пчёлкина боевикам. Повязки тут же закрыли глаза лошадей, и Витя понял — с этой секунды любой шум, любой звук может стать для него в прямом смысле убийственным. Сколько еще этих секунд ему отпущено, он не знал, но не больше установленных на взрывчатке в ногах Леонидыча. Как только та рванет… Пчёлкин посмотрел в сторону тающего вдали шлейфа от машин боевиков. — Исполни два последних желания, — неслышно прошептал он одними губами, подняв глаза в затянутое облаками небо. — Пусть ребята не поддадутся и сравняют их с песком, и пусть Ольга и Кир не увидят моего всемирного триумфа.***
— Ничего не предпринимать, пока не дам команды! Заскакивая через открытый верх военного джипа, командир «аллигаторов» на ходу отдавал распоряжения. Остановить обгонявшего его долговязого дружка одного из исполнителей главных ролей в том страшном кино, что они продолжали смотреть, он даже не пытался. Едва тот и двое его друзей оказались в машинах, как те сорвались с места, подняв за собой столб пыли. — Если не будет бури, доберемся за двадцать пять минут, — придерживая грозящую улететь в бесконечность пустыни шапку, командир повернулся к сидящему рядом с ним Белову. Двое других тряслись на задних, менее комфортных местах, но лишь молча подскакивали на барханах, не сводя глаз с экрана планшета и то и дело матерясь такими словами, каких прошедший Чечню полковник давно не слыхал. — Значит, у нас будет двадцать минут, чтобы обезвредить бомбу и успокоить лошадей, — посмотрел на него Белов. — Хатини, — покачал головой полковник, — славится не только своей жестокостью, но и хитростью и коварством. Чует мое сердце, оставил он нам сюрприз. Поэтому, — включив рацию, заговорил уже в нее, — никакой самодеятельности. Все только с моего разрешения. К вам, — обернулся он на Космоса, — это в первую очередь относится. — Вы упомянули бурю, — Филатов был, пожалуй, сейчас самым спокойным и при этом здравомыслящим из них троих. — Такое, — полковник поднял глаза к затягивающим небо серым облакам, — бывает редко, но почти всегда заканчивается хамсином, песчаной бурей. И тогда ничего не видно на расстоянии мизинца. Боюсь сглазить, но надеюсь, как минимум полчаса у нас есть. Всю оставшуюся дорогу они вслушивались в тембр голоса пустыни, разбавляемый лишь ругательствами Космоса. Но и тот замолк, когда, вынырнув из-за очередной дюны, джип резко затормозил. Прямо перед ними, метрах в ста, начиналась та самая деревня, а дальше за ней в повисшие почти у самой земли облака уходила уже так знакомая им гора. — Сокол, — тут же зашипела рация, — сколько нам еще чесать...? Так хорошо на прицел легли. — Я тебе лягу! — заорал, наклонившись к плечу полковника, Космос. — Ты у меня потом ля… На затухающем под широкой ладонью Филатова мычании Коса Белов и сам полковник никак не отреагировали. <tab >— Зачем же так нервничать… — крякнула рация. — Крем для рук подарю, когда вернемся, — всматриваясь вперед, пробурчал командир. Деревня казалась совершенно безжизненной, если бы не замерший на экране планшета кадр. — Я сказал ждать моей команды, — выходя из машины, распорядился полковник. — Держите их на прицеле, ведите осторожно, но никакого шума. — Понял тебя, Сокол. — И тишина в эфире, пока я сам на связь не выйду. Всем понятно?! «Принято», — прошипели одна за другой рации пилотов и пассажиров остановившихся в небольшом отдалении еще двух машин. От греха подальше выключив рацию и получив утвердительный ответ на вопрос о телефонах, командир «аллигаторов» уверенно направился вперед. Филатов на всякий случай посматривал за Космосом, но тот сумел взять себя в руки, когда они преодолели забор и выглянули из-за угла одного из домов. Хотя скрип его зубов, казалось, эхом разнесся по опустевшей деревне. Прямо перед ними всего в нескольких шагах был виден колодец, за которым, неспокойно фыркая, перебирала копытами одна из лошадей, а за ней без бинокля можно было разглядеть лежащего на земле Пчёлкина. — Эти суки, — прошептал полковник, осматривая площадку, — усыпали все битым стеклом. Один наш шаг и… — А если крышами? — Белов поднял голову к возвышавшемуся рядом дереву, с которого был свободный доступ на ближайший дом. — Этим крышам лет чуть меньше, чем этой пустыне, — усмехнулся полковник. — Проще стекло руками раскидывать и ползти. — Значит, так и сделаем, — снимая лишнюю помеху в виде рубашки, ответил Филатов, примеряясь, с какой стороны лучше начать. — Вы тогда здесь, а они, — подняв голову, полковник знаком указал ребятам из одной из двух остальных машин в сторону качающегося Введенского, — к нему. Там попроще будет. Но мы не знаем, что за бомба. Доберетесь? — перевёл взгляд на Филатова. — Не смотрите на мой 52-й, — осторожно перелезая через гору наколотых дров, сосредоточенно ответил Валера, — я в боксе с двадцати лет. Чем-чем, а гибкостью могу похвастаться без стеснения. — Давай, Филыч, — уже было положил руку на его плечо Кос, как вдруг и он сам, и все присутствующие, включая саперов из второй группы, замерли. Из-за одного из расположенных напротив них домов вышла девушка лет двадцати-двадцати пяти и неслышно, словно не касаясь земли, медленно направилась к распятому в середине площадки Пчёлкину.***
Шум ветра в окутавшей его тишине то и дело разбавлялся еле слышными звуками топота нервно переступавшей лошади или проносящегося за домами перекати-поле. Пчёлкин с трудом удерживался, чтобы не вздрагивать каждый раз, понимая, что может непроизвольно дернуть натянутые между ним и лошадьми веревки. Конец был известен и неминуем, но отчего-то приближать его собственными руками и ногами не хотелось. — Обли… От раздавшегося над головой шепота Витя резко распахнул глаза, сердце все же дрогнуло в груди. «Ч-ч-ч-ч…» — приложив палец к губам, Марьям опустила на него глаза. Как она здесь оказалась? Не уехала с братом? И тот не хватился ее, не заметил ее отсутствия? — Обли… мальчик… — мягко положив руку на шею одной из лошадей, Марьям, уверенно шагая по битому стеклу, подошла к ней. Медленные, ласкающие движения рукой словно вводили в транс, причем не только лошадь. Наконец, пальцы девушки коснулись веревки, привязанной к сбруе. — Твою ж… блядь… — прошептал Космос, увидев, как одна из лошадей медленно, словно загипнотизированная, отходит от Пчёлкина и, пройдя несколько метров, спокойно тянется к редкой траве у забора. Вторая. Третья. Сапёры уже вовсю возились вокруг Введенского, когда девушка подошла к четвертой лошади. Тут уже все, включая спокойного Филатова, с трудом дождались той секунды, когда веревка упала на песок. Сама же незнакомка даже не дрогнула и, казалось, совсем не удивилась, когда из-за колодца вдруг выскочили четверо мужчин, трое из которых, обгоняя друг друга, бросились с лежащему на песке русскому, а четвертый, убедившись, что там и сами разберутся, поспешил присоединиться к группе саперов. — У нас пять минут и Тегеранская схема, — поднял на него глаза командир саперов. Тегеранской схемой называли одну из самых сложных комбинаций проводов, распутать которую могли считанные специалисты в саперном деле, которых во всем мире можно было пересчитать по пальцам одной руки. И на первом месте стоял тот, кто сейчас склонился над торчащей между ног Введенского коробкой. — Вагон времени, — спокойно ответил командир «аллигаторов» и с полной уверенностью в правильности своих действий, поднес к лицу рацию. — Темновато, мальчики. Дайте-ка огня. — Да не вопрос, Сокол! — хохотнули на том конце. И в ту секунду, когда рухнувший на колени перед Пчёлкиным Филатов осторожно поднял его голову, на шокированный взгляд друга лишь сглотнув невесть взявшийся откуда в горле ком, серая пелена над горой вдруг озарилась вспышками рвущихся снарядов. Словно отошедшие от оцепенения, лошади бросились врассыпную. Приняв помощь в виде протянутой Филом руки, все еще не понимая и пока даже не пытаясь, Витя встал на ноги. Обернувшись, он увидел удовлетворенно потирающего руки сапера — Леонидыча уже осторожно положили в отдалении на песок. Тут же взгляд Вити вернулся к друзьям, и те безошибочно поняли, что, точнее, кого он ищет. Все это время стоявшая невдалеке, то и дело всматривающаяся в потемневшие горы, Марьям вдруг, не замечая удивленно-вопросительных взглядов окруживших Пчёлкина троих мужчин, подошла к нему, закрыв с четвертой, смотрящей в сторону скрывшихся джипов боевиков, стороны. — Я же говорила, — положив руки ему на плечи, улыбнувшись, тихо и спокойно произнесла она, словно в очередной раз просто смазала его раны, а не освободила от смертельных пут, — пути Аллаха неис… Что это было, не понял никто. Хруст ветки. Звон приклада. Первый раскат грома. Вдруг осевшую, запрокинув голову, продолжавшую улыбаться Марьям Пчёлкин поймал у самой земли.