Беги подальше от меня...

— Маринетт, ты в последнее время на редкость кислая. — Голос за спиной глухо раздался в голове. На плечах девушки сомкнулись чьи-то тонкие, хрупкие ручки. — Давай-ка, просвяти: что случилось? Ах, это малышка Роуз! У Мари сложились хорошие отношения со всеми одногруппниками, а с Роуз — тем более. Эту вечно счастливую и энергичную девчонку она была рада видеть каждый раз, но… сейчас она не в настроении выдавить даже слабое подобие улыбки. Она промолчала. Дело запахло жареным. Не отвечать на безобидный вопрос — моветон, но ей казалось, что язык отмер. Хотелось тишины, покоя и уединения. Вымолвить ответ представлялось чем-то невообразимо сложным. На протяжении всего дня она бесцельно скиталась по коридорам лицея. Мрачная, словно предвещающая грозу серая туча. Ребята были не на шутку обеспокоены таким состоянием оптимистичной старосты, хотя напрямую никто спросить не решался. — Ну правда, Маринетт, — голос Роуз стих и звучал почти жалобно. — Мы все переживаем. Расскажи нам, а? Градус в помещении возрос. Все присутствующие кожей почувствовали накал напряжения. Устремили любопытные взоры на Дюпен-Чен. И в ответ — тишина. Снова Даже, черт побери, проходящая мимо Джулека, остановилась. Безликая, молчаливая. Она бесстыдно разглядывала брюнетку, пытаясь понять, в чем же причина ее отвратительного настроения. На протяжении уже целой недели. — Роуз права, — её хриплый, глубокий, проникающий в каждую клеточку тела голос, заставил Мари вздрогнуть. Она огляделась и посмотрела на Джул более осмысленно, словно только что очнулась ото сна. С губ сорвался удрученный вздох. Это личное. Стоит ли говорить им? — Мы все — одна семья. Поделись с нами. Станет легче. — Моя мать в больнице. Она умирает. Слова дались на удивление легко… Слова, что печатью застали на ее губах. Она думала, будет сложнее. Думала, не сможет произнести это вслух. Тон сквозил безразличием, но это — ложь. Лишь броня, защитная реакци. Сознание блокировало правду, чтобы ее сердце не разорвалось от горя. На лице — ни намека на эмоции, а в душе — ураган из них. Мама, мамочка… Сабина Чен не была примером идеальной родительницы, но Маринетт знала — она ее любит. Дочь была благодарна. Проявляла к единственному близкому человеку внимание и заботу. А сейчас… ее может не стать. Одна эта мысль вгоняет в ужас. Нет, этого нельзя допустить! Такого не может произойти — только не с ней! Она же не плохой человек и не сделала ничего плохого, чтобы так ее наказывать. Боже! Если ты есть, — смилуйся, будь добр! Тебе не сложно сохранить одну драгоценную жизнь… На минуту в классе воцарилась тишина. Все переваривали информацию, а кто-то и вовсе искал слова утешения, но безуспешно. Хотелось помочь, однако никто не решался. Мари выглядит настолько подавленной, что, кажется, соболезнования — искренние или ложные — сделают ей только хуже. Мгновение — на парту Маринетт приземляется лист бумаги. — Что это? — спокойно интересуется Мари, украдкой поглядывая на лист из-под длинной челки. Вы ее взоре зародилась искра интереса, а это уже добрый знак. — А ты посмотри и узнаешь, — советует Хлоя — при этом тон ее такой, будто она Америку открыла, а то и целую галактику. Брюнетка обреченно закатила глаза — поняла, что выбора у нее нет. Схватив лист, как спасательный круг, она въелась в буквы глазами, принявшись с жадностью изучать содержимое. — Т-ты на что намекаешь? — от раздражения, нахлынувшего на нее, словно волна цунами, дернулся левый глаз. — На то, чтобы я устроилась работать у какого-то мажора горничной?! — Дурочка! — выпалила Буржуа, в сердцах хлопнув ладошкой по парте. Она, значит, помочь пытается, а эта ей ещё претензии предъявляет. Вот и помогай после этого людям. — Ты до конца сначала дочитай. Посмотри, какая плата за месяц. Тебе такое и не снилось. Если твоей матери нужны деньги на лечение, то на этой работе ты можешь заработать их всего лишь за месяц! Выгодное предложение, не находишь? Мари, не веря в смысл сказанного, ещё раз пробежалась по тексту. И вправду! Боже, а какие числа огромные… Этого вполне хватит, чтобы оплатить операцию. Невероятно! — Спасибо, — пролепетала девушка, смотря на Хлою с такой нежностью, с какой не смотрела никогда — на глазах блеснули слезы. Не все потеряно. — Ты мне очень помогла. — Вот так бы сразу, — буркнула блондинка, горделиво задрав носик. Мари, сложив драгоценный листок вдвое, ринулась прочь из класса. Вслед ей послышалось: «Куда ты?». А она, улыбнувшись, подумала: «В особняк некого Агреста. Мама, потерпи. Я спасу твою жизнь». Ах, наивное дитя… Если бы она знала, на что придется пойти.

***

— Здравствуйте! — на одном дыхании, буквально ввалившись в помещение. — Я пришла по поводу объявления на работу горничной у… Адриана Агреста. Предложение ведь все еще в силе? Она заметно приуныла, стоило только промелькнуть мысли о том, что все вакансии заняты. Мужчина, сидевший в кресле и до этого мирно читавший сборник шекспировских сонат, удивленно вскинул бровь. Мари же, не церемонясь, плюхнулась на диван. Ей не хотелось выставить себя в дурном свете, вовсе нет. Но она так торопилась по указанному адресу, что вся запыхалась. Дышала она часто. Часто и тяжело. Но не так, словно она пробежала стометровку, а так, словно задыхалась. Это насторожило мужчину. Деловито поправив очки, он вежливо поинтересовался: — С вами все в порядке, мадемуазель? — Да, — живо ответила девушка. Лицо ее просияло. Новость о том, что она за один месяц может заработать деньги на операцию для матери хорошенько ее взбодрила. — Я в порядке. Так что насчет работы? — Вам так не терпится приступить? — почему-то хмуро осведомился он, склонив голову над стопкой листов. — Это значит, я принята? — вот так. Резко. Без прелюдий. В чем подвох? Она, быть может, и наивна, но, право, не смешите — не настолько! Радость была столь безудержной, что, кажется, накрыла брюнетку с головой. Она захлебываясь в пучине собственных слов, не представляя, насколько нелепо это выглядело. Но ей было плевать. — Распишитесь там, где галочка, — попросил мужчина, протягивая документы. — Спасибо! — ее уста тронула искренняя, обворожительная улыбка. Дюпен-Чен, обхватив изящными пальцами ручку, уже собиралась поставить галочку, как вдруг в ее сознание вторгся хриплый баритон. — Вы можете пожалеть об этом, мадемуазель, — он смотрел на нее из-под густых бровей. В глазах неприкрытая угроза, но оптимистичную Чен это не смутило. — Вы даже не представляете, на что идете. Особняк огромный, убираться придется… много. Мсье Агрест ведёт довольно замкнутый образ жизни и не любит посторонних людей в своем доме, поэтому кроме вас среди прислуге будет лишь дворецкий, телохранитель и я. Тухло, на самом деле. В документе было сказано, что кроме первого и второго этажа придется раз в неделю прибираться в подвале. Удивительный этот тип, Адриан Агрест, конечно. Не лучше ли потерпеть пару часов присутствие «лишних» людей, чем жить в грязи? У богатых свои заморочки. — Так же вам следует знать, что в ваши обязанности входит беспрекословное подчинение работодателю. Если мсье Агрест попросит вас заварить ему кофе, сделать массаж или захочет побеседовать с вами — вы не имеете права ему отказать. О, Мари была уверена, что это могло продолжаться ещё довольно длительное время. Поэтому, быстро поставив подпись в тех местах, где необходимо, девушка покончила с ненужными предупреждениями. Том осекся. Бедная, бедная девочка! А ведь такая молодая. — Я уже давно всё решила, — она показала класс, на что мужчина нерешительно улыбнулся. «Похоже на рабство немного, но не может же все быть настолько плохо? Да ну, Мари, глупости какие! Не думай об этом… Это же жизнь, а не кино! Жизнь размеренная, спокойная и даже в иные дни скучная. Так что не придумывай себе несчастья! Довольно и болезни матери». — Рабочий день завтра в десять, — дверь за девушкой захлопнулась. — Не проспите. Это последняя спокойная ночь в вашей жизни.