Мир, который мне снится

Ямамото смотрит на своего бывшего одноклассника, открыв рот. Таким Тсуну он еще не видел. Днем тот получил все документы и они сразу же поехали к Кудо. Тот молча подписал разрешение забрать Гокудеру. — А еще я прошу отпуск! – тут же радостно заявляет Ямамото и главврач ему разрешает. Он вообще ни с чем не спорит, только смотрит недовольно и подозрительно. С Кудо разговаривал Ямамото. Такси до этого тоже ловил Ямамото – Савада просто стоял рядом и молчал, нервно теребя край пиджака. Но когда они подошли к палате и отчетливо услышали крик Гокудеры, Тсуна резко изменился в лице, вышиб дверь и с порога произнес: четко и жестко, так, что не возникало ни малейшего желания возражать: — Отойдите от него. Немедленно! Ямамото просто замирает с открытым ртом. На одного из медиков тоже действует: он быстро встает с Гокудеры и торопливо поправляет штаны, отходя к окну. Второй только криво усмехается: — А я не хочу. — А у тебя больше нет права вообще находиться в радиусе километра от него, – Тсуна вертит в воздухе бумагами. – Так что пошел вон отсюда. Тсуна говорит уверено и спокойно, только глаза горят, по-настоящему горят, так, что кажется сейчас вспыхнет и вся эта комната, — жуткой яростью и решимостью. Что там Гокудера говорил про босса мафии? Но на второго ублюдка это явно не действует: — А ты заставь. – насмешливо тянет он. — Встал и отошел, — повторяет Тсуна, вынимает из внутреннего кармана пистолет и взводит курок. – Ямамото, бери его и уходим. Он не должен был об этом даже просить. Ямамото кидается к Гокудере, прижимает к себе. Он не додумался взять для него одежду, но на улице холодно и Ямамото просто берет Гокудеру на руки прямо с больничным одеялом – потом вернет, может быть. Гокудера вцепляется пальцами в его куртку, дышит рвано и тихо. Он не открывает глаза, просто прижимается ближе и шепчет тихо, почти неслышно: — Ты пришел. — Ты вообще ненормальный! – орет им вслед медик. – Тебя посадят! Псих чертов! Пока Тсуна направлял на него пистолет, он был явно потише и поспокойнее. Теперь они спускаются по лестнице, и Ямамото видит, как Тсуну начинает мелко трясти. — Ты в порядке? Тсуна зажимает себе рот руками и трясет головой. И, только выйдя на улицу, начинает смеяться. Громко, дрожащим голосом – очень истеричным и нездоровым смехом. — Десятый? – беспокойно спрашивает Гокудера. — У него просто истерика, все хорошо, — Ямамото наклоняется совсем близко, почти касаясь щеки Гокудеры своей. – Не беспокойся, мы сейчас поедем ко мне, все будет хорошо. Попробуй поспать. Тсуна не может остановиться, вытирает слезы, икает, но продолжает хохотать. — Ведите себя прилично, или я вас никуда не повезу, — возмущается таксит, но, видя Ямамото с Гокудерой на руках, машет рукой и открывает им двери. Уже куда более спокойный Савада садится рядом с ним. Ямамото забирается назад и кладет Гокудеру себе на колени. — Удобно? Но Гокудера спит. Ямамото гладит его по волосам и греет рукой тонкие пальцы. Гокудера спит сейчас глубоким спокойным сном, чего в больнице с ним никогда раньше не случалось. И Ямамото знает, что сейчас он просто очень устал, а когда проснется, ему обязательно станет лучше. Он рад, что вытащил его оттуда. — Так что за пистолет? – тихо спрашивает он Тсуну. Тот достает его из кармана и молча протягивает Ямамото. — Игрушка?! — А ты думаешь, что я смеялся? У сына стянул, решил, что раз уж театр, так пусть будет с реквизитом. А пригодился, надо же. – Тсуна снова хихикает. – Я даже сам поверил, что он настоящий. — Да ты был вообще неподражаем, – смеется Ямамото. — Надо будет Кеко рассказать, – Савада снова смеется, за что получает уничтожающий взгляд водителя. – Пусть знает, что я у неё настощий мужик! — Она и так в этом не сомневается, я уверен. Дома Ямамото укладывает Гокудеру на заранее разложеный диван. Он не просыпается. — Посидишь с ним? Тсуна кивает, и Ямамото спускается вниз, где его уже ждет отец. Стоит, скрестив руки на груди и хмурится: — Ну и что это сейчас было? Ямамото садится за стол и рассказывает. Рассказывает все с самого начала и до того момента, как они с Тсуной зашли в дом и, даже не поздоровавшись, бросились наверх. Ямамото рассказывает все, со всеми деталями и мыслями. Тсуеши внимательно слушает, пока он не замолкает. — Дело твое, конечно, но ты подумал, что ты делаешь? — Да. Я знаю, что мне будет тяжело, что я ничего не смогу для него сделать, что... — Я не об этом. Вот заладил – он мне нужен, он мне нужен. А ты о нем подумал? — О нем? – удивляется Ямамото. — Ты же сам сказал, что ему остался месяц. — Уже меньше. — Неважно. Ему остался месяц и это факт, который ты изменить не можешь. И все равно ты лезешь. Лежал бы он себе в больнице, ненавидел бы реальность, видел свои сны. Ушел бы спокойно, ни о чем не жалея. А ты приходишь и даешь ему надежду на то, чего нет. Ямамото молчит. Об этом он действительно не думал. — Такеши, я понимаю, что ты хочешь как лучше. Но ты и его не вытащишь, и себя угробишь. И я на это смотреть не хочу. Указывать тебе я не собираюсь, взрослый уже. Но если ты хотел мое мнение, то я против. Хотя, что уж там, поздно уже мне возникать. Делай уж, что начал. — Я думаю, что это неправильно, — Ямамото встает. — Я думаю, что шанс еще есть, пусть и крошечный, но есть. И пока я так думаю – я буду пытаться, пока не получится. — Такеши? — Ну не могу я так, не могу. Может, ты и прав, но если не попробую – сам буду себя ненавидеть. Гокудера не просыпается до утра. Всю ночь Ямамото лежит рядом, держит пальцы на его шее, пока не затекает рука. Это глупо, но ему от чего-то страшно, что сейчас этот тихий стук сердца исчезнет, сейчас он больше не услышит почти неуловимое дыхание. Он не знает, что будет делать, если это случится. Знает, что этого случиться не должно, по крайней мере не сейчас, но все равно не может успокоиться. Пытается задерживать дыхание, чтобы лучше слышать, как дышит Гокудера. Злится на собственное сердце, стук которого боится перепутать с пульсом Хаято. Придвигается ближе, боится лишний раз потревожить и безумно хочет разбудить, чтобы еще раз услышать его голос и посмотреть в глаза. Сам Ямамото засыпает только под утро и на пару часов. С утра Гокудера просыпается. Оглядывается, но вопросов не задает, словно знает, где он. — Будешь есть? — Суши? — угадывает Гокудера, Ямамото кивает. – Тащи. От сердца отлегло – если бы Гокудере было действительно плохо, есть бы он не стал. Правда, после этого он опять засыпает почти на весь день. Ямамото теперь постоянно может быть рядом. Гокудера не возражает. Он все такой же тоскливо-тихий и ничего не хочет делать. Иногда он безразлично смотрит телевизор, и то, Ямамото кажется, что он смотрит не столько то, что показывают, сколько что-то свое, где-то там, за экраном, чего другим людям увидеть просто не дано. Пару раз Ямамото удавалось уговорить его спуститься вниз, во двор. И Гокудера спускался, сам, вцепившись руками в перила и закусив губу. Ямамото вообще думает, что на улице Хаято нравится намного больше, чем в помещении. Но неуклонно холодает и выходить получается все реже и реже. Ямамото спит с ним на одном диване, прижимая к себе, и Гокудера не возражает. Сам подвигается ближе и кладет голову Ямамото на плечо. Ямамото теперь ни о чем не спрашивает Гокудеру. Хочет, что бы он сам у него что-то спросил. А Гокудера молчит и от этого становится не по себе. Неужели Ямамото ему вообще не интересен? А потом Гокудера спрашивает. Долго мнет руками одеяло, смотрит куда-то в сторону, и все-таки спрашивает: — Ты не рассердишься, если мы поговорим про то, что с мной происходит? Ямамото подсаживается ближе: — Конечно нет, если я смогу чем-нибудь помочь, я буду только рад, — и улыбается. — Понимаешь... – Гокудера прижимает ладонь ко лбу и долго не может подобрать слова. – Я не могу. Ты мне снишься теперь постоянно, весь такой нормальный и... Ну, мне нравятся эти сны. А ты на самом деле тупой идиот, на которого мне наплевать и вообще я тебя терпеть не могу, и находиться рядом не могу с таким, какой ты на самом деле. Нет, не то говорю... Ямамото ждет. Гокудера вздыхает и продолжает: — Я подумал, что эти сны – это мое наказание. За то, что всегда все сам пытался сделать, что никого не слушал. Никому не доверял, я даже Десятому не все рассказывал. И вел себя в итоге... По-идиотски. Подставлял людей, которые мне важны. А тут я никуда не могу деться, убежать не могу, скрыть от тебя ничего не могу... – Гокудера низко опускает голову, так что светлые пряди закрывают его лицо. – И, в общем, я как-то с этим смирился, а потом я просыпаюсь и чувствую себя совершенно так же, как и здесь, хотя ты там совершенно этого не стоишь и бесишь меня. Ямамото злится и сам не понимает, почему. Потому что только что он услышал множество нелестных эпитетов в свой, по-сути, адрес? Потому что Гокудера до сих пор считает его просто сном? Или? Он что, ревнует? Ревнует кого? Себя? К галлюцинации? К галлюцинации, у которой его имя, у которой его лицо. К самому себе? В конце-концов, Ямамото – психиатр. Он сам решил не говорить Гокудере, что тот просто сумасшедший – Ямамото сам не хочет об этом думать. Решил играть. И сейчас Гокудера попросил у него совет, сбивчиво и невнятно, но попросил, и Ямамото нужно забыть о своих проблемах и помочь, он ведь этого хотел? — Даже не знаю, — Такеши рассеяно чешет затылок. – Ну, ты же говорил, что он с тобой в одном классе, значит ему тоже четырнадцать? — Да. — А мне двадцать четыре, ну конечно за такое время люди меняются. — Значит, мне нужно просто подождать? – удивленно спрашивает Гокудера, но тут же снова его лицо принимает обычное выражение. – Спасибо. И тут Ямамото не выдерживает. Хватает Хаято за запястье и сжимает сильнее обычного. Гокудера дергается, его напугали такие перемены, его напугало выражение лица Ямамото, который наклоняется к нему и, глядя прямо в глаза, раздраженно говорит: — Хватит уже. Я – не сон. Я – не тот человек, про которого ты говоришь. И я не хочу им быть. Я не хочу быть для тебя просто сном, понятно? Я – это я, нравится тебе это или нет. Гокудера смотрит на него расширившимися от непонимания и удивления глазами. Ямамото успокаивается и начинает винить себя, за то, что не сдержался. Что высказал ему все, и как высказал! Он хотел, чтобы после больницы Гокудера почувствовал себя хоть немного более свободным, но сам же начал на него давить. Сам не может его отпустить, и если тот захочет уйти – привяжет к кровати и сам будет колоть ему снотворное, лишь бы просто лежать рядом и не отпускать. Никогда. — Прости меня, — Ямамото отпускает руку и просто тихо гладит пальцы. – Пожалуйста, прости, я сорвался, — он садится еще ближе и обнимает Гокудеру. – Я не хотел. Просто я люблю тебя. — Я знаю, — говорит Гокудера и прижимается к нему. Гокудера поднимает голову и Ямамото целует его, запускает руки под свою же собственную футболку, которая кажется на подростке почти что платьем, гладит спину, чуть сильнее нажимая пальцами на тонкую кожу. Гокудера выдыхает рвано и дергает Такеши за ворот, сам не в состоянии его раздеть, но явно намекая на это. Ямамото молча соглашается с ним и начинает раздеваться. Хаято тянется к нему, утыкается куда-то в шею, вдыхает глубоко, словно пытается прочувствовать его запах и запомнить его. — Ты уверен? — шепчет Ямамото и Гокудера кивает, ложится на спину, раскидывая руки в стороны и ждет. В комнате полумрак, но даже так Ямамото видит его глаза: требующие, искренне желающие его и живые. Но Ямамото боится. Боится сделать ему больно, оказаться таким же, как и те, другие, что прикасались к Хаято до него. Наклоняется к нему и осторожно ведет рукой по груди и животу, лишь бы не сразу, лишь бы не спугнуть. И, опускаясь ниже, чувствует – Гокудера ему не врет. Он действительно хочет его. Он действительно сейчас в состоянии ему отдаться. Ямамото снова целует его, нежно и невесомо, едва прикасаясь губами. Гокудера выгибается под прикосновениями, дышит чуть чаще. То прикрывает глаза, отдаваясь ощущениям, то отстраняется и смотрит внимательно, изучающе. Сам, чуть напрягшись, разводит пошире ноги и Ямамото больше не может этого выносить. — Больно? – спрашивает он, когда входит, и Гокудера недовольно вертит головой. Требует заткнуться и не отвлекаться – понимает Ямамото и начинает двигаться. Гокудера под ним выдыхает со стоном при каждом движении, цепляется за него руками. Он хочет быстрее и глубже, но Ямамото боится совсем потерять голову. Он и так на грани, от покрасневших щек, тихих всхлипов, такого горячего тела в его руках. Но уже через пару минут он чувствует, как дрожат закинутые ему на талию ноги Хаято и отстраняется. Гокудера хочет что-то сказать, но Ямамото его снова целует и переворачивает на бок, прижимая к своей груди. Входит в него снова, уже не сдерживаясь, чуть прикусывает кожу на шее и забывается, пока Гокудера стонет, переплетая свои пальцы с его, прижимаясь к его руке губами, пытаясь двигаться ему навстречу. Окружающий мир сужается до крошечной точки пространства и все кроме этих двоих перестает существовать. Гокудера теперь просыпается сразу. Распахивает глаза, потягивается, раскидываясь на диване и тут же ищет Ямамото – глазами, руками, всем телом прижимается сразу и тянется за поцелуями. Ямамото не жалко, он и сам готов не вылезать из кровати, проводя рядом с ним дни, недели или сразу несколько жизней, но продолжает относиться к нему ласково и бережно, отдавая как можно больше и как можно меньше прося взамен. Зато теперь у него появился отличный довод, чтобы уговорить Хаято поесть. Гокудера фыркает и зовет его шантажистом, но слушается. Больше не прячет глаза, больше не пытается спрятаться сам, убежать куда-то, где его никто не найдет и не увидит, и просто там умереть. Ямамото улыбается ему, он действительно почти что счастлив. Почти что – потому что он все-таки врач, и думает и о том, что при всем видимом улучшении, это всего лишь крошечный шаг, который было невыносимо трудно сделать и следующие будут еще сложнее. Гокудера теперь говорит больше и живее. Вот только говорит до сих пор о своих снах. И вернуть его оттуда, понимает Ямамото, задача невыполнимая. И все чаще, засыпая рядом с Гокудерой и слушая уже по привычке его дыхание, Ямамото думает, что сам хотел бы видеть те же сны. Быть с ним и там, видеть то, что видит он. Хотел бы. Очень хочет, но это тоже не получится никогда. *** — Это и есть десятый босс Вонголы? — Все равно надо быть осторожнее, я слышал, он и его хранители – не так просты, как кажутся на первый взгляд. — Все равно они все – еще дети. — Но даже Вария... — Заткнись! Даже если ты тут расплачешься и обделаешься от страха, я не поменяю своего решения. Как только будут закончены все приготовления, мы нападем. Они еще ничего не подозревают, так что я чувствую, победа будет легкой. Послышался тихий смех и две тени скользнули по тротуару и исчезли в ночи.